Если честно, Луис вообще не рассчитывал на то, что проживет так долго. Да, он, конечно, был bastardo con suerte, но в заданных обстоятельствах… Он уже успел исповедаться сам себе и самому же себе отпустить грехи. Все справедливо, умрет от рук (щупальцев, жал, клыков) того, что создал сам. “Te di a luz, te mataré, новое прочтение”, — усмешка вышла бы трагично-пафосная, если бы не скотч.

Но потом он слышит шум — кто-то спотыкается и тихим, низким голосом выругивается. По-английски. Луис мысленно крестится и прикрывает глаза. Бог все-таки не оставил своего блудного сына. Ну, или хочет помучить его подольше. Луис предпочитает об этом сейчас не задумываться — пути Господни, все такое — и принимается извиваться и мычать нечто нечленораздельное, чтобы привлечь внимание матерящегося небесного посланца.

Шаги — и за пару ловких движений рук веревка наконец развязывается, и он встречается с режущим, диковатым взглядом голубых глаз. Ну, amigo, твой кот в мешке, нечего так смотреть. Следующим резким взмахом с его рта срывают скотч. Слова складываются в привычно вызывающее:

— Больно вообще-то.

Голос, выделяющий, ужасно по-американски, каждую r, отвечает с той же интонацией:

— Прости, показалось, ты очень хочешь что-то мне сказать.

Ухмыльнуться, тряхнуть головой и, почему-то, на секунду забыть вдохнуть-выдохнуть, рассмотрев внимательнее. Пути Господни, sí?.. Он что, прямиком из фильма “Агент 008: Пафосное Название” сюда прибыл? Может, у Луиса уже просто галлюцинации, слишком долго был один, слишком долго дышал этим воздухом, пропитанным безумием, кровью и разложением, слишком долго был рядом с ganados и подцепил. Это кажется самым логичным из всех возможных вариантов, пока галлюцинация снова не начинает говорить, попутно развязывая остальные веревки:

— Ну и кто же ты?

— Познакомимся, как только развяжешь меня, señor. К более важным вопросам — у тебя есть курить?

Лицо напротив улыбается, и что-то неприятно шевелится в груди. Что-то почти мертвое. Сердце, наверное. Почему-то очень сложно составить в голове полный портрет: отдельно голос, отдельно руки, глаза, губы. Наверное, если Луис вдруг воспримет его целиком и полностью, то умрет на месте. Не выдержит божественного сияния.

— Когда-нибудь тебя это убьет.

Забавная формулировка. Убьет Луиса точно не это, и сейчас, кажется, он уверенным и размашистым почерком вписывает в свой и без того немаленький список еще одну возможную причину. Фыркает:

— Ладно, santurrón, — и осекается, заметив за спиной знакомый до дрожи силуэт, — ¡Joder! Только не он!

Его почти-спаситель поворачивается, пытается задавать вопросы, угрожать, стрелять… Но, ожидаемо, отправляется в блаженное небытие, проломив собой пару шкафов. А Луис, ожидаемо, отправляется к черту.

То, что его снова не убивают на месте, удивляет и уже даже начинает немного утомлять. Подвешенный на одной цепи, спина к спине, с болтающимся без сознания янки, он думает о том, что это все — просто скверная пьеса. Одна из тех страшных и абсурдных сказок, которые ему рассказывал дед в детстве. Только без рыцарей, прекрасных дам и драконов, ну, либо с ними, но немного изменившими свою личину, повинуясь воображению смелого интерпретатора. И — скорее всего — без хэппи энда. Но пока что — только Луис и его ветряные мельницы. И чувство почти обжигающей теплоты, прислонившейся к плечу: наверное, у янки скакнула температура после того, как ему ввели Плагу. Что-то опять колет, тоже почти атрофированное. Теперь, наверное, совесть.

Даже эта горячечная теплота заставляет тело предательски расслабиться — сейчас не время, Луис, не время — а мысли спутаться в и без того дурной голове. Как долго он не дотрагивался до живого человека? Да, обстоятельства все еще не самые лучшие для удовлетворения своих кинестетических потребностей, но поделать он с собой ничего не может. Как будто раньше мог.

Пока он погружен в свои мысли без средств и без цели, его сосед приходит в себя. И такое тяжело не заметить сразу. В отличие от Луиса, он явно не привык предаваться долгим и муторным размышлениям — только действовать, быстро и отлажено, как идеально выверенный-выточенный (этим прежде всего и пугающий) боевой механизм. Лишь голос немного рушит образ безупречного оружия — все такой же тихий, немного удивленный и до ужаса уставший; усталость эта как будто не в интонации, не в тембре, а сразу во всем:

— Ну и что за хуйня? — чужой вздох, леска-цепь натягивается, заставляя повиноваться импульсу движения, и руки Луиса послушно взлетают вверх. Неожиданная боль заставляет поморщиться — за сегодняшний день где он только не побывал и чем его только не успело задеть, хватит уже, por el amor de Dios. Возмущенно шипит и почти сразу замолкает, все-таки незачем срываться на единственной возможности выбраться из очередного кружка в созданном им же самим аду. Тепло чужой спины исчезает, и Луис почти что ежится, убеждая себя, что это в подвале просто холодно. Наконец видит его лицо, хоть и в мутно-желтом освещении, и в его голове проносятся странные ассоциации, то ли с греческими, то ли со скандинавскими богами.

— Янки, имя-то у тебя есть?

— Леон, — он бросает это не задумываясь, даже не смотря Луису в глаза, в голове шестеренки усиленно крутятся, вырабатывая многочисленные алгоритмы выхода из сложившейся ситуации, вероятно, совершенно забыв вписать в переменные не очень-то интересующее нечто на другом конце цепи. Это, вообще-то, оскорбляет. Он пытается нести какую-то чушь, шутит, и — уже совсем ни в какие рамки — с его шуток не смеются. Луис, нормальные люди в таких условиях вообще теряют способность смеяться. Да, но Леон в понятие “нормальный” вписаться может вряд ли. Забредших нормальных тут едят на завтрак, а остатки скармливают свиньям. И это в лучшем случае. Очередное резкое движение, очередная боль в запястьях, и Луис не выдерживает:

— Эй, хватит, — он вскидывает руки вперед, в качестве доказательства, — мы с тобой в одной упряжке, так что прекращай, мне и так сегодня досталось.

Осекается снова. Как будто Леону…и мысленно пытается распробовать это имя — вслух произнести его почему-то кажется почти противозаконным. Так вот, как будто Леону не досталось. В отличие от него, он всех тайных тропинок в деревне точно не знает, просто не может знать, так что идет напролом. Восхищает, конечно, хоть больше и похоже на отложенное самоубийство. Замечает взгляд, направленный вверх:

— О, я тебя понял, — он намного его сильнее, но Луис старается держаться наравне, хотя бы не падать. Не позориться же перед янки, при первой-то встрече. Желание привлечь к себе внимание назойливой мухой зудит на подкорке, и он пускает в ход тяжелую артиллерию. Мыслить на несколько шагов вперед Луису вообще никогда было не свойственно. И вот, querido público, где мы с вами поэтому оказались.

В такт жалобно постукивающему шкиву и не менее жалобному звону цепей, Луис пытается заставить Леона сказать хоть что-нибудь, спрашивает многозначительно, что это он тут забыл, прекрасно зная ответ. Маленькая señorita, о которой только и было разговоров, и он — верный спецагент, прискакал сюда из тридесятого королевства, чтобы вызволить ее из лап страшного мутировавшего чудовища. Может быть, в сказку детства еще можно попытаться поверить? Только места в ней для него все также нет.

Как только Леон слышит фразу “пропавшая señorita”, в его голове, Луис может поклясться, что видит это, щелкает какой-то переключатель, и он входит в новый режим. Злобно-настороженно кидает взгляд на Луиса (можно порезаться), дергает цепь со всей силы на себя, и теперь они выглядят двусмысленно. Конечно, только у него в голове, но ему и этого с головой хватает. Запястья неприятно выворачивает — в какой раз за день, для разнообразия можно хоть что-то другое — но боли он уже не чувствует, только дыхание в паре сантиметров от своего лица. Ловит за хвост бегущую со скоростью света мысль мне нравится, отпускает ее почти что в ужасе и мысленно отвешивает себе подзатыльник. Слышит раздраженный, приказной тон:

— Говори.

И Луис говорит, и так, вообще-то, собирался, но не очень хотел при этом быть подвешенным к цепи, выворачивающей его руки, и к этому взгляду, выворачивающему его всего наизнанку. Хотя, может быть и хотел. Начинает рассказывать быстро, сбивчиво, совсем на него не похоже, как же сегодня почти каждая его фраза — так на него не похоже. Услышав всю нужную информацию, янки расслабляется, отпускает неприлично натянутую цепь — внутри Луиса такая же натянутая нить, но она все в том же положении, ей теперь разве что рваться. Бросает на Леона взгляд, недовольный и резкий, но, как уже можно было понять, он пуленепробиваемый; на пульте управления кнопки в его голове делают очередное щелк, и программа перестраивается на предыдущую цель. Цепь поет свою последнюю песню, летит вниз, на землю, вместе с ней там же оказывается и Луис. Всё-таки опозорился. Ворчит недовольно:

— Да, общаться с тобой опасно для здоро… — договорить не успевает, его опять тянут к себе, уже по земле, и как только он успевает подумать, что фетиши у янки странные, рядом с его головой приземляется топор ganado. Ну и денек. Соображает он быстро, все-таки удачливость — не единственное качество, благодаря которому он все еще жив. Цепь взлетает, окольцовывает шею, теперь остается только тянуть, тянуть, тянуть, чтобы прервать страдания уже-не-жизни уже-не-человека.

А потом происходит это. За одно движение Леон перекручивает цепь в руках, резко приземляясь на нее коленом, и Луис слышит отчетливый хруст ломающихся позвонков. Чертовски красиво. И чертовски неправильно, ненормально, нездорово думать, что это красиво. Но кто сказал, что Луис хоть одно из этих качеств без приставки не? Он вновь неудачно приземляется на землю, уже даже нет сил мысленно это комментировать, чуть ли не падая в объятья трупа, и видит рядом со своей содранной ладонью ключ. Лихорадочно схватить его, встать, скинуть опостылевший замок, с довольной усмешкой взглянуть в глаза напротив.

— Эй! Мы с тобой еще не закончили, — конечно, не закончили. Луис только начал.

— Позже, amigo, — не шутка и не вызов. Смотрит на янки еще раз, его почти обиженное выражение лица в этом тусклом освещении Луису кажется слишком, чтобы не задержаться в проеме еще на пару секунд, рассмотреть и запомнить.

Брошенный ключ, как брошенное обещание.

Которое он обязательно исполнит.