Ривай ненавидел фотографироваться. Особенно на экскурсиях не находил в этом смысла. Другое дело — городские пейзажи, красивые здания, дерево странной формы, причудливая тень от ограды и пёстрых цветов, чёрная кепка на голове одноклассника…

— Эрен!

…А из-под её козырька слегка удивлённый взгляд прищуренных от яркого света зелёных глаз…

Обязательные ежегодные портреты на фоне наряженной ёлки с подарками были для Ривая мучением. Они никогда почему-то не удавались. Так-то Ривай был достаточно милым парнем (по крайней мере, мама ему говорила об этом, а Ривай был склонен матери доверять), но стоило дядюшке Кенни навести на него объектив фотокамеры, лицо Ривая приобретало поистине инфернальный вид. А дядя ещё и подначивал: «Давай, сделай такую рожу, чтобы все обосрались, маленький злобный эльф». Мать на него ругалась за это, но бесполезно. Кенни коллекционировал эти моменты позора племянника.

Другие попытки сфотографироваться тоже ни разу не увенчались успехом, и со временем Ривай просто смирился. Не настолько сильно ему хотелось увековечить каждую секунду собственного существования, он не считал себя интересным. В отличие от одноклассника Эрена Йегера, который щёлкал «Поларойдом» несколько раз в минуту, снимая себя на фоне того же, что запечатлевал Ривай на своих снимках, но при этом загораживая всю красоту собой.

Без сомнения, Эрен был очень красивым, это мнение разделяли все, кто хоть раз его видел, и Ривай давно был в их числе (по правде сказать, он был в самом первом ряду его поклонников, но, наверное, место досталось с краю, потому что Эрен никогда не обращал на него внимание). Но подобная страсть к селфи вызывала у Ривая неопределённое напряжение внутри, непонимание и, чего уж греха таить, неодобрение.

Вокруг них творилась невообразимая красота: яблони начали отцветать и роняли тонкие розовые лепестки на асфальт, клумбы рябили тюльпанами, ветер надувал рубашки на спинах мальчишек и задирал юбки девушкам, а мисс Зоэ волосы лезли в рот, прилипнув к губной помаде, она убирала их, а они всё равно приставали, и она заливисто смеялась. Но всё это Йегер стремился загородить собой.

Слова (слишком смелые для того, кому досталось самое крайнее место) сорвались раньше, чем Ривай успел хорошенько подумать:

— Йегер, тебе хоть что-то интересно, кроме своей медной физиономии?

Вместо лица к Риваю повернулся объектив «Поларойда», и в следующую секунду равнодушный аппарат «выплюнул» в его сторону белый квадратик ещё не проявившейся фотографии.

Ривай разозлился почти моментально:

— Отдай.

Эрен к нему повернулся с широкой, явно издевательской, улыбкой, снял фотографию с аппарата, помотал ею в воздухе, оценил проступающее изображение и, стрельнув из-под кепки глазами, ответил:

— Неа. — Он чавкал жвачкой уже битый час, и это Ривая тоже невероятно бесило.

— Отдай, тебе говорю. Меня нельзя фотографировать, — Ривай постарался взять себя в руки и сделать голос спокойнее, чтобы не привлекать слишком много внимания к своей скромной персоне. Ещё, чего доброго, сбегутся похохотать над результатом Йегера-папарацци.

— Почему?

— Я не получаюсь на фотографиях. Отдай. Зачем тебе?

— Кто сказал, что не получаешься? — удивился Эрен, как будто не слышал всего остального.

— Все, кто фотографировал, — постарался ответить Ривай как можно более терпеливо. — Отдай её. Немедленно.

В этот момент Эрен к нему подошёл почти что вплотную, заставив смотреть на себя снизу вверх, что Ривая раздражало даже сильнее, чем его бесконечные селфачи и химический запах бабл-гама, и ответил:

— Сфотографируешься со мной, тогда отдам.

— Что? — опешил Ривай, но Эрен уже указал ему взглядом, куда смотреть, и он по инерции взглянул туда.

Мягкий щелчок и жужжание моторчика оповестили ещё об одном обманом полученном кадре.

— Да… ты что? — Ривай всерьёз разозлился, выдернул фотографию раньше, чем она успела вылезти целиком и, отбежав на приличное расстояние, замер на месте.

— Эй! Не делай так больше! — Эрен догнал его и остановился рядом. — Ты что?

Ривай стоял и смотрел на себя. Он никогда не видел себя таким. Рассерженным? Нет. Обиженным? Тоже нет. Его взгляд выражал угрозу. Но Риваю нравилась эта угроза. Она ему невероятно шла. Он выглядел по-настоящему круто.

— Классный кадр, чего разорался-то? — забубнил Эрен рядом. — Только смазалось вот здесь. Не выдёргивай никогда, так испортить можно.

— Почему ты всё время фотографируешь себя? — отстранённо спросил Ривай, не в состоянии оторваться от их совместного (!) фото.

— На память. У меня дед болеет. Память потерял. — Ривай поглядел на Эрена с сожалением, но не нашёл подходящего слова, чтобы его поддержать, а тот продолжал, как ни в чём не бывало. — Забывает, где был, что видел. Врачи говорят, что это наследственное. Поэтому вот… Хочу в старости знать, что я был очень счастлив и доволен жизнью однажды.

Ривая его откровение поразило. А Эрен залез в задний карман джинс и достал оттуда его фотографию. На ней Ривай получился довольно забавным — напуганным и почему-то взъерошенным, как воробей.

— Не против, если я эту возьму? — улыбнулся Эрен. — А общую забирай себе, если понравилась.

— Хорошо, — Ривай ещё сильнее смутился, чувствуя, что начинает краснеть. — А моя-то тебе зачем? — спросил он чуть тише.

— Как зачем? На память, — улыбнулся Эрен снова, стрельнул взглядом из-под козырька, развернулся и побежал к близким друзьям.