— Док и Марти! Стю́арт! — Джойс шепчет так громко, что меня посещает мысль о снотворном, которое он перестал принимать полгода назад.

Его голова высовывается из-за подлокотника — я понимаю это по специфическим звукам и ощущению следом за ними, как будто во мне сверлят дырку глазами, но не реагирую. Кажется, силы на это закончились ещё час назад.

— Стюарт, Стю-у-а-арт!

Джойс тычет пальцем мне в грудь.

На соседнем ряду начинает ворочаться человек, и я уже не могу делать вид, что сплю. Приходится разлепить один глаз, чтобы Джойс не пытался быть тихим и не будил при этом невинных людей вокруг.

После истории с Бэтменом он, посовещавшись со мной, решил подбирать нам костюмы более осмотрительно, и места супергероя с его дворецким заняли обычные люди. Но неожиданно возникшая страсть к переодеванию в персонажей зудит в подкорке и не даёт Джойсу покоя, периодически выстреливая новыми вариантами, а поводов переодеться в кого-то не так уж и много. Поэтому он теперь ждёт Хэллоуина больше, чем Рождества. А я жду не дождусь, когда Хэллоуин закончится, хотя до него ещё полтора месяца.

Американская часть тура подошла к концу, мы возвращаемся в Лондон. Летим бизнес-классом; я, как уже заведено, лежу на смежном с Джойсом кресле у окна, потому что он боится высоты. На моих часах половина третьего ночи, а у Джойса сна ни в одном глазу, в отличие от остальных пассажиров в салоне. Нам уже сделали замечание, но Джойсу на них плевать.

— Стюарт, ну? Док и Марти же! Мы замечательно будем смотреться! — шепчет он так, что ухо закладывает.

— Рик и Морти будут намного эффектнее, — возражаю я тихо.

— Не-е-ет! — он возмущён моим предложением. — Ты не умеешь рыгать, не материшься и не пьёшь на работе, весь образ смажется, и я буду чувствовать себя идиотом рядом с тобой! — Джойс в этом весь. Ещё ничего не произошло, а он уже готов себя чувствовать идиотом. — Может тогда Финн и Джейк из «Время приключений»? — и глаза его снова блестят в полумраке.

— Кто будет собакой? — приподнимаю с подушки голову и заинтересованно смотрю. Он же, наоборот, сползает и прячется за подлокотником.

— Конечно, ты, — произносит так, будто ответ очевиден, и мне должно быть стыдно за этот вопрос.

— Но я значительно выше вас. Насколько я помню, тот пёс был ниже главного героя.

— Джейк умеет растягиваться. Он вообще принимает любую форму, — упирается Джойс с улыбкой, стреляет глазами из укрытия и прячется снова.

— Всё же ростовая кукла, сэр, это несколько чересчур, — произношу я и снова ложусь. Виски начинает ломить от усталости. Я пристраиваю голову поудобнее и закрываю глаза. — Я уже давно вышел из этого возраста.

— Можно подумать, ты в нём когда-нибудь был, — ворчит Джойс.

— Представьте себе, сэр, когда-то и я подрабатывал ростовой куклой.

— Хот-догом возле закусочной? — смеётся он.

Дерзость — его дурная привычка.

— Какое-то время, недолго, всего пару месяцев, я работал Гуффи в Диснейленде.

— Серьёзно?! — Джойс резко вскакивает и снова перегибается через подлокотник. — Этого нет в твоём резюме! — он говорит так уверенно, как будто знает его наизусть. Я смотрю на него, поражаясь, откуда в нём столько энергии. — Расскажи!

За спинкой кресла, стоящего перед нами, слышится шорох. Перл, не снимая с лица маски для сна, показывается в щели между спинок и еле слышно, но очень эмоционально шепчет:

— Ты будешь спать или нет?! — Пользуясь её временной слепотой, Джойс показывает ей язык. Наблюдая за ним, не могу сдержать улыбки, даже если я с ним не согласен. — Если сию же секунду не угомонишься, — продолжает Перл, — я попрошу, чтобы тебя перевели в эконом! Там тебя быстро утихомирят.

— Ладно, — ворчит он, ложится на место, но хватает его ровно на семь секунд, после чего Джойс поднимается, снова ложится на подлокотник грудью и еле слышно зовёт меня:

— Стюарт.

Я снова делаю вид, что уснул.

Тогда он сдвигает с себя одеяло на сторону, перебирается на моё спальное место, садится мне в ноги и накрывает ладонью мою лодыжку.

Я — самый близкий к нему человек, его доверенное лицо. Я ближе, чем Перл, ближе его закадычной подруги Мегги. Я знаю все его тайны, а трудности, с которыми он сталкивается, ложатся в первую очередь на мои плечи. Любая его проблема — моя задача. Он тоже знает обо мне очень много, и многие вещи я просто не в силах скрыть. Но есть кое-что очень важное и весомое для меня, о чём я не упомяну ни при каких обстоятельствах — мои трепетные и нежные чувства к нему.

Мне пятьдесят шесть лет, Джойс меня младше почти в два раза, поэтому в чувствах моих я не вижу смысла. Я не питаю иллюзий на свой счет, не жду от него ничего, не выдаю желаемого за действительное. Джойс — артист, он жаждет внимания и обожания любую секунду существования. Он может со мной иногда заигрывать, но с тем же успехом он делает это с другими людьми. Просто у парня такая манера общения. Смирившись с ней, я перестал воспринимать его улыбки, взгляды, слова и жесты всерьёз, и реагирую на любые знаки внимания максимально спокойно. Но это достаточно трудно сделать, когда Джойс потирает тонкими пальцами мою ногу сквозь почти невесомое одеяло.

Я разрываюсь между желанием остаться лежать, как есть, чтобы урвать ещё неожиданной ласки, и голосом совести, который не даёт мне уснуть теперь сильнее, чем всё остальное. Не могу точно сказать, понимает ли он, что я притворяюсь, или всерьёз решил, что я сплю, но вызов этот им уже принят, и Джойс, встав на одно колено, переступает ладонями по одеялу, пока не оказывается над моим лицом, и тогда слегка наклоняется и произносит едва уловимо:

— Говард.

Стоит отметить, что называет по имени он меня крайне редко. За всё время моей у него работы я могу эти разы по пальцам пересчитать. И особенно примечательны условия при которых он это делает, но об этом я стараюсь не размышлять даже оставшись наедине с собой.

Видимо, я открываю глаза слишком резко. Джойс не успевает отодвинуться и пару секунд висит надо мною, а я жалею, что не могу увидеть выражение его лица. Но этот момент трогает меня до глубины души, и я уже знаю, что обязательно сохраню его в памяти.

Наконец, Джойс садится.

— Расскажи, каково это?

Он не перестаёт поражать меня: не важно, какое время суток, в какой ситуации он находится, чем был занят до этого, но если он слышит историю, вызывающую его интерес, он бросает всё и, как ребёнок, кротко и очень внимательно слушает, глядя в глаза.

Но сейчас вокруг нас спят люди. И, по правде сказать, я хочу спать не меньше них.

— Сэр, уже поздно. Может быть, мы с вами завтра договорим? Я обещаю вам, я расскажу.

Джойс знает — моим обещаниям можно верить, но его любопытство не знает меры.

— А ты коротенечко.

В такие моменты я особенно сильно радуюсь тому, что на моё место Перл не взяла кого-то другого. Другой бы давно уволился, возможно сделав ему напоследок больно. Другого, мне хочется верить, Джойс не подпустил бы к себе так близко. С другим он, скорее всего, он не выздоровел бы. И я бесконечно рад тому, что моя привязанность позволяет ему вытворять всё, что вздумается. Пока я рядом с ним, у Джойса развязаны руки, он может творить. А это самое главное.

— Что ж, — вздыхаю я, понимая, что коротенечко у меня при всём желании не получится, подтягиваюсь на руках и усаживаюсь на моём лежбище. Джойс тут же перебирается ближе. — Работа была тяжёлая, — начинаю я очень тихо, но знаю, что он меня слышит. — Сначала меня долго проверяли на пригодность к работе с детьми, и это забавно, потому что я сам тогда был по сути ребёнком, мне только исполнилось восемнадцать. Изначально я пробовался на роль капитана Крюка, я и ростом подходил и комплекцией. — Джойс согласно кивает, помнит, что в старших классах я занимался боксом, а мне невозможно льстит такая его внимательность к деталям моей биографии, но сам внимание на этом предпочитаю не акцентировать. — Однако у Диснея просто так ничего не бывает, поэтому сначала меня определили работать Гуффи, опять-таки из-за роста. Я вставал в пять утра, чтобы успеть доехать до парка, переодеться и приступить к работе. Тяжёлый костюм. Шесть часов смена. Два перерыва по полчаса на перекус. К вечеру я не чувствовал ног под собой и языка во рту. Кураторы говорили, что я хорошо справляюсь, испытательный срок истекал, и мне вот-вот должны были дать повышение. Но однажды какой-то мальчишка пролез на аттракцион не с того хода, его там едва не смяло в лепёшку, я еле успел его вытащить, при этом сам получил перелом ноги. Очень неудачный. Пришлось полежать в больнице какое-то время. С тех пор в Диснейленде я не работал.

Джойс глядит на меня во все глаза, потом отворачивается и вытирает щёки.

— Ты герой, — говорит он уверенно.

— Что вы. Нисколько. Если бы с тем мелким пакостником что-то случилось, я бы не просто лишился работы, но и под суд мог пойти. И не я один. Так что это не геройство, а хладнокровное поведение в экстремальной ситуации.

Но Джойс не согласен со мной.

— Нет. Ты герой. Уверен, у этого мальчишки Гуффи потом был на первом месте.

— Я бы не сказал, — усмехаюсь я, вспоминая. — Стоило мне отдать его матери, как он заявил, что ненавидит меня, и ещё по ноге мне заехал. По сломанной.

Джойс замолкает, и мне становится жаль, что вокруг так темно, наверняка возмущение с его лица можно ложкой есть, как всегда.

— Вот малолетний придурок!

Я улыбаюсь, довольный своей догадкой и окрылённый его поддержкой.

В этот момент на сидении впереди вновь раздаётся разгневанный вздох, а за ним угрожающий шорох. Перл явно намеревается воплотить в жизнь недавнюю свою угрозу, но я не могу ей это позволить. Быстро подняв одеяло со стороны Джойса, хватаю его за шею, тяну на себя, съезжаю по спинке сидения сам и накрываю нас вместе, себя — по подбородок, а Джойса — с головой. Но в следующее мгновение я понимаю, что долго так не протяну, потому что мы с Джойсом оказываемся ближе, чем когда-либо. Вдобавок он начинает мелко трястись от смеха, раздражая и без того напряжённые нервы. Правда мне и самому становится смешно, особенно когда Перл поднимается между сидений, как учёная кобра. Я едва не взрываюсь от хохота, приходится зажать себе нос, из-за этого ожидаемо закладывает уши.

Перл смотрит на наши места, озирается и тихо зовёт:

— Говард. Эй, Говард!

Я поднимаю голову от подушки. В этот момент Джойс обхватывает меня рукой поперёк груди, и я пропускаю вздох.

— Где он?

На моё место не падает свет. Я очень надеюсь, что Джойса под моим пледом Перл не заметит, но всё равно казню себя за необдуманное решение. Это было самонадеянно и ужасно глупо — считать, что физическая близость такого рода никак на моём состоянии не скажется, что я смогу продолжать вести, а главное чувствовать себя столь же отстранённо.

— В туалете, — универсальный ответ на все случаи жизни. И хотя голос мой сел, Перл этого, кажется, не заметила.

— Я слышала его голос.

— Тебе показалось.

— Давно он ушёл?

— Минуту назад.

— В какую сторону?

— Святые угодники, вы уснёте когда-нибудь или нет? — раздаётся на весь бизнес-класс с одного из соседних сидений наискосок. — Сколько можно? В кои-то веки взял бизнес-класс, думал, хоть тут высплюсь, но куда там!..

— Простите, пожалуйста, — фальшиво извиняется Перл, и добавляет в на грани слышимости. — Придурок!

Джойс корчится под одеялом от смеха, пуская слюни мне на рубашку, впиваясь зубами в грудь. Недовольная Перл укладывается спать. И только в этот момент я окончательно осознаю, насколько глубокую яму сам себе вырыл. Выпроводить Джойса на его место теперь — дохлый номер. Он заполучил моё внимание на всю ночь, и мы это знаем оба. Но о чём говорить, боже правый, когда он так близко?..

Минуты текут. Мы лежим в тишине.

Угроза давно миновала, но я по-прежнему крепко прижимаю его к себе, и он, к моему удивлению, не торопится отстраниться. При этом лежит, вытянувшись вдоль моего тела, не шелохнётся, и ни его, ни моя рука на нём — не двигаются, будто окаменели. Тепло между нами в какой-то момент перестаёт быть комфортным, перерастая трудно переносимую в жару, но мы продолжаем друг к другу льнуть, и это обескураживает.

Что он хотел обсудить? Костюмы? Надо ему предложить Фреда и Барни из Флинтстоунов. Из Мегги и Перл получатся замечательные Бетти и Вилма. Отлично будем смотреться все вместе. Хотя, может, он что-то более современное хочет? Что там сейчас наиболее популярно?.. О! Фродо и Гэндальф!

Снова едва удерживаю смешок.

Джойс меня к чёрту пошлёт, если я предложу ему нарядиться в хоббита. Он и так комплексует из-за маленького роста. Хотя никакой он на самом деле не маленький — метр шестьдесят семь, — просто всё близкое окружение выше него. А уж рядом со мной кто угодно выглядит хоббитом.

От недостатка воздуха в груди тяжело вздыхаю и чувствую, как Джойс ослабляет хватку, но по-прежнему не шевелится. Мне вдруг становится неудобно. Слегка поднимаю руку, Джойс проваливается плечом мне под мышку, а потом почему-то вдруг трётся щекой мне о грудь, легонько проходится пальцами по моим рёбрам и как будто нежнее меня обнимает.

У меня вновь спирает дыхание. Уставившись в потолок, пытаюсь себе объяснить, что, скорее всего, действиям Джойса есть объяснение куда более прозаичное, чем то, что мне очень хотелось бы обнаружить.

Возможно, он просто не мог уснуть, переволновавшись из-за боязни высоты, а говорить об этом не захотел. Вон у него и ноги холодные, и сам дрожит. Обычно он так замерзает, когда чем-то сильно взволнован.

Чтобы согреть его, без лишних слов немного сгибаю в колене свою ногу, лежащую ближе к нему, и накрываю ею обе его ступни. Джойс вздыхает, ёжится, ёрзает недолго, принимает удобную позу и расслабляется окончательно. Его дрожь затихает.

Навязчивое ощущение неловкости и духоты постепенно проходит. Нас обволакивают тишина и покой, и я невольно ловлю себя на том, что лежать рядом с Джойсом мне до неприличия уютно. Кажется, в этот момент между нами есть нечто большее, чем вежливо-отстранённые отношения нанимателя и слуги, большее даже, чем моё к Джойсу одностороннее отношение. В этот момент между нами как будто трепещет, медленно разгораясь, взаимное молчаливое обожание. И мы бережём его. Оттого и молчим, чтобы не сотрясать воздух.

Но, скорее всего, мне всё это только кажется.

Слишком велика между нами разница в возрасте, мировоззрении и положении, чтобы однажды Джойс воспринял всерьёз мои чувства. Но я всё равно всегда буду ему благодарен за то, что он подарил мне.

Джойс талантливейший композитор, открывший мне — человеку, прожившему более полувека в тишине, — музыку. Прежде она меня совершенно не интересовала, не трогала и не впечатляла. Лишь познакомившись с ним, я начал улавливать вибрации в своём сердце, рождённые некоей мелодией. И чаще всего это бывают именно его мелодии. Может, всё дело в чувствах, которые я испытываю, но мне всё же кажется, чувства являются следствием — восхитившись талантом Джойса, я полюбил его самого. И это ещё одна причина, по которой я не хочу ему открываться. Джойс не тот человек, которому нужен очередной поклонник его таланта рядом. И я буду рад, когда он найдёт человека, который будет любить его, как и я, но без оглядки на то, что он делает. В любом случае я желаю ему только счастья. Он, как никто другой, заслужил его.

Переполненный благодарностью и благодатью я не замечаю, как начинаю гладить его плечо и понимаю это только когда Джойс шевелится, высвобождает одну свою ногу и накрывает ею под пледом обе мои.

Я замираю.

Джойс дышит ровно и глубоко.

На часах ровно три.

Кажется, я опять проведу ночь без сна.

Открываю глаза, когда стюардесса с приятной улыбкой легонько хлопает меня по плечу, ни слова не говоря мне о том, что я не один.

— Доброе утро. Приготовьтесь, сэр. Завтрак через полчаса.

На самом деле они никогда не будят, я сам её попросил. Потому что всегда просыпаюсь до Джойса, чтобы он видел меня только в форме.

Благодарю её кивком и пытаюсь собрать себя в кучу, хотя сделать это очень сложно с затёкшей спиной и половиной тела, которую Джойс за полночи отдавил напрочь. Пусть он и щуплый, весит порядочно. Главное, ему об этом не говорить, а то снова начнёт диетами маяться.

Его голова лежит у меня на груди, как родная. Смотрю на его лицо, обрамлённые светлыми завитками отросших волос, и понимаю, что не смогу шевельнуться, пока он не проснётся сам.

Мысли расползаются, как тараканы.

В этот момент замечаю, что из щели между спинками впереди стоящих сидений на нас глядит любопытный глаз Перл. Не отворачиваясь, на ощупь, она достаёт телефон из сумочки.

«Плохая идея», — шевелю я губами, но по её коварной улыбке делаю вывод, что плевать она хотела на возможные последствия. А ведь Джойс за такое уволить может. И даже её. Поэтому, чтобы спасти их обоих, натягиваю одеяло Джойсу на голову, скрывая его от едва блеснувшего в искусственном освещении объектива. Перл тоскливо закатывает глаза, я усмехаюсь, а Джойс просыпается.

Он сладко зевает, потягивается ногами, медленно поднимает лицо, глядит мне в глаза, а в следующую секунду, узнав и осознав, у кого на груди он проспал полночи, как перепуганный кот, буквально взлетает к потолку, сдёргивает с меня одеяло, заворачивается в него и убегает в сторону туалета, сбив по пути, кажется, того самого человека, который ночью на нас ругался.

Перл тихо стонет от смеха, катаясь по своему сидению, а я разрываюсь, не зная, как мне реагировать на подобное. Меня переполняют эмоции, но больше всего я растроган поведением Джойса и тем, как он выглядел. По долгу службы я видел его в совершенно разных настроениях и состояниях, но таким растерянным и ошарашенным, пожалуй, я видел его впервые. Даже спустя четыре года знакомства он не перестаёт меня удивлять. Наверное, никогда не перестанет.

Но как бы там ни было, когда через десять минут он возвращается и садится рядом со мной в уже сложенное кресло, выражение его лица абсолютно нечитаемо, как бывает всегда, когда он о чём-то серьёзно думает или работает над нелегко дающимся материалом. И только позавтракав, он неуверенно тянет меня за рукав, а потом отпускает, отдёрнув руку.

— Стюард, я, — он запинается ненадолго, едва заметно краснея скулами, нервно облизывается и продолжает, — не ожидал, что усну. В любом случае, этого больше не повторится, — заявляет он мне уверенным шёпотом, избегая при этом прямого взгляда в глаза, то поднимает его, то снова отводит. — Тебе, должно быть, было неудобно, но ты ничего не сказал. Я уверен, что из-за меня ты снова не выспался. Поэтому я хочу, чтобы сегодня ты взял выходной.

— Сэр, уверяю, я в полном порядке, — спешу я его успокоить. — Я успел подремать и отлично себя чувствую. И не нуждаюсь в выходном дне. — Не говоря уж о том, что выходной этот мне некуда будет деть. — К тому же, насколько я помню, мы оказались вместе под одеялом потому, что я взял на себя смелость спасти вас от, — бросив короткий взгляд в сторону кресла Перл, возвращаю внимание Джойсу, — негодования со стороны соседей.

Джойс глядит на меня как-то странно. Как будто я вслух произнёс то, что произносить не стоило. В замешательстве пожевав недолго губами, он отвечает:

— Спасибо. И всё же. Я не давал тебе спать.

В этот момент больше всего на свете мне хочется ответить ему, что я этому рад, и рад был бы, чтобы он делал это и чаще, но звучать это будет не просто как подтверждение готовности в любой час стать полезным работодателю, поэтому мне остаётся только смотреть на него, смущённого и невероятно трогательного с его боязливо мечущимся от кресла ко мне и обратно взглядом, и улыбаться.

— Всегда пожалуйста, сэр, — всё же рождаю я на автомате, к своему и его облегчению.

И тут же в наш диалог вклинивается Перл.

— Тебе стоит поблагодарить Говарда ещё и за то, что он не дал мне вас сфотографировать вместе, — она ехидно посмеивается, сверкая отбеленными зубами.

В одно мгновение лицо Джойса наливается кровью.

— Если хоть раз ты такое сделаешь — тебе не жить! — тычет он пальцем в воздух, угрожая, а я невольно ловлю себя на том, что совершенно беспристрастно продумываю, как и куда можно спрятать труп, чтобы никто нас не заподозрил. Страшное дело — моя к нему слепая привязанность. Я ради Джойса готов абсолютно на всё.

— Ты же сказал, что такое больше не повторится, — парирует Перл, и довольная произведённым впечатлением, отворачивается.

Джойс, красный до самых ушей, бросает ей вслед: «Не смей нас подслушивать!» — но она больше не реагирует, и он остаётся наедине со своим возмущением и со мной. Всё, что я могу сделать сейчас для него — не касаться его даже взглядом, чтобы никак о себе не напомнить и дать возможность восстановить равновесие.

Вскоре наш самолёт начинает снижаться и заходить на посадку, и одни переживания заменяют другие: Джойс, как всегда, боится, что мы разобьёмся, поэтому крепко вцепляется в мою руку и держит до той поры, пока самолёт не останавливает своё движение окончательно. А дальше проходы по коридорам, стандартные процедуры с документами и возня с багажом — в общем всё, как всегда.

Я сосредотачиваюсь на происходящем, не забывая держать Джойса в поле зрения, и отвлекаюсь от всех остальных мыслей. Поэтому, когда он внезапно оказывается рядом и спрашивает: «Может быть, Ливси и Хокинс?» — я теряюсь. А потом представляю себе Джойса в сюртуке поверх белой рубахи, узких бриджах, чулках и туфлях с пряжками, и начинаю подозревать, что этот образ станет последним гвоздём, забитым в крышку моего гроба.

У каждого человека своё понимание эротичного. И если для подавляющего числа людей, судя по засилью полуголых тел на экране, это они и есть, то для меня это английская мода середины-конца 18-го века. И именно «Остров сокровищ» с его иллюстрациями определил всю мою личную жизнь ещё в глубокой юности. Но Джойсу об этом я не говорил. И то, что он своим предложением умудрился попасть наскоку в десятку, лишает меня ненадолго воздуха.

— Может, лучше Битлджус и Лидия? — предлагаю я неожиданно. Видимо, этот вариант у меня крутился какое-то время на языке.

Джойс округляет очаровательные серые глаза и расплывается в ошалелой улыбке.

— Ты предлагаешь мне нарядиться в девчонку? — вполголоса уточняет он.

— Почему нет? — отвечаю на полном серьёзе. В этот момент в поле моего зрения попадают наши с ним чемоданы, только что вывалившиеся на ленту, и я начинаю особенно пристально за ними следить. — У вас миловидная внешность, хрупкое телосложение. Вам пойдёт макияж и чёрный парик.

— И туника в виде паутины, — напоминает он.

— И она тоже. Возможно.

Представив себе в этом Джойса с удивлением понимаю, что вид этот всё равно проиграл бы узким бриджам и белым гольфам.

Джойс молчит. Я снимаю с ленты его и мой чемоданы, ставлю на пол, передаю ему одну ручку и только тогда замечаю, как Джойс на меня смотрит. Его вопросительный робкий взгляд что-то цепляет внутри, но я совершенно не понимаю его. Мне кажется в этот момент, что у Джойса что-то болит, и он не знает, как сказать мне об этом, и от того, что он терпит молча, вместо того, чтобы этим со мной поделиться, больно становится мне.

— Сэр, что-то не так?

Джойс мелко вздрагивает от моего вопроса и, качнув головой, отводит глаза.

— Должно быть, я просто устал, — вздыхает он, отворачиваясь. — Поехали домой.

— Я уже вызвал такси, — отвечаю с готовностью.

Мы присоединяемся к Перл и остальным ребятам из группы и покидаем аэропорт.