— Хару?

Она вздрогнула, наклонила на секунду голову и только затем развернулась к нему лицом. Даже в тусклом свете кухонной подсветки были заметны опухшие глаза, вытертые наспех слёзы, покрасневший нос. Губы скривились, ломаясь в улыбку, и Тсуна понял с ужасом, что Хару собиралась притвориться, что всё в порядке.

Но ничего не было в порядке.

— Тсуна-сан тоже проснулся, чтобы попить воды? — Спросил хрипловатый голос, срываясь на последнем слове.

Нет, он не просыпался, потому что изначально не мог заснуть.

Нет, не хотел пить, просто вышел в слабой надежде, что небольшая прогулка до кухни, находившейся в достаточном отдалении от их жилых комнат, поможет отвлечься и немного успокоить нервы; убедиться, что запах лилий ему всего лишь мерещится.

— Да, — ложь сорвалась с языка непривычно легко. — Попить воды.

Хару не нужно было знать, что он переживает. Хару был нужен человек, который отведёт удар, обнадёжит и успокоит, что выход из ситуации есть, что его помогут найти. Тсуна знал, потому что сам бы хотел иметь такого человека. Понимающая в происходящем ещё меньше, чем он сам, Хару нуждалась в заверении в два раза отчаяннее.

А ещё, в отличие от Тсуны, она была совсем одна: Ямамото, в первую очередь, дружил с ним, с Хару же они приятельствовали, и никто не подумал бы искать поддержки у И-пин, самой младшей из них.

Скованно подойдя к столу, Тсуна перевернул два стакана, стоявших кверху дном на специальном подносе. Наполнил их из графина, протянул один девушке. Хару молча приняла его, однако не поднесла к губам, а просто уставилась на качающуюся внутри жидкость.

Тишину между ними заполняло гудение: ровное — вентиляции — и более низкое, вибрирующее — компрессора холодильника.

«Всё будет хорошо», произнесённое сейчас, в этой комнате, имело бы меньше смысла, чем ритмичное негромкое тиканье стрелки настенных часов.

Не зная, как поступить, Тсуна сделал маленький глоток.

Что бы он сам хотел услышать в ту, первую ночь на базе?

— Это всё закончится. — Да. Именно это. Почувствовав прилив уверенности, Тсуна продолжил через короткую паузу. — Мы найдём способ всё исправить. Не могу сказать, как и когда мы вернёмся домой, но я постараюсь сделать всё для этого.

И он действительно имел это в виду. Тсуна выдержит все тренировки, которые собирается устроить им Лар. Найдёт Ламбо, Хибари-сана и кого угодно, кого Реборн посчитает нужным. А потом заставит похитителя вернуть их в настоящее.

Когда он пытался зажечь кольцо на тренировке с Лар, Реборн указал, что благородная мотивация не для Тсуны, что он думал гораздо проще, когда сражался с Нозару и Тазару. Возможно, это имело смысл, ведь именно после этих слов у него получилось вызвать пламя. Однако, в конечном итоге, разрешение всей сумасшедшей ситуации с будущим — его ответственность, так?

Намерение спасти всех из ловушки времени не обещание, но, даже если чтобы зажечь кольцо, Тсуне требовалось нечто другое, это не означало, что подобной решимости у него не было вовсе.

Хару глядела на него непривычно сосредоточенно.

— Тсуну-сан всё-таки ранили.

Она рассматривала висящую на перевязи забинтованную руку.

— А-ах, это! Ничего серьёзного, как я и говорил, простой ушиб и несколько с-синяков, — эта ложь далась уже труднее. Тсуна не знал, что в принципе можно было соврать в ответ, если бы Хару заметила, что для подобного рода повреждений обычно подходят пластыри, а не бинты. Он облегчённо выдохнул, когда этого замечания не последовало.

— Болит? — Всё также сдавленно спросила она.

— Уже нет.

— Тсуна-сан очень храбрый. Спасибо, что защитил нас. Эти плохие люди были очень страшные. Хару собиралась сказать это ещё днём, но переволновалась и забыла.

Перед глазами всё ещё стояло лицо взрослой Хару, с более короткими волосами и таким испуганным недоумением во взгляде, обращённым на подбежавшего Тсуну. Взрослая Хару, из будущего, выглядела изящной и тонкой — тем, кто оказался на поле боя по недоразумению. Это впечатление усилилось, когда рядом оказалась пятнадцатилетняя И-пин: последняя, несмотря на похожую комплекцию, выглядела устойчивее и в то же время подвижнее. Они были всё равно что игла и штык: и то, и то делают из стали; и тем, и тем можно уколоть; но они принципиально разные.

Эта Хару, из его времени казалась ещё меньше. Ещё уязвимее.

— Не надо, — Тсуна покачал головой. — Я сделал то, что был должен. Вот и всё. Это ты заслужила благодарность. Ни я, ни Ямамото совершенно не умеем готовить, и если бы не ты, мы, наверное, ели бы сегодня консервы.

— Н-ну что ты, Тсуна-сан! — Вскинула голову девушка. Прежний задор и энергичность, казалось, в миг вернулись. Будто и не было только что тихого диалога. — Это пустяк!

— Всё равно спасибо, — неловко он уткнулся в свой стакан. — Готовить для всех, наверное, сложнее, чем только для себя.

— Не стоит беспокоиться! Я даже рада, что могу этим заниматься.

Наконец, Хару сделала пару глотков. Вновь установилось молчание. Гораздо менее напряжённое, чем предыдущее.

— Тсуна-сан, — заговорила девушка, возвращаясь к той пугающе незнакомой интонации. Сдержанной. С затаённым ожиданием выговора. — Если есть что-то ещё, чем Хару и И-пин могут помочь… Не молчи, пожалуйста. Мы будем очень рады. Просто… Когда занимаешься чем-то, не так страшно, верно?

Тсуна сглотнул, налил себе ещё воды.

Напротив него Хару сидела, расправив плечи — точно так же, как она делала недавно за обедом: храбрясь и стараясь держаться ради остальных. Это был её способ сражаться с этим кошмарным будущим.

Распущенные волосы обрамляли лицо, которое, даже несмотря на тусклый полумрак, создаваемый кухонной подсветкой, своей бледностью не хуже театрального прожектора указывало, насколько непросто Хару дались последние сутки. Круглые, всё ещё припухшие глаза влажно блестели. Смотрели, сдерживая слёзы, прямо в душу Тсуны. Без той надежды, отчаянно взывавшей к нему во время битвы с Нозару и Тазару. Теперь в них была одна лишь чистая мука, слишком большая, едва помещающаяся внутри хрупкой фигуры.

И что-то в Тсуне оборвалось. В груди резко стало тесно.

Он вдохнул. Набранный воздух вырвался не выдохом, а коротким всхлипом. Тсуна зажмурился.

Влага на щеках. Забило нос.

Он попытался успокоиться, сделать вдох ртом, но едва разомкнул губы, как с них сорвался очередной всхлип. Беззвучный, ибо в перекрученном, будто пружина, горле, казалось, спазмом задело и голосовые связки.

Чёрт возьми… Почему именно сейчас?

Как в резонанс, напротив раздался такой же зашуденный влажный звук.

Скорее рефлекторно, чем по собственному желанию, Тсуна посмотрел из-за чёлки. Спина, которая с таким трудом держалась расправленной, согнулась, ломаясь под весом плача — всё из-за него.

Он заставил Хару плакать. Снова.

Тсуну затрясло. Стакан оставлен куда-то рядом, в сторону, здоровый локоть — на столешнице. Левая рука прижата поближе к себе.

В отяжелевшей вмиг голове среди туманных обрывков не оформившихся мыслей забилось: «Моя вина моя вина моя вина моя вина».

Он даже не смог подбодрить одну девушку, которая и без того верила в него, которой от него не требовалось ничего сверхъестественного. Тсуна должен был не разрыдаться первым, а предложить плечо, на которое можно было опереться. Должен был выдержать этот разбитый взгляд чуть дольше, чтобы у Хару появилось время успокоиться. Но он сделал всё совершенно наоборот. Но его плечо было ранено и не могло выдержать собственный вес.

Если бы мама была рядом, она была бы так им разочарована.

Не только «всё будет хорошо» — теперь никакие слова не имели бы значения. Боль от осознания этого была ещё более пронзительной, чем от удара косой.

И даже если бы Тсуна знал волшебную фразу, чтобы всем сразу стало лучше, он физически не мог выдавить из себя ни слова.

Если Хару хочет… Если она всё ещё считает, что может положиться на него в этой малости…

Подавив очередной всхлип, в нерешительном предложении Тсуна протянул раскрытую ладонь на середину стола.

Хару схватила её в ту же секунду, не раздумывая. Ногти впились в его кожу, но ничего, Тсуна заслужил небольшой дискомфорт. Её рука казалось была такой маленькой и холодной.

«Моя-вина-моя-вина-моя-вина-моя-»

Собственное сердце бухало в груди. Слёзы всё не иссякали, скатывались по лицу, стягивая кожу.

Прошла целая вечность, прежде чем уши Тсуны различили что-то помимо шума крови.

— Спасибо, — хрипло прошептала Хару, плотнее оборачивая пальцы вокруг ладони. — Что вы с Ямамото здесь. Это… такое облегчение… Хару очень жаль… что она ничего не может сделать…

Глаза обожгло очередной волной слёз. Однако, приложив все оставшиеся силы, Тсуна сдержал её. Игнорируя тупую агонию в груди, не имеющую ничего общего с травмированным плечом; не обращая внимание на ломящие от рыданий виски; призывая всю решимость, чьи осколки было возможно только собрать после очередного доказательства его никчёмность в качестве друга; Тсуна спрятал глаза, которые — сомнений не было — даже в полумраке легко могли выдать его неверие, а затем заставил горло разжаться ровно настолько, чтобы промычать. Жалкое полу-утвердительное, полу-вопросительное:

— Угу.

Чтобы успокоиться потребовалась ещё одна маленькая вечность. Тсуна снова наполнил стаканы водой, Хару снова приняла и отпила немного, окончательно приходя в себя.

— Уже поздно, — подруга посмотрела на часы и вытерла остатки слёз в уголках глаз. — Хару пойдёт спать. Тсуна-сан, ты?..

— Да, я тоже, — сипло согласился Тсуна. — Только вымою стаканы и пойду.

Не говоря ничего больше, девушка кивнула мелко и ушла.

Тсуна в отуплении уставился на посуду, оставшуюся на столе.

В тяжёлой от плача голове промелькнула мысль, что тиканье часов напоминает обратный отсчёт до взрыва бомбы, какой показывают в шпионском кино. После знакомства с Гокудерой Тсуна, конечно, узнал, что в реальности никто такие таймеры не устанавливает на взрывчатку, но образ оказался слишком сильным.

Секунды утекали — взрыва не происходило. Мир продолжал существовать.

Наконец, Тсуна оторвался взгляд. Встал, прошаркал к раковине и сполоснул стаканы.

Возвращаться в комнату не хотелось. Он понимал, что ему вставать через пару часов — на тренировку с Лар — однако от представления, как он сейчас вернётся в комнату, как ляжет на верхнюю койку, старательно не замечая Ямамото, лежащего тревожно неподвижно на своей кровати ниже, становилось тошно. Нервы были взвинчены до предела, и Тсуна решил, что лучше побродить по базе, чем ворочаться в тщетных попытках уснуть.

Коридоры тянулись в однообразном гипнотизирующем ритме серого, белого и бежевого. То тут, то там встречались ящики, коробки, одна стремянка рядом с шахтой вентиляции. Попадались изредка провода, свисающие в местах, где снятые потолочные панели почему-то не вернули на место. Как будто люди, которые занимались обслуживанием базы, просто ушли на несколько минут, но так и не вернулись.

Этот заброшенный вид вместе с приглушённым оранжевым светом одновременно успокаивали и вселял лёгкую тревогу.

Тсуна в очередной раз свернул вправо уткнувшись в двери. Он уже собирался развернуться, когда те разошлись в стороны, и перед ним открылась, видимо, другая часть базы: стены были выкрашены в тёмно бирюзовый цвет.

Поколебавшись немного, Тсуна всё же решил продолжить путь.

Новый блок отличался от предыдущего помимо цвета краски: двери попадались чаще. Они все были похожи на те, что вели в жилые комнаты — более узкие, чем, например, в лазарет, кухню или ванную.

Электронные панели рядом с косяками были запылены: в эти комнаты давно никто не заходил. Поэтому та, которая, по сравнению с остальными, была покрыта сравнительно небольшим слоем пыли, привлекла его внимание. Тсуна подошёл, немного заинтригованный, нажал на пробу кнопку.

Замок пискнул приветственно и открылся. В нос ударил сухой запах давно не использованного помещения.

Рука нащупала выключатель. Тсуна сощурился от резко вспыхнувшего света.

Комната, похожая на ту, где расположили его и Ямамото. Только вместо двухъярусной кровати обычная, полуторная. А ещё тот, кто жил здесь, явно провёл в ней больше времени, чем выдернутые из прошлого. Кровать оставлена в беспорядке, смятое и перекрученное одеяло отброшено к изножью. Одна из двух подушек лежала на полу, рядом с джинсовой курткой. У стены напротив стоял письменный стол, на одном его крае громоздилась неаккуратная стопка из перемешанных между собой книг и бумаг. Другой занимала, как ни странно, игровая приставка, а сверху, прямо над столешницей обнаружился телевизор. Рядом криво висело с дюжину пёстрых бумажек, приклеенных на скотч.

Тсуна прошёл внутрь, поджимая к себе ладони, как будто они без его ведома могли начать хватать всё, что только попадётся.

Помимо остальной немногочисленной мебели, в дальнем углу, за кроватью обнаружился шкаф. Одна его створка была приоткрыта, сверху висела какая-то чёрно-белая тряпка, смутно знакомая. Осторожно Тсуна подошёл поближе, пристально вглядываясь. Он подозревал, что если бы взял её, как следует, в руки, то почти сразу бы понял, почему она кажется знакомой, но то, что он вторгся в эту комнату, было достаточным нарушением гостеприимства, не говоря уже о том, чтобы копаться в чужих вещах.

Не найдя ответа на вопрос, Тсуна двинулся к стене с бумажками, ощущая, как нарастает внутри волнение. Подглядывание тоже не было чем-то вежливым, но внутренний голос почему-то настаивал, что узнать, кто жил здесь, было очень важно.

Это были не бумажки — фотографии. Море, пляж, мелкая пригоршня ракушек в чьих-то руках, на левом большом пальце — тонкое серебряное кольцо. Река, высокие горы и ещё более высокое пронзительно голубое небо.

Пятнадцатилетняя И-пин, корчащая рожу на камеру — она была одета в пиджак с нечитаемой нашивкой на груди и придерживала одной рукой ремень от спортивной сумки. Пара кадров с неизвестными подростками в таких же пиджаках. Сцена, лес рук на переднем плане — концерт.

Взрослый Ямамото за столом. Он не смотрел в камеру, сосредоточив взгляд на экране планшета перед ним. Лицо слегка нахмуренное. В одной руке — пустые палочки. Тарелки с едой в стороне, позабытые.

Тсуна заставил себя задержать дыхание на несколько секунд, успокаивая сорвавшееся вдруг на галоп сердце. Медленно перевёл взгляд на следующую фотографию.

Позади здание, похожее на школу. Впереди — Хару, с короткими волосами, показывающая знак мира. А рядом — девушка, в которой узнавалась Хром. Последняя улыбалась едва-едва — так, как Хром из их настоящего ещё не умела. Отросшие волосы с лиловым отливом делали глазную повязку практически незаметной.

Старший брат, заснувший со скрещенными руками в кресле и пускающий во сне слюни.

Тсуна из будущего, внимательно слушающий кого-то, стоящего к камере спиной. Судя по цвету волос, этим говорящим был Гокудера.

Видеть лицо, похожее и такое отличное от того, каким встречало его зеркало, было чем-то сюрреалистичным. Тсуна моргнул пару раз, быстро отвёл взгляд на соседний снимок. И подавился воздухом.

Мама. Мама, улыбающаяся, постаревшая, обнимающая за плечи высокого, выше неё, подростка с тёмными волнистыми волосами, откровенно смущённого объятиями. Подростка в чёрно-белой рубашке.

Чувствуя головокружение, Тсуна медленно обернулся на шкаф. Затем обратно к фотографии. Детали головоломки сложились.

Это была комната взрослого Ламбо.

Словно очнувшись от сна, Тсуна ещё раз огляделся. Смятая постель, стопка на столе — теперь, очевидно, состоящая из учебников — плейстейшен и телевизор. Рубашка, висящая на створке. Всё обрело смысл.

Тсуна попятился. На стене оставались фотографии, которые он ещё не рассмотрел, но желание изучать их пропало.

Ступая ещё более осторожно, чем когда входил, Тсуна вышел в коридор. Выключил свет, закрыл дверь. Будто закрыл ящик Пандоры, о наличие которого и не подозревал.

Не то чтобы в комнате Ламбо хранились какие-то новые откровения о неизвестных ранее несчастьях будущего, но она в очередной раз доказала, что кошмар, творящийся вокруг, глубже, чем представлялось Тсуне. У кошмара была история, которую он и остальные, вырванных из прошлого-настоящего, не проживали, лишь столкнулись с её итогами. И чем больше Тсуна узнавал о том, как ситуация развилась до текущего состояния, тем больше ему хотелось, чтобы всё поскорее наладилось.

***

Лар дважды топнула ногой.

— Ещё десять кругов!

Может, это не ему?

— Ты оглох, Савада?!

Нет, всё же ему. Тсуна подавил скулёж, заставляя ноги работать. Кажется, это оказало противоположный эффект: ступни будто бы с большей силой начали притягиваться к полу. Он шаркал, в лучшем случае, в темпе быстрого шага, чем бежал. Потом и вовсе — споткнулся и упал колени.

Словно бы издеваясь, кольцо, висящее на цепи прямо перед глазами, мигнуло. Пламя неба задрожало, стремительно уменьшилось и потухло.

— Что развалился! — В ту же секунду раздался окрик. — Зажигай кольцо и поднимай задницу! А за то, что позволил пламени потухнуть, после десятого круга ещё один подход приседаний.

На этот раз Тсуна не сдержался, позволяя ноющему звуку сорваться с губ.

— Что же я слышу, опять нытьё?

«Боги, от неё вообще ничего не ускользает?!»

Невысокая, но такая угрожающая фигура инструктора двинулась в его сторону, Тсуна вздрогнул — и усталость в мышцах была здесь не причём — когда её остановил Ямамото.

— Я закончил! — Отрапортовал Такеши. — Что делать дальше?

Он выглядел лишь слегка запыхавшемся и демонстрировал пытающее кольцо, сжав правую руку в поднятый на уровень груди кулак. Тсуна немного завидовал ему: у бейсболиста Ямамото не было проблем ни с физической нагрузкой, ни с поддержанием концентрации, нужной, чтобы пламя посмертной воли продолжало гореть.

Лар смерила его взглядом, повернулась обратно к Тсуне.

— Ты знаешь, что делать, Савада, — она пошла в сторону Ямамото, откидывая полы накидки. — А с тобой у нас сейчас будет спарринг.

— Круто! Какие правила?

Дальше Тсуна не прислушивался. Он закрыл глаза, сосредотачиваясь, чтобы вновь разбудить пламя неба.

Смысл сегодняшней тренировки заключался в том, чтобы научиться зажигать кольцо и поддерживать его горящим как можно дольше. Услышав это объяснение в самом начале от Лар, Тсуна выдохнул от облегчения: принимая в расчёт их недолгий опыт обучения и слова Реборна о военном инструкторе, которые подразумевали под собой довольно жёсткий стиль преподавания, он решил, что после вчерашнего зажжения кольца от него сегодня потребуют попытаться перейти в гипер-режим самостоятельно, без помощи пилюль. Он поторопился. Конечно, Лар не собиралась давать им такое «простое» задание, но и снисходительной быть она не собиралась.

Более-менее уверенно по своей воле зажигать кольцо Тсуна научился где-то с попытки пятой, и вскоре после ему удалось поддерживать его ровное горение несколько минут подряд. Но это в состоянии покоя. Удостоверившись, что какое-то время пламя его и Ямамото без проблем держится, не затухая, Лар велела начать бегать.

«Бой — это движение,» — сообщила она. «Противник не позволит вам спокойно прицелиться и ударить. Всё вокруг будет сбивать вашу концентрацию. Но мы начнём с того, что научимся минимально поддерживать её во время бега. Поэтому быстро разминаемся — и двадцать кругов по залу!»

С назначенными штрафными Тсуне оставалось ещё двадцать два круга. И ещё двадцать приседаний. Просто прекрасно.

Реборн наблюдал за его мучениями с небольшого балкона вдоль длинной стены зала. Что примечательно — молча. Репетитор цедил кофе из чашки, слишком большой для его детских рук, но вполне нормальной для взрослого. Леон обвил перила и тоже взирал на них сверху своими выпученными глазами.

Кольцо на цепочке лизнуло кожу между ключицами ощущением искрящейся прохлады — и это стало небольшим открытием. Пламя посмертной воли не то что не обжигало, оно даже не было тёплым. А ещё оно немного кололо — как пузырьки газировки жалят слабо язык, или случайные искры бенгальского огня, попадающие на кожу, или мурашки после того, как встал после сейдза на отсиженные ноги. Не было больно. «Хотя, может, это всё особенность исключительно неба. Надо будет обсудить с Ямамото».

Тсуна открыл глаза, встречая танцующие по металлическому ободку короткие рыжие язычки. Кряхтя, поднялся с колен. Шаг, второй, третий — неохотно он набрал разбег.

В условиях, когда настоящей угрозы ни для него, ни для его близких не было, постоянно держаться за мысль, что он сражается, чтобы защищать, оказалось непросто. Тсуна старался изо всех сил, но в итоге у него всё равно кольцо затухало ещё дважды — и ещё дважды он получал штрафы от Лар.

Ямамото выполнял наказания вместе с Тсуной — за компанию.

Со всеми «отработками» тренировка длилась в итоге два с половиной часа, однако тянулись они словно вечности. Выйдя из душа, он ощутил себя ещё более вымотанным, чем когда проснулся после четырёх часов беспокойного сна.

Плечо заживало хорошо, шов был тонким и спустя какое-то время, подозревал Тсуна, станет полностью незаметным. Ожоги от пламени урагана же благодаря чудодейственной мази Джаннини практически сошли, из бордового превратившись в розовый, всего лишь на полтона ярче остальной кожи. Прикосновение к повреждённым местам не вызывали раздражительной боли, и это тоже было хорошим знаком.

Ямамото помог перебинтовать руку и плечо, и вместе они отправились на кухню.

Никаким образом хозяйничающая на кухне Хару не выдала намёка на ночной инцидент. Если бы не фантомная сухость от высохших дорожек слёз на собственных щеках, Тсуна подумал бы, что ему это приснилось в очередном тревожном сне. Однако это случилось в действительности. И столкнувшись лицом к лицу с бодрой Хару, Тсуна растерялся, не зная, как будет лучше себя повести.

Снова — Ямамото спас всех от неловкости. Он легко приветствовал девочек и, не давая никому шанса перебить, заговорил о сезоне дождей, который в их прошлом-настоящем уже прошёл, но в этом времени был в разгаре. Тсуна уже говорил, какие облегчение и радость он испытывает от того, что Такеши был с ним?

Стараясь не смотреть ей в глаза, Тсуна улыбнулся водянисто Хару и сказал какую-то чушь в тему. Что-то о резиновых сапогах.

Хару ответила улыбкой ярче, чем у него, — потому что она была Хару, она всегда была такой, ярче и громче. И поддержала тему. И придвинула к нему поближе тарелку с рисовым омлетом.

Атмосфера переключилась, как по щелчку, со звуком сирены.

Девочки замерли посередине движения. Тсуна подскочил и помчался в кабинет Джаннини — место, которое, как он успел узнать, можно было найти ответы почти на все вопросы. Ямамото отставал от него лишь на шаг.

В дверях он столкнулся с хозяином кабинета. Джаннини бежал с кружкой в руке. Он поприветствовал Тсуну на ходу, суетливо пробрался внутрь и, не садясь на стул, стоя начал клацать по клавиатуре. Сирена тут же прекратилась.

— Что происходит? — Взволнованно спросил Тсуна. От бега ноги подгибались, в боку кололо.

— Система безопасности засекла кольцо.

Мужчина стоял к ним спиной, Тсуна не видел его лица, но по голосу было слышно, что дело более чем серьёзное.

— Это Ламбо? — Надежда была ничтожной, но Тсуна не мог не спросить.

— Нет.

— Мельфиоре, — уверенно заявил из-за спины Реборн, заставив Тсуну подпрыгнуть от испуга.

— Да, — Джаннини отозвался немного рассеянно. Он вывел изображение с ноутбука на один из бо́льших по размеру экранов. На схематичной серой карте пульсировал зелёный круг. — И судя по сигнатуре, это капитан третьего отряда, Гамма.

***