Игорь срывает опломбировку и с досадой толкает ладонью выбитые двери. Внутри полный кавардак, повыворачивали всё чуть ли не наизнанку: шкафы перевёрнуты, вещи раскиданы, повсюду следы ботинок, так что и без того не отличавшаяся чистотой квартира превратилась в полную разруху.

      Он запоздало думает, что, может, стоило поехать к Прокопенко, но Петя уже шагает внутрь, мыском обгоревшего ботинка отпихивая с пути вещи с таким невозмутимым лицом, будто каждый день только этим и занимается.

      — Ну, хоть окна не повыбивали, — хмыкает он, оглядывая нанесённый ущерб. — И даже стены не стали крошить. Да ты победитель, дядь.

      Игорь фыркает, ощущая, как усталость берёт своё. Ему бы сейчас помыться да поспать, голова уже совершенно не варит.

      — Если ещё и ванну не тронули, то вообще — золото, а не шмон, — он притворяет за ними двери, цепляя нелепую цепочку — замок выломали прямо с мясом.

      — Нормально, — Хазин поднимает на ходу пару книг и ставит обратно на полку. — Да ты сам вроде говорил, что ремонт не помешает.

      — Мда, — вздыхает Гром, скидывая пропахшую костром и потом кожанку на ближайшую относительно нетронутую поверхность. Следом летит и петина куртка. Что-то падает и при ближайшем рассмотрении это оказывается осколками стекла. Хазин невозмутимо отряхивает плечи.

      — Пожрать есть чё? Сутки не хавал, — не дожидаясь ответа, он направляется к кухонным шкафчикам, из которых повытряхивали всё содержимое. — Даже холодильник открытым не оставили! — раздаётся приглушённое. — Ну, мышь могли из петли и вытащить, не обломались бы, — захлопывает дверцу и выуживает из кармана телефон.

      Слушая, как эхом разносится голос заказывающего доставку Пети, Гром на пробу тыкает вентиль воды и, к счастью, ванная начинает наполняться. Он стягивает с себя свитер, поношенную старую футболку. Ловит быстрый взгляд чернющих петиных глаз, когда начинает опускаться в горячую воду, но тот никак не комментирует происходящее, продолжая диктовать заказ. Игорь вытягивается по мере возможности, подтягивая к себе лейку для душа, закрывая глаза, поливая лицо и голову. Мышцы ноют, кое-где будут здоровенные синяки, а со свежих порезов смывается сукровица, их начинает щипать, но завтра будет совсем хреново, это его сейчас ещё глушит ощущение адреналина и победы.

      — Надо будет на чай отсыпать, — раздаётся голос Пети. — За то, что доставляют сегодня.

      — Как рожу мою увидит, сбежит и без денег, — фыркает Игорь, отводя от лица лейку. Застаёт методично прохаживающегося по квартире Хазина, то тут, то там, подбирающего вещи и возвращающего их на законное место.

      Помнит ведь, где что стояло.

      Игорь сглатывает появившийся в горле ком, игнорирует тяжесть в груди. Хазин потрёпанный, но живой, в подпаленных брюках и с пластырем на лице, который как раз в данный момент недовольно сковыривает.

      Игорь ведь подумал, что всех их потерял. Когда увидел взрыв, когда понял, где именно он произошёл. А потом появился Петя. Появились Дубин с Пчёлкиной. Прокопенко. Не целые и невредимые, но живые. До последнего верившие в его невиновность, изо всех сил пытавшиеся помочь.

      Петя садится на диван. Медленнее, чем обычно.

      — Ты как? — спрашивает Гром.

      — Всё путём, — Хазин закидывает голову назад. — Надо поесть и поспать, — он зарывается ладонью в волосы и тут же морщится. — Ещё в душ было бы гуд.

      Игорь начинает было двигаться, отложив отмокание в ванной на неопределённый срок, но Петя только устало машет рукой, не открывая глаз.

      — Я сейчас даже не двинусь, — предупреждает он, и Игорь возвращается обратно в набирающуюся тёплую воду.

      Повисает тишина, одна из тех, когда сказать нужно слишком много, но начать разговор кажется самой неподъёмной в мире задачей. Да и надо ли? Петя вернулся, пусть для этого и потребовалось едва ли не сесть. Теперь вот сидит, продавливая его диван так, будто и не уходил никуда.

      — Ты как сбежать умудрился, террорист недоделанный? — первым нарушает тишину Хазин.

      Гром выдыхает, расслабляясь в ванной.

      — Что я, замок мелкий не вскрою? — невозмутимо произносит он.

      — Да ты ещё и домушник, получается? — усмехается Петя, стреляя в него глазами.

      — Получается, — соглашается Гром.

      Снова повисает тишина. Он понимает, что следует разобраться ещё кое с чем, но не знает, хватит ли у него на это сегодня сил. Найдёт ли он правильные слова, сможет ли донести то, что хочет, или они просто снова разосрутся?

      — Сложный фейс, — раздаётся голос Пети, внимательно следящего за ним. — О чём думаешь?

      Прячет настороженность за полуприкрытыми глазами и скрещенными на груди руками.

      — Да вот, думаю, как с тобой сложно, — искренне произносит Гром.

      Петя фыркает, отводя глаза.

      — Взаимно, — замолкает, глядя в окно на занимающийся рассвет. — Без тебя только не легче, — раздаётся уже тише.

      Игорь сглатывает. Были ли они хоть когда-то так откровенны друг с другом? Всё казалось, будто они друг друга и без того прекрасно понимают, но, видимо, нет. Не до конца.

      — Чего сбежал тогда?

      Петя нахохлившийся, недовольный и очень уставший, но Гром понимает, что разобраться надо здесь и сейчас.

      — Ну, это ты, вообще-то, сказал уёбывать.

      — Я такого не говорил, — твёрдо произносит Игорь.

      Петя морщится. Садится, опираясь локтями на колени, и треплет макушку. В тусклом свете лампочки и занимающегося за окном рассвета Гром замечает, что некоторые пряди подпалены.

      — Да ладно, подразумевал же.

      Игорь вдруг остро чувствует, как в квартире холодно. Подразумевал? Да, наверное. Он вспоминает разъярённого Хазина влетевшего к нему домой, сразу после выписки. Игорь и так хреново себя чувствовал, куда хуже, чем сейчас, потому что купание в реке с ножевым — это всё-таки не отдых на пляже, но он ведь просто работу свою делает, кто-то же должен. И Гром понимает, что Петя так выражал волнение, как умел, и всё равно тяжёло, сложно, лишне. Игорь за себя-то ответственность нести не умеет, с трудом набирает её на чету Прокопенко, а теперь вдруг оказывается, должен думать ещё и о Хазине. Плюс один человек в копилку, которому не всё равно, если его потрепают в перестрелке или если он людям нехорошим дорогу перейдёт. И понимать это тоже сложно и страшно.

      Так что, да, может в тот момент он и хотел, чтобы Петя ушёл. Им обоим следовало подышать, прежде чем снова попытаться поговорить, как взрослые люди.

      Вместо этого Петя уехал в Москву.

      — Не на два месяца.

      — А, там конкретика была? Сорри, не услышал, — Петя скалится, но без запала. Замолкает и крепко сжимает руки. — Я в рехабе лежал, — признаётся он. Игорь аж садится, а Хазин тем временем продолжает: — Когда от тебя поехал, думал, сорвусь. Решил перебдеть, — он продолжает разглядывать вид из окна, но потом фыркает, упираясь взглядом в Грома. — Да я за эти два месяца так часто говорил «Пётр, зависимый», что чуть вместо фамилии не начал называть.

      Игорь слушает внимательно, не сводя с Хазина глаз. Он, если честно, боялся, что Петя вернётся к тому образу жизни, что был у него до травмы, до Горюнова. И сейчас боится. Как там? «Бывших наркоманов не бывает» — это ещё Петя сам говорил, в первый месяц знакомства. Но он смотрел на Хазина и вечно об этом забывал, потому что, ну, с ним обычно голова совсем другим была занята.

      А тут вот как. Значит, Петя почувствовал, что может снова начать употреблять и выбрал бороться. Хазин, которого он знал, всегда выбирал именно это. Бороться за своё место, за работу, за звание, чтобы доказать, что он сам заслужил, что это не от папочки досталось. Боролся за свои методы, за людей, которые могли, как и он когда-то, вляпаться в наркоту или уже вляпались, но пытались выбраться. И видимо за них с Игорем тоже боролся, раз решил снова попытаться.

      Он вытягивает пробку, спуская воду, и вылезает из ванны. Не глядя на Петю, затягивает полотенце на бёдрах. Хазин внимательно следит за каждым игоревым движением, откинувшись на спинку дивана. Глаза — чернющие, взгляд — пристальный, настороженный.

      Игорь подходит ближе, сокращает ненужное лишнее пространство между ними в несколько шагов, медленно наклоняется, давая шанс, последнюю возможность Пете уйти. Уйти, как ушёл до этого и больше уже никогда не вернуться. Но он только смотрит в ожидании, а потом бросает взгляд на игоревы губы, так что Гром привычным жестом кладёт руку ему на шею, чувствуя под ладонью горячую кожу, и целует, притягивая ближе.

      Хазин отвечает сразу, не заполошно, медленно, тягуче. Игорь чувствует, как что-то разгорается с новой силой на месте того, что как он думал, было уже разрушено.

      Петя пахнет гарью и потом. Игорю хочется зарыться в чужие волосы, целовать его лицо, шею, ключицы. Хочется вытравить запах огня, чтобы почувствовать запах самого Хазина. Хочется затрахать его до хрипоты, а потом обнимать, долго, пока не заснут.

      Они отстраняются почти одновременно. Петя облизывает губы, Игорь невольно повторяет за ним.

      Как же сильно он, оказывается, скучал.

      — Извини, что не ответил, когда ты звонил, — произносит вдруг Хазин, очевидно решивший расставить все точки над «i». Игорь кивает, показывая, что слушает. Опирается свободной рукой о спинку дивана, чтобы не отрываться от Пети, поглаживает чужую шею, проводит большим пальцем по абрису челюсти. — Там такая хуйня, что с внешним миром надо все контакты прервать, — продолжает он, — Я телефон сдал не думая, чисто только маму предупредил, ну на работе взял бессрочный отпуск. Потом уже понял, что хуёвая была идея, но решил закончить, раз уж начал, — прикрывает глаза, подставляясь под чужую нехитрую ласку.

      — Понятно, — отвечает Игорь, потому что, ну, понятно же всё.

      В дверь стучат, и он нехотя отрывается от Хазина.

      Петя удерживает его за руку.

      — Лучше я открою, — усмехается он, — Набери мне ванну, а то я скоро засну нахер.

      Игорь кивает и включает воду, пока Петя отщёлкивает цепочку и забирает доставку. Аромат еды заполоняет квартиру, отчего она снова ощущается как дом, хоть Гром и понимает, что последствия шмона придётся исправлять ещё долго. Что ж, по крайней мере, мародёры квартиру проигнорировали, уже хорошо.

      Хазин стягивает бадлон, отбрасывая его в сторону, следом летят обгоревшие брюки. На первый взгляд кожа не пострадала, но Игорь всё равно пытается вспомнить, где у него аптечка и есть ли там мазь от ожогов.

      Столкнувшись с насмешливым взглядом Пети, он уходит на кухню и начинает разбирать доставку. От запаха еды просыпается желудок и напоминает, что Игорь, так-то, тоже давненько ничего не ел. Он протягивает одну коробочку уже забравшемуся в ванну Пете, а сам усаживается на диван.

      Они едят в тишине, периодически бросая взгляды друг на друга и улыбаясь. Игорь изучает Хазина заново, словно видит в первый раз. Волосы эти растрёпанные, подпаленные, глаза уставшие и хитрые. Разворот плеч, сильные руки.

      На шее блестит шрам от трахеостомы, маленьким светлым пятнышком, напоминанием. В голове всплывают слова Пети о том, что тот тогда с мамой в заметках на телефоне разговаривал из-за трубки в горле. Телефон, конечно, пришлось новый покупать — старый проходил по делу как улика. Думает о том, как же страшно, наверное, было узнать его близким, что какое-то время они общались с Горюновым, считая, что это Петя, пока тот на самом деле лежал в коме, неопознанный, еле живой.

      Хочется встать, провести пальцем, собрать капли воды с кожи. Хазин моргает всё медленнее, и в какой-то момент широко зевает, откладывая на пол опустевшую коробку.

      Игорь скептически оглядывает раскуроченный матрас на полу и, тяжело вздохнув, идёт искать вываленное из шкафа запасное постельное бельё.

      К моменту, когда он заканчивает заправлять подушку в наволочку, Петя вылезает из ванной. Игорь бросает в его сторону предусмотрительно заготовленным полотенцем и, несмотря ни на что, тот его ловко ловит.

      И пусть во фразе «лечь спать с Хазиным» сейчас Грома интересовала только часть про «спать», он всё равно не мог отделаться от ощущения, что между ними остаётся какая-то недоговорённость, витающая в воздухе.

      Среди раскиданных вещей Игорь откапывает бельё, так что следом в Петю летят запасные трусы.

      — О, — одобрительно тянет Хазин.

      Игорь направляется к вывернутой коробке, которая когда-то выполняла обязанности аптечки, и выуживает крем от ожогов. Ему и самому не помешает, хотя теперь особого смысла в этом как будто и нет. Но касательно Пети это кажется важным. Когда он возвращается, тот уже сидит на краю матраса и его лицо подсвечено светом от экрана смартфона. Такая привычная картинка, естественная до боли где-то в груди.

      — Ну и пиздец, — тянет он, явно увлёкшийся чтением новостей.

      — Петь, — зовёт Игорь, и Хазин непонимающе откладывает телефон в сторону.

      — Да ладно, — замечает тюбик в руках.

      — Прохладно, — отвечает Гром, уже выдавливая мазь в ладонь. — Показывай, где обгорел.

      — Задница у меня обгорела, когда ты отказался Чумного Доктора выдавать. А потом ещё раз, когда ты из кутузки съебался, — огрызается Петя, но подставляет ладони. — Я и сам могу, вообще-то.

      — Не сомневаюсь, — Игорь тщательно принимается размазывать крем по покрасневшим ладоням, осторожничая только на сбитых костяшках. Когда только успел?

      Хренов пироманьяк Разумовский. Хорошо, что Пчёлкина появилась как раз вовремя с этим своим огнетушителем. И Дима с пожарным шлангом тоже.

      Петя с его придурью. Никак иначе характеризовать влетевшего тогда в комнату Хазина, спасшего его от взрыва, не получалось.

      Справился бы он без них? Сейчас Игорь уже сомневался. Разумовский оказался тем ещё чёртом из табакерки, прятавшимся под личиной нервного айтишника, мальчишки-сироты с кучей бутылок газировки.

      Так что, может Гром и разобрался бы в одиночку, но какой ценой?

      — Спасибо, — вытягивает из себя Игорь, осторожно промазывая подушечки пальцев, на которые пришёлся основной удар. — Что пришёл.

      Петя глубоко вдыхает. Наверняка ему очень многое хочется сказать сейчас, и, вероятно, не всё из этого цензурное, но вместо этого он только выдыхает устало, перехватывая чужую ладонь, привлекая внимание Грома.

      — Меня это твоё «я сам» знаешь, как уже заебало? — спрашивает он, и Игорь как всегда теряется в чужих практически чёрных глазах. — У тебя, долбоёба, семья есть, друзья. Дай людям тебе помочь.

      — Я понял, Петь, — Игорь тянет на себя чужую стопу и принимается обрабатывать голень. Ей досталось больше, он помнил, как загорелись чужие брюки.

      — Ты и в прошлый раз так говорил, — закатывает глаза Хазин. — Толку-то.

      — Говорил. А потом ты сбежал, — указывает Гром на очевидное.

      Сбежал, перестал выходить на связь, когда уже практически заставил поверить, что есть рядом кто-то, на кого можно положиться, кто не предаст.

      Хазин теряется на мгновение, больше раздражённо, чем пристыженно.

      — Косяк, — соглашается он, снова перехватывая игоревы руки, которые уже просто разминали напряжённые мышцы. Заглядывает Игорю в глаза. — И что будем делать? — тут же перебивает, предчувствуя чужие слова, — Спать будем, но позже. Я тебя серьёзно спрашиваю, Гром.

      Игорь изучает человека, сидящего напротив. Поверить в то, что Петя изменился? Сомнительно. Да и не нужно ему, чтобы тот менялся. Игорю он ведь таким и понравился когда-то — отбитым, самоотверженным. И, между прочим, это ему пришлось на первом общем деле доставать рванувшего в одиночку в огонь Хазина. Так что, чья бы ещё корова мычала, конечно, но если сейчас это припомнить, есть риск, что они опять разругаются.

      — Но можно же… попробовать, — предлагает Игорь.

      — Попробовать? — переспрашивает Петя, непонимающе.

      — Я попробую быть осторожнее, — Игорь обнимает чужой торс, удобно устраивая голову в изгибе хазиновской шеи. Вдыхает запах кожи, прикрывая глаза, чувствует горячее дыхание в волосах. Как ему этого не хватало, просто страшно, — А ты попробуешь не сбегать.

      Спустя мгновение Петины ладони привычно устраиваются на игоревой спине.

      — Окей, — раздаётся в макушку. — Давай попробуем.

      Звучит как неплохой план.