У него было овальное лицо с тупым, словно срезанным подбородком, гладко выбритое, с неровным загаром, повторяющим форму защитного шлема. Почти ровно по центру висел самый обычный нос, такой же, как и у большинства жителей планеты. Нечто усредненное и идеальное. Нечто хорошо вписывающееся в овальную форму и при этом нисколько не привлекающее внимание. Словно носа не существовало вовсе. Такими же были и губы. Бледно розовые, потрескавшиеся от сухого ветра, очень тонкие и едва-едва заметные. Иногда они становились белыми, почти обескровленными. Иногда синели, если температура ночью падала до отрицательных значений, и в отданную на растерзание всем ветрам палатку закрадывался предательский холод.

Чертова пустыня.

Днем всегда было жарко и нещадно палило солнце. Неприятно, когда у тебя яркие голубые глаза, ловящие каждый лучик. Приходилось жмуриться, ведь даже полы широкой шляпы нисколько не спасали. Из-за этого в уголках глубоко посаженных глаз у него залегли длинные стрелки морщинок, убегающих к выбритым вискам. Они добегали бы и до ушей, если бы могли.

Уши. Уши у него тоже были средние. Не большие не маленькие, ни оттопыренные, и не словно прибитые к черепу гвоздями. Самые-самые обычные уши. Только одно незаметно больше второго. И не увидишь, если не мерить специально.

Бровей у него не было – выгорели на вечном солнце. Как и волос, что могли бы закрыть какой-то нелепый вытянутый прямоугольником лоб, вечно испещренный старыми морщинами. Когда-то он и правда часто хмурился. Теперь не было причин, но морщины никуда не делись, отказались уходить. Солнце выкрасило их загаром, отчего теперь его лоб больше походил на полосатую тельняшку: темная полосочка, светлая, темная, светлая. Это обнаруживалось, когда по вечерам он разглаживал морщины пальцами и долго-долго смотрел на себя в отражении. На себя «до». А потом убирал от лица руки и в отражении снова обнаруживался он «после».