Истар изумителен. От его чистоты болят глаза и ноет душа – первозданный восторг захватывает Крисанию с головы до ног, как только она видит открывшийся перед глазами простор. Улицы города чисты, люди добры и приветливы, а храм…

О храм. 

Его величие невозможно описать словами, так он прекрасен. Чистейший мрамор, голубые и белые витражи, стройный хор певчих – о, храм. Целитель душ и хранитель света. Все такое возвышенное, и вместе с этим знакомое. Скамья из светлого дерева отдает теплом при прикосновении, почти как в родном храме Крисании.

Только узнав кто она, храмовые сестры и братья провели ее внутрь, показывая убранство и расспрашивая по какому же вопросу здесь появилась такая чудесная гостья. 

Комната была не слишком большая, но чистая и светлая: витраж с лилиями, мебель из светлого дерева, книжный шкаф и молитвенная скамья. Скромно, знакомо и очень бело. Королева-жрица… Королева-жрица оказалась не белой. Статная, величавая, с тонкой уверенной улыбкой. Образ завораживал: красное притягивало взгляд будто магнитом. Шлейф словно кровь на полу белоснежного храма – дань королевскому титулу, светлая ряса сверху – титулу церковному. Сверкающие в короне рубины рассыпались искрами на свету. На секунду искра засветилась прямо в этом прямом темном взгляде, но стоило Королеве-жрице сделать шаг – исчезла.

– Это честь для меня, Крисания из храма Паладайна, принимать тебя здесь, – и по старому храмовому обычаю поцеловала протянутую для стандартного церковного приветствия ладонь. Прямо в центр – так раньше целовали жриц самых высоких чинов, почитая их связь с Паладайном. 

Никто и никогда не оказывал Крисании подобных почестей, в их храме это считалось… вульгарным. С другими жрецами и жрицами они просто касались ладоней друг друга, замирая на секунду, а это…

– О нет, что вы, что вы, – Крисания, все еще смущенная, улыбнулась, – это честь для меня посетить вас и этот город. Он воистину поражает.

Королева-жрица улыбнулась, и эта улыбка отдалась чем-то невесомым в груди.

– Позвольте этому городу покорить вас, – Королева-жрица придвинулась ближе, куда ближе, чем предписывалось находиться друг к другу сестрам по храму, – и любовь к нему воспылает в вашем сердце так же, как и в моем. Я покажу вам город.

Город действительно поражал, не мог не поразить своей высотой, своим светом, своей правительницей. Чем больше они говорили, тем больше Крисанию затягивало в какой-то странный омут. Эти глаза видели ее насквозь: все терзания, муки и причины. Королева-жрица выслушала ее очень внимательно и пообещала оказать всю имеющеюся поддержку, но даже бровью не повела в удивлении или досаде. Она сама будто была частью города, не просто его главой, а единым целым. Настоящим сердцем, гоняющим кровь по жилам, насыщая город кислородом и жизнью.

Крисания не могла от нее оторваться. Нечасто ей выпадало видеть таких жриц: уверовавших не умом, а сердцем, но не потерявших ответственность за себя и свой народ. Настоящая редкость, блистающая под солнцем Истара… в буквальном смысле. Платиновая вышивка поверх красного, а красная – поверх монашеских одежд. Чарующий контраст – и величественная корона, подчеркивающая статус. Это… это очень подходило такой правительнице. Королева-жрица протянула ей руку и доверительно сказала:

– Не беспокойся, Крисания, мы найдем черного мага как можно скорее. Ничто не сможет отложить великую мессу.

Женская ладная рука была сильной. Не было в этот момент во всем Истаре зарождающихся уз сильнее, чем эти – уз, построенных на лжи. Как ты не видишь, Крисания… Королева-жрица пропустила ее вперед, улыбаясь. 

Зато она видит. Советник не встретится с ее Вестницей и не посеет в ней зерен сомнения.

Уж Королева-жрица за этим проследит.

Рейстлин не успевает. Что-то происходит, он чувствует это, весь город ходит ходуном. Великая месса, великая месса… какая к чертям великая месса?! Как он мог это пропустить?!

Он несется среди храмовых колонн, расталкивает горожан, пытаясь успеть и остановить…

Процесс в самом разгаре. Голоса певчих струятся чистой энергией, вера наполняет каждый уголок зала, смешиваясь с нежным светом витражей. Нет картины прекрасней и – Рейстлин оступается – нет картины ужаснее.

Они стоят пред алтарем в царственных одеяниях. Крисания словно божество: вся в белом и выедающей глаза платине, возвышенная и неземная. Ее лицо ничто не закрывает, и глаза смотрят так, будто узрели самого Паладайна, сошедшего из эфира в физический мир – с любовью и верой.

Как она вообще здесь оказалась?!

Они что-то говорят, Рейстлин не может разобрать за хором. Толпа сжимает его в тиски, не давая даже пальцем двинуть, и бессилие режет лучше любого ножа: Королева-жрица наклоняется к алтарю и под усиливающийся набат берет в руки тонкую, прозрачную как воздух, ткань. Красную. Крисания преклоняет голову, и ткань ложится ей на волосы, переливаясь под светом всеми оттенками крови. Закрывая от белизны храма ее наполненное верой лицо. 

Бездна, нет.

Сверху вуали Королева-жрица надевает на Крисанию корону – резную, строгую и утонченную. С ярким рубином в центре – пятном крови. У Рейстлина потемнело в глазах – это конец.

Королева-жрица оглянулась на зал, безошибочно ловя в толпе его лицо, зная, что Рейстлин займет лучшее место. Улыбнулась так, как до этого улыбалась только зеркалам – с безумием, промелькнувшим в глазах. И, придержав Крисанию за подбородок, поцеловала сквозь ткань под ликующие крики толпы.

Бездна. Он опоздал.

– Опомнись, Крисания! Как ты не видишь!..

– Нет, Рейстлин, это ТЫ не видишь!

Ее крик достает самых куполов храма. Рейстлин смотрит тяжело и весомо, но взгляд Крисании через красную вуаль еще тяжелее.

– Ты слеп, Рейстлин, и не видишь доброты этого волшебного града! – Крисания говорит с яростью и верой, как настоящая жрица. – Ты просто не позволяешь себе увидеть доброту и свет этого места!

– Доброта этого места?! – он поворачивается к ней всем корпусом, сверкая светлыми глазами из-под капюшона, – Доброта этого места?! Карамон гниет в темницах этого города, потому что посмел оказаться моим братом!

Крисания дышит тяжело и часто, и от каждого движения ее плеч кровавая вуаль слепит Рейстлина переливами. Будто по темным тяжелым волосам бесконечным потоком стекает кровь, пока женщина под нею идет в неверную сторону, в сторону безумия и ложной веры.

Крисания смотрит на него задумчиво. Брат – это серьезно. Ей не понять важность кровных уз, храмовые сестры и братья – единственная семья Крисании, но частью своей сострадательной души она понимает Рейстлина.

А еще она помнит, кто Рейстлин такой.

– То есть, ты утверждаешь, что Королева-жрица врет мне, одержимая безумием, – ее голос, холодный и пустой, совсем не похож на тот, которым она говорила всего минуту назад, – а твой брат здесь, в Истаре. А что же здесь делаешь ты, Рейстлин? В белых одеждах, – она подходит совсем близко, протягивая руку к чужому локтю, но не касаясь, – в этом маскараде. Что же ты не спасаешь своего брата, о котором говоришь? Отчего же он все еще там, внизу, Рейстлин, а не за твоим плечом?

К концу она стоит совсем близко. Ее темные глаза смотрят прямо, а каждое слово – камень на могилу Истара. Рейстлин опоздал, опоздал фатально и категорически, она ему… она ему больше не верит.

– Что же такое она тебе показала, – его голос поднимается из самых глубин, превращаясь в рычание, – что ты поверила во все эти бредни?

И голос Королевы-жрицы из-за спины был ему ответом:

– О, мой дорогой советник. Всего лишь веру. Взять его!

В темноте храм тише и величественнее, чем обычно, но у Королевы-жрицы уже давно не захватывает дух. Увы, даже к самым прекрасным вещам можно привыкнуть.

Но Крисания… С Крисанией все иначе.

С первого взгляда Королева-жрица поняла: вот оно, знамение. Великий знак Паладайна, великое благословение Божие – все это женщина. Жрица, сестра, возлюбленная дочь Бога – женщина, краснеющая от старого храмового приветствия. Эти традиции давно покрылись пеплом, но Короле-жрице это кажется до веселого уместным и правильным.

Крисания смотрит на город глазами влюбленного ягненка, не замечающего во льве таящейся опасности. Доверчивая, светлая, готовая нести благо и слово Божие обычным людям. Удивительная.

Зачарованная блеском каменьев в чужой короне.

Это было легко. Позволить жрице упиваться чувством восторга, позволить себе не просто подтолкнуть, но и пройти рука об руку, как равным. И стать равными по-настоящему.

О, Свет… как же Крисания была прекрасна. Одетая в цвета Истара: белое ладно скроенное и строгое одеяние жрицы, украшенное платиновыми нитями по подолу и рукавам. Никаких камений, только вышивка и жесткий крой. Красота в простоте, так любимая Крисанией. Красная вуаль покрыла ей очи, а корона – привязала к земле. Теперь она ребенок Истара, его знамение и светоч. 

Теперь она путеводная звезда, освещающая путь во тьме не только их городу, но еще и Королеве-жрице лично. Поцелуй закрепил их узы, выстроенные в этом городе, превратил нити в цепи, связал крепче любых догм. О, великий Свет… Королева-жрица улыбнулась: Крисания теперь была и ее жрицей тоже.

Заполошный свет забегал от сквозняка, дверь еле слышно хлопнула. Спокойные мерные шаги, прогнувшийся под стопами мягкий ворс. Глаза из-под вуали смотрели так же, как в день своего прибытия: с верой и любовью. И вся она теперь была посвящена только Королеве-жрице.

Крисания села у подножия кресла, облокотившись головой на чужое колено. Такая светлая, такая непорочная, что от нее, словно в самый первый раз, захватывало дух. И если Истар давно перестал вызывать чувство давящего в груди восторга, то с Крисанией это чувство не уходило, все смешиваясь и смешиваясь с другими при каждом взгляде на одухотворенное лицо, мягкие ладони, жажду служить и добровольно принятую кровавую вуаль. Красный – королевский цвет, цвет принадлежности, закрепленный поцелуем. Почти цепи, принятые, и ключи, отданные прямо в руки Королеве-жрице.

Единственный рубин в ее короне сыпанул искрами, растаявшими в неровных тенях, и Крисания вздохнула.

– Что теперь будет с Рейстлином?

– Он примет суд, – Королева-жрица коснулась ее головы, зачарованная отсветами, – и получит наказание.

– Но что если, – Крисания развернулась к ней, и глаза ее сверкнули, – что если он в чем-то прав?

Крисания ждала чего угодно: гнева, упрека, злобы, крика, но Королева-жрица лишь мягко рассмеялась и коснулась ее лица. 

– О Крисания, прав он только в одном: ты слишком добра. К грешникам нужно относиться так, как они того заслуживают, ты знаешь это. А безгрешных, – ее голос упал до шепота, – безгрешных не бывает, – и ладонью нежнее материнской дотронулась до ее губ. Замерший агнец, Крисания была прекрасна, но как и любой агнец – неприкосновенна до главного момента. Клятвенный поцелуй был единственным, что королева-жрица могла себе позволить. Жаль.

– Да, – Крисания прильнула к чужой руке, – да, моя королева, ты права.

Свечи догорали, жрица целовала королевскую руку, принимая на веру жестокие слова. Зло рядилось светом, повязывая все новые нити грехов на руки.

Вскоре Истар должен был умереть.