День тянулся неприлично медленно. Впрочем, после Полета буквально все дни были такими. Прошло совсем немного времени — и город оправился. Архонт снова взял власть в свои руки, Деметра все также продолжала давать зрелища сытой публике, а жители, впитавшие в себя отловленных Волков, постепенно находили смысл жить дальше.

Каждый искал смысл для себя сам: Серебро и Золото видели целью сохранение Купола, для Меди и бывших Волков главной проблемой стало забыть Свободу. Для таких были организованы кризисные центры, на манер анонимных сообществ, что существовали еще до Падения неба.

—Как ты не понимаешь?! — Олаф импульсивно сделал несколько резких, широких шагов по направлению к девушке, но та лишь испуганно дернулась. Мужчина стыдливо подобрался, вспоминая учиненный им же погром. — Прости, но от отключения были одни лишь разрушения и страдания. Бард погиб, инфраструктура разрушена, люди разных статусов перессорились и отныне косо смотрят друг на друга. Этот Персей уже давно под полным контролем со стороны Фемиды, его шайка стала частью нашего общества. Изгои едва ли все еще живы как фракция. К чему эти пустые разговоры о прошлом? Неужели ты хочешь, чтобы этот ужас вновь накрыл наш город?

Фиона молчала, каменной статуей замерев напротив. Она сложила руки на коленях и скромно, словно была девчонкой в кабинете директора, слушала возмущения ставшего ей другом человека. Терапия для пострадавших от отключения браслетов официально подошла к концу еще две недели назад, но поддерживать контакт они не перестали. Словно один уравновешивал другого на весах мечты о свободе и спокойствии.

- Я ухожу... - Фиона подняла полный тоски и мольбы взгляд на Олафа, расцепляя руки, - в пустоши.

- Но это невозможно, - мужчина тихо напряженно рассмеялся, отмахиваясь, - браслет не снять, купол надежен, а периметр...

- Есть добрые люди, - она обрывает его непривычно жестко, гордо вскинув подбородок - подсказали, как уйти. Поймите, я не могу жить так дальше.

- Я должен сообщить...

- Не нужно. Даже если меня схватят, я все равно не скажу, кто мне помогал. Если я не смогу уйти, то моя жизнь изменится мало. Не рушьте то, что между нами построено за эти месяцы. Прошу, не мешайте.

Лицо Олафа приобрело выражение не столько потерянное, сколько даже обиженное. Его жизнь всегда была достаточно простой под контролем системы. Любые отклонения выбивали из колеи. Хотелось сказать что-то, но что именно - он не знал. Желание остановить, помешать, вмешаться смешивалось с обыденным пониманием, что дела Свободы - не его дела. 

Только оставаться окончательно одному даже в теплых цепях системы не хотелось совершенно. Словно без этой иллюзии контроля не только со стороны системы, но и другого человека рядом тот – другой, темный – Олаф может вырваться из цепей браслета и вновь все испортить. А вместе не так страшно помнить о тех событиях. Вместе их можно и забыть.

Фиона забывать не стремилась. Она этого не желала. Быть может, она нашла какого-то ренегата, что живет в Полисе с фальшь-браслетом. Или с ней связались напрямую из-за Купола. Не важно. Она ушла, сделала выбор.

Пробираясь по каменистым почвам, где поминутно ее туфли на тонкой жесткой подошве соскальзывали с гладких кочек, а острые обломки не то породы, не то металла впивались в ступни, Фиона медленно поддавалась страху. Атмосфера за куполом угнетала. Желание повернуть обратно с каждой секундой все росло, но вернуться в Полис не было уже ни возможности, ни сил. Она сделала свой шаг, обратного пути для нее уже нет.

Фиону все сильнее затапливали эмоции, с которыми справиться ей было не под силу. Она привыкла не чувствовать. Она знает, как быть счастливой...но счастье ли это было? Постепенно противоречивая тревога и предвкушение захватили ее тело, ее душу, вытравливая все, что она знала о себе до этого, оставляя лишь животный ужас перед неизвестным. Куда она идет? Быть может, Олаф прав и за куполом уже и нет никого. Да и не ждут ее здесь. Она выросла в Полисе. Она знает лишь то, как попросить робота-уборщика вымыть пятнышко на полу. Кому она нужна в этом жестоком мире в пустошах, где даже дети знают, что такое отчаяние и смерть?

Мысли становились все громче, заглушая и без того не слишком шумное пространство вокруг. Словно сквозь толстое стекло она услышала перекличку мужских голосов, а спустя, казалось, миг ее за плечи схватили тонкие сильные пальцы, опаляя кожу контрастом теплого тела и металла колец.

- Она здесь, - звучит уже громче, над самым ухом, а затем жилистые руки сжимают ее сильнее, прижимая к чьей-то холодной груди, неудобно упирая в лоб что-то острое и холодное, скорее всего цепи или замки на одежде. Будто уснула, уперевшись лицом в край стола.

Однако, эти ощущения отрезвили ее. Вот они - люди. Впрочем, даже не важно, это нашли ее Изгои или Полис послал на поиски очередной беглянки. Ей не грозит смерть в этих диких землях, ее беспомощность - не приговор, ведь даже сейчас, когда уставшие ноги подрагивают и слабеют, девушка не падает на острые камни. Фиона повисает в объятьях, тихо всхлипывая от переизбытка эмоций, нахлынувших на нее. Пока она боролась за жизнь, ее сил на слезы не хватало. Но теперь вокруг была не мертвая тишина, разбавленная стонами ветра: вокруг нее раздавались крики людей, небольшой рюкзак забрали у нее из рук, а саму беглянку наполовину волоком, наполовину на руках куда-то вели.

Оставшийся путь она провела едва осознавая, что происходит вокруг. Даже на допросе с лучшими технологиями Полиса она вряд ли смогла вспомнить хоть одно лицо, ее сопровождавшее.

В лагере изгоев ее встретили на удивление радушно. Ее не расспрашивали о причинах и целях, больше говорили о том, как себя вести. Та одежда, что она принесла с собой, оказалась не самой пригодной для жизни в Пустошах: было либо слишком холодно, либо слишком жарко, либо банально непрактично и неудобно. Остальные вещи скорее служили ниточкой, что связывали ее с прошлой жизнью, но никак не полезные пожитки. И все же с помощью добрых людей удалось собрать еще одной беглянке тот минимум, когда она могла ни от кого не зависеть. Хотя бы в вещах.

Вечер выдался на редкость приятным. Фиона, кутаясь в отданную ей накидку Музы, вышла к костру под негромкие одобрительные возгласы. Адреналиновый шторм, накрывающий ее едва ли не ежечасно с тех пор, как она сняла браслет, стал терять свою силу, но пока она все равно опасалась много времени проводить рядом с открытым огнем и шумной толпой изгоев. Эти люди не боялись того, что они не могли контролировать. Она все еще опасалась показать свою слабость перед другими.

Единственный, чья рука ее не пугала, был ее новый учитель выживания в этом мире. Бродяга будто искал для себя причину жить дальше после того, что случилось в Полисе. На его руке отныне красовался ярко-красный шрам от браслета, что впился ему в руку в день смерти наставника. Уродливый ровный след символично перечеркивал по кругу слова на древнем языке, оставляя лишь намеки на «Свободу», «равенство» и «братство». Ему тоже помогли бежать в свое время. Он вырос за куполом, но был роднее Фионе любого браслетника или изгоя.

Обернувшись на приветственные возгласы, Бродяга устало улыбнулся и махнул Фионе, приглашая сесть рядом. Приглашение она приняла, но заговорить решилась не сразу:

- Почему вы возитесь со мной? – девушка зябко поежилась, обращая свое внимание на нового молодого лидера изгоев.

- Фиона, сколько раз я уже повторял: я тебя немногим старше и уж точно не важнее, чтобы ты мне "выкала", - Бродяга легкомысленно фыркнул, качая головой. – Помнишь? Мы здесь все равны.

- И все же? У тебя дел достаточно, чтобы возиться со мной, но ты все равно при первой необходимости бежишь помогать мне, облегчая жизнь. Словно я твоя младшая сестра, которую ты…- девушка осеклась, увидев мелькнувшую во взгляде собеседника тоску. – Прости, я не должна была…

- Не стоит, - бунтарь опускает голову, прячась за отрастающими волосами от окружающего мир. – Их я не спас, да и при жизни заботился недостаточно. Если тебе проще будет, считай я так искупляю грехи перед матерью, чей завет не исполнил, отцом, которого погубил своими руками, и сестрой, которая понесла наказание вместо меня.