Не Хуайсан постоянно плакал. Утром и днём, когда разум хоть сколь-нибудь удавалось занять другими мыслями, было терпимо. Не Хуайсан посещал занятия вместе с Лань Ванцзи. Он слушал учителей и как никогда был сосредоточен на обучении: потому что здесь его ничего не отвлекало. Здесь он сидел в чужих стенах и никто из наставников не видел, как он рос. Ему никто не делал поблажек, ко всем относились одинаково и выпросить лишний свободный час вместо занятия не представлялось возможным.

      Вечерами, когда занятия заканчивались, становилось хуже. Свободное время после ужина и до отбоя каждый проводил как ему угодно. Обычно именно в эти часы сады Облачных Глубин наполнялись тихими переливами смеха и негромкими разговорами. Не Хуайсан не спешил ни с кем знакомиться и сближаться больше положенного. Он вежливо приветствовал Цзинь Цзысюаня, и ему отвечали взаимностью. Смотрел, как неугомонный Вэй Усянь, первый ученик Юньмэн Цзян, слово за словом вызывал у Цзян Ваньиня приступы головной боли. Как адепты Гусу Лань, расположившись в тени деревьев, медитировали на свежем воздухе или упражнялись в игре на музыкальных инструментах. Жизнь переливалась и бурлила, но — в чужих венах.

      Осень подходила к концу, и боль, в начале мешающая жить, открывать по утрам глаза и подниматься с постели, теперь глодала его по вечерам и ночам. Листья с деревьев стремительно опадали, зелёными оставались только высокие гордые сосны, пропитывающие своим хвойным запахом всё пространство. Он не думал о них, и теперь сожалел, что от дома не осталось даже привычного запаха.

      Окна из-за холода теперь всегда закрыты тяжёлыми ставнями, и в комнате постоянно горели желтоватые огни масляных светильников и свечей, большую часть которых Не Хуайсан расположил на столе. Почти всё свободное время проводилось здесь. Написано четыре письма дагэ, ни на одно из которых не получено ответа. Зато А-Сынин написала ему сама: её сердце по-матерински болело за А-Сана, и только через её письма удавалось узнать о том, как шли дела в Нечистой Юдоли. А-Сынин писала, что главу стали мучать частые головные боли, и что от того он стал резок и груб со всеми. Это всё Бася. А его даже не было рядом, чтобы поделиться своей ци, унять мятущийся разум и очистить меридианы брата одной их техник парного совершенствования. В письмах Не Хуайсан умолял Не Минцзюэ не трогать Бася, отдать предпочтение другому оружию, но понимал, что все его слова в лучшем случае оставались прочитаны в холостую, а в лучшем — горели в огне, так и не увиденные дагэ.

      В дверь коротко постучались. Не Хуайсан, отложив недописанное задание учителя Ши, встал. На пороге стоял Лань Ванцзи с гуцинем, любовно обёрнутым в белую ткань.

      — Ванцзи-сюн, — Не Хуайсан пропустил гостя внутрь. Он упустил момент, когда Второй Нефрит перестал быть для него формальным «Лань Ванцзи». Они проводили много времени вместе, и звать товарища по учёбе так сухо, как в самом начале общения, казалось неуместным.

      — Добрый вечер.

      — Ты пришёл мне сыграть? — догадался Не Хуайсан. Минуло полторы луны с их откровенного разговора в храме предков, и Не Хуайсан уже было подумал, что Лань Ванцзи забыл об обещанном, а потому ни намекать, ни напоминать не стал. Видимо, не ему одному требовалось прилагать колоссальные усилия к тому, чтобы поддерживать с кем-то общение.

      — Мгм.

      — Я очень рад. Прошу, проходи. Я освобожу тебе стол.

      Лань Ванцзи присел возле стола. Не Хуайсан зашелестел бумагой, складывая исписанные листы с подсохшей тушью один на один. Идеально выведенные тонкой кистью иероглифы привлекали к себе внимание.

      — У тебя прекрасный почерк.

      — Благодарю.

      — Я слышал, в Цинхэ Не изящным искусствам не обучают.

      — Верно. Моя матушка учила меня при жизни. Когда её не стало, мне остались её записи и несколько учебников в библиотеке. Дагэ отдаёт предпочтение техникам боя и более грубым способам самосовершенствования, хотя тебе наверняка известно, что занятия каллиграфией также укрепляют золотое ядро, как и медитация, и тренировка.

      — Ты мог бы переписывать некоторые трактаты вместе со мной. Это будет засчитываться как занятия каллиграфией.

      — Если Ванцзи-сюн желает, мне было бы интересно составить ему компанию.

      — Хорошо.

      Не Хуайсан навёл на столе относительный порядок. Он планировал доделать сегодняшнюю начатую работу, а потому не стал убирать слишком далеко ни тушечницу, ни подставку с кистями. Гуциню Лань Ванцзи всё равно хватило места.

      — Тебе следует сесть в позу для медитации напротив меня и закрыть глаза, — складывая отрез белой ткани на столе рядом, Лань Ванцзи провёл пальцами над струнами, слегка приласкав их.

      Не Хуайсан сделал всё в точности так, как было велено: он сел, скрещивая ноги, спина его выпрямилась, плечи опустились и расслабились. Подушечки пальцев невесомо коснулись друг друга. Глубокий вдох. Секундная тишина. Лань Ванцзи начал играть.

      Мелодия, насыщенная духовными силами, оседала на коже фантомной нежностью. То были прикосновения, похожие одновременно и на материнские, и на братские, и на супружеские. Платонические и страстные. Всего лишь нужно было выбрать путь и следовать ему. Уводимый вперёд рассудок очищался от гноящихся мыслей. Без конца лезущие наружу слёзы высыхали, слова оказывались излишни. Сердце сжимало в тёплой ладони, и белизна, вставшая под закрытыми веками, не обжигала холодом — она очищала, прогоняла скверну и освобождала место хорошему. Она казалась бесконечно звенящими эхом просторами, которые неспешно заполнялись уютом, успокоением и жаждой к жизни. Её ненавязчивая энергия вызывала дрожь. Дыхание выравнивалось. Тело впадало в подобие транса, приобретая невесомость. Ни одна тревога более не вспахивала когтями душу.

      Не Хуайсан не сразу понял, что Лань Ванцзи закончил играть. Какое-то время тишина в комнате, возникшая между ними, продолжала резонировать, отголосками трогая всё нутро. Глаза открылись нехотя, но тело давно не чувствовало себя таким напоённым силами. Как хорошо. Хорошо. Спокойно. Настоящее лекарство. Неужели такого можно добиться, играя на гуцине?

      — Ванцзи-сюн, — прошептал Не Хуайсан. — Это… поразительно. Просто немыслимо. Я и подумать не мог…

      — «Покой», если его правильно сыграть, собирает рассыпающуюся душу воедино и залечивает раны. Чем сильнее духовные силы играющего, тем «лекарственней» выходит мелодия.

      — Как думаешь, «Покой» мог бы помочь человеку при искажении ци?

      — Точно может сказать дядя или старейшины. Думаю, да.

      — Прошу, научи меня играть на гуцине. Я не знаю ни нот, ни того, есть ли у меня слух, но я бы хотел помочь дагэ с его недугом.

      Лань Ванцзи удивился:

      — Глава Не молод. Едва ли ему грозит искажение ци в таком возрасте.

      Не Хуайсан качнул головой. Конечно, заклинательский мир знал, что в клане Цинхэ Не мужчины чаще прочих умирали от искажения ци. Знали так же, что оружием каждому служила сабля, но никто не связывал эти факты воедино. Теперь многие добровольно отказались от сабель, сделав выбор в пользу мечей. Губительные клинки, жаждущие крови, остались только в основной ветви, и Не Минцзюэ считал своим долгом почитать память предков, даже если это вредило его здоровью.

      Не Хуайсан сел рядом с Лань Ванцзи. Тот повернулся к нему лицом, хмурясь. Он всегда хмурился и часто выглядел угрюмым, но, чем чаще и дольше Не Хуайсан смотрел на его лицо, тем отчётливее видел проступающие на нём эмоции, прячущиеся за холодной отстранённостью.

      — Прошу, научи меня играть на гуцине. И тогда я расскажу тебе, почему для меня это так важно.

      — Научу, — покорно согласился Лань Ванцзи. — Даже если не расскажешь.

      Не Хуайсан слабо улыбнулся. Он уже забыл, каково это, но «Покой» вдохнул в него всё положительное из окружающего мира, и у него получилось. Он с благодарностью тронул тыльную сторону ладони Лань Ванцзи, и тот не отстранился. Они сидели так, касаясь друг друга коленями, в тишине и тёплом свете, ещё несколько долгих, долгих минут.

༺🌸༻

      Желтоватые листы уютно шуршали под пальцами. Кисть скользила плавно и легко, выводя чёрной тушью аккуратные иероглифы. Лань Ванцзи говорил искренне: почерк Не Хуайсана оказался идеальным, таким, как почерк у лучших каллиграфов, и тем удивительнее было, что оттачивалось это мастерство самостоятельно, с помощью книг и старых записей. Лань Ванцзи уговорил дядю заменить не нужные для Не Хуайсана уроки каллиграфии на два часа в библиотеке: там они сидели вдвоём, копируя успевшие истрепаться книги и обновляя старые трактаты.

      Рядом с Не Хуайсаном Лань Ванцзи чувствовал комфорт. Они могли говорить о важном, а могли постоянно молчать. Тишина не размазывалась между ними тягостным желанием нарушить её, но успокаивала и согревала. Время от времени Лань Ванцзи, сам того не замечая, отрывался от занятия и подсматривал за грациозными движениями Не Хуайсана. Неважно, принимали ли они в этот момент пищу в общей столовой, тренировались ли с утра под открытым небом, сидели в библиотеке или в комнате. Тонкие пальцы Не Хуайсана, в пятнах туши, притягивали к себе внимание. Аккуратные ногти с белым кантиком походили на ядрышки миндаля, короткие волосы, заправленные за уши, ибо их нельзя было собрать ни в одну причёску, глаза, по цвету напоминающие раскрывшиеся чаинки.

      Впервые в жизни Лань Ванцзи рассматривал кого-то, кроме брата. Так близко и так внимательно-скрупулёзно. Не Хуайсан всё чаще улыбался, и Лань Ванцзи было приятно понимать, что его «Покой» поспособствовал этому. Дядя, довольный, что младший племянник наконец завёл себе друга, тоже пребывал в хорошем расположении духа. Он часто посматривал на Лань Ванцзи и Не Хуайсана, когда оба оказывались в его поле зрения, и оставался глубоко удовлетворённым всем происходящим. Лань Ванцзи видел это по короткой улыбке и мерному почёсыванию бороды.

      Для Не Хуайсана в Облачных Глубинах шла четвёртая луна. Для Лань Ванцзи в Облачных Глубинах без брата прошло без малого полтора года. И оба они, похожие в своей тоске, потому и притянулись друг к другу, что каждый из них чувствовал схожесть. Не было ни одного разговора о том, что связывало их со старшими братьями, но этого будто и не требовалось. Лань Ванцзи своими глазами видел прощание братьев Не, которое рассказало ему всё. Даже если прочие ничего бы не заподозрили, он сам знал, с какого ракурса смотреть на ситуацию, и что нужно видеть. Наверняка и Не Хуайсан обо всём догадался, поскольку говорил Лань Ванцзи немного, и очень часто в его рассказах появлялся Лань Сичэнь. Не Хуайсан тоже умел смотреть с нужной стороны. Он умел наблюдать и видеть, и в этом они с Лань Ванцзи оказались одинаково схожи.

      — Как странно, — пробормотал Не Хуайсан, отрываясь от переписывания книги и вырывая Лань Ванцзи из размышлений.

      — Что именно? — Лань Ванцзи так часто читал и переписывал эти книги, что перестал вчитываться в них. Копируя иероглифы, мыслями он погружался глубоко в себя, и голос Не Хуайсана так внезапно втёк в его сознание, что он не сразу понял, о чём идёт речь.

      — Задача, — Не Хуайсан ткнул пальцем во фрагмент, который переписывал. Лань Ванцзи узнал в книге учебник для младших адептов. — Здесь описан трагический случай, при котором молодой господин погиб и восстал мертвецом. Предлагаются варианты решения, среди которых верны только семь из восьми. Но я точно знаю, что каждый из этих вариантов верный.

      Лань Ванцзи вчитался в задачу, которую знал наизусть. Он учился по этим же учебникам, а после помогал преподавать учителям по этим же записям. И наверняка знал, что верных ответов там семь.

      — Какой из вариантов ты считаешь лишним? — спросил Не Хуайсан.

      — Упокоение души. Она уже мертва, ритуал не имеет смысла.

      — Ванцзи-сюн, но ведь именно душа, помнящая прошлое, толкает мертвецов из могил. Значит, она ещё не отправилась в Бездну, и, следовательно, ещё есть шанс отправить её в круг перерождения.

      — Мёртвое должно оставаться мёртвым. Считается, что эта душа уже извращена, и войдёт не в человека, а в то, что выходит из Бездны и несёт зло.

      — Всякую душу можно спасти. Имея гуцинь и то количество мелодий, которыми вы располагаете, можно попытаться провести обряд очищения перед отправкой на перерождение.

      Лань Ванцзи пожал плечами. Конечно, он и сам не раз задумывался о подобном. Однажды у него и сюнчжана произошёл разговор с дядей на эту тему, и дядя ответил: «Чистое не осквернить, порочное не выбелить. Таков порядок вещей, и мы не в праве вмешиваться в него».

      Не Хуайсан нахмурился, услышав слова Лань Цижэня, произнесённые голосом Лань Ванцзи.

      — Что же, раз мертвец восстал, стало быть, при жизни его душа была порочна?

      — Мгм.

      — И ты согласен с этим?

      Лань Ванцзи задумался. У него никогда не спрашивали, согласен ли он с чем-либо или нет. Ему говорили, как жить и что делать, и в основном он следовал этим правилам (если не считать его самой главной вольности с сюнчжаном). Так в их клане жили все, и никому не приходило в голову поставить под сомнения слова старейшин или учителей. Но был ли он на самом деле согласен? Он знал, что многие заклинатели из других кланов проводили обряд очищения: игрой на флейте или сожжением благовоний с определёнными талисманами. Никому доподлинно не удавалось проследить путь таковой души, а потому не было доказательств правоты Не Хуайсана, как не было доказательство правоты Лань Ванцзи.

      — Очистив душу, можно было бы дать ей второй шанс на достойную жизнь, — задумчиво проговорил Лань Ванцзи, всматриваясь во внимательные глаза Не Хуайсана.

      — Пожалуй. Я думаю, именно так. Мой клан был основан мясником. Направление обучения в Цинхэ Не и по сей день остаётся немного… варварским. Меня не учили ни музыке, ни живописи, ни каллиграфии. В нашей библиотеке огромное множество военных трактатов, но очень мало поэзии и рассказов. Предки считали заклинательство разящей зло дланью, которой не престало отвлекаться на тонкие материи. Я родился и вырос в Цинхэ Не, и не впитал ничего из того, чем чаял насытить меня дагэ. Я выбирал то, что интересно мне, учился разделять свои желания и мнения с чужими и в конце концов понял, что мне нравится. Ты понимаешь меня, Ванцзи-сюн?..

      Указательный палец Не Хуайсана оглаживал основание кисти. Лань Ванцзи смотрел на это полное ритма медленное движение и думал.

       Общение с Не Хуайсаном — именно то, о чём говорил сюнчжан. Узнать другого человека. То, как он смотрит на мир и чем интересуется. Из чего состоит жизнь другого, насколько она похожа на твою. Насколько не похожа. Почему в определённой ситуации ты поступил бы так, а кто-то — иначе? Это и есть дружба? Обмен опытом и мыслями? Даже если эти мысли противоречат твоим. Открытие нового для себя там, где тебе всё уже казалось изведанным.

      Порой Не Хуайсан говорил порочные вещи. Дядя посчитал бы их таковыми, но дядя (да и все остальные) посчитал бы порочной их с сюнчжаном связь, которая для него являлась самой прекрасной 2частью их жизни. Кто определял, что порок, а что — благодетель? Почему любовь, которую все воспевают, так неоднозначна? Почему, убив разных людей, можно заслужить и одобрение, и порицание, если в самой сути своей убийство остаётся убийством.

      — Я понимаю тебя, — наконец ответил Лань Ванцзи.

      Не Хуайсан снова улыбнулся. Лань Ванцзи нашёл эту тронувшую чужие губы грусть прекрасной.

༺🌸༻

      Незаметно наступила зима. Облачные Глубины обильно присыпало снегом, и провинившиеся ученики заменили кисти на лопаты, разгребая тропинки вместо переписывания свода правил. Ханьфу обросли меховыми оторочками и утеплились. По утрам, когда сквозь макушки хвойных деревьев пробиралось ленивое солнце, глаза больно слепили отражающиеся от заснеженных поверхностей лучи.

      Прошло три с половиной луны с тех пор, как Не Хуайсан прибыл в Облачные Глубины. С тех пор стало традицией проводить редкие выходные вдвоём с Лань Ванцзи, хотя пределов клана они никогда не покидали. Дядя предложил показать новому другу Цайи, и Лань Ванцзи согласился с тем, что это неплохая идея — выбраться куда-то, где помимо белого существовало огромное множество других цветов.

      Не Хуайсан согласился. Он облачился в тёплое тёмно-зелёное ханьфу, мягкий мех которого нежно касался его подрумянившихся от мороза щёк. Немного отросшие волосы пока по-прежнему не удавалось собрать в какую-либо причёску, а потому он заплёл две маленькие косички у лица и подобрал их тонкими, едва поблёскивающими серебром, шнурками. Узкие ладони спрятал в меховую муфту, а кожаные сапожки тихо, но очень мелодично звенели крошечными колокольчиками при каждом шаге. Не Хуайсан, такой красивый и нарядный, напоминал спустившегося Небожителя, и Лань Ванцзи чувствовал тепло при каждом взгляде на этого юношу.

      Поскольку у Не Хуайсана не было меча, а от сабли он отказался, Лань Ванцзи предложил полететь на Бичэне или пройтись пешком. Не Хуайсан выбрал пешую прогулку: «Мы ведь никуда не спешим, Ванцзи-сюн?». Они в самом деле не спешили. День только начался, и до девятичасового колокола ещё оставалось много-много времени.

      Несмотря на ранний час, Цайи уже не спал: при входе в город туда-сюда сновали люди. Суетились горожане, лоточники уже выставляли на прилавки свой товар, поворачивая его выгодным и самым красивым боком к покупателям. Смесь голосов и запахов, разноцветных одежд, людских лиц и пёстрых вывесок. Всё это разнообразие, живое и подвижное, после спокойной тишины Облачных Глубин напоминало хаос. Не Хуайсан этим хаосом повелевал. Он уверенно шёл вперёд, и на его лице застыла слабая восторженная улыбка. Он всё ещё часто плакал, особенно по ночам (Лань Ванцзи видел его опухшее покрасневшее лицо наутро за общим завтраком), но «Покой» исправно исполнялся, и тоска давала сделать неглубокие, болезненные вдохи. Теперь же, видя, с каким воодушевлением Не Хуайсан рассматривает разнообразные гуани, перчатки, шпильки, ленты и гребни, а также горы сладостей и одежды, Лань Ванцзи жалел, что не отвёл его в Цайи в первый же выдавшийся выходной.

      Внезапно в засмотревшегося Лань Ванцзи кто-то врезался. Он повернул голову, и тут же услышал:

      — Прошу прощения, добрый господин из Гусу Лань. Не желаете ли посмотреть на мой товар? Только самые лучшие книги на бумаге, привезённой с островов! Поэзия, рассказы, весенние сборники! Рисовка поражает своей детализированностью, клянусь, вы увидите даже лунки ногтей на пальцах ног! Желаете взглянуть?

      — Нет! — резко выдохнул Лань Ванцзи. Он живо представил себе лицо дяди, узнавшего, что он держал в руках. И что он рассматривал это с интересом.

      — Как пожелаете. Вы всегда сможете найти меня во-он в той лавке. Обязательно заходите, у меня есть и серьёзная литература, и некоторые военные трактаты, и медицинские описания…

      Лань Ванцзи уже не слушал. Он оглядывал длинную ярмарочную улицу, вдоль которой стояли люди, громко рекламируя свой товар. Глаза лихорадочно искали Не Хуайсана. В голове бился голос мужчины, раз за разом повторяющий «Весенние сборники!».

      «В Облачных Глубинах запрещено рассматривать, проносить, распространять или хранить весенние сборники».

      Лань Ванцзи хотел бы взглянуть на них хотя бы разок. Ничего не становится таким невыносимо-желанным, как то, что запрещено. Он часто думал о близости с братом. Он хотел целовать его тело везде, трогать пальцами места, куда не попадало солнце. Языком собирать дрожь с родных губ, испивать соки и стоны. Он не смел касаться сюнчжана без его согласия, но как сладко было представлять себе все эти непотребства, все те бесстыдные вещи, о которых он думал перед сном, лёжа в их полупустой кровати.

      Глаза выхватили из толпы знакомый силуэт. Не Хуайсан стоял у лотка с огромным множеством вееров. От самых больших до маленьких и неприметных. С кисточками и без, из ткани и бумаги, расписанные и подготовленные для дальнейшей росписи, с тёмными и светлыми перекладинами, с камнями и без, дорогие и самые скромные — от разнообразия разбегались глаза. Лань Ванцзи смотрел на мифических зверей и птиц, изображённых на шелках и бумаге, и животные безмолвно смотрели на него в ответ. Не Хуайсан держал в руках чёрный лакированный веер. На шёлке, цвета цин, расправили крылья две огненно-красных бийняо. Каждый контур крыла вышит золотой нитью, тонкие длинные клювы и лапы мерцали медными нитками. С веера свисал кожаный шнурок с крупной каплей янтаря на конце. Веер был не менее упоителен, чем держащий его Не Хуайсан, и словно оживал в бледных пальцах.

      — Благодарю, — Не Хуайсан любовно сложил веер (птицы скрылись в складках лёгкой ткани, щёлкнуло дерево) и протянул его лоточнику. — Воистину изумительная работа.

      — Давай купим его, — предложил Лань Ванцзи.

      Не Хуайсан качнул головой:

      — Нет, Ванцзи-сюн. Пойдём.

      Лань Ванцзи бросил последний взгляд на веер. Он видел, как пленила Не Хуайсана красота. Она была в его руках и ласкалась, готовая принадлежать только ему, но была отвергнута. Не Хуайсан снова спрятал ладони в тёплую муфту и пошёл вперёд. Он увлечённо рассматривал выставленные товары, мимо которых они проходили, но больше нигде не задерживался и ничего не брал в руки.

      Пошёл лёгкий снег. Время приближалось к обеду, и из окружающих трактиров начали доноситься приятные запахи готовящейся еды. Не Хуайсан предложил Лань Ванцзи зайти в одно из заведений, и тот согласился.

      Сели у окна. Лань Ванцзи хотел было заказать миску риса и овощей, но Не Хуайсан его предупредил:

      — Нет-нет, Ванцзи-сюн, только не рис. Позволь мне выбрать обед?

      Лань Ванцзи кивнул. Он слушал, как Не Хуайсан диктовал блюда, которые хотел бы отведать, и как ему отвечали на все вопросы об остроте, пряности и солоноватости. Удовлетворённый, Не Хуайсан сделал длинный заказ, и, немного взбодрившийся после случая с веером, довольно вздохнул.

      — Почему ты не взял тот веер? — спросил Лань Ванцзи, рассматривая пальцы Не Хуайсана, ласково поглаживающие принесённые для них куайцзы.

      Не Хуайсан пожал плечами:

      — Я очень люблю веера. Мне нравится расписывать их самому и нравится держать в руках уже готовые. Они красивые и будто делают меня более защищённым… Было время, когда я не расставался с веером ни на минуту, и дагэ это очень злило. Он считает, что это слишком жеманно, и что единственный мужчина, который может держать веер, это мужчина, продающий весну. Поскольку дагэ много чего расстраивало во мне, пришлось отказаться от того, что я люблю. В конце концов, я отверг родовую саблю, что очень обидело дагэ, и злить его ещё больше я не имел права. Мне хотелось, чтобы он гордился мной, но так выходило, что я вырос разочарованием. Мне не хочется усугублять это.

      — Поэтому у тебя нет меча?

      Не Хуайсан кивнул:

      — Дагэ сказал, что, раз я не хочу признавать саблю духовным оружием, то у меня не будет другого оружия, которое позволило бы мне передвигаться по воздуху. Таков наш уговор. И отсутствие средства передвижения в этом случае я считаю заслуженной ценой за то, от чего ограждаю себя. И от чего хотел бы оградить брата.

      Лань Ванцзи задумался. Каково бы ему пришлось, будь сюнчжан так требователен к нему? Его сердце зашлось бы кровью от каждого полного недовольством взгляда, направленного на него. А Не Хуайсан принимал это с покорным смирением — его любовь к брату стояла выше собственных желаний, выше чаяний и удовольствий. Разве это правильно?..

      Подали еду. Небольшой столик заполнился разными тарелками и чашками, блюдцами, мисками и соусниками. Перед Лань Ванцзи исходил одуряющим ароматом куриный суп с лапшой, на тарелках, перемешанная с овощами, блестела от соуса говядина с красноватой сердцевиной, в мисках, заправленные уксусом и маслом, мостились разнообразные салаты, овощные роллы, завёрнутые в рисовую бумагу, маринованные коричневые яйца с вязким желтком, пророщенные маленькие бобы с зелёным нутром, нарезанный кубиками тофу, маньтоу, баоцзы и несколько различных соусов. Такого разнообразия блюд Лань Ванцзи не видел, наверное, никогда.

      Не Хуайсан смотрел на еду как на чудо, сотворившееся прямо у него на глазах. Он аккуратно и с удовольствием подхватывал роллы, макая их в соевый соус и откусывая треть. Овощи хрустели так сочно и громко, что слышал даже Лань Ванцзи. Выедал из супа лапшу, закусывая овощами. Пил из миски сытный жирноватый бульон. При этом ни разу у него ничего не упало, не просыпалось и не протекло. Куайцзы порхали над столом с отточенной грацией, и скрывались меж покрасневших от перца губ, точно окунаясь в благодарное лоно.

      Лань Ванцзи принялся за еду. В Облачных Глубинах не подавали животную пищу, но куриный суп и мясные баоцзы пришлись ему по нраву. Во рту будто взорвался сигнальный огонь, вместо искр рассыпающийся на языке разнообразием вкусов. Кисло-сладкое, острое, солёное, пряное… всё то, чего была лишена еда в клане, обрушилось на него оглушающим водопадом, заложило уши и обелило разум. Он сам не заметил, как съел гораздо больше нормы, и как так произошло, что то огромное количество еды, которое, кажется, могло бы накормить небольшой отряд, в итоге стало пустыми тарелками и мисками.

      После Не Хуайсан налил ему в чарку персикового вина, и это вино!.. Изумительный, искристый вкус. Сладость и кислота, фруктовое послевкусие и теплота, разливающаяся в груди. Как хорошо. Приятно и спокойно. Необычно и запретно.

      — Я впервые пью алкоголь, — пробормотал Лань Ванцзи, отставляя чарку и с ужасом осматривая все-все пустые тарелки. Неужели они вдвоём столько съели?

      «В Облачных Глубинах запрещено насыщаться сверх того, что достаточно организму».

      «В Облачных Глубинах запрещено брать более одной добавки».

      «В Облачных Глубинах запрещён алкоголь».

      — Как приятно, что свой первый глоток вина ты разделил со мной. К тому же, это очень хорошее вино, тебе повезло. Мой первой глоток вина был ужасной кислятиной.

      — Мы столько съели…

      — М-м, — промычал Не Хуайсан. — Не обижайся, Ванцзи-сюн, но еда в Облачных Глубинах ужасна. Я заказал всё то, что любил есть в Нечистой Юдоли. Должен сказать, очень похоже по вкусу на то, что готовят наши кухарки. После пресной однообразной еды и сам не заметил, как съел столько всего. В обычные дни дагэ приходилось заставлять меня завтракать, обедать и ужинать. Но теперь я понял, чего лишился. Оказывается, мне очень этого не хватало… Так что нет ничего удивительного, что и тебе всё это понравилось. Не вини себя за то, что приносит тебе удовольствие. Тем более, если твоё удовольствие никому не доставляет дискомфорта. Тебе ведь понравилось?

      — Да. Спасибо, Не Хуайсан.

      Не Хуайсан чуть склонил голову набок. Теперь, отдохнувший и вдоволь насытившийся, он походил на птичку, пригревшуюся на ветке зимней вишни. Он показывал Лань Ванцзи свой мир. Рассказывал о жизни, которой жил, о вещах, что любил; говорил о прошлом, делился желаниями. Лань Ванцзи признал: радостно и благодатно, когда кто-то доверял тебе свои секреты. Ещё приятнее, когда можно было без страха довериться в ответ.

      — Знаешь, Ванцзи-сюн, тебе необязательно постоянно звать меня полным именем. Особенно, когда мы с тобой вдвоём.

      Лань Ванцзи кивнул. Он не думал, что фамильярное «А-Сан» было уместно. Вежливое «Хуайсан-сюн» ему не нравилось по звучанию. Панибратское «гэгэ» вызывало тошноту.

      — Сан-эр? — тихо предложил Лань Ванцзи. Не менее фамильярное, чем предыдущие варианты, но ему очень нравилось, как ласково это звучало. Он мог бы, каждый раз произнося это, вкладывать в свой голос как можно больше уважения, и тогда такое обращение стало бы уместным. На его взгляд.

      Не Хуайсан улыбнулся:

      — Чудесно, Ванцзи-сюн. Мне очень нравится.

      Немного помолчали, раздумывая о своём и наблюдая за сноровистыми разносчиками и другими посетителями. Кто-то без конца выпивал чарку за чаркой, кто-то перекусывал в одиночестве. Иные сидели парами, как они, что-то обсуждая и смеясь. У каждого здесь своя история, и Лань Ванцзи впервые задумался о том, что будет с людьми после того, как они насытят свои желудки и покинут трактир. Пойдут ли домой или продолжат работать? А, может, напьются до такого состояния, что просидят здесь до самого закрытия, пока кто-нибудь сердобольный не позаботится о них? Продолжат ли свой путь, на котором трактир в Цайи был лишь проходным пунктом?..

      Лань Ванцзи не знал. Но, возвращая взгляд на вновь погрустневшего Сан-эра, сидящего с порозовевшими от вина щеками, он подумал о том, что сделает сам, покинув трактир. Он попросит Не Хуайсана разрешить подарить ему тот веер с бийняо, который должен был навсегда остаться в руках, способных по-настоящему оценить его красоту.

༺🌸༻

      Не Хуайсан оттолкнулся от земли и на секунду завис в воздухе против солнца. Необычайно яркие утренние лучи полностью засветили его лицо. Лань Ванцзи невольно зажмурился: нельзя выпускать противника из поля зрения, но и смотреть на свет глаза не привыкли. Широкие белоснежные рукава Сан-эра полоскались на ветру, и разведённые в сторону руки делали его похожим на летящего журавля. Лань Ванцзи отпрыгнул в сторону, предупреждая атаку сверху, но Не Хуайсан, разгадав манёвр, опустился правее. Лань Ванцзи уже почувствовал у своего горла скрещённые клинки «Дня» и «Ночи», но поединок не было окончен. По правилам тренировок соперник считался поверженным только тогда, когда его либо уложат на лопатки, либо прижмут спиной к какой-либо горизонтальной поверхности. И поскольку до деревьев оставались добрые пару чжанов, у Не Хуайсана был только один способ выйти из битвы победителем: уронить Лань Ванцзи в утоптанный ногами учеников стылый снег. Не Хуайсан тяжело выдохнул, и воздух покинул его тёплыми клубами пара. На мгновение его ослепило: Сан-эр, поймав удачный ракурс, отразил лезвием кинжала солнце и швырнул это неосязаемое оружие прямо в лицо соперника. Земля начала уходить из-под ног. Вдруг над головой раздалась красивая птичья трель, и давление на икры ослабело. Лань Ванцзи успел перегруппироваться и, не раздумывая не секунды, повалил Не Хуайсана, придерживая его за затылок, смягчая удар от падения своей ладонью.

      Не Хуайсан лежал, сливаясь одеждами с тренировочной площадкой. Его лицо слегка порозовело, волосы прилипли ко лбу и вискам. Губы приоткрыты, веки, напротив, смежены. Грудь покачивало от тяжёлого дыхания.

      — Ты отвлёкся, — пробормотал Лань Ванцзи.

      — Дрозд, — тихо ответил Не Хуайсан. — Зимой… откуда…

      Лань Ванцзи ловко поднялся, утягивая за собой товарища. Оба синхронно отряхнули ханьфу от налипшего снега. Учитель, проводящий утренние зарницы, ждал, когда оба приведут себя в порядок, чтобы разобрать все ошибки, которые оба допустили в тренировочном бою.

      Позже за обедом, очень тихо, почти не шевеля губами, Не Хуайсан обронил, что всегда хотел иметь певчую птичку, но боялся даже представить себе реакцию старшего брата на это, а потому птицы сопровождали его только в одежде, шкатулках, украшениях и — очень редко — в летнем саду. Почему-то в Нечистой Юдоли водились одни бесстрашные воробьи, остальные же залетали на территорию клана случайно и никогда потом не возвращались.

       «В Облачных Глубинах запрещены домашние животные».

      «Адептам запрещено покидать территорию клана вне выходных дней без согласования с учителями или старейшинами».

      Проснувшись через два дня после той зарницы Не Хуайсан увидел в комнате воздушную клетку из тонких прутьев. На поперечной веточке сидел шама-дрозд с тёмно-синей спинкой, мандариновой грудкой и длинным хвостом, в котором синева перемежалась белыми перьями. Птица выводила тихие трели, перескакивая с веточки на прутья и обратно.

      Не Хуайсан стоял, едва одетый, босой на холодном полу, растрёпанный и растерянный. Он медленно подошёл ближе и мягко погладил дрозда по холке. Ощущение тёплых гладких перьев под подушечкой пальца вселило в него необъятную надежду.