Обильный ливень опаивал землю уже третий день. Облака над Гусу, обычно белые и полупрозрачные, почернели: влага тянула их книзу, и они нависали над головами угрожающе большие и безжалостные. Распустившиеся цветки слив скрылись на голых ветках, трава утопала в дождевой воде и грязи. Подол ханьфу непременно промокал, стоило пройтись по улице, даже если путь занимал всего несколько секунд. Зябко. В такую погоду не хотелось никуда ехать, а хотелось сидеть в цзинши с Лань Ванцзи и заниматься каллиграфией или музыкой. Сердце больше не замирало при мысли о том, чтобы поскорее увидеть брата. Оно вообще будто замерло на одном месте: не грустило, но и смеяться не научилось.

      Приехавшие повозки колёсами тонули в слякотной массе. Дагэ не приехал его встретить, и Не Хуайсан ничем не дал понять возничему, что расстроен. Ванцзи-сюн нежно тронул его руку, и Не Хуайсан сжал его пальцы в своих. Он не совсем понимал, что сейчас им предстоит проститься, и что увидеться они должны будут только осенью. Во второй руке Не Хуайсан держал покрытую тканью клетку с Ланом — так он назвал подаренного Лань Ванцзи дрозда.

      Самое начало лета. Приглашённые адепты разъезжались домой. Отучившимся один год предстояло вернуться сюда вновь осенью, у тех, кто отучился два года, оставалось ещё немного времени дома перед отбытием к Бездне. Большинство адептов уже разъехались. Цзинь Цзысюань уехал первым: за ним приехал тот же юноша, что и провожал в Облачные Глубины. При встрече оба сердечно обнялись, и на радостях Цзинь Цзысюань едва ли не забыл со всеми вежливо попрощаться. Не Хуайсан уезжал последним.

      Лань Ванцзи помог погрузить в повозку две сумки цянькунь и клетку. Оба они встали рядом друг с другом, не зная, что сказать. Дождь лил так яростно, что иные капли били по лицу будто град. Промасленные зонтики уже не помогали, и потому никто из них не стал брать их с собой. Стояли и смотрели друг на друга, и Не Хуайсан чувствовал тяжесть внутри, и тяжесть эта вытесняла предстоящее счастье.

      — Ванцзи-сюн, у тебя очень красивые глаза, — внезапно сказал Не Хуайсан. — Будто солнечные лучи на дне ледяного источника.

      Лань Ванцзи смутился. Он никогда не обращал внимания на внешность людей: для него всегда существовал только сюнчжан. Его абсолютный идеал во всём. Не было дела до чьих-то глаз или рук, до чужого запаха или одежды. Но когда он увидел Не Хуайсана тогда, в его первый лень прибытия сюда, то сразу подумал, как совершенен этот человек. Даже теперь: когда его остриженные волосы не отросли и на восьмую срезанной длины, он утончён. Изысканность эта давалась ему совершенно просто — точно так же, как и воздух. То, что для прочих являлось каждодневным трудом и рутиной, для Сан-эра было приятным занятием. Его сегодняшнее изумрудное ханьфу (наконец-то можно снять белый) выглядело безупречно, заправленные за уши пряди не пушились, а пальцы всё равно украшало несколько пятен туши.

      Лань Ванцзи поднёс ладонь, которую всё ещё держал в своей, к губам и мягко поцеловал. Эти руки, тонкие пальцы с аккуратными ногтями, едва заметная родинка между указательным и средним — всё это ему нравилось. Нравилось, как пальцы держали куайцзы или трогали струны гуциня, как порхали над бумагой с зажатой меж ними кистью, как оправляли наряд, гладили холку певчего дрозда и — едва заметно — сжимались на концах его (братской) лобной ленты.

      Не Хуайсан и Лань Ванцзи словно видели друг друга впервые.

      Наконец Лань Ванцзи сказал:

      — Напиши, как доедешь. Мне не нравятся эти ливни.

      Не Хуайсан кивнул. Они крепко обнялись на прощание, и Лань Ванцзи с тяжелым сердцем закрыл за Сан-эром дверцу повозки. Возничий натянул поводья, и промокшие насквозь кони неохотно двинулись вперёд. Земля под их копытами чавкала и бурлила. Лань Ванцзи, не менее промокший, чем несчастные кони, долго провожал взглядом медленно удаляющийся силуэт.

༺🌸༻

      Дети высыпали во двор, едва увидев повозку. Их не остановил ни ливень, ни разрезавшие небеса молнии, ни последующий за этим гром. Они, точно галчата, наперебой галдели и подпрыгивали от восторга. Стоило Не Хуайсану ступить на землю, как его тут же облепили со всех сторон. Подросшие за девять лун, мальчишки и девчонки с восхищением оглядывали второго господина Не.

      — Гэгэ! Это у тебя что? — спросил Да Юн, сын Да Цзиана.

      — Это меч, — ответила за Не Хуайсана Фань Си. — Я видела, как Глава Не принёс его от кузнеца и велел тётушке Сынин его отправить братцу.

      — Гэгэ, дай посмотреть!

      — Ты скучал по нам?

      — В Облачных Глубинах тоже идут дожди?

      Не Хуайсан присел на корточки перед детьми. Обнял малышку Фань, взял её — единственную девчонку — на руки и поднялся, чтобы увести всю эту щебечущую стайку под крышу, подальше от сырости и холода. Внезапно дети замолчали и, как один, выстроились в рядок, точно нашкодившие котята. Фань Си издала неожиданно взрослое для её пяти лет «Ой…» и вжалась лбом в его плечо. Не Хуайсан повернулся. Позади него стоял Не Минцзюэ: угрюмый, со сведёнными бровями и сжатыми губами. Руки скрещены на груди, правая стискивала саблю.

      Не Хуайсан медленно и с сожалением опустил Фань Си на ножки. Он хотел потискать каждого ребёнка как можно тщательнее, расспросить их о самочувствии и успехах в учёбе (у тех, кто уже начинал осваивать заклинательское мастерство). Но сделать это ему придётся позже.

      Хватило одного взгляда Не Минцзюэ, чтобы все дети разбежались, прячась по домам. Не Хуайсан тяжело вздохнул. Волна радости от предстоящей встречи, что охватила его в повозке, стремительно таяла. Вместо неё нутро снова сковала тяжесть.

      Веди себя достойно. Так, будто не жил ожиданием часа этой встречи девять лун. Будто не думал о том, что больше всего на свете тебе хочется, как ребёнку, облепить дагэ, повиснуть на нём и счастливо вздохнуть.

      — Приветствую сюнчжана, — официально сказал Не Хуайсан, складывая перед собой руки и вежливо кланяясь.

      Лицо Не Минцзюэ перекосило от гнева, но он по-прежнему молчал. Не Хуайсан не помнил, был ли хоть раз до сего момента, когда он кланялся старшему брату. Они всю жизнь были так близки, что меж ними не оставалось места для бестолковых расшаркиваний и чрезмерной вежливости там, где она ни к чему. Зато Не Хуайсан точно мог сказать, что ни разу не называл дагэ «сюнчжаном». Это сухое чёрствое слово наполнялось любовью и мёдом только в устах Лань Ванцзи и только тогда, когда тот говорил о Лань Сичэне. Во всех других, без исключения, случаях это звучало ужасающе сухо. «Сюнжчан» и «Сюнди». Так могли бы называть друг друга незнакомцы, которым вдруг кто-то сказал, что они братья.

      — Иди в дом. Я прикажу отнести твои вещи в покои.

      Не Хуайсан снова поклонился. Он развернулся и медленно двинулся внутрь резиденции. Сердце обливалось кровью, в глазах стояли слёзы, но губы сжаты, и дыхание чётко. Он не будет плакать снова — в конце концов, разве вся соль не осталась в Облачных Глубинах? Ему нужна А-Сынин. Его милая родная А-Сынин. Если не дагэ, то она-то уж точно будет ему рада.

      Спустя полчаса Не Хуайсан лежал на коленях своей старой нянечки и тихо плакал. Он не знал, от чего, ведь всё должно быть хорошо. Но Нечистая Юдоль будто совсем чужая, и знакомые с детства запахи не ласкали обоняние, а били под дых. Взгляд Не Минцзюэ… тяжёлый и горький. Не Хуайсану казалось, дагэ его ненавидит. Быть может, он сердится? Что такого можно было сделать? Он прилежно учился в Гусу. Не давал поводов осрамить свой клан. Не набросился на дагэ, как влюблённый юноша, а встретил старшего с уважением, в котором не нашлось бы и капли притворства.

      — О, мой господин, — тихо причитала А-Сынин, гладя его короткие волосы и сама утирая непрошенные слёзы. — Мой милый А-Сан…

      — А-Сынин? — тихо прошептал Не Хуайсан, чувствуя, как сухие тёплые пальцы вытирали с его щёк слёзы.

      — Что такое, мой господин?

      — Быть может, ты знаешь, отчего дагэ зол на меня?

      — Я знаю вас всю жизнь, — вздохнула А-Сынин. — Не Минцзюэ никогда по-настоящему не злился на тебя. Даже когда ты был совсем маленьким, и твои ночные крики мешали всем спать. Он первым вставал укачивать тебя. Когда ты родился, первые несколько дней он боялся отойти от кроватки, не сводил с тебя глаз и никому не хотел давать на руки. Если старший господин и выглядит злым, то таковым его делает боль. Внутренняя хворь от сабли совсем измучила его, и два раза случались приступы. Его едва удалось успокоить, и после он не вставал с постели два дня. Эта ужасная сабля, к тому же, прижгла ему ладони… — А-Сынин тихонько всхлипнула.

      Не Хуайсан раскрыл глаза. Он взял руку А-Сынин и положил себе на щёку, прижал покрепче. Что же, может, дагэ не злился на него? Если его изводила боль, конечно, радостного в том ничего не оставалось. Он сегодня же вечером сыграет дагэ «Покой». А пока, прежде чем собраться с духом и как следует поприветствовать Не Минцзюэ, он ещё немного понежится в почти материнских руках.

      Дверь открылась тихо. Не Хуайсан, едва вылезший из тёплой бочки, стоял в одной тонкой бэйцзы и умащивал тело маслом жасмина. Он снова пах, как ему нравилось, и, водя руками по коже, думал о том, что на будущий год возьмёт с собой в Облачные Глубины как можно больше любимого масла. Мысль о том, что ему снова придётся расстаться с домом, не наводила на него такой же ужас, как раньше. Он знал, что будет там не один, и что общение с Ванцзи-сюном делало пребывание вдалеке от дагэ гораздо — гораздо — более сносным.

      Не Минцзюэ, стоящий в дверях, смотрел, как полупрозрачная бэйцзы — та самая, что он подарил диди на восемнадцатый день рождения — облепила влажное тело подобно второй коже. А-Сан стоял спиной к нему, поставив ногу на низкий табурет, даже не заметив присутствие в комнате второго человека. Дрозд, сидящий поверх клетки, шустро чистил тёмно-синие пёрышки, тоже не обращая на незваного гостя никакого внимания.

      Вот человек, которого Не Минцзюэ любил больше всех и всего в своей жизни. Должно быть, незаслуженно обиженный им, чувствующий себя чужим и покинутым — уж Не Минцзюэ отлично выучил своего диди и его способность взращивать из зёрнышка риса целые плантации. А-Сан по-прежнему не замечал его, а Не Минцзюэ не мог свести глаз с любимого тела. За последние луны разлуки он измучился головной болью, и Бася, будто найдя в нём червоточину слабости, давила на неё, и прогрызала себе всё больше места в меридианах. Боль заменила собой Не Хуайсана. Теперь она всегда была рядом, не давая о себе забыть, но сейчас эта глухая пульсация почти утихла, и Не Минцзюэ мог свободно любоваться братским телом, наслаждаться одним его присутствием и тихим сосредоточенным дыханием.

      — Неприлично подсматривать за младшими братьями, дагэ, — тихо произнёс Не Хуайсан, поворачиваясь к нему лицом. Он выглядел строгим и отстранённым. На секунду Не Минцзюэ замялся: что, если за эти девять лун они стали совсем чужими?

      Не Хуайсан даже не потрудился запахнуть бэйцзы на груди — это было бы глупо, поскольку они слишком часто видели друг друга без одежды — и теперь его нагое тело поблёскивало меж тонкой тканью томным приглашением. Не Минцзюэ сделал несколько стремительных шагов и опрокинул Не Хуайсана на стоящую рядом постель. Навис сверху, как прежде, припал поцелуем к губам. Ему тут же ответили: два лепестка раскрылись навстречу, делясь теплом дыхания и сокровенной влагой. Языки встретились, не в силах расстаться. Не Минцзюэ огладил грубыми сухими ладонями нежное тело, сжал бока и бёдра, с обожанием отмечая, как подрагивают тонкие ноги. Он спустился поцелуями вниз, окропил ими всю шею, и грудь, и два розовых упругих бутона, и живот, и выступающие слишком очевидно подвздошные косточки, и сладкую паховую складку. Он обласкал языком левую и коснулся губами правой, когда в грудь упёрлись холодные босые ступни. Они прожигали кожу несколько мгновений, пока не оттолкнули его совсем.

      Не Минцзюэ, не ожидавший такого, покорно отстранился. Не Хуайсан, лежащий на спине, зло выдохнул:

      — Уходи!

      — А-Сан.

      — Уходи, Не Минцзюэ! Убирайся! — закричал Не Хуайсан, вставая с постели. Тело едва слушалось его, руки и ноги дрожали. Касания Не Минцзюэ — всё, чего он хотел. Чтобы родные губы вылизали его всего, чтобы пальцы оказались там, где не было ничего уже девять лун. Чтобы янский корень вошёл в него, грубо и быстро, и чтобы они, двигаясь навстречу друг другу, больше не смели думать ни о чём другом. Его изнежило и разморило, он едва-едва нашёл в себе силы оттолкнуть Не Минцзюэ в момент, когда окружающий мир почти растворился, оставляя только одну материю — его дагэ.

      Не Минцзюэ встал с постели. Уходить он не собирался, и Не Хуайсан, вставший рядом, резко толкнул его в грудь.

      — Я сказал: уходи! Я не хочу тебя видеть!

      — Успокойся, — устало вздохнул Не Минцзюэ.

      — Мои чувства к тебе — больше, чем прихоть цветка и янского корня, — Не Хуайсан продолжал толкать не Минцзюэ в грудь, и тот послушно пятился, хотя, конечно, знал, что диди ни морально, ни физически не сможет ему навредить. — В отличие, видимо, от твоих. Ты даже поприветствовать меня нормально не мог! Я едва приехал, как ты уже на что-то злился. На что? Может, на то, что я не смог остаться там на лето? Я чем-то помешал тебе, дагэ?

      Его «дагэ» теперь звучало ядовито и грубо. Не Минцзюэ прикрыл глаза, ощущая, как возвращается головная боль. На губах тонкой плёнкой ощущалось жасминовое масло.

      — Замолчи! — приказал Не Минцзюэ громко и жёстко. — Ты прекрасно знаешь, что всё не так.

      — Откуда же? Ведь пока всё, что я вижу — это твоё желание овладеть мной и ничего больше. Нет. Отныне и до тех пор, пока ты не решишь, чего хочешь. Никаких весенних забав, дагэ. Ведь после ты вновь отошлёшь меня обратно, оставишь наедине с собой и мыслями о том, чего же ты, наконец, добиваешься.

      — Мне нужно не только твоё тело, диди. Успокойся! — предупредил Не Минцзюэ, смотря, как Не Хуайсан берёт в руки одну из ваз. О, Небеса! Девять лун в Нечистой Юдоли без этих истерик были ужасно скучными и пустыми.

      — Тогда что ещё?

      — Я не могу выразить это иначе.

      — У тебя есть язык, дагэ? Мне показалось, что есть. Всего несколько минут назад он очень активно хозяйничал у меня во рту. Так что теперь утрудись сказать им то, что ты хочешь, или убирайся отсюда вон. Я не хочу тебя видеть, слышать или чувствовать.

      «Не Хуайсан, ты должен мне сказать, чего хочешь, иначе никогда этого не получишь».

      Теперь Не Хуайсан вырос и возвращал ему всё сторицей. Он заставлял его говорить те слова, которые ранее никогда не покидали мыслей Не Минцзюэ. Но маленький мальчик, едва переживший смерть матери, справился с этим, а Не Минцзюэ, взрослый мужчина, которого побаивались даже в своём клане, стоял, охваченный онемением, и не представлял, как А-Сану так легко давалось произносить вслух то, что таила душа. Ему было проще опрокинуть диди на постель и подарить поцелуй каждой частичке его тела, чем сказать это вслух.

      — Убирайся, — тихо попросил Не Хуайсан, отступая от него. Ваза вернулась на место. Он тяжело опустился на постель, заправил за уши прилипшие к щекам пряди. Не Минцзюэ показалось, что диди сейчас заплачет. Он присел рядом на постель, взял его руку в свою и поднёс к лицу. Поцеловал ладонь: тыльную сторону и внутреннюю. Прижался к ней щекой, прикрыв глаза. Он даже испытал некоторое облегчение: тот А-Сан, которого он знал девять лун назад, ни за что бы не смог остановить его. Тот А-Сан набросился бы на него первым, и всё закончилось бы любовью. Этот А-Сан смог остановиться

      — Я скучал, — прошептал Не Минцзюэ.

      Не Хуайсан горько усмехнулся. Он тоже закрыл глаза, и его пальцы на щеке Не Минцзюэ слабо дрогнули.

༺🌸༻

      Гуцинь пел сложную замысловатую мелодию. Не Минцзюэ сидел на полу за столом и сквозь полуприкрытые веки смотрел на очаровательно-сосредоточенное лицо диди. Тот перебирал струны воздушно и бережно, его пальцы парили над инструментом так ловко и быстро, будто не касались его вовсе. Маленький дрозд сидел на его плече и звонко подпевал. Выходило красиво. Даже ему — Не Минцзюэ — человеку, далёкому от искусства, было понятно, как сложна и восхитительна мелодия. Но, главное, она действовала на него в точности так, как действовало парное совершенствование. Ему всего лишь нужно было позволить меридианам впитывать ноты, обогащённые светлейшей ци, и чернота Бася, её порочность и грязь, омывались чистотой.

      Это в самом деле работало, и Не Минцзюэ поражался тому, насколько талантлив его диди. Как быстро он смог выучить эти переливы только лишь потому, что верил: это поможет купировать приступы и станет отличной профилактикой. Так оно и случилось. Боль медленно покинула его тело. Хватило недели присутствия А-Сана и его игры, чтобы состояние разума и тела вернулось к такому, каким было до отъезда диди в Облачные Глубины.

      Гуцинь замолчал. Дрозд перелетел с плеча на освободившиеся руки и растёкся в тёплых ладонях перьевой лужицей. Не Хуайсан ласково огладил подставленные пёрышки, и птица куснула его за кончик пальца, тихо-тихо щебеча. А-Сан улыбался. Маленький дрозд делал его таким счастливым… Не Минцзюэ быстро к нему привык, и теперь не знал, поступал ли он правильно, запрещая А-Сану заводить птиц.

      — Как себя чувствует дагэ? — тихо спросил Не Хуайсан, не поднимая глаз. Их общение оставалось натянутым, как струна гуциня. Диди по-прежнему держался отстранённо, и Не Минцзюэ понимал, почему. Однако понимание не удовлетворяло его потребности в близости. Его изголодавшееся по ласкам нутро смотрело на диди жадно и алчно. Он хотел бы, конечно, оказаться с ним в постели. Но если нет — хотя бы иметь возможность касаться его и сидеть ещё ближе, чем сейчас.

      — Отлично, — ничуть не соврал Не Минцзюэ. — Спасибо, А-Сан.

      Не Хуайсан кивнул. Дрозд вспорхнул из его рук и вновь пересел на плечо. Они были неразлучны друг с другом, и сейчас Не Минцзюэ не мог бы вспомнить хотя бы раз со дня приезда диди, когда бы тот появился один. Помолчали. Было слышно, как снаружи, не переставая, накрапывал ливень, потопляя всё больше земли и растений.

      — Дагэ хватит смелости и слов ответить на один мой вопрос? — внезапно спросил Не Хуайсан, поднимаясь с места и присаживаясь поближе. Их колени коснулись друг друга.

      Не Минцзюэ нахмурился.

      — Я никогда не слыл трусом.

      — Конечно нет, — согласился Не Хуайсан. — Но никогда не знаешь, что именно может вызвать в тебе страх.

      — Отвечу. — Теперь это было принципиально: спасти своё самолюбие.

      — Ты хочешь, чтобы между нами всё было по-прежнему? Так, как это было в мой восемнадцатый день рождения.

      Не думая, Не Минцзюэ ответил:

      — Да.

      — Хорошо. Тогда я ещё подожду. У меня остался год в Облачных Глубинах. Два года у Бездны. Поэтому у тебя есть три года на то, чтобы понять: я достаточно самостоятелен, и наши отношения делают меня сильнее, а не слабее. Потом я ждать уже не буду, дагэ. Тебе придётся решить, иначе я решу всё сам.

      Не Хуайсан потянулся и прижался сухими губами к щеке Не Минцзюэ. Замер так на несколько секунд и отстранился.

      Не Минцзюэ сидел, думая о том, что вся его затея отправить А-Сана в Облачные Глубины была не то гениальным решением, не то полнейшей глупостью.

༺🌸༻

      Ливни не прекращались. Тренировки проводились на крытых площадках, на улицу невозможно было выйти: дождь, стоящий белёсой стеной, напоминал водопад. Огороды, сады и плантации затопило. Ближайшие реки и пруды выходили из берегов. Короткие затишья на три-четыре часа давали надежду, но дожди, переведя дух, начинались с новой силой. Небо стояло чёрное, будто вечером, и не прояснялось уже почти целую луну. Это вызывало тревогу. Уже несколько десятилетий летние ливни не достигали таких угрожающих масштабов. Сараи со скотом затопило. Животных пришлось переселять в помещения более тесные и холодные. Температура падала. Все подвалы с запасами отсырели. Связь с внешним миром была практически утеряна.

      Целыми днями клан Цинхэ Не разбирался с последствиями того, что уже нельзя было игнорировать. Если дожди не прекратятся, это перерастёт в настоящую катастрофу.

      Очередным утром, во время завтрака, А-Сынин вошла в столовую, держа в руках два хорошо запакованных свитка, поверх которых блестели одинаковые печати, не позволяющие воде промочить бумагу. Не Минцзюэ сильно удивился: он полагал, работа почтовых станций также нарушена.

      А-Сынин протянула один свиток Не Минцзюэ, второй — Не Хуайсану. Вежливо поклонилась и спросила:

      — Прикажете отогреть бедолагу, который принёс эти послания?

      — Разумеется, — ответил Не Хуайсан. — Вели нагреть воды и подать горячей еды. Он может оставаться здесь сколько потребуется.

      А-Сынин поклонилась и вышла. Не Хуайсан и Не Минцзюэ синхронно развернули свои свитки. В своём Не Хуайсан увидел почерк, выученный за девять лун в Облачных Глубинах. Тонкие летящие штрихи и мазки Ванцзи-сюна:

«Сан-эр.

Мне так и не пришло письмо о том, как ты добрался до дома. Буду надеяться, успешно. Хочу верить, что ты написал мне, но послание не дошло в связи с непрекращающимися ливнями и вызванными ими сбоями в работе почтовых станций. Главы кланов намерены созвать срочный совет по поводу сложившейся ситуации: из города И пришло письмо о том, что Бездна извергает всё больше нечисти. Те отряды, которые там сейчас находятся, уже не справляются с ситуацией и просят о помощи. Вероятно, ливни понесли за собой многие жертвы. Дядя сказал, совет пройдёт в Ланьлин Цзинь. Я поеду вместе с дядей. Уповаю на твоё присутствие.

Лань Ванцзи».

      Едва закончив читать послание, Не Хуайсан поднял глаза и обратился к брату, послание которого, скорее всего, извещало о том самом совете кланов:

      — Дагэ, я поеду с тобой.

      Не Минцзюэ, которому не хотелось бы подвергать Не Хуайсана дополнительной опасности, только недовольно кивнул. Выбора у него не было. Его птичка никогда не оперится окончательно, если он всегда будет держать её в клетке.