Дорога обратно до Драконьего Предела для Лодура прошла как в тумане. И без того тихие беседы солдат Айрилет казались ему и вовсе бесконечно далёкими — он запомнил только треск догоравшего знамени с белым конём и беззаботное чириканье птиц над выжженной землёй, которые вместе с запахом гари и дыма сопровождали его до самого Вайтрана, даже когда остались далеко позади.

Когда он задумал вернуться домой из Сиродила, то и представить себе не мог, чем это решение для него обернётся.

Все его мысли и чувства сконцентрировались, вопреки противно ноющим порезам, ушибам и ожогам, в одной-единственной точке — где-то в груди, где ещё недавно клокотало заветное Слово; мощь, которой он (пока, боги, хоть бы только пока!) не в силах был управлять. Крик, казалось, разворотил ему лёгкие: при каждом вдохе их рассекало болью будто лезвием остро наточенного меча. Горло саднило как у шахтёра, больного гулким кашлем. Лодуру повезло, что Мерида, когда он уже пришёл в себя и с горем пополам помог ей и людям Айрилет с ранеными, во всеуслышание поинтересовалась у него:

— Ты как?

А ему хватило ума сказать всего два слова:

— Горло болит.

После этого все понимающе покачали головами, и больше никаких вопросов ему никто не задавал.

Несмотря на утомительный бой и недавний обморок, Лодура по приказу Айрилет сразу же по прибытии в город поволокли к ярлу. Мерида ушла с Соратниками — Лодур, конечно, рад был бы её компании, но ничуть её не винил. Куда ей после такого триумфа ещё податься, как не в Йоррваскр.

«Вот бы ей стать Довакином», — угрюмо думал он, тяжело поднимаясь следом за дружинниками ярла по высокой каменной лестнице к Драконьему Пределу: «Тогда всё было бы на своих местах».

Его не оставляла надежда, пусть и слабая, на то, что вся эта история с Голосом окажется попросту случайностью. Им даже в Коллегии говорили, что древние нордские руины пока изучены плохо. Как знать, что за магия скрывается внутри, — а ведь на Лодура очевидно повлияло Слово со стены в руинах Ветреного пика. Может быть, он больше не сможет кричать? «Вдруг оно… ну… одноразовое?» — судорожно раздумывал он под шарканье собственных кожаных сапог по старым шершавым камням. Он, ей-Акатоше, согласен был даже пережить позор (вот уж к чему не привыкать!) и войти в историю «ложным Довакином», только бы не оказаться настоящим. Потому что в последнее не верилось — а вот первое было бы очень даже в его духе. Настолько, что он бы даже не обиделся.

«Интересно, расскажут ли они ярлу… Да уж всяко расскажут. Нет, это всё точно какая-то ерунда!» — Лодур столь истово убеждал себя в этом, что аж вскинулся и с особенным пылом топнул ногой по последней ступеньке: «Нужно так и сказать. Этого не может быть. Это ошибка. Никакой я не Довакин. Я…»

Он остановился и замер, чувствуя себя под сводом галереи, тянувшейся к дверям Драконьего Предела, маленьким как крупинка песка в Море Призраков.

Кто, в самом деле? Бродяга? Мелкий воришка? Маг-неудачник? Вот поэтому-то и не мог он просто вдруг взять и оказаться Довакином. Таких стремительных возвышений из грязи в князи попросту не бывает. Ну, разве что в сказках.

Его пугало только то, что он, как и любой норд, рассказы о людях с драконьей кровью, способных поглощать души летающих ящеров, знал даже слишком хорошо.

«И воззвали к нему Седобородые, и имя Хьялти в тот день услышал весь Скайрим».

Лодура передёрнуло. И ведь догадался же до сравнения аж с самим Тайбером Септимом — вот дурак. Стоя на вершине лестницы, ведущей к ярлову дворцу, он обернулся назад и взглянул на «крылатый» шлем статуи Талоса, который был когда-то смертным человеком и возвысился сначала до императора, а затем… Вот, какими должны быть Драконорождённые. Тайбер Септим, Талос Атморский, Хьялти Раннебородый, бог, за человеческую сущность которого высокие эльфы так и ненавидели Империю, тоже был Довакином.

— Эй, ты где там!?

Его окликнула Айрилет. Оказалось, он уже сильно отстал.

«Не "тоже", а просто был», — тут же поправил себя Лодур и поспешил следом за воинами из ярлова хирда.

— Подожди здесь, — велела ему Айрилет, когда они миновали массивные деревянные ворота и наполовину прошли обеденный зал с длинными столами. — Я доложу ярлу о случившемся. Потом сможешь подойти.

Лодур мелко кивнул и прикрыл глаза. Он смотрел в дальний конец зала, где сидел на троне ярл Балгруф Старший в окружении придворных, по громким голосам понимал, что беседа шла, мягко говоря, оживлённая, но вновь выпал из реальности и не разбирал ни слова. Рези в лёгких подутихли, горло так сильно уже не болело, и он наконец немного расслабился. Больше всего на свете хотелось упасть хоть вот прямо на пол и заснуть; конечности не слушались, веки налились тяжестью, черепную коробку словно набили пухом. Лодур уже почти впал в блаженную полудрёму, как вдруг в груди затянуло, заворочалось знакомое чувство.

Он с ужасом осознал, что кричать, похоже, всё-таки не разучился. 

— Так значит… они действительно звали Довакина? — Ошеломлённый голос ярла Балгруфа прорвался к нему сквозь пелену тревоги. — Сейчас же его ко мне!

Лодур не стал заставлять его ждать и медленно подошёл к трону — вместо него перед глазами возникла окровавленная плаха из Хелгена. Он послушно поклонился под тяжёлым взглядом ярла, но так и не смог заставить себя взглянуть ему в лицо.

— Почему ты молчал? — сурово поинтересовался Балгруф, нахмурив густые светлые брови.

— Я не знал, — честно ответил Лодур, и сердце его ухнуло в желудок.

«Решил, что я скрыл от него свои… способности? С какой стати?»

— Послушай меня, Балгруф, — заговорил мужчина, которого Лодур раньше не видел, и потому аж разогнулся, чтобы его разглядеть. Они с ярлом были очень похожи — оба рослые и широкоплечие, светловолосые, у обоих крупные, широкие носы и серо-голубые глубоко посаженные, маленькие глаза, — только этот брился налысо, а бороду перехватывал снизу узким золотым кольцом с тонкой, ювелирной резьбой.

— Если этот человек действительно Довакин, это объяснило бы его успешную экспедицию на Ветреный пик. Как и то, что он выжил в Хелгене. Но раз Седобородые только призвали его, вряд ли он где-то учился. Да и драконы вернулись совсем недавно. Брат, ты устал и рубишь с плеча. Он не лжёт тебе.

От его слов у Лодура отлегло от сердца, и он тихо выдохнул. Балгруф внимательно выслушал говорящего и неспешно покачал головой.

— Ты прав, Хронгар. Я делаю поспешные выводы. Прости мне мою гневливость, Лодур. Мы все нынче многое пережили.

— Ты ведь понимаешь, что именно сейчас произошло, правда, мальчик? — очень серьёзно спросил Лодура Хронгар, и тот посмотрел ему в глаза так растерянно, будто в самом деле не понимал. А потом по-детски наивно, внутренне надеясь, что это неправда, спросил:

— Меня призвали Седобородые, да?

— Именно, — нетерпеливо прервал их ярл Балгруф. — Не делай вида, Лодур, будто ты не знаешь, что это значит.

— Прошу прощения, мой ярл, — вмешалась Айрилет. — Я не сильна в нордских легендах, но в бою Лодур проявил себя не лучше и не хуже любого мага. Он был полезен, как полезны боевые чародеи, но всё… сверхъестественное свершилось уже после сражения с драконом. Это значит, что нам не обязательно нужен… Довакин, чтобы избавиться от этих крылатых червяков.

— Зато всё это значит, что, возможно, вернулся Пожиратель Мира!

По ярлу было более всего заметно, что он измучен, и Лодур так хорошо его понимал, что ничуть не удивлялся его раздражительности. Он и сам с большим удовольствием ринулся бы сейчас в чисто поле и как следует грохнул в небо электрическим разрядом, чтобы выпустить пар, — главное только с огнём не играть, потому что смотреть на выгоревшие поля было уже тошно. А потом спать. Или нет: лучше сначала спать, а потом всё остальное.

— Если мы сегодня убили дракона из Хелгена, значит, не вернулся. — Айрилет и бровью не повела. — Не думаю, что Пожирателя Мира вышло бы так легко забороть.

— Нет. — Лодур наконец решился подать голос. — Мы убили иного дракона. В Хелгене был… я не знаю, как это объяснить. Больше. Страшнее. Мы с Бра… — тут он осёкся, заметив, как напрягся Балгруф, и неловко закончил:

— …братьями по несчастью пытались спастись от него в крепости. Дракон пробил стену, прямо мордой, и ему от этого ничего не сделалось, как будто и не тяжелы ему камни вовсе. — Он говорил быстро, сбивчиво и чувствовал, что начинает задыхаться. — Когда он кричал… я не знаю, мой ярл, привиделось мне это в страхе или нет, хотите — не верьте, но когда он кричал, казалось, что камни валятся с неба. А ещё глаза… у него были жуткие алые глаза. Я хорошо их запомнил. Я бы понял, явись он сегодня к сторожевой башне. Нет, мы убили иного дракона. Я точно знаю.

Он замолк, тяжело дыша, и почувствовал, как на лбу выступил холодный пот. Перед ним сидел ярл Балгруф на резном деревянном троне, но вместо ярла и трона Лодур видел, как драконья голова моргает и пялится на него ярко-алым глазом с узким змеиным зрачком, — будто снова оказался на лестнице той самой башни в крепости Хелген.

Остальные тоже ошеломлённо молчали.

— С вашего позволения, мой ярл, это всё равно ещё ничего не доказывает! — наконец заворчал нервозный управитель-имперец. — Какое отношение все эти легенды и пророчества имеют к сегодняшнему дню? Хронгар, ты, по-моему, зря нагоняешь панику. Мы ничего толком ещё не знаем, нас не было в этом несчастном Хелгене, а те, кто был, точно так же ни малейшего понятия не имеют о том, откуда взялся этот проклятый дракон и что ему нужно! Этот мальчик, конечно, многое пережил, но это всё ещё не значит, что он какой-то там… Дуракин*.

«Вот это точно про меня», — подумал Лодур.

— Что ты сказал? — мигом набросился на лысоватого имперца Хронгар.

— Довольно. — Балгруф упредительно развёл руками.

— Сказал, что всё это нордские бредни, — не унимался управитель.

— Нордские бредни? Ах ты имперский невежа, да я тебя…

— Довольно! — рявкнул ярл, и оба наконец замолчали. Лодур вздрогнул. Повисла неловкая тишина, только Хронгар гневно пыхтел да метал в напуганного Провентуса недобрые взгляды. Тот отвечал ему не менее яростными взорами, хоть и был на полторы головы ниже ростом.

Наконец Айрилет прочистила горло и многозначительно посмотрела на управителя. Тот засуетился, согнулся в поклоне и пробормотал:

— Прошу прощения, ярл Балгруф, я не хотел никого обидеть. Я лишь имел в виду, что мы по-прежнему знаем исключительно то, что ничего не знаем.

— Он в чём-то прав, Хронгар, — нехотя согласился ярл. — Но чтобы про «нордские бредни», Провентус, я больше ничего не слышал.

— Как бы там ни было, Седобородые зовут тебя на Высокий Хротгар. — Удовлетворившись таким исходом спора, Хронгар быстро утешился и вновь обратился к Лодуру: — В последний раз такое случалось несколько веков назад с самим Тайбером Септимом ещё в бытность его Талосом Атморским. Даже если вдруг выяснится, что ты не тот самый Довакин, что должен бросить вызов Пожирателю Мира в конце времён и сразиться с ним, Седобородые оказали тебе большую честь. Тебе нужно отправляться в их монастырь Высокий Хротгар, мальчик. Они объяснят тебе, что к чему, и научат использовать твой дар.

— Верно. Даже Тайбер Септим, и тот учился у них, — согласился Балгруф. Он поднялся с трона, шагнул к Лодуру и хлопнул его по плечу.

— Спасибо тебе за помощь, Лодур. Отныне ты друг Вайтрана, но теперь наши пути расходятся. Надеюсь, не навсегда. А пока всем нужно отдохнуть. Провентус! Распорядись, чтобы нашего друга уложили спать в гостевых покоях, а завтра поутру не забудь о его награде.

— Благодарю вас, мой ярл, — прошелестел Лодур, вновь согнувшись в поклоне, и поймал себя на мысли, что прозвучали для него эти слова — прекрасные, добрые слова! — как приговор.

В очаге посреди зала громко трещал огонь, а одежда Лодура всё ещё пахла дымом и гарью.

***

— Расскажи мне всё об этом драконе!

Фаренгар постоянно болтал Лодуру под руку, пока тот ковырялся с зачарователем посохов.

— В третий раз?

Лодура раздражали бесконечные расспросы об одном и том же, но он уже пообещал удовлетворить чрезмерный интерес Фаренгара к драконам в обмен на давно сломанный посох, который и пытался теперь привести в порядок, чтобы взять с собой в путешествие.

— Но ты же понимаешь, — взмолился Фаренгар. — Источника лучше, чем ты, у меня уже не будет, раз ты у нас Дов…

— Фаренгар, перестань. Может быть, это ошибка, — жёстко ответил Лодур и мигом почувствовал, как щёки его запылали то ли от злости, то ли от стыда.

В то утро он уже прекрасно понимал, что врёт всем вокруг и самому себе.

Когда он, чистый и душистый после того, как его отмыла накануне вечером в корыте хорошенькая служаночка, лежал без сна с самого рассвета, он только и делал, что вспоминал всё, что ему известно о Драконорождённых. Вновь перечёл Мадрина:

«Норды рассказывают о Драконорождённых героях, которые прославились как убийцы драконов и были способны забирать силу убитых ими драконов…»**

И вот тогда-то признал, что именно это с ним и произошло, и нечего было надеяться на ошибку Седобородых, окружения ярла или самой природы. Сведений ни о каких иных похожих процессах он за все годы обучения в Коллегии в научных трудах ни нордских, ни сиродильских учёных ни разу не встречал. Но мозгами дойти — одно дело. И совсем другое — поверить.

«И всё-таки почему я?» — мучился он.

«Хьялти Раннебородый, он же Талос Атморский, родился либо в Хай Роке, либо на Атморе», — в поисках ответов он битый час цитировал наизусть заученный ответ на один из вопросов экзамена по истории Тамриэля. Крассиус Деций, их преподаватель мистицизма, суровый имперец с орлиным носом, вёл ещё и историю, и на экзамене в том числе устраивал незадачливым студентам опрос по важным персоналиям: называл любое случайное имя из учебника и требовал кратко описать, что это за человек и чем он или она прославились настолько, что удостоились попасть в «Краткую историю Империи». Лодур даже хорошо помнил ночь накануне, которую они с Амдиром просидели без сна за конспектами. «Юность провёл в Скайриме, в чём сходятся все источники его биографии — "Карманный путеводитель по Империи", издание первое года восемьсот шестьдесят четвёртого Второй эры, "Королева-Волчица" Вогина Джарта, том первый, и "Арктурианская ересь"…»

Тут Деций, Лодур хорошо это помнил, покривился, но его не перебил.

«…Вероятно, в этот период был призвал Седобородыми, мастерами Пути Голоса, в монастырь на Высокий Хротгар. Согласно всё той же "Арктурианской ереси", Седобородые нарекли его избранным, которому суждено одержать победу над эльфами, восстановить Империю и править объединённым Тамриэлем…»

Ну нет. Это уже совсем что-то не то.

Так Лодур и маялся несколько часов, переворачиваясь с боку на бок, копался в обрывочных воспоминаниях об уроках в Коллегии — первый Драконорождённый появился в годы Войны драконов, двух Драконорождённых одновременно, вероятно, быть не может, но это не точно, сила Драконорождённых сводится, скорее, к поглощению силы драконов, а не к их убийству… — и в итоге размышления эти так его утомили, что он в сердцах принял решение поступить так, как делал всегда. «Я вернулся в Скайрим, чтобы повидать брата, но до сих пор до него не добрался из-за этих проклятых драконов, имперцев, Братьев Бури и скамп знает кого ещё. К Балгруфу я нанимался на работу ради денег. Своё дело я сделал — если не сказать, сверх меры. Получу деньги, и можно в Винтерхолд. На этот раз уж точно. Уйду из Вайтрана — и поминай, как звали. Никто в здравом уме не полезет на гору проверять, дошёл я там до Высокого Хротгара или не дошёл. Вот и всё. Провентус действительно прав. Никакой из меня не Довакин, и всё это ворожея надвое сказала».

Именно с этой мыслью он утром и собирался, избегал шальных взглядов вчерашней служаночки, получал от Провентуса свои золотые, расшаркивался с ярлом, вздрагивал каждый раз, когда стража или прислуга с уважением и опаской называли его «Довакином», а теперь, вот, рассказывал Фаренгару о драконе.

Посох в зачарователе наконец бодро затрещал и плюнул искрами, а затем окончательно успокоился и дал понять о корректной работе чар лёгким красно-оранжевым свечением. 

— Ого! Ловко ты его, — оценил Фаренгар. — Ты меня извини, я недавно починил один помощнее, да только я же на них заказы принимаю, не просто ж так…

— Не извиняйся, я всё понимаю, — коротко кивнул Лодур и поднял с пола свой наплечный мешок, который ранее скинул под стол. Взял в руки посох. Подошёл к Фаренгару и пожал ему руку.

— Спасибо тебе за помощь.

— Шутишь? Это тебе спасибо! — засуетился тот. — Ты, если будешь ещё проездом в Вайтране, обязательно заходи… Э-э, ну, если не во дворец, так к Аркадии. Ну… это ты, наверное, тоже понимаешь.

По тому, как Фаренгар зарделся, Лодур, конечно же, всё мигом понял.

— Кстати! Слушай, я совсем обнаглею, если обременю тебя ещё одной просьбой?

— Если это не просьба полезть в очередной курган и достать оттуда очередную богами забытую скрижаль, то нет, конечно, — усмехнулся Лодур. Придворный маг ярла Балгруфа ему был в целом симпатичен.

«Спросить его в ответ о женщине, с которой он беседовал до нападения дракона?»

— Ты меня уже в который раз выручаешь! Слушай, у меня столько поручений сейчас из-за этого дракона, я его кости буду изучать, наверное, пока сам не помру. Можешь отнести Аркадии кое-какие ингредиенты? Тебе ведь всё равно наверняка придётся к ней зайти перед дорогой.

Лодур согласился, но про вчерашнюю таинственную гостью ни одного вопроса задать так и не решился.

***

— С вас шестьдесят два септима.

Усталая имперка за прилавком ответила на изумлённый взгляд Лодура откровенным снисхождением:

— Десяточку я тебе скостила за услугу.

— Спасибо. — Лодур опомнился, что, в самом деле, принёс ей посылку от Фаренгара, и всё встало на свои места. Её ехидный тон его даже утешил: в городе, в отличие от дворца, его в лицо не знали, а потому принимали за рядового путника.

«Ты и есть рядовой путник», — тут же напомнил он себе.

В «Котелке Аркадии» пахло сушёными травами, тлеющими в очаге дровами и ещё чем-то резким и едким — должно быть, спиртом. Если бы Амдир был рядом, он бы определил все запахи за несколько секунд и совершенно точно сориентировал бы Лодура, что лучше купить. «Чем резче пахнет, тем лучше. Иначе это просто травяной отвар, разбавленный водой. Любое лекарство на запах и вкус — отменная гадость, но чем гаже, тем скорее ты поправишься», — так он говорил. Лодур вспоминал его слова в каждой алхимической лавке, но всё равно чувствовал себя беспомощным: чтобы разбираться в зельях так, как Амдир, нужно было стать Амдиром.

Аркадия, судя по запаху, зелья варила на совесть. Лодуру даже уходить не хотелось — казалось, достаточно просто постоять у её алхимического стола, на котором бурлила какая-то изумрудная жидкость в перегонном кубе, и уже почувствуешь себя лучше. И всё-таки пришлось сказать будничное «всего хорошего», выслушать на прощанье ворчливое бормотание о том, что выглядит он как атаксичный, («И как только Фаренгара угораздило полюбить такую суровую женщину…») и вдохнуть прохладный осенний воздух, стоя на деревянном крыльце.

Вот теперь можно и в Винтерхолд. И никаких Седобородых.

— Довакин!

Перед глазами возникла картинка из недавнего прошлого: женщина со снежно-белой растрёпанной косой окликнула его на оживлённой улице Вайтрана.

— Мерида? Я не… что ты тут делаешь?

— Хотела предложить тебе помощь. Ну, или попрощаться. Как решишь, — мягко улыбнулась она. — Я искала тебя во дворце, но не нашла и решила, что опоздала.

Она положила правую руку на сердце и склонила голову — нордская воительница невероятной красоты в начищенных до блеска доспехах. Только теперь Лодур сообразил, что она тоже собралась в дорогу.

— Довакин, — серьёзно и громко произнесла Мерида, — для меня будет большой честью сопровождать тебя в паломничестве на Высокий Хротгар. Наш Предвестник, Кодлак Белая Грива, дал мне разрешение пойти с тобой.

Лодур похолодел; прохожие заозирались на них, побросав привычные будничные дела, и он мигом понял, что не ходить ему теперь спокойно по улицам Вайтрана. До него долетали обрывки изумлённых шепотков:

— Так вот он какой, этот Довакин…

— Надо же, а на вид обычный парень!

— Что-то он для мастера Голоса тощеват будет…

Обомлевший Лодур не знал, что ответить беловолосой воительнице с пылким сердцем. А он-то собирался позорно слинять! Сделать вид, будто его и не было, и никогда больше не возвращаться — осесть ли в Винтерхолде, вернуться ли обратно в Сиродил, как угодно, лишь бы где-то, где его никто не знал. Но теперь, глядя в полные восторга и надежды глубокие карие глаза этой смелой и верной женщины, он понимал, что просто не мог сказать ей: «нет, Мерида, ты не пойдёшь со мной, потому что я не иду к Седобородым». Совесть грызла его: «Ты ведь и в прошлый раз уже сбежал, рассчитывая не возвращаться, Лодур. И где ты теперь?»

Но ведь Лофт, возможно, дожидался его в Коллегии… А впрочем, кто знает? Лодур не решился написать ему за пять лет ни одного письма. Не предупреждал о своём приезде. Не знал даже, в Винтерхолде ли до сих пор его брат.

«Быть может, не будет беды, если я отправлюсь с Меридой… Высокий Хротгар, в общем-то, по пути. Так, просто потратить между делом кучу времени на восхождение на самую высокую гору в Скайриме, с кем не бывает…»

Мерида нахмурилась.

— Если ты предпочитаешь держать путь в одиночку, я не стану настаивать, Довакин.

«Да когда же вы все перестанете произносить это ужасное слово!»

Их взгляды встретились — сталь блеснула в карих глазах Мериды и раздробила неуверенность Лодура на мелкие осколки.

— Х-хорошо… Идём. Идём вместе, — выдохнул он, не веря, что добровольно подписывается на такую безумную авантюру.

Мерида просияла.

— Только можно тебя попросить?

— Да, Довакин?

— Не называй меня так, пожалуйста. Просто Лодур. Хорошо?

— Как скажешь, Дов… Лодур.

— Спасибо.

*** 

— Если пойдём через башни Валтейм, к северо-востоку отсюда, до самого Айварстеда ночевать будет негде, а путь долгий. Через горный перевал между Хелгеном и Ветровой Дугой, конечно, короче, но холоднее. Зато можно будет хотя бы в Ривервуде остановиться.

Такие варианты предложила Мерида, которая знала Скайрим явно лучше Лодура, пять лет не бывавшего дома, — и он, не желая возвращаться в Ривервуд, чтобы там на него никто не глазел, предложил идти через башни. Мерида, судя по поджатым губам, выбора его не одобрила, но и не возразила.

— Так ты родился в начале года? — улыбнулась она, когда они устроились на ночлег на противоположном от Вайтрана берегу Белой реки, на каменистом склоне. На вершине холма бережные руки древнего норда обтесали да украсили гравировками ветров Кин и созвездия Ритуала ещё один камень-хранитель.

— Это ведь камень знака твоего рождения, да?

— Я родился в ночь с тридцать первого Вечерней звезды на первое Утренней, — невесело усмехнулся Лодур, дотронулся до камня, сидя на корточках перед той его стороной, где тонкими желобками чернело созвездие, и прикрыл глаза. Лгать Мериде, как недавеча Хадвару, ему не хотелось, и на душе у него даже потеплело слегка, когда он сказал как есть.

— Ну, из двух вариантов судьбы, предложенных тебе богами, ты выбрал лучший, — добродушно рассудила Мерида, и жалкие крупицы гордости за себя вновь канули в никуда: Лодур вспомнил, что женщина эта, готовая столь решительно ринуться за ним следом навстречу любым опасностям, просто потому что его назвали Довакином, на самом деле ничего о нём не знала.

— Из двух вариантов судьбы я ничего не выбирал и оказался в полной заднице, — честно признался он. — Если ты думаешь, что созвездие Вора на меня никак не повлияло, то ты ошибаешься. Всякое случалось.

Мерида вновь взглянула на него с укоризной, но перечить не стала. Лодур предпочёл не продолжать разговор. Мысленно он вознёс молитву Джулианосу и даже тут совсем не был уверен, что поступает верно, — о связи двенадцати созвездий с Девятью аэдра он ни в одном источнике ничего не встречал. Но кому ещё было молиться магу, как не богу мудрости?

«Направь меня, бог мудрецов и учёных, на верный путь и даруй мне ясности разума и решимости суждений. Не позволь мне повторить прошлых ошибок, мудрейший, и не оставь меня в самые трудные минуты жизни моей».

Волей ли светлых богов-аэдра или тёмных даэдра, они попали в ловушку на следующий же день.

Старый тракт, тянувшийся от самого Солитьюда по северной границе Вайтрана прямиком в Виндхельм, был ожидаемо не в лучшем состоянии. Сообщение между двумя городами из-за гражданской войны прекратилось, и сторожевые Башни Валтейм, стоявшие прямиком на пересечении границ Вайтрана, Белого Берега и Истмарка, оказались покинуты: ни один из ярлов трёх владений не заявил прав на эти места, поскольку притязания Истмарка или союзного Ульфрику Белого Берега означали бы открытую угрозу нейтральному Вайтрану. Балгруф тоже предпочитал не подвергать опасности своих людей и на Валтейм не претендовал — свои гарнизоны он разместил ближе к столице, на границе Белого Берега, в Белой сторожевой башне, которую Лодур и Мерида видели издалека ещё в первый день пути. На противоположном от неё берегу реки они вышли на тракт и с тех пор покинули безопасную нейтральную зону. Там, где пролегали границы Вайтрана с Белым Берегом и Истмарком, дела обстояли хуже некуда.

Тут и там виднелись брошенные хозяйства. Некоторые дома сожгли, некоторые просто разграбили, но разница состояла лишь в том, обуглены ощетинившиеся обломанными балками руины или нет. Глядя на скелеты домашнего скота, покосившиеся стойла и рассохшиеся стены, Лодур всё более утверждался в решении не уточнять, кто именно повинен в том, что смерть поселилась в этих местах. От греха подальше.

— Из-за этих территорий Балгруф и не стал принимать участия в войне, — пояснила Мерида. — На этом приграничном пятачке быстро начался бардак. Одна из первых крупных стычек между мятежниками и имперскими войсками случилась здесь, в полях у подножия Двуглавого пика сразу после гибели короля Торуга. После этого Балгруф объявил, что ни одну из сторон не поддерживает, потому что благополучие его собственных граждан для него важнее всего. Как видишь, бросаться красивыми словами проще, чем восстанавливать то, что уже повреждено. В этих местах прописались бандиты и мародёры. В последнее время грабят чуть меньше, но будет лучше, если мы побыстрее пройдём северную часть тракта и свернём на юго-восток к Рифту.

— А раньше ты не могла этого сказать? — Лодур затравленно озирался по сторонам: к тому моменту он уже разглядел, что кости у разрушенных домов лежали отнюдь не только коровьи или козьи, и ему стало не по себе.

— Если бы мы пошли через Хелген, там едва ли было бы лучше, — спокойно возразила Мерида, но Лодур видел, как она всю дорогу не отпускала рукояти своего нового молота. — Именно сейчас там наверняка и мародёрствуют. Ты вряд ли захочешь оказаться глухой ночью посреди сгоревшего дотла города, полного стервятников.

И вот, они оказались глухой ночью у сторожевых башен, захваченных головорезами.

— Стоять! За проход придётся заплатить.

Как только Лодур услышал эти слова, у него душа ушла в пятки.

— Чего встали? — нахально поинтересовался у них крупный, пузатый детина с угольно-чёрной косматой бородой. Судя по голосу и характерной походке, он был не слишком трезв — и страшно зол.

Башни Валтейм, похожие из-за своей необычной структуры на узловатые деревья, покрытые каменными наростами-ярусами, стояли по обоим берегам Белой реки, по одной на каждом. В той, откуда грузно вывалился здоровяк, было тихо, а во второй, с которой первая соединялась массивным каменным мостом через реку, явно шла бурная пирушка. В окнах горели огни, и можно было услышать отголоски чужого нестройного пения с соседнего берега.

— Ну, вытрясайте давайте свои кошельки, если живыми уйти хотите, падаль! — Норд громко рыгнул, вытер жирные губы тыльной стороной ладони и вынул меч из ножен. Похоже, незадачливые путешественники оторвали его от ужина. «А перевязь синяя», — с тревогой подумал Лодур, обратив внимание на его доспех: «Неужто Братья Бури заняли башни?»

— Вот тебе и сходили в Айварстед… — выдохнул он и инстинктивно попятился назад. Мерида крепко схватила его за руку и невозмутимо обратилась к толстяку.

— В Скайриме нет платных дорог, и тебе это известно. Если ты солдат Братьев Бури…

— Да какие мы те в жопу Братья Бури? — гоготнул толстяк. — Ты, красотка, язычок-то попридержи. А то придётся тебе им по-другому поработать, всекаешь, да?

— Только если яйца целыми до меня донесёшь. — Мерида пригрозила ему молотом.

— Э, слышь, сука белобрысая, я тебя сейчас так отмудохаю! — Детина с удивительной быстротой для такого грузного тела бросился к сигнальному колоколу, который стоял у входа в башню.

— Только попробуй. — Лодур, доселе будто язык проглотивший, сотворил огненную стрелу и прицелился в противника.

По лестнице уже загрохотали тяжёлые сапоги. Послышались громкие неотёсанные голоса разбойников. Когда толстяку на подмогу из башни вытолкались, бесцеремонно работая локтями, ещё трое, стало очевидно, что одеты они кто во что горазд: кто-то в доспехи мятежников, кто-то — в имперские, а кто-то вообще как придётся.

«Никакие они не Братья Бури».

— Лодур, — вдруг шепнула ему Мерида, которая напряжённо сжала рукоять молота в ожидании атаки. — Ты должен крикнуть. Сейчас же.

— Что…

— Давай же!

— Я не…

— Быстро!

И в эту секунду до Лодура дошло, что совершенно не понимает, как именно у него выходит кричать, — а уже в следующую он обнаружил, что это не имело никакого значения.

Стоило лишь ему подумать о Крике, как знакомая пульсация застучала в голове и в груди, разлилась по телу приступом жара, замерла в горле. А затем, как и в прошлый раз, рокочущее «FUS» разрезало воздух, и мир, показалось, остановился.

Лодур не совладал с собственной силой и отпрянул назад; мощная волна воздуха прокатилась вдаль по дороге и снесла с ног косматого детину и его товарищей.

— Ёб твою мать!

— Будь прокляты эти сраные маги!

Пока разбойники вопили и кряхтели, Лодур с трудом вновь набрал воздуха в лёгкие. Каждый Крик был сравним с ударом веслом по груди наотмашь, прямо как в порту Имперского города, где он работал несколько месяцев после неудачи с поступлением в Университет Волшебства. У одного из местных торговцев рыбой, Верандиса Садри, старого данмера, похожего на сморщенный сушёный батат, водилась дурная привычка поколачивать грузчиков за нерасторопность первым, что под руку попадётся, со всей дури, по хребту или поддых, главное, чтобы побольнее, — но Крики всё равно ощущались ещё хуже.

— Что это за хуйня!? — не своим голосом просипел громила, которого пришлось поднимать его товарищам: сам он для этого оказался слишком пьян и слишком напуган.

— Не смей так разговаривать с Довакином, ничтожество! — нашлась Мерида и метнула в разбойников такой убийственный взгляд, что у наглого детины вновь едва не подкосились ноги. — Скажи спасибо, что остался жив.

— Мерида, не надо… — зашептал Лодур, но та лишь шикнула на него и продолжила стращать бандитов. Из крепости постепенно выходили остальные, но в бой вступать не спешили.

— Довакину достаточно одного слова, чтобы стереть вас всех в порошок, ублюдки, — яростно проповедовала Мерида. — Он один из немногих, кто выжил в Хелгене, и теперь охотится на дракона, который сжёг город. Да будет вам известно, что он не смел даже заговорить с вами, чтобы не подвергать опасности ваши жалкие жизни, настолько силён его Голос, но вы проявили неуважение и получили по заслугам. Не искушайте судьбу, позвольте нам продолжить путь, и мы вас не тронем.

Лодур от страха обливался холодным потом и искренне надеялся, что его вытаращенные глаза бандиты сочтут признаком праведной ярости. Одно дело — самому заговаривать кому-нибудь зубы, а вот напускать на себя важности он никогда не умел.

«Сейчас они поймут, что больше я ничегошеньки не умею, и нам конец».

Крупный детина сдавленно икнул.

— Р-разойдись, остолопы! — скомандовал рослый мужчина с квадратной челюстью и глубоким шрамом на месте правого глаза. — Слышали, кому грю, прочь с дороги, блядь, быстр-ра все обратно в башню, долбоёба куски!…

— Идём сейчас же, — всё так же шёпотом скомандовала Мерида Лодуру, и они покинули место стычки под ошарашенные взгляды незадачливых разбойников. Их одноглазый предводитель тяжело глядел путникам вслед — Лодуру не повезло обернуться и на секунду поймать этот взгляд, — но даже не дал команды напасть со спины или «в крысу» подстрелить их из башни.

— Да морда у него какая-то… не нордская! — долетел до Лодура полный досады возглас косматого толстяка.

***

— Ты сошла с ума! — сорвался на Лодур на Мериду, когда они миновали скалу Гулдун, свернули в лес, перешли мост через реку на месте впадения Чёрной реки в Белую, и остановились на опушке. — О чём ты вообще думала!? А если бы они оказались посмелее!?

— Не оказались бы, — сурово возразила Мерида. — Любой норд, будь он хоть сто раз пьяницей и подонком, склонит голову перед Довакином. Ульфрику Буревестнику достаточно было даже просто обучаться у Седобородых, чтобы пол-Скайрима пошло за ним и признало его истинным королём. Только учиться, не обладая даром, понимаешь? А у тебя есть дар, Лодур. — Она подошла к нему вплотную и грубо ткнула его пальцем в грудь. — Доселе в Скайриме было две главные силы: имперская армия и Ульфрик. А теперь вернулся Довакин, и это ты. С тобой будут считаться. Сейчас тебя никто и пальцем не тронет. Впервые за сотни лет в Скайриме вновь появились драконы, и даже разбойник, и тот сообразил, что без Довакина его логово в любую минуту может повторить судьбу Хелгена.

— Да если бы эти головорезы поняли, что я в ближайшие пару часов больше ни слова этого… Крика из себя выдавить не смогу, они бы придушили нас как цыплят! — не унимался Лодур; он чувствовал себя так, будто разбил в кровь лоб, пытаясь протаранить каменную стену. Его не слышали и не слушали, и от досады кровь закипала в жилах. Он бы даже с удовольствием крикнул ещё раз, и это подспудное желание только больше злило его и сбивало с толку — настолько, что даже лицо Мериды он видел теперь размыто.

Она же всего этого ничуть не замечала и продолжала спор.

— Коли не умеешь, так научись! Для этого ты и идёшь к Седобородым! Ульфрику потребовалось десять лет, чтобы научиться малой толике того, что ты со своим даром можешь у них подчерпнуть.

«А если я не хочу!?» — заметалась в голове отчаянная мысль, и Лодур едва удержался, чтобы не произнести этого вслух. Он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул, пытаясь успокоиться. «Странный ты человек, Лодур», — с беззлобной усмешкой говорил ему, бывало, Амдир: «Вроде не назвать тебя смелым, но коли уж загоришься — пиши пропало. Наверное, не зря ты всё-таки пиромант».

Лодура замутило. Он снова почувствовал тот самый запах горелой плоти и истлевших волос, как в подземельях под Коллегией пять лет тому назад. Волна отвращения заглушила ярость, но легче ему не стало.

— Всё равно, Мерида, если так рисковать, до Высокого Хротгара можно и не дойти, — пробурчал он и устало плюхнулся на поваленное дерево, поросшее мхом и чешуйчаткой. Мерида с недовольным видом сложила руки на груди и на сей раз от возражений своих не отступилась:

— Раз так, в следующий раз будешь выпутываться из передряги сам, Довакин.

— Послушай, я же просил, не…

— Видел бы ты свою бледную рожу, когда тебя парализовало от страха. Я хотя бы что-то придумала.

— А я и не записывался в герои! — огрызнулся Лодур, вновь подскочил и принялся разводить костёр. Спиной он физически ощущал укоризненный взгляд Мериды, но не решался вновь повернуться к ней и уж тем более с ней разговаривать.

— Боги, Лодур, никого не спрашивают, — тихо произнесла она наконец, прежде чем устраиваться на ночлег. — Если бы можно было всё решить самому, жизнь бы стала гораздо проще. Но это не в нашей власти.

Лодуру стало стыдно, но он ничего не ответил.

Дорога до Айварстеда отняла у них ещё сутки, и всё это время они почти не разговаривали. Лишь раз пришлось обмолвиться парой слов, когда утром третьего дня на тракте, резко взявшем в гору, им повстречался пожилой норд с мозолистыми ладонями и самыми лучистыми голубыми глазами, которые Лодуру когда-либо доводилось видеть у человека. Звали его Тальсгар, он оказался странствующим бардом и путь держал, напротив, из Айварстеда в Вайтран.

— Распоясались в Рифте Братья Бури после того, как вытолкали оттуда имперцев. В общем, неспокойно там что-то. Не лучшее вы время выбрали для визита.

Судя по тому, что с собой у Тальсгара Странника имелась не только лютня, но и ладный новенький меч, он знал, о чём говорил.

— Так разве, наоборот, не повод барду для заработка? — осторожно поинтересовалась Мерида. — Всего-то спеть пару песен, которыми новые хозяева довольны останутся.

— Я, девица-красавица, во все эти разборки не лезу, чтобы мою Марну мне на голову не надели. Да и вообще, на природе как-то легче поётся.

— Марну? — не понял Лодур.

— Лютню мою.

— Подождите. У неё есть имя?

— А почему нет? — Тальсгар улыбнулся добродушно, но за этим добродушием скрывалось что-то ещё. Неназванная боль, которую Лодур не пожелал ворошить, а потому коротко ответил:

— Красивое.

— Не то слово, — бархатный голос Тальсгара прозвучал глухо, но он тут же сменил тему и заговорил как прежде, легко и беззаботно: — А вообще, я ищу одну скалу. В народе её называют Прыжок Барда. Это где-то в Пределе.

— Далековато, — сочувственно кивнула Мерида. — А почему Прыжок Барда?

— Не знаю. Говорят, если туда прийти и спеть там песню, её отголоски будут слышны до самого Солитьюда. Может быть, поэтому. Однажды я заберусь на эту вершину и сложу песню обо всём, что повидал по пути.

Пока Тальсгар разглагольствовал, Лодур и Мерида сделали недолгий привал, чтобы глотнуть воды и перевести дух. Перед тем, как расстаться и пойти каждому своей дорогой, им — дальше на юг, а Тальсгару — на запад, Лодур засмотрелся в задумчивости на усталое, почти разочарованное лицо Мериды, чуть раскрасневшееся на утреннем холоде; на морщинистое и обветренное лицо пожилого барда с неизменной улыбкой, полной вселенской печали и любви ко всему и ко всем на свете; на торчавшую за деревьями верхушку Глотки Мира, которая становилась с каждой минутой неотвратимо ближе; прислушался отдалённому к шуму Чёрной реки где-то внизу. И вдруг спросил:

— Сможете спеть нам, если я вам заплачу?

В ясных глазах Тальсгара заплясали задорные огоньки:

— Мне вроде бы за это и платят, мальчик.

Лодур вспомнил, что Хронгар, брат ярла, называл его так же. Хоть кто-то не видел в нём мгновенного решения всех проблем.

— Знаете «Придёт Довакин»?

— Кто ж в Скайриме не знает? — Тальсгар деловито уселся на ближайший валун и перебрал на лютне несколько аккордов. — Балладе этой уже не одна сотня лет.

Лодур молча протянул ему десять монет вместо обычных пяти***. Тальсгар мигом сунул их в карман потрёпанного жилета с выцветшей охровой оторочкой, и запел под аккомпанемент меланхоличной Марны:

Бесстрашный герой с сердцем воина в груди

Вернётся однажды в эпоху тревог,

Он Криком могучим врагов победит,

И весть пронесётся о славе его.

Он глядел вдаль, туда, где упиралась в небо острая горная вершина, и ветер ласково играл с его короткими, залихватски торчащими в разные стороны соломенными волосами, нагло раздувал синюю рубаху, удивительно лёгкую для ранней скайримской осени.

И минет беда, и отступят враги,

Пускай берегутся — придёт Довакин.

Развеется тьма — так легенда гласит.

Я знаю, однажды придёт Довакин…****

Мерида подпевала; оказалось, природа наделила её глубоким грудным голосом и хорошим слухом. Только Лодур молчал; он слушал Тальсгара и искренне пытался разобрать в знакомых с детства строках какую-нибудь подсказку, совет, откровение, которого не находил в книге Мадрина, что угодно, — но не подчерпнул ничего, кроме того, что уже и так знал.

Когда они с Меридой уже глубокой ночью добрались до Айварстеда (деревушки, на вид ещё меньше и плоше Ривервуда) и сняли комнаты в местной таверне, ему стоило огромных усилий просто лечь спать и не проматывать деньги на выпивку. Уже второй раз за последние недели ему предстояло тащиться в горы без чёткой цели, и он проклинал собственную нерешительность. «Надо было просто слинять», — думал он перед сном. «Ты бы ненавидел себя за это ещё сильнее», — возражала совесть.

Он понятия не имел, что ему делать.

***

— Я всегда мечтала отправиться в паломничество на Высокий Хротгар. — Мерида с наслаждением вдыхала колкий морозный воздух и любовалась на ели, плотно укутанные в снежные одежды. — Даже представить себе не могла, что когда-нибудь эта мечта осуществится. Спасибо тебе, Лодур.

После встречи с Тальсгаром она отчего-то резко смягчилась и стала общаться с Лодуром как прежде. В причинах разбираться ему не хотелось, — возможно, дело было в том, что Лодур перед самым восхождением согласился взять у одного из деревенских припасы для Седобородых, — но нравился такой расклад ему определённо больше, нежели угрюмое молчание и периодические укоризненные взгляды.

— Совсем не за что. Ты же знаешь.

— Почему ты так упорно отрицаешь, что твой дар — это не только обуза, но и, может быть, что-то хорошее?

— Для начала, потому что мы не знаем, правда ли это вообще, и…

— Почему же не знаем? Ты упорно цепляешься за версию об ошибке, но только мучаешь себя. От судьбы не набегаешься.

Лодур открыл было рот, чтобы возразить, но тут же захлопнул его до боли в зубах.

— Да… наверное.

Он ведь и сам часто об этом думал.

— Прости, Мерида.

— За что?

— Мне не стоило так грубо с тобой говорить там, у моста.

— Всякое бывает. Я уже забыла. Будем считать, что тебе просто лень было идти семь тысяч шагов в гору.

— Спасибо. Ты даже не представляешь, насколько ты права.

Они рассмеялись, и Лодуру даже дышать стало легче, хотя подъём в гору временами его просто убивал. У него не переставая болела голова, а воздуха в лёгких скопилось будто бы слишком много.

— Взгляни, — Мерида указала ему на стоявший чуть поодаль от лестницы в гору каменный постамент в виде остроконечной арки с характерными нордскими узорами. В глубине арки скрывалась табличка шириною в пару ладоней с причудливой угловатой гравировкой.

— Древненордский, — мигом определил Лодур, зачерпнул ладонью немного снега, чтобы протереть табличку, и вскоре смог чётко разобрать надпись.

— «Прежде рождения людей Мундус был во власти драконов», — прочла Мерида, и Лодур с изумлением вскинулся на неё: она не совершила ни одной ошибки.

— Ого. Откуда знаешь?

— Моя мать много ходила по нордским гробницам и брала меня с собой, — скромно пояснила Мерида и попросила: — Подвинься, пожалуйста, мне не видно, что там дальше.

— «Их слово было Голосом, и они говорили, лишь когда нельзя было молчать», — Лодур перевёл следующую строку, но услужливо пропустил Мериду вперёд. — «Ибо Голос…»

— «…мог затмить небо и затопить землю». Это же начало истории об изгнании Пожирателя Мира, — догадалась Мерида.

— Наверное, поставили при строительстве монастыря, — пожал плечами Лодур.

— Должно быть продолжение. Поищем ещё?

С появлением пусть и маленькой, но ощутимой цели дорога к вершине Глотки Мира стала даже приятнее. У постаментов с табличками они делали привалы и собирали историю воедино, а один раз даже не поленились вернуться самую малость назад, когда сообразили, что явно пропустили кусок. У второго же постамента Лодур догадался переписывать текст и возблагодарил светлые головы книжников за то, что в конце изданий они оставляли пару пустых страниц для заметок, — труд Эмелина Мадрина сослужил ему добрую службу.

— Ты перо и чернила с собой взял? Серьёзно? — недоумевала Мерида.

— Когда-то я был учёным. С тех пор осталась привычка.

— Тогда пиши быстрее, а то чернила замёрзнут.

Полный текст получился таким:

«Прежде рождения людей Мундус был во власти драконов. Их слово было Голосом, и они говорили, лишь когда нельзя было молчать. Ибо Голос мог затмить небо и затопить землю. Люди родились и разошлись по Мундусу. Драконы правили всеми бескрылыми существами. Слабы были люди тех времён, у них не было Голоса. Юные души людей были сильны в Старые времена. Они не страшились войны с драконами и их Голосами. Но драконы криком разрывали им сердца.

Кин воззвала к Партурнаксу, который пожалел людей. Вместе научили они людей использовать Голос. И закипела Война драконов — Дракон против Языка. Люди победили, криком изгнав Алдуина из этого мира. Всем доказали, что их Голос не слабее. Но жертва их была велика.

Кричащие Языки несли Детям Неба победу. Основали Первую империю — Мечом и Голосом. Покуда драконы ушли из этого Мира.

От Красной горы Языки ушли посрамленными. Юрген Призыватель Ветра начал свою Семилетнюю медитацию. Чтобы понять, как могучие Голоса могли проиграть. Юрген Призыватель Ветра избрал молчание и вернулся. 17 спорщиков не могли его перекричать. Юрген Спокойный выстроил дом Свой у Глотки Мира.

Годами молчали Седобородые, произнесли лишь одно имя. Тайбера Септима, ещё юношу, призвали они в Хротгар. Благословили его и нарекли Довакином.

Голос есть служение. Следуй Внутреннему пути. Говори, лишь когда молчать нельзя».

— Здесь говорится не только о Войне драконов, — заключил Лодур, когда они отдохнули у последнего постамента и продолжили путь. Впереди маячили две крутые скалы, нависшие над раскрошенными ветхими ступенями.

— Верно. Я немного ошиблась. На этих табличках речь даже не об изгнании Алдуина, а об истории Высокого Хротгара.

— Получается, можно сказать, что Ульфрик Буревестник — из Языков, а я…

— Да. Языки были обычными людьми и учились подолгу, а у тебя…

— Да, да, я понял.

Каждая пройденная ступень на пути к Высокому Хротгару вновь стала ощущаться такой тяжестью, будто Лодуру было не двадцать семь, а семьдесят два.

— Я только не понимаю, что значат последние слова, — вздохнул он.

— Юрген Призыватель Ветра разочаровался в войне и выбрал путь смирения и молчания. Так и появились Седобородые и их монастырь. Думаю, это их главный постулат, и они по-своему правы: дар Голоса — слишком большая сила, чтобы использовать её направо и налево.

— Слышала бы ты себя у башен Валтейм. — Лодур ощутил в жилах знакомое жаркое кипение и не удержался от ехидства.

— Прекрати. Мы это уже обсуждали. Тебе, что, милее было бы сейчас плыть по течению Белой реки с отрубленной головой? И вообще, я же не…

Внезапно землю сотряс нечеловеческий грохот, и Мерида чуть не повалилась на снег — Лодур с трудом успел подхватить её под руку. Казалось, сама гора вступила с ними в спор и зарокотала от напряжения и гнева.

— Что это было? — задохнулся Лодур, и горное эхо завторило ему растерянно: «было, было, было!».

— Понятия не имею. Вроде бы схлыну… А-а-а!

Несколько новых толчков всё-таки свалили Мериду с ног, и она поскользнулась и заскользила вниз по горному склону под тяжестью доспехов и наплечного мешка с их общими припасами. Лодур, нагруженный вторым таким же, ещё более тяжёлым, для Седобородых, не удержал её.

— Мерида!

Он скинул с плеч груз под ближайшее дерево и рванул было ей на помощь, но и сам вскоре оказался в сугробе из-за очередной волны невыносимой тряски.

— Лодур! — услышав голос Мериды, он хотя бы убедился, что она жива, но ничего не видел: снег залепил ему лицо. Он неуклюже поднялся, наскоро протёр глаза — и тут же онемел от ужаса, потому что Мерида, которая чудом не полетела вниз с горы, уперевшись ногами в здоровенный валун, лезла обратно наверх с криком:

— Лодур, осторожно! Это тролль!

Сердце Лодура ухнуло в пятки от звериного рыка, который вырвался вместе с паром изо рта косматого исполина; гигант раскрошил несколько ступеней лестницы между скалами одним ударом ноги — и уверенно зашагал прямо на него.