Когда мы вошли в нижний город, то не столкнулись с сопротивлением. Глава восстания, назвавшийся Гвинном Ши’урсгарладом, отвечал, что он ответственен за произошедшее и что народ поддержал его. Пламя, которое сожгло Служителей, было зажжено им.

Доклад сира Тристана Ривалена, командира королевской стражи

Проснулась Рона где-то в темноте, лежа на жесткой лавке. Позвоночник ныл по всей дуге; кости хребта… в голове ворочались смутные воспоминания о костях. Темнота смотрела на нее в ответ. Это напомнило пробуждение на столе Йоргена, и Рона чуть не подскочила, ужаснувшаяся от мысли, что могла оказаться в Гнезде. Но нет, это место не напоминало довольно просторные подвалы под обиталищем Служителей, полные странных книг и склянок лекаря: Рона рассмотрела низкий потолок, белесое пятно печи с кривоватой заслонкой, небольшое окошко, изогнутую прялку, которая поначалу даже показалась ей страшной согбенной старухой.

Голова болела, надрывалась, как будто череп ее переполнил кипяток и все норовил выплеснуться, как из котла. Куда сильнее ныло под ребрами, словно в нее впечатался железный кулак рыцарской перчатки. Рона скривилась, пытаясь ощупать свой бок и наложенные Йоргеном повязки. Не открылась ли рана? Похоже, она не узнает, пока их не размотает, но вроде бы мокрыми тряпки не были. Запоздало она поняла, что с нее сняли и кольчугу, и тяжелую кожаную куртку. Она была не одна.

— Блодвин? Кер? — сиплым сорванным голосом позвала Рона и затихла снова.

Кого она еще могла бы кликнуть? Отца, дядю Тристана? Они бы наверняка не стали просто сидеть в углу и наблюдать за ней. Внимательный взгляд словно ощупывал Рону, и это ощущение ей вовсе не нравилось. Рона проверила нож на поясе. Меча под рукой не оказалось, но вот охотничий клинок, привезенный с севера, мог хорошо ей послужить…

— Уж не думаешь ли ты, что я стану тебя убивать после того, как спас? — раздался протяжный насмешливый голос.

Успокоившись, Рона села на лавке. В голове плескалась боль. Сразу же отметила, что ее меч стоит рядом, с осторожностью, даже с заботой прислоненный. При желании она могла бы выхватить клинок и кинуться, всадить его в сердце собеседника… Но это она его призвала. Сидевший в углу весьма изящно взмахнул рукой, и на низком обеденном столе вспыхнули свечи. Проморгавшись от полыхания света, Рона сумела рассмотреть знакомого чародея — Корака, который даже в осажденном и полном чудовищ нижнем городе выглядел хозяином.

Оглядевшись, Рона вновь остановилась взглядом на прялке, на тряпичной кукле в корзине подле нее. Вряд ли у Корака была семья… и вряд ли человек его талантов жил в такой проклятущей дыре. Да и вообще жилище казалось в спешке покинутым, уже изрядно занесенным пылью. Никаких запахов еды. Никакого тепла.

— Это хорошее место, чтобы затеряться, — подсказал Корак. — Я должен извиниться перед тобой, — вновь он взмахнул рукой, приложил ее к сердцу. — Я не подумал, что переход может так на тебя повлиять… поверь, я бы хотел избавить тебя от боли, но я неважный лекарь. А поскольку тебе больно из-за меня, я решил остаться рядом и позаботиться. Хочешь воды?

Рона с сомнением кивнула. Корак откуда-то подсунул ей простую деревянную кружку, на дне которой плескалась вода — обычная вода без вкуса и запаха. Хотя опасения не оставляли ее, Рона отхлебнула немного. С наслаждением поняла, что все это время мучилась от жажды и наконец-то промочила сухое горло. Но голова болела, и даже глотать было тяжело.

Там, откуда они перенеслись, было много беснующегося огня, и она кинула в него черное перо, подарок Корака… Уже собираясь в нижний город, Рона догадывалась, что им понадобится помощь. Когда действие отваров Йоргена ослабевало, ее бок пронзала боль при каждом движении. Раненая, она была неважным бойцом. И еще худшим — защитником для Блодвин. Скеррис же не мог оберегать их обеих сразу, хотя и пытался. Она ненавидела себя за то, что приходится полагаться на какого-то наемного чародея, но выбора у Роны не было, а его подарок весьма пригодился, когда мир вокруг превратился в обжигающую мешанину пламени и тьмы.

— Так мы просто очутились здесь? По твоему желанию? — спросила Рона.

— Я умею… скажем так, ходить в тенях, — сказал Корак, обворожительно улыбнувшись. Знакомая с Кером, Рона прекрасно знала эти ухмылки, полные гордости за себя; только Скеррис был лучшим клинком Афала, а Корак — самым странным чародеем, которого она встречала.

Если бы Рона не видела, как Блодвин закутывается в ночные тени с помощью Сола, все это звучало бы как сущая бессмыслица. Но она посмотрела в самый темный угол дома и поежилась. В этот раз мрак показался ей куда глубже. На ум приходили странные размышления, что вся темнота по сути своей одинакова — и бесконечна, как переплетения тайных ходов во дворце. Что же тут удивительного, если кто-то научится разбираться в этой паутине дорог?

— Так ты пробрался в Гнездо и подменил кровь? И жребий?

— Верно, — с гордостью улыбнувшись, сказал Корак. — И так я принес вас сюда.

— Вас?

Она сразу подумала о любимой или о брате, но Корак с небрежностью короля указал на другую лавку, около стола. Сначала Рона не поняла; она думала, что там темнеют оставленные хозяевами вещи, старая груда тряпок, которую они тоже кинули, спасаясь. Но, присмотревшись, в дрожании свечей вдруг увидела, что это закутанная в черные одеяния Воронья Матерь. Рона замерла, как человек, очутившийся напротив ядовитой змеи. Но Матерь… не двигалась.

— Она… мертва? Как часто ты собираешь трупы? — проворчала Рона.

— Ее тело мертво. А вот ее разум и память, вполне вероятно, сейчас принадлежат тому, что они называют Советом Матерей, — вздохнул Корак с какой-то неясной печалью. — Ты этого не видишь, но всех Вороньих Матерей связывают такие призрачные нити, объединяют в общий рассудок. И когда я вас схватил, вы боролись, она еще была жива. Но путешествие в тенях ее добило… Жаль, я надеялся ее кое о чем расспросить.

У Роны тоже было множество вопросов. Она встала, пошатнулась. Казалось, что вот-вот обретет равновесие вновь, но тут внутри что-то перевернулось, Рона надрывно закашлялась. Ей была знакома тошнота, когда все внутри перекручивается, но на этот раз она забрызгала пол кровью. От ужаса Рона застонала и схватилась за голову.

— Я говорил, — напомнил Корак, как будто ничего не случилось страшного. Он оказался рядом — когда он встал?.. — и вновь втиснул ей в руки наполненную кружку. — Ты не была готова. Она — тоже. Знаешь, это даже неплохо. Гораздо хуже, когда наоборот: когда переносишь мертвую, а она вдруг оживает и норовит перегрызть тебе горло.

— Веселая у тебя, должно быть, жизнь.

Она залила в себя еще воды, надеясь, что перестанет блевать кровью. Горло как будто разрезали изнутри. Скрипнув зубами от боли, Рона все же подошла и стянула маску с мертвой жрицы. Блодвин рассказывала ей о лицах, искаженных хворью, поэтому Рона не испугалась, увидев потрескавшуюся, посеревшую кожу. На тонкой шее пробивались черные перья, будто поблескивающее ожерелье. Прислушиваясь, Рона наклонилась к Вороньей Матери — но чародей был прав, она не дышала. Мертвое, бесполезное тело. С некоторым отвращением Рона вспомнила девушку, которую видела в Гнезде на алтаре. Разве все это стоило силы?

Блодвин ради силы собиралась принести жертву. Да, она выдумала отдать Исельт, после смерти которой жизнь в Эйриу станет только спокойнее, но сам обряд… Может, рождение и было отвратительно, но убийство пугало Рону еще больше.

— Тебе не следует покидать дворец, — посоветовал Корак. — Уж не знаю, что именно Служители хотят с тобою сделать, но явно не провести светскую беседу в Гнезде.

— Нам нужно показать ее всем, — сказала Рона, как бы не слыша его предостережения. — Друиды в таверне, мне говорили, они… они сопротивляются. Если люди увидят, что такое Служители, найдется больше народу…

Да, мертвая Воронья Матерь не могла ответить на вопросы. Но она могла показать правду, открыть другим, что под масками скрываются следы хвори, за которую обычных горожан без всякого милосердия отправляли на костер. Может, семьи Великой крови и засомневаются, не сразу поверят, но нижний город вспыхнет. Сколькие здесь потеряли родных и друзей из-за проклятия, думая, что это великое испытание?.. Они спалят Гнездо дотла.

Этого ли она хотела? Мести за свои страдания, за смерти, увиденные на Турнире? За вечный обман, за то, как они лгали о перерождении, в то время как их голодная Богиня просто собирала жатву, которая позволяла продлить ее жалкое существование… Но кровь, залившая город, разве искупит все зло, которое Служители натворили?

— Люди имеют право знать истину, — решила наконец Рона. — А дальше они сами разберутся, что с ней делать. Ты мне поможешь?

Ей нечего было обещать Кораку, у нее не было ни денег, ни власти. Место при дворе его едва ли заинтересовало бы. И все же Скеррис говорил, что он нанимался не ради золота и не ради славы, а ради… быть может, развлечения? Рона не знала, откуда странный чародей явился, но он явно был не из эйрийцев и не боялся ни хвори, ни гнева Служителей. Смелость эту легко было спутать с безумием.

— Что ж, это будет занятно, — согласился Корак. — Почти рассвело. Днем будет идти безопаснее, больным не нравится солнечный свет. Отдохни, а я тебя разбужу.

Рона сомневалась, что сможет уснуть, думая о жертвах, о Вороньих Матерях, теряющих все — самих себя — в попытках обрести могущество, о Блодвин и Скеррисе, оставшихся на холодных ночных улицах в одиночестве, но она провалилась в сон без видений, как только головой коснулась лавки.

***

Когда она вновь открыла глаза, откликнувшись на прикосновение Корака к плечу, в узкое окошко уже бил солнечный свет. Встала Рона, прислушиваясь к себе, но больше кровью ее не рвало. Чародей подал ей меч, подхватил собственные пустые ножны. Клинка в них не было, но и Корак не походил на совсем уж свихнувшегося, поэтому Рона решила, что просто не может рассмотреть его зачарованный меч своим человечьим зрением. Так же, как не способна увидеть загадочные нити, связавшие Воронью Матерь с общим разумом Совета.

Теперь она была уже уверена, что связалась с демоном. Хотя Роне нечем было заслужить его преданность, Корак остался рядом до утра и даже подсказал ей умыться на заднем дворе — в доме нашлась чистая вода. Брызгая себе на лицо, Рона размышляла. Союз с демоном опасен, но Блодвин не боялась своего ручного филина. Корак по сравнению с Солом выглядел вполне обычным, разумным человеком, не лишенным странностей — но кто рождался без них?.. К тому же Рона мало что знала о чародеях, кроме того, что ее любимая была чародейкой. Но она помнила сказки о том, как демоны обманывали и пожирали души неосторожных и наивных людей, поэтому решила не соглашаться ни на что, напоминающее договор.

— Я знаю, где таверна, — сказал Корак, когда Рона, сама чуть не запутавшись, попыталась объяснить.

В доме она оглянулась, прикидывая, что можно приспособить под носилки, даже хотела разрубить лавку, на которой провела ночь, но Корак не побрезговал взять тело Вороньей Матери на руки, как спящую прекрасную деву. Вопреки опасениям, тело не разлагалось, оно оставалось таким же легким. Как будто девушка, когда-то бывшая, как и Рона, обычной леди, давно погибла, а ее сухое тело, полую оболочку, заняло что-то зловещее. Рона старалась не смотреть в черные, как обломки ночной темноты, глаза. На жидкие темные волосы, в которых шуршали длинные перья.

День был солнечный, яркий, непривычно теплый после ночи, в которой грел только чародейский огонь. Задний двор утопал в тени, но стоило Роне выйти наружу, как она поморщилась от полыхания солнца. Вспомнилось, как она вылезла из подземелий Гнезда, такая же растерянная. Оглядевшись, среди приземистых, бедняцких домов Рона увидела переплетения мощных бурых ветвей — друидскую стену. Корак нашел убежище у самой границы нижнего города; впрочем, если он умел ходить в тенях, колючая стена наверняка не была для него серьезной преградой.

Прислушавшись, Рона уловила странные звуки — стук, металл и дерево, как будто стену с той стороны атаковал отряд упрямых дровосеков. Слышались окрики.

— Стража, они с самого утра пытаются пробиться внутрь, — пояснил Корак, ничуть не обеспокоенный. — Они еще долго будут бить. Сила земли иссякает, — он пнул землю под ногами сапогом, как будто наподдал по мертвой туше, — но друидские растения — не обычный лес.

— Все равно — идем отсюда поскорее, — предложила Рона, в волнении прислушавшись к стуку.

Хотя Тристан был отцу побратимом, Гвинн ему ничего не рассказал о готовящемся заговоре… Конечно, их дружбу не получалось назвать легкой, но все равно Роне казалось, что Гвинн доверял Тристану. Однако кое-что решил утаить — боялся, что честный Тристан остановит их, не даст расправиться со Служителями? Ведь тогда чем они лучше жрецов Вороньей Богини, если сжигают и мучают врагов… По закону Тристану следовало бы арестовать и посадить в клетку по соседству с Исельт и Гвинна, и друидов, но Рона надеялась, что до этого не дойдет.

Корак, уже освоившийся в нижнем городе, вел ее незнакомыми путями. Несколько раз они встречались с людьми, которые занимались своими обычными делами: стирали, откуда-то издалека слышались удары по металлу — что-то ковали, мужик соломой устилал крышу. Удивительно, как они продолжали жить, копошиться, когда рядом бродили кровожадные чудовища и обезумевшие жрецы. На Корака, казалось, даже не глядели, и Рона подумала, что чародея видят только те, кому он позволит — так же, как Сол прятался в тени Блодвин. Прошмыгнув в очередной узкий проулок, Рона вышла на знакомую разрушенную площадь с вывороченным колодцем…

И остановилась. В ужасе смотрела… не на остатки костров; нет, на пламя, бьющееся у подножия острых кольев, в которые превратили столбы для осужденных на сожжение. На тела, нанизанные на них. С отодранными головами, с зияющими ранами между ребер. Кровь стекала вниз, как будто подпитывая огонь. Ветер трепал черные одежды Служителей. Неузнаваемое мясо. Ошметки тел.

Скеррис. Это сделал Скеррис, Рона была уверена.

Блодвин не смогла его остановить, ослепшего от горя?

Или Блодвин приказала ему это сделать?

— Все ужасные вещи, которые мы совершаем ради любви… — протянул Корак. Рона поежилась; это напомнило ей бредни Сола, но Корак вовсе не звучал безумно, нет, в его тихом голосе было… понимание? — Идем, здесь недалеко, — позвал он.

И она пошла, стараясь не оглядываться на разорванных Служителей.

Ворота на постоялый двор, обычно приветливо распахнутые для путников, которые искали кров, теперь были заперты и ощетинились деревянными копьями. Конечно, такая преграда не остановила бы ни Служителей, ни хворых, но все равно Роне стало неуютно от стольких острых наконечников, направленных на нее. Под взглядом Корака Рона все же шагнула вперед и постучала.

— Открывайте! Мы пришли к Гвинну!

По ту сторону завозились — как Рона и думала, там сидел какой-то привратник, рассмотревший их сквозь щель. Время тянулось медленно, солнце пекло голову. Люди по ту сторону сомневались, спорили негромко, стараясь не привлечь внимания, но Рона улавливала их голоса.

— Какой-то парень рыжий… — услышала она. — Говорит, надо увидеть чародея…

— А он-то сам кто будет?

— Серебряный рыцарь! — рявкнула Рона, снова ударив по створке. Она теряла терпение. — Просто приведите Гвинна, он меня узнает!

— Ха, Серебряный! Есть у нас ужо такой! — недовольно закудахтал какой-то старик по ту сторону.

— Да нет, тот, одноглазый, не Серебряный! — поспорил с ним голос помоложе.

— А какой ж?

— Не знаю… седой, наверное! А вот тот рыцарь — он принцессе служит, я слышал! И рыжий, как лорд Гвинн! — доказывал оживившийся мальчишка. — Я за ним сбегаю, сир! — крикнул он Роне, и она услышала шлепанье ног по грязи. Ну наконец-то.

Корак молчал, рассматривая ворота. Он как будто заранее знал, что их пропустят, иначе и быть не могло. Или думал о том, что запертые врата для него не преграда?.. Рона уже начинала завидовать чародею, который мог очутиться где пожелает. С опаской она оглядела его, наряженного в черные кожаные штаны, такую же черную рубаху, пугающе обычного. Вдруг колдовство друидов не позволит ему пройти — как она тогда будет объяснять, что привела демона в их убежище?

Она услышала — знакомый стук трости.

— Рон? — раздался срывающий от радости и облегчения голос. Она невольно расплылась в улыбке. — Живой… И чем докажешь, что это ты?

— Он самый! — крикнула она. — Клянусь именем матери, Рианнон, и ее белым конем! Я здесь с чародеем, он меня выручил. Хотя от лекаря не откажусь…

Доказательства были сомнительные — тем более что Вороньи Матери могли завладеть чужим разумом. Но, к счастью, Гвинну слишком не терпелось распахнуть ворота и заключить ее в торопливые объятия. По тому, как отец ее прижал, Рона догадалась: он знал о случившемся ночью, он уже не чаял увидеть ее живой. От него пахло ярким пламенем, что пожирало Служителей, но Рона уловила и что-то другое — дом, настоящий дом!

— Я благодарен тебе, чародей, можешь просить что угодно в награду.

Рона не успела его остановить, предостеречь от опасных сделок, а от данного слова Гвинн не отказался бы, не теперь, когда на него смотрели и Рона, и столпившиеся люди, больше походившие на беженцев, удиравших от войны. Корак тоже оценил скрестившиеся на нем взгляды; осклабился в улыбке, вдруг подмигнул:

— А знаешь, решим как в сказках ваших: твое дитя, Аэрон.

— Я же… — Рона растерялась, стала запинаться. — Я верен принцессе, и…

— Я знаю, — с удовольствием кивнул Корак и рассмеялся, что у Роны мурашки по спине пошли. Она как-то поняла — он все, совершенно все о них знает; уши покраснели.

Сказал он это, чтобы ее припугнуть, поняв, как она боится, что он окажется хитрым демоном? Хотел соблюсти ритуал, не отказываться же от награды, но нарочно потребовал невозможное?.. Рона не могла прочесть ничего по темному взгляду Корака.

«Принцесса!» — прокатилось по толпе собравшихся горожан. Обернувшись, Рона увидела ее на пороге таверны, выбежавшую на крыльцо; Блодвин в простом сером платье, с растрепанной косой, бледным лицом, которое сейчас показалось ей красивее всего на свете, и глазами, красными от недосыпа или горьких слез. Блодвин не слышала их странного разговора, она и столпившегося народа не замечала, как бы вслепую расталкивая их, пробираясь к Роне.

Блодвин хотела что-то сказать, но кинулась на Рону, обняла за шею, прижалась ближе. Улыбнувшись, Рона смотрела на ее просиявшее лицо, встречала синий-синий взгляд — как она, оказывается, соскучилась по ним за эту ночь! Совсем Рона не ожидала, что Блодвин ее поцелует — взапой, долгим, приятным поцелуем. Как будто пыталась одним им сказать, как волновалась о ней и как ждала ее возвращения.

— Что, вы уже решили брать Гнездо, чтобы меня вызволить? — ухмыльнулась Рона.

Она шутила, но взгляд Блодвин подсказывал, что Рона была не так уж далека от правды. Они стояли, обнявшись, Рона коснулась ее белой щеки, и Блодвин приникла к ладони, ластясь, попросту позабыв обо всем, даже о словах. Об остальных Рона вспомнила, только услышав, как Гвинн, ворча, пытается разогнать народ: «И не на что тут глазеть!..»

Стоило отстраниться от Блодвин, как Рона угодила в объятия Скерриса. Он немного припоздал к воссоединению, поэтому накинулся на нее совсем уж жадно.

— Рана в боку! — пискнула Рона, ткнувшись ему в плечо. Скеррис был одного с ней роста почти что, но почему-то сейчас она почувствовала себя окруженной такой заботой, какую ни одна Воронья Матерь не сломит. Урча, Кер в каком-то счастливом забытьи ерошил ее волосы.

Когда все успокоились, Рона наконец-то повернулась к вышедшим навстречу друидам. К ее удивлению, это были сильные, рослые мужчины, которых легко было принять за воинов. С ними была и девушка с волнистыми каштановыми волосами и хитрым прищуром — должно быть, та самая Линетта, о которой рассказывал Гвинн. Все собравшиеся носили друидские амулеты, похожие на те, что Блодвин прикупила на рынке. Камни, листья, нанизанные бусины. Покосившись на Блодвин, Рона отметила, что оберег на месте.

— Знаменитый Серебряный рыцарь! — улыбнулся рослый парень с копной пшеничных волос. — Меня зовут Аррик. Прежде я был частью Первого Круга друидов, но потом понял, что они трусы. Это Манфред, Нуакан и Линетта, мои друзья.

— Аэрон Ши’урсгарлад, — представилась Рона, чуть склонив голову. Аррик не был лордом, раз не назвал свой род, но все же она понимала, что друид здесь главный, к нему прислушиваются люди, а потому стоит проявить немного уважения. — А этот чародей — Корак, — указала она на своего спутника, оставшегося у ворот, — он… спас мне жизнь.

Аррик несколько раз рассеянно моргнул, как будто только что узрел Корака, стоявшего рядом с телом Вороньей Матери, которую он положил на один из ветхих ящиков. Вокруг сгрудились люди, шептались, гудели, обсуждали. Странный испуг объял их, даже к мертвой Матери они боялись приблизиться, и Рона их понимала: вовсе не хотелось прикасаться к воплощению ужаса, знакомого каждому с детства. Подойдя, один из друидов, юноша с татуировками на лице, отпрянул и затряс рукой, подзывая Аррика скорее.

— Вы… победили одну из жриц, — восхищенным шепотом вырвалось у Линетты. Лицо девушки озарила какая-то хищная, торжествующая улыбка — радость мести, не иначе. — Я… я знала, что про вас правду рассказывают!

Рона вздохнула. Она даже представить не могла, что за слухи о ней ходили, но Корак одарил ее улыбочкой. С интересом взглянул на Линетту, как будто прикидывал, можно ли воспользоваться ее восхищением в своих целях.

— Корак мне помог! — воскликнула Рона. — Без его колдовства ничего не удалось бы. Но… Вороньи Матери — такие же люди, как и мы, их можно убить!

Теперь она поняла, что ее слушают уже многие люди, собравшиеся у «Мудрого лосося». Они выходили из таверны, из конюшен, где многие нашли приют, выбегали из окрестных домов, увидев собрание. Многие пришли с детьми — странно, но в такое время родных не хотелось далеко отпускать. Под их любопытными, горящими взглядами Рона едва не растерялась, ей никогда не приходилось убеждать других в чем-то… Блодвин коснулась ее руки, как бы подбадривая. Она должна была быть героем. Серебряным рыцарем.

Рона подошла, сдернула маску с головы Вороньей Матери. Кто-то ахнул, кто-то завыл, другие тихо молились. На тощую женщину, твердившую имя Мор’реин, Рона взглянула особенно яростно, и она запнулась на полуслове. Постепенно восклицания и молитвы умолкли, и Рона поняла: они ждут от нее каких-то объяснений, той самой правды, которую она желала показать… Вот только не думала, что будет так непросто. Настолько же страшно было ошибиться Блодвин, когда она выступала перед рыцарями?

Зная, что они все умрут.

— Служители заражены хворью, вы и сами видите, — сказала Рона. Она оглянулась, нашла поддержку во взгляде Гвинна. — Они нарочно пьют кровь больных, чтобы обрести силу… Вы сталкивались с зараженными, они ловчее и сильнее нас, но они безумны. А Служители умны, они научились управлять нами. В их жилах Великая кровь, которая останавливает болезнь, но дает им мощь. Я сражался с ними, они обладают силой двух мужей — каждый. Они всего лишь трусы, использующие чужое горе.

— Но разве Богиня… разве Великая Мать не остановила бы их? — дрожащим голосом спросила какая-то девушка. Ее большие карие глаза смотрели на Рону, полные слез.

И тогда Рона поняла. Они все еще верили в Мор’реин, им хотелось принадлежать суровой Вороньей Богине, чтобы она защитила их и накрыла крыльями, спасая от всех бед. Они считали, что Служители обезумели от власти или обнаглели от всех подаяний. Верили, что справедливая Мор’реин посмотрит на это и заставит их одуматься.

Они были слабы. Девушка, которая никогда не отважилась бы взять оружие и защищать свой дом. Женщины, вроде тех, кто приглашал в свой дом Рону, чтобы она вырезала перья их детям — они боялись сами это сделать. Да и мужчины были не лучше. Ни один из них не был рыцарем. Они могли; и предки Тристана, и Моргольт — тому доказательства, но они просто боялись, не хотели сражаться.

А значит, она должна была драться вместо них. За них всех.

Рона улыбнулась, как бы пытаясь их подбодрить:

— Нам незачем полагаться на Мор’реин. Разве за столько лет она ответила на наши молитвы? Она забирает наших родных, вот и все. Служители используют их, чтобы запугать нас и чтобы возвыситься самим. Они говорят, что слышат голос Богини, но я в это уже не верю. Мы должны сами решить, что мы будем делать дальше, а не уповать на богов.

Может, если бы кто-то из них видел доброту и защиту Вороньей Богини своими глазами, они и поспорили бы с Роной. Но небо было тихо, легкий ветер шуршал в перьях мертвой жрицы. Никто не вымолвил ни слова, когда Рона повернулась и пошла к крыльцу, оставив Воронью Матерь толпе.

***

Узкая и пыльная комната наверху явно принадлежала Гвинну и Скеррису. Рона заметила знакомый плащ, небрежно накинутый на старый стул, ворох бумаг на столе. Сев на застеленную кровать, она позволила Блодвин осмотреть рану в боку. Друиды поделились травами, поэтому некоторое время Блодвин смешивала их со свиным жиром, позаимствованным на кухне. Мерный перестук о стенки ступки даже успокаивал. Пока Блодвин усердно работала, Рона успела рассказать ей, Гвинну и Скеррису, как она спаслась с помощью Корака. Кер хмыкнул, задумчиво пообещал поговорить с чародеем о его замыслах и пошел вниз.

Блодвин занималась лекарством, нашептывая заговоры, а Гвинн коснулся раны. Пальцы у него были теплые, как нагретый металл, но не обжигающие. Рона впервые за несколько дней ощутила, как грызущая ее боль отступает, но рана не стерлась, как по волшебству. Гвинна чуть повело, он едва не свалился на Рону, но Блодвин поддержала его за плечо. Бледное лицо отца встревожило Рону, однако он упрямо делал вид, что все в порядке.

— Силы чародеев не бесконечны, вам следует отдохнуть, — посочувствовала Блодвин. — Рона, повернись ко мне, я закончила с мазью.

Гвинн оставил их, не желая смущать. Хотя лицо Блодвин оставалось сосредоточенным, она касалась раны с большой осторожностью и нежностью, стараясь не причинить боль. Рона знала: даже если будет больно, она ни за что этого не покажет… Но невесомые, как крылья мотыльков, прикосновения Блодвин и вправду принесли облегчение. Когда Блодвин закончила с перевязкой, обмотав ее свежими тряпками, Рона поймала ее руку, поцеловала тыльную сторону ладони и недолго сидела так, прижимаясь к ней. Блодвин что-то шептала, перебирая ее волосы, но Рона толком не слышала слова, просто наслаждалась близостью к ней.

Их ждали внизу. Спустившись, Рона увидела полутемное помещение, в котором несколько столов сдвинули вместе. Там их поджидали Гвинн, Скеррис, Аррик и его друиды, Линетта, Корак. На подоконнике сидел Сол, перебирал перышки, но друиды, видимо, ничего не знали о демоне — а вот Корака необычная птица явно заинтересовала. На столе лежало несколько бумаг, на которых Рона узнала неаккуратно начерченный план города. Друидская стена была проведена жирной полосой. В некоторых концах нижнего города темнели опасные кляксы — видимо, там видели больных хворью.

— Я им все рассказал, — сказал Гвинн, поглядев на Рону. — Прости, родная, но нам нужно быть честными друг с другом.

Рона прикусила губу, но кивнула. Осторожные взгляды друидов как будто оценивали ее, пытались понять, как девчонка смогла так долго притворяться рыцарем… Но она почему-то была уверена, что они станут молчать, не походили эти люди на болтунов. И все же Аэрон был ее маской, ее способом стать неуязвимой.

— Я договорюсь со стражей, — сразу сказала Блодвин. — Если вы пропустите их в нижний город, мы сумеем справиться с хворыми. Сир Ривален на нашей стороне, и многие из стражников были в Гнезде, когда мы искали отца госпожи Линетты, — тут она кивнула девушке, кажется, весьма смущенной таким вниманием принцессы. — Это лучше, чем полагаться на наемников, которые требуют от вас деньги.

— Но это значит, что вы выступите против Служителей, — отметил Аррик. По тому, как чуть дрогнули в улыбке его тонкие губы, Рона догадалась, что друиду предложение весьма нравится. — Я не желаю стать причиной ссоры…

— Но вы уже стали, — отрезала Блодвин. — Я поссорилась со Служителями еще прежде вас, и я не отступлю.

Удивительно, как поменялась Блодвин. Совсем недавно она была мягкой и нежной, когда хотела позаботиться о Роне и ее ранах, а теперь ее голос был стальным, уверенным. Она убеждала, что рыцари и стражники куда лучше справятся, чем «охотники», которые пропивают полученные от друидов деньги. Долго их уговаривать не пришлось.

Аррик и его приятель, татуированный Манфред, рассказали, что уже давно поняли: рощу погубила Воронья Богиня. Друидам приходилось сталкиваться с хворью, потому что место в их кругах находили и простолюдины, поэтому им известна была гниль Мор’реин. Первый друид Ангус наверняка тоже догадывался об этом — но боялся признать. Аррик и его друзья решились выступить против Служителей, когда поняли, что рощу уже не спасти.

— Эта роща когда-то принадлежала Ушедшим, — сказала Блодвин, с грустью улыбнувшись. — Я видела это… Мор’реин отбирает любую силу, до которой сумеет дотянуться. Я сама чуяла магию в роще, но мне никогда не пришло бы в голову погубить столь прекрасное место.

Хотя Блодвин заявляла о своей неприязни к Служителям столь открыто, что в любое другое время уже оказалась бы на костре, Линетта еще сомневалась:

— Служители все еще не против вас, принцесса, — сказала она, — иначе не позволили бы вам добраться сюда.

Рона переглянулась со Скеррисом и хмыкнула: девчонка все смелела, почувствовав, что они на одной стороне. Что они нужны друг другу. К счастью, если Блодвин и захотелось проткнуть Линетту парой костей, она оставила свои желания при себе, лишь согласно кивнула:

— Они понимают, что без меня трон останется пуст. Леди Исельт осуждена главным брегоном; даже если они захотят ее оправдать, на это понадобится время, еще одно заседание суда. Другие родственники слишком дальние, седьмая вода… Возможно, они могли бы обратиться к Нейдрвенам.

— Но они догадываются, что Камрин вела свою игру, и не доверяют змеиному роду, — подсказал Скеррис.

— Служителям нужна была Рона, — вздохнула Блодвин, покосившись на нее. — Матерь обещала отпустить нас, если мы отдадим Серебряного рыцаря.

— Довершить ритуал, — раздался сиплый голос Корака; сидевшая рядом с ним Линетта вздрогнула, как будто успела о нем позабыть. — Круг не дочерчен. Они хотят, чтобы Рона принесла последнюю жертву, и этот мальчишка, из которого магия выплескивается наружу… Он будет прекрасной платой, которая позволит Мор’реин протянуть немного дольше.

Рона вновь почувствовала, что все взгляды вернулись к ней. Были тут и опасливые, которыми награждали ее друиды, и полные надежды, что вдруг вспыхнула в глазах Линетты. Она с затаенным восхищением рассматривала Рону, как будто то, что она девушка, не напугало ее, а поразило еще сильнее.

— Все дело в рыцарях, — сказала Блодвин. Она отвернулась от Роны, стиснула зубы как будто. — Они делают из них Вороньих Матерей, чтобы распоряжаться их волей и влиять на королеву.

Блодвин говорила что-то еще, рассказывала друидам о том, что она узнала о рыцарях прошлого, бывших девушками, но Рона вдруг поняла, что голова у нее кружится. Хотелось вскочить, заорать, хотя бы пройтись по комнате широкими размашистыми шагами, как будто это уймет полыхающий внутри ужас. Блодвин берегла ее, не раскрывая истину, это уж ясно; но Служители… Йорген, который спокойным голосом, с холодным взглядом объяснял ей ритуал посвящения в Вороньи Матери… Он, знавший, что с ней хотят сделать то же самое! Рона снова вспомнила девушку, выворачивающуюся на алтаре. Россыпь глаз на птенцах, рожденных от самой Богини.

Она бы лучше зарезалась. Почему никто из рыцарей прошлого не зарезался?..

— Я думаю, что Идонна жива, — услышала Рона как бы издалека.

Это ненадолго вернуло ее в чувство. Рыцарь королевы Аоибхинн? Воронья Матерь, которая сумела сбежать?.. Остальные также выглядели пораженными, и Блодвин с удовольствием улыбнулась:

— Я читала письма леди Камрин, которые достались лорду Дейну после ее… ужасающей смерти. Она не называла имен, но я думаю, что это Идонна. Она переписывалась с ней. Скеррис недавно рассказал мне, что королева с рыцарем посещали имение Нейдрвенов на юге, там-то она и могла сговориться с Камрин.

— Но, послушайте, если Идонна была Вороньей Матерью… как ей удалось сохранить это все в тайне от Совета Матерей? — искренне удивился Аррик.

— Моя мать искала лекарство, за что и поплатилась. Если в случае с обычным больным лекарство могло излечить гниение, то для Вороньей Матери… оно могло прояснить рассудок и ненадолго вернуть ей собственную волю, — объяснила Блодвин. — Мы можем лишь предполагать. Но то, что моя мать сделала, очень разозлило Служителей. Я думаю, она освободила Идонну.

Хотя Блодвин не догадывалась, насколько полезным может быть лечение сидской кровью, Рона как воочию увидела королеву, взрезавшую тонкую бледную ладонь. Королевская кровь, самая чистая, ведь супругов правительницам подбирали заранее — с самой благородной родословной. Кровь, полная чародейской силы. Рона покосилась на Скерриса, тот, как зачарованный, наблюдал за Блодвин. Думал ли он о ее крови?..

— Камрин помогла бы подстроить смерть Идонны, — убеждала Блодвин. — Она якобы попала в шторм на корабле, когда отправилась на Континент искать подвигов, но именно суда Нейдрвенов и их людей плавают туда. Уроборос, вполне вероятно, спас Идонну.

— Она что-то знала о Служителях, — сказал Скеррис. Он словно пропустил мимо ушей то, что его мать попыталась кого-то спасти, помочь, что Камрин упрямо противостояла Служителям. — Она была… слишком смелой. Наняла Корака, чтобы помогал мне на Турнире… — он даже с уважением кивнул чародею, как бы признав его вклад. — Она обладала какими-то знаниями. Секретами, которые Служители совсем не захотят открыть народу.

О, Идонна наверняка многое могла рассказать о Турнире. Не потому ли Камрин хотела, чтобы таинственный чародей помогал Керу: чтобы обыграть подставных девиц, которые сами пользовались помощью. Она мухлевала, потому что мухлевали другие. Поняла, что это все ложь, игра, во время которой должно было пролиться много крови, чтобы напоить Мор’реин.

— Если бы мы могли найти Идонну… — с надеждой поделился Манфред.

— Думаю, это невозможно… Она где-то прячется — возможно, на юге. А у нас остается все меньше времени до Самайна, — напомнила Блодвин.

Рона подумала, что ее голос еще немного дрожит от чувств — когда она рассказывала о матери, это было особенно заметно. Незаметно, под столом, коснувшись ее руки, Рона сжала тонкие холодные пальцы, словно пытаясь их отогреть.

— Во время Самайна Служители, вполне вероятно, попытаются меня остановить, — сказала Блодвин. — Мне нужны союзники… нужна помощь. Недостаточно окружить себя стражей, мне необходимы рядом те, кто умеет сражаться со Служителями и их божеством. Кто обладает силой, которая древнее богов. Я хочу спасти землю Эйриу от болезни, но мне нужны друиды, что не побоятся вороньих когтей и клювов.

Рона вспомнила, как Блодвин было тяжело просить о помощи, когда она явилась к ним с Кером в палатку — тогда она казалась строгой, приказывающей королевой. Впрочем, это не помешало Роне пойти за ней и решить защищать ее до последнего вздоха, как и пристало рыцарю, но теперь Блодвин отважилась показать страх. Они все могли умереть.

Впервые Рона задумалась о том, что эта связь между Блодвин и Исельт, которая и позволила бы принести в жертву золотую леди, обоюдоострая — выходит, и Блодвин станет прекрасной жертвой? Все зависело от того, у кого в руках окажется меч… Или Исельт решилась бы отдать камням Тристана, с которым ее столько связывало? Рона не хотела бы его гибели…

Друиды и Блодвин легко договорились о союзе. Когда выступаешь против такой огромной, неподвластной обычному человеку силы, как Служители, ты вынужден искать любую поддержку. А вот слово принцессы, будущей королевы, вдруг делало из обнаглевших бунтовщиков борцов за народную свободу, что прибавляло им веса в глазах людей… и обеспечивало безопасность, когда в нижний город войдет стража. Договор Аррик и Блодвин скрепили кровью, капнув на подписанную принцессой бумагу, которая дозволяла друидам оставаться в нижнем городе столько, сколько они пожелают. Когда алые капли сорвались с пальцев Блодвин, Сол встревоженно заухал на подоконнике. Находил ли он этот союз ненадежным, ненужным? Рона вспомнила, что демон безумным взглядом мог заглядывать в будущее…

Как бы стараясь сбежать от этих мыслей, Рона вслед за Гвинном последовала наружу. Блодвин осталась, чтобы обговорить соглашение с друидами: когда речь шла о договоре с самой принцессой, важно было каждое слово. Рона же хотела отвлечься, подышать — снаружи было свежо, не душно, как в таверне. Хоть на кухне и не работали сейчас, все равно казалось, что все пропиталось странным копченым запахом, в котором мешались лук, горелый хлеб и рыба.

На крыльце Гвинн задержался, поглядывая куда-то вдаль. Он выглядел изможденным, впрочем, Рона наверняка была не краше. Она рассматривала отца издалека; пока Рона не успела подойти, к нему подбежали два крепких парня, доложили о том, что забили хворого на подступах к таверне.

— Они не любят света, но все равно выползают, — поделился Гвинн, заметив ее взгляд. — Боюсь, скоро мы окажемся в осаде. Помощь Тристана и впрямь пригодится.

Рона заметила, что и те двое парней, направившихся к конюшне, в которой теперь тоже жили люди, и остальные, кто оглядывался на Гвинна, смотрели на него со смесью уважения и страха. Первое было знакомо: даже в такой злосчастной дыре, как Сучья Щель, почитали лордов Великой крови; второе же… Рона, даже чувствуя притяжение к алому огню, порожденному когда-то самой Бригиттой, видела, как он неудержим. Голод Скерриса тоже был таков, и вот он растерзал десятки людей, он убил Камрин, которая в тенях также воевала против Служителей и могла быть их союзником. Магия сводит с ума, неважно, от каких богов она происходит.

— Почему? — спросила Рона, пробормотала себе под нос. Им нужно было поговорить. — Почему ты здесь? Друиды считают тебя вожаком, я вижу, как они смотрят на тебя. Они прислушиваются к тебе…

— Я устал, — признался Гвинн. Он посмотрел на нее, кажется, с надеждой. Она должна была понять. — Они отняли у нас все. Твою мать, тебя… Это их Богиня убивает десятки, сотни людей. Я всегда знал, что это брехня, что дело не в блядских грехах! Она просто сумасшедшая сука, вот что. И я устал смотреть на это. Я не помог Рианнон, не помог тебе, не помог Дерреку!..

— Ты не виноват, — вздохнула Рона, хотя слова дались ей нелегко — все еще слышался крик друга и треск пламени. — Блодвин сказала, они все равно бы нашли способ меня забрать…

— Забрать! Они все отбирают. Они годами калечили рыцарей вроде тебя, — Гвинн скривился, кажется, даже не в силах выговорить, что именно они с ними делали. Рона знала, видела. Ее трясло, когда она представляла, как пернатая многоглазая тварь ворочается у нее внутри. — Они должны поплатиться, это просто… вопрос справедливости! Я был рыцарем, я приносил клятвы! Мы должны попытаться что-то изменить, даже если погибнем, это будет честная смерть. Да, я был трусом, я не задавал вопросов, я радовался, что меня самого оставили в живых, но сейчас я знаю, что с радостью сжег бы все и сгорел бы сам, если бы это избавило мир от Служителей, — быстрым шепотом выговорил Гвинн, наклонившись к ней.

Рона коснулась его руки — горячей, будто кровь закипала. Уверенность Гвинна напоминала ей себя же, как она хотела бороться со Служителями, сражаться за принцессу. Она не знала настоящих битв, а вот Гвинн понимал, на что нужно пойти, чтобы завоевать победу, он сам зажигал костры.

— Ты должен был сказать мне, — поджала губы Рона, стараясь, чтобы голос ее звучал без упрека, без детской обиды. Она понимала — но не могла принять. — Я тоже рыцарь, а ты все еще оберегаешь меня. Этот заговор готовился давно, а ты ничего не рассказывал мне!

— Я только хотел, чтобы тебе было спокойнее. Хотел уберечь… — Гвинн покачал головой, мимолетно улыбнувшись. — Знаю, знаю, что ты уже не ребенок. Я не хотел тебя вмешивать в это, как и Кера. Вы оба достаточно пострадали от Вороньей Богини и ее безумных поклонников, и я надеялся справиться один. Защитить вас… Все это ради вас.

— Ты же понимаешь, что я все равно бы пришла, — тихо сказала Рона. — Ты пришел ко мне, за столько земель. Ты же не думал, что меня остановят какие-то ветки?

Гвинн тихо рассмеялся — узнал в ней то же упрямство. Они могли бы спорить бесконечно, но Рона всего лишь рада была видеть его живым. Пусть воющая в его крови магия и пугала ее, пробужденная магия давала Гвинну силы бороться, он казался как никогда бодрым и злым, когда говорил о Служителях и их замыслах. Расплата, огонь, в который они окунутся… Он бился совсем рядом, настойчивое, голодное пламя. Гвинн верил, что делает это ради них, ради будущего.

— Значит, мы сразимся вместе, — кивнул Гвинн, коснувшись ее щеки. — Мы все исправим, все эти клятые обороты. Я обещаю, я исправлю. Неважно, какие жертвы придется принести.

***

Вернулись во дворец они уже под вечер, когда Блодвин успела переговорить со стражей. Рона в это время спала, поскольку от усталости едва стояла на ногах, но Кер рассказал, что Тристан, хоть и отнесся к словам принцессы с недоверием и на друидов посматривал сердитым волком, спорить не стал. Рыцари тотчас же отправились на поиски хворых, и Рона правда не завидовала Служителям, которые вдруг окажутся у них на пути.

Во дворце пропажу принцессы заметили не сразу, все-таки Блодвин прослыла затворницей, тихой тенью, которая иногда исчезает в библиотеке на долгие часы. Но перед Самайном, перед близящейся коронацией все были встревожены. Когда Блодвин вернулась в сопровождении сира Тристана, то честно ответила встретившейся ей леди Дивоне, что навещала нижний город, чтобы успокоить волнения. Обычно Блодвин была более неприветлива и закрыта с придворными леди, но она верно рассчитала: спустя несколько часов Дивона растрепала всем, что заслуга Блодвин в том, чтобы унять бунты среди бедняков.

Рона сразу же попала в руки сердито шипящего Йоргена, проклинавшего ее за неосторожность, которая могла повредить ране. Он больше не был нужен Служителям, не должен был так заботиться о ее ранах, будто от этого зависит его жизнь, но Йорген был непреклонен. Не желая спорить, Рона просто позволила осматривать ее и ощупывать бок.

Когда на город спустилась ночь, Рона расслышала знакомый шорох в переходе между покоями. Она сидела за столом, читала свитки Брианны, все же переданные ей стражей. Роне было слегка одиноко: Гвинн и Скеррис остались в нижнем городе, чтобы отбиваться от Служителей в худшем случае, там же пропадал Тристан. Она хотела поискать Невилла, поговорить… о чем угодно, но мальчишка, казалось, нарочно избегал встречи с противником. Или же ему снова было плохо от магии?.. Хотя Блодвин тоже стоило отдохнуть после суетного дня, Рона порадовалась, что та не забыла о ней. Им почти не удавалось остаться наедине в последнее время…

Блодвин была похожа на призрак, бледная, тонкая, в нижнем белом платье и с распущенными волосами. Увидев Рону за столом, она улыбнулась, подошла, чтобы осторожно сесть к ней на колени. Блодвин боялась навредить, но она была до того легкой, что Рона только хмыкнула. Обвив Блодвин руками, она уткнулась носом в ее острое плечо.

— Мне жаль, что я не рассказала тебе о рыцарях… о Вороньих Матерях, — призналась Блодвин. — Ты столько для меня делала, а я могла просто… избавить тебя от этих мыслей. Этого никогда не будет, Рона, я обещаю.

— Ничего страшного, — вздохнула она.

Это казалось чем-то далеким, ненастоящим, но в груди становилось тяжело, когда Рона задумывалась, скольких женщин они искалечили, чтобы следить за королевами. Они были всего лишь орудием Служителей — да, Рона знала это с самого начала, но думала, что их предназначение — умереть, пролить кровь. Все оказалось хуже. Знать, что ты себе больше не принадлежишь — насколько это страшно?

Рона поняла, что зажмурилась, когда Блодвин стала целовать ее прикрытые веки. Она сидела, тяжело дыша, стараясь отделаться от накативших воспоминаний, а Блодвин ласково гладила ее волосы, на лице оставалось ее теплое дыхание, прикосновение мягких губ.

— Даже рыцари могут бояться, — прошептала Блодвин, пытаясь ее подбодрить. — Я убью их всех, но не позволю приблизиться к тебе.

Губы дрогнули в легкой улыбке — ее поймала своими Блодвин. Рона вспомнила растерзанные тела Служителей, огонь, бьющийся под ними; теперь она была уверена, что Блодвин приказала, Блодвин хотела причинить им боль, отплатить. Странно, но это уже не казалось таким ужасным: они защищали друг друга, и это — только это — было правильно. Рона вспомнила схватку с Птенцами минувшей ночью, когда она боролась с отчаянными воинами в черном. Она сражалась за свою принцессу, она билась, потому что верила: Служители должны быть побеждены. Но она никогда не сможет убить Невилла, такого же мальчишку…

— Я никакой не рыцарь, а сплошное разочарование, — проворчала Рона, наткнувшись на эту мысль. Отвернулась — хотелось спрятаться, скрыть взгляд, такой виноватый. — Поединок все ближе, а я до сих пор не могу забыть Эньона, и… Он не должен был умирать, они все не должны были!

— Он мог бы сдаться…

— Нет, не мог бы, — усмехнулась Рона с непривычной жесткостью. Сказала с вызовом: — Ты же видишь, как Кера обходят стороной при дворе. Потому что он сдался, потому что он слабый. Они готовы убивать и умирать ради чести, ради славы, а я думаю — настоящая слава в том, чтобы защищать тех, кого любишь.

Они мало говорили о любви — времени не находилось, они узнавали друг друга, узнавали себя новых. Рона и вспомнить не могла, о чем они говорили в прошлый раз, когда лежали рядом и перебирали истории из детства, но была уверена, что все то было — о любви. О том, когда каждым мгновением хочется поделиться, рассказать, что теперь ей казалось: они вместе сидели в тихой, сумрачной библиотеке, Рона всегда помогала Блодвин снимать с полок большие тяжелые тома и ждала рядом, наблюдая, как медленно плавится свеча…

— Я люблю тебя, — сказала Блодвин, снова коснувшись ее руки. — Не из-за подвигов, не из-за песен, не из-за слухов о славном Серебряном рыцаре, победившем дракона и Воронью Матерь. Я люблю, потому что ты выбрала меня, а я тебя. Ты смелый и добрый человек. Каким мне никогда не стать. И это… восхищает.

Признание теплом растекалось в груди, и Рона не могла вымолвить ничего, только улыбалась, улыбалась, пока они целовались, пока Блодвин снимала с нее рубаху, пока гладила по выступам ключиц. Ни слова, ни прикосновения не могли выразить всю эту любовь. Рона знала, что дальше ее ждет жестокая битва; она еще не думала, что будет делать, но была убеждена, что не станет убивать Невилла, измученного чародейской силой. Но сегодня это все растворилось в ночи: тревоги, сомнения, страхи. Она была любима, она была не одна.

— Как твоя рана? — с беспокойством спросила Блодвин.

— Уже лучше. Думаю, магия Гвинна помогает, просто… не сразу, — честно ответила Рона. — Все хорошо. С тобой я чувствую себя живой.

— Может, это и есть то самое чародейство… — загадочно протянула Блодвин, прежде чем снова поцеловать ее.

По какой-то причине Роне хотелось рассмеяться. Она тихо застонала от предвкушения, когда Блодвин заставила ее подняться и мягко подтолкнула к постели — по-королевски властно, но игриво. Внутри что-то радостно трепетало, как птица, пойманная в силки. Она потянулась к своей принцессе, вдохнула знакомый запах ее кожи: сухие травы, книжная пыль, душистые масла. Блодвин натерлась ими для нее?.. Тонкое нижнее платье обтянуло худощавое тело, подчеркивая маленькую грудь, выступ ребер, к которому так и хотелось приложиться губами, заманчивый треугольник между ног…

— Поможешь раздеться? — попросила Блодвин. — Только не порви.

— Это было всего раз! — смутилась Рона и как сейчас вспомнила треск ткани.

Она села на край кровати, привлекла Блодвин к себе в объятия, провела ладонью по спине, отчего та выгнулась, приласкала лопатки. Полупрозрачная ткань просвечивала в призрачном лунном свете, обнажая ее. Посадив Блодвин себе на колени, Рона ткнулась ей между ключиц. Острые нежные косточки, сладкий изгиб шеи… Рука не задрала подол белой ночной сорочки — нет, осторожно проникла под него, погладила нежные бедра. Мокро и горячо. Блодвин отрывисто, почти задыхаясь, дышала, вжималась в ее руку, жадно стиснув ее между ног. Размеренно гладя ее, Рона позволила кончикам пальцев проскользнуть внутрь. Услышала, как Блодвин шумно вздохнула, заерзала, требуя большего. Несмелый стон, шорох поднятой рубахи — чтобы обхватить ее, обнять горячую спину. Ей нравилось, когда Рона чуть сгибала пальцы, уже вошедшие в нее по костяшки. Пульсирующий огненный жар у нее внутри притягивал, Рона целовала ее шею, оставляя жадные укусы, и прервалась только тогда, когда Блодвин стянула надоевшую ей нижнюю рубаху… Всхлипнув, Блодвин сама подалась навстречу ее пальцам, все быстрее и быстрее, взмолилась. Мокрый звук завораживал. Блодвин выгнулась в ее объятиях, сжалась почти до боли.

— Ох, прости, — прошептала она, бросив стыдливый взгляд на перепачканные в ее влаге штаны Роны. — Почему ты еще не разделась?

Рона пробормотала что-то невразумительное. Она все еще терялась в звуке ее упоенных стонов, ей хотелось остаться в этом мгновении, когда Блодвин повторяла ее имя этим жалобно дрожащим голосом.

Обнаженная Блодвин ласково, но настойчиво потянула ее лечь. Рона разделась быстро. Из того, как она стягивала штаны, вряд ли удалось бы устроить прекрасное представление, как с дразнящим тонким платьем, она не подходила для этого, и Роне стало даже как-то стыдно. Она никогда не просила ничего, но, устроившись между ее ног, Блодвин задумчиво склонила голову и лукаво прищурилась:

— Лежи и не двигайся.

— И что же ты собралась делать, любовь моя? — спросила Рона, улыбнувшись. Повязка, туго стягивающая ребра, не позволяла ей соблазнительно изогнуться, но томный взгляд Блодвин из-под мягких бархатных ресниц обжигал желанием.

— Может быть, пересчитать твои веснушки?

Рона знала: она не про те, что на лице. Веснушки усыпали ее плечи, которые Блодвин нежно расцеловала, и темнели на груди. Блодвин касалась несмело, как будто воинский дух делал Рону чуть менее женщиной — это было, пожалуй, немного обидно. Ей нравились женские тела, нежные и чувственные. Да, Рона сама была шире в плечах и сильнее большинства девушек, но все же… Она довольно застонала, когда Блодвин погладила ее по груди.

Смелея, Блодвин поцелуями спустилась к ее поджарому животу, но лишь провела обжигающую линию, не потревожив повязки. Огонь желания стекал все ниже, как плавящаяся свеча. Возбуждение накатило на нее еще в то мгновение, когда Рона увидела Блодвин, когда поняла, для чего та пришла. Таким сладостным было это чувство: она желала видеть Рону, приходила снова и снова, мечтая ощутить ее прикосновения.

— Тебе вовсе не обязательно делать это, если ты не хочешь, — с непривычной робостью запротестовала Рона, когда ей показалось, что Блодвин медлит.

— Делать это? — хитро улыбнувшись, переспросила Блодвин. — Что же мой рыцарь хочет, чтобы я для нее сделала? Какой награды ты желаешь?

— Поцелуй принцессы? — рискнув, предположила Рона.

Она была уверена, что Блодвин потянется к ее губам, но та величественно кивнула, одобрив ее выбор, и наклонилась к ней. Первые движения мягкого, влажного языка были и впрямь несмелыми, но Блодвин скоро вошла во вкус, терзая ее жадными губами. Рука впилась в бедро, другая вырисовывала колдовские узоры у нее на животе. Рона прикрыла глаза, под веками не было кошмара, только воспоминание о давнишнем сне: лепестки, трепетная нежность, легкие прикосновения. Блодвин была старательна, незнакомо-порывиста; бесстыдная, желающая сделать приятно. Этого оказалось слишком много, Рона едва не подвывала от жаркого чувства. Язык скользил вдоль влагалища до той чувствительной точки, вокруг которой то и дело смыкались губы Блодвин в долгом поцелуе. Ноги слабели, бедра сковало дрожью, и Рона совсем потерялась…

— Тише, тише, — прошептала Блодвин, когда Рона рывком потянула ее к себе. Торопливые, благодарные поцелуи рассыпались по ее шее, Блодвин ахнула, когда Рона сомкнула зубы на ее груди, но это был крик не боли, а удовольствия. — Ты кусливая собака, Рона, — с наигранной укоризной заключила она, подставляясь под зубы снова.

Она была податлива и ласкова, развратно облизывала губы, будто желала попробовать Рону на вкус снова. Раздвинула бедра, с внутренней стороны мягкие и трогательно алеющие от жадных прикосновений. В свете луны и свеч на столе она была такой белой, такой прекрасной. Влажно поблескивала, так и притягивая взгляд. Рона поддалась искушению, собрав горячие капли пальцами, разгладила их по мокрым складочкам, припухшим от прилившего возбуждения. Никому другому принцесса не позволила бы так обращаться с собой, и эта свобода пьянила. Как и то, что Блодвин лежала рядом, позволяя брать ее пальцами, неспешно двигаться в ней, отирая влажные чувствительные стенки ее лона. Приоткрытые мокрые губы, взгляд будто бы помутнел от похоти, Блодвин уже только тихо поскуливала, когда Рона отважилась проникнуть в нее третьим, а потом и четвертым пальцем. Рона не торопилась, медленно растягивая ее, впрочем, чувствуя, что Блодвин вся влажная и готовая принять больше. Поцеловала, толкнулась в ее рот языком, одновременно двигая пальцами. Блодвин дрожала, доверчиво прижимаясь к ней, когда Рона скорее двинула рукой.

— Как будто создана для меня, правда? — мурлыкнула Рона; она не любила болтать всякие неприличные слова, но Блодвин выглядела до того заманчивой и красивой, когда отдавалась ей вся, что так и хотелось рассказать ей об этом. — Смотри, ты так хорошо меня принимаешь. Каждый мой палец — и хочешь только больше. Ненасытная. С утра я снова тебя возьму, чтобы ты никогда не чувствовала себя пустой. Тебе нужно это, правда? Чтобы ты ощущала в себе меня. Нас.

— Рона! — раздалось возмущенным от приятного стыда криком. Блодвин прикусила губу, чтобы не сорваться на мольбы. Грудь тяжело поднималась, она рукой впилась в плечо Роны, вцарапалась в шрам. — Да, да, пожалуйста! — в глазах сверкнули слезы, она лихорадочно шептала, как будто ей мало было того, что Рона заняла ее всю целиком, насколько могла, и что ее ладонь была вся мокрая от горячей хлюпающей влаги.

Шепот перетек в довольный стон, когда Рона большим пальцем огладила то чувствительное местечко, не вынимая остальные. Сжавшись вокруг них, Блодвин отрывисто дышала, и Рона в увлечении кружила большим пальцем, будто играла на музыкальном инструменте, восхищенная этими стонами и вздохами.

Лежа с ней рядом после, Рона обнимала обмякшую Блодвин, пытаясь спрятать ее от всего мира в своих руках. Такая она была теплая, ласковая, хрупкая, что ее вечно хотелось держать и защищать; быть может, эта нежность вспыхивала в Роне сейчас, когда ей хотелось верить в лучшее, но она была уверена, что всегда станет оберегать принцессу, чего бы это ни стоило. Та льнула к ней в ответ, позволила прижиматься к груди, но в этом не было желания, просто потребность быть рядом.

— Я не хотела быть одна. Я все время мучилась своим одиночеством, я ненавидела их всех!.. — прошептала Блодвин. — Иногда я сама боюсь того, как ты мне нужна. Как рыцарь, как жена, как друг.

— Ты не одна, любимая. Я всегда рядом, — пообещала Рона, снова запечатлев поцелуй на ее губах.

Блодвин ничего не сказала, потерлась о нее обнаженным телом, усталая, отлюбленная до того, что не смогла найти силы встать и налить себе в кубок воды. Это с удовольствием исполнила Рона, села рядом, наблюдая, как прозрачная струйка стекает по груди Блодвин. Та все еще тяжело дышала, губы опухли, волосы растрепались, и Роне хотелось бы заполучить такую картину, чтобы любоваться ею.

Покачав головой, Блодвин вдруг улыбнулась:

— Тебе не придется драться в вороньих камнях. Я не хочу, чтобы ты мучилась из-за еще одной отнятой жизни — и ты права, Невилл всего лишь ребенок, он не заслужил.

— Что ты придумала? — растерянно спросила Рона.

— Я убью Исельт, своими руками, — пообещала Блодвин; ее глаза, казалось, сияли от уверенности. — Тогда эта битва будет бессмысленна. Мне нужен рыцарь, чтобы победить Воронью Богиню, и я выбрала тебя.