Хочешь покоиться рядом с моими родными?

Традиционное предложение брака на севере

— Ты совсем не носишь украшений, — заметила Блодвин. — Почему?

При дворе и леди, и лорды красовались дорогими каменьями, показывавшими их богатства и высокое положение. Для свадьбы Скеррис мог бы выбрать любое золото из сокровищницы, накопленное многими поколениями Пендрагонов, но тот даже не взглянул на предложенные ему распахнутые шкатулки, полные драгоценностей. Тянулись нити жемчугов, красным всполохом, напоминающим огонь Гвинна, сиял лал…

— Был у меня один приятель, носил серьгу. Как-то мы повздорили, я ему половину уха и отодрал, — рассказал Кер. — От цацек больше вреда, чем пользы.

— Из-за чего повздорили?

— Я уже и забыл.

Блодвин хмыкнула, наблюдая за тем, как Скеррис в волнении прохаживается по просторным гостевым покоям. Разглаженный алый кафтан лежал на высокой постели, сверкал серебряной вышивкой, а он метался в легкой белой рубахе; казался совсем мальчишкой. Несмотря на то, что встретил ее Кер неприветливо, ему наверняка самому не хотелось оставаться в одиночестве накануне свадьбы. Волнение переливалось в злость, и он уже оглядывался по сторонам, явно прикидывая, по чему может наподдать: по стулу с резной спинкой или по письменному столу, заваленному книгами?

— Не обязательно на свадьбе с кем-нибудь драться, — напомнила Блодвин, — и я бы предпочла, чтобы ты ничего не отрывал гостям.

— На обычной свадьбе — может быть, но не на Турнире.

Напоминание о том, что Рона нынче вечером будет сражаться в вороньих камнях, оказалось неприятным, как вдруг разразившаяся гроза. Блодвин гнала от себя тревоги, она знала, что возложит на алтарь Исельт, но Служители и двор могли потребовать завершения ритуала прежде, чем она успеет что-либо совершить. Такова традиция — должно случиться нечто совсем неведомое, чтобы Турнир прекратился. Сумеет ли она?..

Скеррис покосился на нее, тоже наверняка прочитывая по ее лицу волнение. Ей хотелось спрятаться, потому она и пришла. Скрыться ненадолго от вездесущих придворных леди, от поздравлений, от тысяч слов, что они рассыпали, желая заслужить ее расположение. Поскольку Рона с утра, как надлежит по традиции, была у вороньих камней, Блодвин скрылась в покоях собственного жениха, отослав прочь Бретту. Возможно, это и считалось неприличным, но до свадьбы оставались считанные часы, потому служанка просто исчезла, из-под ресниц с хитринкой взглянув на Блодвин. Впрочем, у Бретты было куда больше шансов оказаться в постели со Скеррисом, чем у нее.

— Теперь ты рассматриваешь меня, точно забавную зверушку, — огрызнулся Кер, когда Блодвин от безысходной скуки стала на него смотреть.

— Всего лишь любопытство, — честно ответила Блодвин. Болезнь Скерриса теперь не пугала, не отталкивала, а вызывала интерес, когда она узнала о том, что это проклятие Морганы, пробуждающееся в крови жителей Эйриу. — Ты нечто иное, чем озверевшие хворые в нижнем городе. И чем Служители, которые используют силу и магию ради своих целей. Ты… вспыхиваешь ненадолго. Это даже завораживает. Безумие, которое разгорелось не до конца, но все еще тлеет.

— Я не твоя забава.

— Я не забавляюсь. Я… восхищена, — призналась Блодвин.

Она не заметила, когда Скеррис оказался подле нее, только встревоженное уханье Сола в ушах предупредило ее, и она встретила его оскал расслабленной улыбкой. Заворчав, Кер сел рядом с ней на кровать, вжался боком. Блодвин вспомнила, как он объяснялся там, в бедной таверне, оправдывался за все странные слова, что выкрикнул Вороньей Матери. Не бред, но правда, которая многое расставила на свои места: и тайны, которые охраняли Рона и Кер, и их взаимопомощь, и поединок, и даже отрубленную руку, слишком изменившуюся от гнили.

Скеррис не просил у нее крови, был слишком гордый. Достаточно горд он был и для того, чтобы умереть во время поединка человеком, а не чудовищем, но Рона его вернула, вытянула. Возможно, это и было жестоко, но теперь Скеррис сидел рядом и собирался стать королем. Блодвин не могла догадываться, стоили ли того все страдания, однако не могла не поражаться причудливому переплетению их судеб. И восхищаться Роной. Ее Роной, которая, несмотря на столь легкий путь к славе, не стала лишать жизни друга, которая отважно разыгрывала это представление перед одуревшей от жажды зрелища толпой, заботясь только о том, как бы помочь Скеррису.

Роне Блодвин рассказала о замысле Скерриса с женитьбой за несколько дней до объявления помолвки. Вздумай Рона возмутиться, Блодвин бы даже отказалась от столь странной идеи — выйти замуж; отбиваться от сватовства при дворе было бы сложно, но постепенно леди и лорды бы свыклись со странностями королевы и смирились. Однако Рона, выслушав ее смущенный рассказ, лишь спокойно кивнула. Она, кажется, тоже пришла к выводу, что это лучшее решение: Скеррис, который никогда не потребует от нее быть женой в полном смысле этого слова. «А если он тебя обидит, я оторву ему вторую руку», — проворчала Рона, многообещающе ухмыльнувшись. Хотя они обе не верили, что до такого дойдет.

— Кер, послушай, — Блодвин поймала его руку — живую — и коснулась ладони. Тонкие, но сильные пальцы — с мозолями от упражнений с клинком; они чем-то напоминали руки Роны, столь знакомые ей. — Нам ведь не обязательно так недоверчиво относиться друг к другу, вечно соперничать… Мы можем попытаться. Ради Роны.

Он вскинул седую бровь, как будто насмехаясь. Но руки не убрал, сидел, чуть повернув голову — так ему было лучше видно. Сегодня Кер надел обычную черную повязку, прикрывшую шрамы, но не расшитую звездами — сказал, та домашняя. В том, как он бережно спрятал ее в шкатулку, было нечто… личное.

— Ты хочешь дружбы, — поразился Скеррис. — Никогда не думал, что ты так унизишься… принцесса.

— Вот еще! Дело ведь не в крови. В том, что я ценю твои умения и твою храбрость, граничащую с безумием; пусть к ним и прилагается отвратный нрав и множество грязных шуток, благодаря твоей поддержке мы все еще живы, — честно ответила Блодвин, хотя все в Соле и впрямь содрогалось от отвращения, от того, что приходится рассыпаться в благодарностях. — Мы сражаемся вместе, мы вынуждены быть союзниками, но можем стать друзьями.

— Ради Роны… — протянул Скеррис, как будто ему нужно было подумать над ее предложением. Он тяжело вздохнул, повернулся к окну. Утреннее солнце скользнуло по его хищному лицу — день выдался светлый, но моросил легкий дождик, и многие при дворе считали это хорошим знаком. Кер хмыкнул, помотав головой: — Признаться честно, я бы прирезал тебя в первую нашу встречу в лесу: опасаюсь чародеев, а в особенности — чародеев, которые способны воскресить то, что давно должно быть мертво.

— А я бы приказала демону убить тебя и обглодать кости, чтобы потом использовать их… Лучший клинок Афала — согласись, получилось бы изящно, — улыбнулась Блодвин.

Кер расхохотался, будто бы даже восхитившись ее выдумкой.

— Хорошо, что у нас есть Рона, — кивнул он и радостно улыбнулся.

***

Согласно традиции, королевские свадьбы проводились в священной афальской роще, которая оставалась свежей и прекрасной весь оборот, однако в этот раз празднество решили перенести во дворец. Не к чему показывать гостям и придворным жалкие остатки рощи, облетевшие деревья, лишний раз напоминать, сколь серьезная угроза нависла над Афалом. Тяжелой, гнилой дух витал в роще, и Блодвин вовсе не хотелось ее навещать и напоминать себе о том, как разрушительно прикосновение Мор’реин ко всему живому.

В главной пиршественной зале раздвинули столы к стенам, освободив место в середине для пляски. На стенах на расшитых полотнах скалились драконы, напоминая о величии древнего рода Пендрагонов — после увиденного в усыпальнице Артура Блодвин знала, что это лишь умело сочиненная сказка, однако гости с восхищением глядели на древних крылатых змеев. Впереди стояли два трона, и их окружали несколько яблонь, которые друиды принести в горшках, наполненных водой, и заставили расцвести в неурочное время, напоив своей силой. Увы, яблони были самые обычные, не из сидской рощи, но, глядя на белоснежные деревья, Блодвин чувствовала, как у нее пощипывает кончики пальцев — так же, как когда она коснулась возведенного Арриком и его людьми заслона. Скеррис хитро взглянул на нее, кивнул на деревья: «Белый цветок!» — сложился его шепот.

Они вдвоем привлекали внимание, даже если бы слуга, пыжась от гордости, не объявил их. Скеррис не изощрялся, он не любил пышных нарядов: обычная рубаха, кожаные штаны по погоде, красный кафтан — в цвет его нового дома, сапоги с блестящими пряжками. Всполох красного только сильнее подчеркивал нахальную зелень его глаза. Несколько любопытных взглядов остановились на его руке, которую этим днем Скеррис не прятал, но прошли мимо — все глядели на Блодвин.

Она смотрела на гостей из-под традиционной темной вуали, наброшенной на лицо. Все было подернуто будто бы легкой дымкой, однако ее зрение, обостренное благодаря демону, подмечало изменения их лиц. Сердце гулко колотилось, и Блодвин злилась на саму себя: Кер точно поймет, что она чуть не падает от страха и волнения, услышит грохот ее сердца, и лишь усилием воли она заставляла себя медленно, с достоинством шагать дальше от распахнутых дверей, ближе к гостям.

Платье невесты должно быть украшено черными вороньими перьями, за которыми посылали в Гнездо — там Служители собирали выпавшие перышки воронов, разносивших их письма. Блодвин не отправляла слуг к обиталищу своих врагов. Она спустилась в склеп и забрала кости бабки, влила в них силу. Клетка побелевших от магии ребер обняла ее стан; подчиняясь ее чародейскому зову, кости чуть изогнулись, становясь для Блодвин идеальным нагрудником, точно как у рыцарей. Вдоль позвоночника, по-змеиному изогнувшись, гребнем ершился хребет. На голове был легкий костяной венец, удерживающий тонкую вуаль. Когда Блодвин двигалась, кости обнимали ее, кости шептали. Это было ей привычно, она уже давно прятала под широкими рукавами костяные иглы, однако теперь они были выставлены напоказ.

Скеррис шагал рядом, такой же напряженный, готовый, случись что, кинуться наперерез. Никто из придворных не решался вымолвить ни слова, но они согнулись в приветственном поклоне. Блодвин радовалось, что лицо ее прикрыто, что легкая ткань прячет волнение. Она должна была казаться сильной, уверенной… И она была — ощущая руку Скерриса, поддерживающую ее под локоть, вспоминая восхищенную улыбку Роны, когда Блодвин впервые показалась ей в костяных украшениях. Она выбрала самое простое, черное платье, вроде тех, что носила ежедневно. Ей не было нужды притворяться. Ее кости, ее род был с ней.

Шепот зарождался, как гроза. Становился все громче и громче. Первой к Блодвин подошла леди Лавена, почтительно поклонившись — считалось, важно, чтобы жениха и невесту первой поздравила именно женщина, что сулило счастье и любовь, и двор выбрал именно Лавену для столь почетной роли. Она умела не задавать глупые вопросы, когда было не нужно. И это ее стараниями был устроен торжественный пир, они с Дивоной много хлопотали об украшениях, даже сумели договориться с друидами о свежих цветущих яблонях, пусть это и была королевская прихоть.

— Вы больше не молитесь Вороньей Богине, миледи? — спросил сир Клайд, подойдя после нескольких придворных леди, таких похожих и таких прекрасных в этот день.

Блодвин думала, что семья Ллеоурга не явится — не теперь, когда они оплакивали сына. Она не стала бы их винить. Но сир Клайд смотрел на нее даже с некоторой надеждой и облегчением. Блодвин знала, что ему невыносимо было бы глядеть на гладкие вороньи перья, вспоминая, как Служители увлекли его сына в смертный омут… И пусть Тарин вызвался сражаться сам, это они созывали юношей на Турнир.

— Я выбрала молиться самой себе, — промолвила Блодвин. — Я… думаю, нам будет легче без нее.

— А я предпочту молиться на свою жену, если позволите, — хмыкнул Скеррис, хитро усмехнувшись, и собравшаяся вокруг стайка придворных дам захихикала от его слов, перемигиваясь и улыбаясь.

Несмотря на то, что он почти что лишился внимания двора после позорной сдачи, Кер все еще умел увлекать их разговорами. Блодвин стояла рядом, молчала, позволяя ему блистать — и это оказалось удивительно легко, его рокочущий голос, рассказывающий о ней самой, бился где-то рядом. Зазвучала музыка, веселая мелодия. День только клонился к полудню, а потому на столах была легкая еда, никаких жирных кабанов или королевских оленей — вместо этого дичь, рыба, приготовленная с душистыми травами. Есть Блодвин не хотелось, но ей приятно было наблюдать за людьми, которые сидели и разговаривали, сплетничали и радовались. После увиденной в нижнем городе грязи и крови дворец казался самым спокойным и счастливым местом на свете — пусть Блодвин и знала, что это иллюзия, созданная лишь потому, что ее предки запретили Служителям являться при дворе.

Среди гостей Блодвин заметила и Гвинна, почтительно кивнула ему — так невесте полагалось приветствовать родню жениха. Среди пестрых придворных Гвинн в скромном, явно не раз одеванном кафтане винного цвета чувствовал себя неловко, оглядывался по сторонам, как будто мечтал скорее уйти, но при взгляде на Скерриса его лицо прояснилось и озарилось гордой улыбкой. Подойдя ближе, он коснулся его плеча, а потом и вовсе привлек в объятия.

— Ты… я думал, тебе нужно быть не здесь… — смутился Кер.

Согласно уговору, Гвинн вместе с Тристаном собирался перевезти леди Исельт к вороньим камням, где и должна была свершиться казнь. Присутствие его, в отличие от стражи, не было обязательно, но Блодвин дозволила. Гвинна явно вели месть и неудовлетворенное злорадство, и она вполне их понимала… и разделяла.

— Ничего, я еще успею, — отмахнулся Гвинн. — Хотел посмотреть на королевскую свадьбу. Не каждый день у меня сын женится.

Они знакомы были всего ничего, но Блодвин видела, что говорит Гвинн искренне. Вынув из кармана алую ленту, Гвинн поманил к себе Кера и с поразительной ловкостью и умением вплел ленточку в отросшие волосы — получилась премилая косица у виска, которую Гвинн, подумав, заправил за ухо. Коснувшись гладкой шелковой ленты, Скеррис изумленно посмотрел на него.

— Северная семейная традиция, — пояснил Гвинн. — Гаэлор, когда женился, был весь в разноцветных лентах, как ожившее белтейнское дерево… — он покачал головой, усмехнулся. — Я никогда не надевал ленты, но знал, что буду их вплетать.

— Она… Я думал… Она уже не увидит… — вздохнул Кер, вздрогнув.

— Ну, хватит о ней, — мягко сказал Гвинн, коснувшись его щеки. — Ты сильный и без нее, Скеррис. Принцесса, — он кивнул Блодвин. — Позаботьтесь о нем, пока меня не будет. И о Роне.

— Я постараюсь, — пообещала она.

Кер наблюдал, как Гвинн удаляется — медленной, чуть шаркающей походкой. Смотрел вслед так, будто хотел кинуться и что-то сказать, но лишь покачал головой. Музыка играла, легкая флейта, напоминавшая о веселых народных праздниках, хотелось улыбнуться и броситься в пляс, но Кер стоял, размышляя о своем. Думал ли Скеррис, что Камрин прокляла бы его за этот брак?

— Гвинн прав, незачем думать о прошлом, — тихо сказала Блодвин. — Мы должны изменить будущее.

— Если только прошлое не явится напомнить о себе, — пробормотал Скеррис. Несмотря на то, что у Блодвин благодаря Солу глаз было больше, он первым заметил ослепительно-белые, снежные волосы Дейна среди гостей.

Когда к ним подошел Дейн, Блодвин уже порядком утомилась от придворных и их вечных расспросов, даже если Скеррис с удовольствием перетягивал на себя внимание. Он явно соскучился по этим бессмысленным разговорам и пробовал себя в новой, непривычной еще роли. Они ждали полудня, чтобы свершить церемонию — полдень или полночь, таков закон, вершина оборота. Время текло медленно, и все чаще мыслями Блодвин обращалась к Роне, которая должна была готовиться к битве. Вместе с ней она послала десяток стражников и Корака, чтобы Служители не попытались утащить ее в Гнездо, но сомнения точили ее изнутри. Дейн появился вовремя, чтобы ее отвлечь.

Он был бледен, явно устал. На тонкой, белой коже особенно выделялись темные круги под глазами, а само лицо казалось осунувшимся. Наверняка после смерти обоих родителей на Дейна свалилось много трудов; его всю жизнь готовили унаследовать дело отца, но это не то же самое, что обязанности, упавшие на его тонкие плечи внезапно. Тем не менее купеческий союз все так же трудился и с гордостью сообщал короне о прибыли — утром на ее стол легло письмо. В преддверии коронации гости устремились в Афал, развлекались и тратили деньги в верхнем городе, на радость купцам. Конечно, подсчитывали прибыль верные счетоводы, но Дейн сумел ими управлять, не допустив, чтобы смерть Камрин отразилась на работе всего союза…

— Принцесса, — поклонился он. Это обращение начинало надоедать Блодвин; все разговоры сегодня начинались одинаково и приводили в никуда. — Поздравляю вас от имени рода Нейдрвенов. Хотя мы не смогли соединить наши семьи, я буду рад предложить вам дружбу и выгодный торговый союз.

Дейн оделся во все черное, горевал по Камрин и Селвину. Плечи украшала золотая цепь главы купеческого союза, но на тонком юноше она смотрелась до того непривычно, что казалось, Дейн выкрал ее у отца, чтобы покрасоваться. Поодаль стоял Скеррис, рассматривал его, как будто опасался подойти: не знал, как брат его встретит. Дейн будто не замечал его, и эта холодность была непривычна.

— Благодарю, лорд Нейдрвен, — искренне улыбнулась Блодвин. — Я всегда ценю ваше участие, и… я буду рада построить добрые отношения с вардаари благодаря вам.

— О, конечно. Мы как раз обсуждали это с ярлом! — увлеченно кивнул Дейн, указав на Ингфрида, уже окруженного леди крови. — Думаю, многие сочли его хорошим женихом, а свадьба — самое подходящее время, чтобы заключать такие союзы, — тактично отметил Дейн. Блодвин хихикнула, представляя, как Ингфрид ловко уклоняется от щекотливых предложений.

Она и впрямь была благодарна Дейну — не только из-за его соглашения с вардаари, когда они с Ингфридом пришли к взаимовыгодному договору. Дейн был честен, рассказал про уроборос, раскрыл тайны Медраут. Таких союзников Блодвин желала бы видеть рядом с собой, вдумчивых и верных; еще бы ему немного стойкости, чтобы не вздрагивал после каждого сказанного слова, как жертвенный заяц…

— А ты наверняка рад, что такое счастье досталось не тебе, братец, — проворчал Кер, кивнув на Блодвин. Мягкой походкой он приблизился, как бы отрезая Дейну пути отступления: попятившись, он уперся бы в стол, ломящийся от праздничных яств.

Лицо Дейна сразу же лишилось той легкой улыбки, что ненадолго зажгла его синие глаза. Он прикусил губу, с мрачным отчаянием разглядывал брата, будто не мог на что-то решиться.

— Я… — Дейн смешался, сразу растерял все заготовленные слова. — Я рад, что ты в порядке, — сказал он. — Мне жаль, что я никогда не был достаточно смелым, чтобы защитить тебя, как ты оберегал меня. Я делал вид, что не понимаю, когда ты принимал наказания за нас обоих. Но вряд ли я смогу простить. Мой дом… все эти люди! Этому нет оправданий, Скеррис. Никаких. Никогда. Я не смогу… Мне лучше уйти, простите, принцесса.

Это больше походило на побег, но Кер не бросился следом. Он в задумчивости наблюдал за братом, ринувшимся к танцующим, просто чтобы забыться. Рядом с Дейном оказалась улыбчивая Айрис, девушка с Побережья, однако Дейн толком не видел, чью именно ручку он схватил. Увлечься музыкой, потеряться, играть так же, как остальные придворные, полагаясь лишь на самого себя…

— Ты ведь хотел, чтобы брат стал самостоятельнее, — отметила Блодвин, впрочем, без злорадства. — Быть может, со временем…

— Он прав, — скривился Скеррис. — И от этого паршивее всего. Мне стоило… А-а, нахер это все! — он помотал головой. — Где тут какое-нибудь вино?

Догадавшись, что Керу хочется побыть в одиночестве — насколько это возможно среди стольких людей, — Блодвин отошла. В ее тени ворчал Сол: не понимал, для чего так тревожиться из-за ссоры. Но Блодвин… Блодвин вспомнила, как больно ударило ее разочарование в глазах Роны, когда вскрылись ее тайны. А ведь она не успела — не смогла — совершить ничего ужасного; Дейн же видел худшую сторону брата. «Одиночество спокойнее, тише, — уговаривал Сол, как будто шумел камыш, — нам не нужен никто, и незачем беспокоиться о том, что думают другие. Разве они не просто жертвы? Скеррис мог бы возвыситься, принеся в жертву свою мать — или забрав жизнь брата. Но он оказался безумцем и трусом, он никогда не сможет стать богом…» Музыка заглушала его слова, шуршащие в ушах.

Втайне Блодвин мечтала увидеть среди гостей рыжие волосы Роны, приникнуть к ней как бы ненароком, сделав вид, что они поглощены светской беседой, снова станцевать, как в тот раз, когда они кружились вместе, поддерживая друг друга. Она не хотела этого притворства, она хотела, чтобы это Рона под белыми яблонями держала ее за руки. Рона говорила, что не желает лгать всю жизнь, прикрываясь маской Аэрона, и Блодвин ее понимала, и все же…

Говоря с придворными в тревожном ожидании клятв, Блодвин никак не могла перестать думать о Роне, облачившейся в знаменитый серебряный доспех. Благодаря леди Дивону за пожелания будущим новобрачным, Блодвин думала о зеленых глазах Роны и ее широкой улыбке, о любимых веснушках на ее лице. Она обязательно пересчитает их все поцелуями, когда все закончится…

От волнения Блодвин даже подумывала выпить, посмотрела на кувшины с медовым вином: как считалось, оно помогает плодовитости. Не решилась наполнить кубок этой сладостью, от которой гости уже пьянели, выбрала привычный ягодный сок. Сегодня Блодвин нужна была трезвая голова. Тревога все не уходила, хотя повода для беспокойства не было. Ее окружали друзья, Исельт была в темнице, а тетка Мерерид, которая наверняка ворвалась бы поучать ее визгливым голосом, как нужно ублажать мужа, давно упокоилась. От них скоро ничего не останется, а Блодвин будет править вечно.

— Кажется, все поздравления сегодня достаются тебе, — шепнул Скеррис, склонившись к ее уху — со стороны это можно было принять за любовное воркование. — Рона тебя уже поздравила с утра? Ты вся ей пропахла.

Тень в ногах Блодвин едва заметно поколебалась, Сол гневно зашипел. «Я не могу стать вдовой еще до свадьбы!» — одернула его Блодвин, хотя ей и самой захотелось придушить Скерриса за его нахальные речи.

— Ты это выдумал, — сказала она, взглянув на его улыбающееся лицо из-под вуали.

— Да, но я угадал, моя дорогая. Не волнуйся, — вздохнул он, коснулся плеча Блодвин. Она напряглась, как бы желая стряхнуть его левую руку, но расслабилась и медленно кивнула, признавая: она слишком тревожилась, была вся как на иголках.

Когда друиды собрались у яблонь, все стихло. Музыканты отступили назад, чтобы не загораживать вид гостям, все оглянулись на Блодвин, которая всеми силами старалась не споткнуться, идя к Ангусу вместе с Кером. Он был рядом, поддерживал под локоть, и Блодвин правда поверила, что это не просто искусное представление, а забота о ней. Когда Ангус говорил, она смотрела на его морщинистые ладони; голос друида скрипел. Он не только похудел, но и сильно состарился за последние дни, как деревья, от гнили гнущиеся к земле. Блодвин показалось, что Ангус взглянул на нее с опаской. Он догадывался, что время его уходит, что она благоволит Аррику, который вскоре встанет во главе Первого Круга друидов.

Левая рука в левой, правая — в правой. Скеррис поколебался, когда она коснулась холодной костяной руки, но Блодвин крепче сжала пальцы, подсказывая, что он вовсе не противен ей — ее собственное творение, она восхищалась силой и хрупкостью тонких костей. Ангус сделал небольшие надрезы на их ладонях — была избрана левая, впрочем, это было не так важно. В ослепительном свете дня кровь Кера не казалась такой темной, едва ли кто-то заметил. Всего несколько капель… Блодвин ощутила это — дыхание смерти в загривок, ее холодные объятия, разъедающую гниль, но хуже всего — разливающееся, безбрежное кровавое безумие. Всего несколько мгновений, но она поняла…

— Блодвин из дома Пендрагонов, Скеррис из дома Ши’урсгарлад, пусть союз ваш будет добрым и плодородным. Да не коснется ваших детей ни одна болезнь и ни одно зло. И в этот день, и во все последующие пусть меж вами никогда не лежит вражда. Великая Матерь Воронов и земля Афала да благословит вас!

Нестройный хор откликнулся благословением. Гул их голосов омыл Блодвин, как большая приливная волна, но она смолчала, не желая славить ту, кому желала смерти. Скеррис коснулся вуали, скрывавшей лицо, поднял ее. Кости к костям. Она зажмурилась, внутренне содрогнувшись. Он легко коснулся ее губ, Блодвин почти что не ощутила — возможно, самый невинный поцелуй в их жизнях.

Ангус же взял с мягкой подушечки, поднесенной слугами, корону из серебра. Ее блеск завораживал, хотя никаких драгоценностей в ней не было; даже Блодвин, не любившая лишней роскоши, носила в своей жизни украшения и побогаче. И все же выкованная в старину легкая корона, обод с распустившимися на нем цветами, манила ее, притягивала взгляд так же, как меч, который сегодня несла Рона. Скеррис помог снять костяной венец. Наклонившись, Блодвин затаила дыхание, когда Первый друид возложил корону на ее голову. По залу прошелестел единый вздох.

— Да будет Блодвин Пендрагон править долго! — провозгласил Ангус.

«Править вечно!» — ликующим воплем раздалось со всех сторон. Ее омывало бешеной радостью Сола, который взлетел под потолком высокой залы и ликующе ухнул, уже не таясь.

Когда Блодвин открыла глаза, то увидела, что свет в пиршественном зале померк. Золотой, радостный, он больше не лился сквозь высокие окна. На солнце накатывало затмение, неумолимо скрывало яркость дня. Гул, который слышала Блодвин, на самом деле был шепотом неумолимого Самайна.

***

Они отправились к вороньим камням разодетой толпой, как будто гуляние выхлестнулось наружу, не удержанное во дворце. Несмотря на то, что день был холодный, на площади собралась толпа, приветствовала королеву ревом и криками. Блодвин показалось, стой она на ногах, то этот вопль просто уронил бы ее. Она вжалась в седло королевской белой кобылы, растерянная, но счастливая, потому что эти люди славили ее, желали ей силы и власти, и их крик растворялся в стремительно темнеющем небе, преобразуясь в магию, которая вдохнула в Блодвин искренний восторг.

— Помаши им, что ли, — проворчал также ошарашенный Скеррис. Они ехали рядом, их лошади изредка отирались боками. Конь Кера по имени Серый волновался, приплясывая, и стриг ушами — то ли напуганный толпой, то ли учуявший что-то звериное и опасное в своем наезднике.

Подняв руку, Блодвин несмело взмахнула ей. Со стороны народа, толпившегося за линией стражников, едва сдерживавших людей, она наверняка выглядела совсем крохотной, незначительной, но одно движение заставило людей взвыть. Они явились посмотреть на нее, уловить блеск последних лучей солнца на ее короне. Им нужно было верить во что-то. «Молитесь мне! — хотелось потребовать Блодвин. — Мне, а не Мор’реин, и я приведу вас к счастливому будущему!» Она смолчала — ценнее всего те молитвы, на которые человек решается добровольно.

И разве Моргана когда-то желала не того же? Счастливое будущее, блаженную землю, чтобы вся страна была такой же, как вечная прекрасная роща.

Теперь осталась только гниль.

Блодвин с гостями проехали в узком коридоре, отгороженном стражей, но она видела, как бесновалась толпа. Пытаясь пролезть между закованных в латы королевских рыцарей, люди тянули руки, желая коснуться хотя бы подола ее платья. Кто-то притащил детей, Блодвин слышала среди толпы отчаянный визг, подумала, что это верная смерть… Ей казалось, что все эти люди прорвутся, просто сметут ее, когда солнце вдруг погасло совсем. Алая кромка еще пробивалась сквозь закрывшую светило луну, и Блодвин почудилось, что она оказалась в вечных сумерках.

— Благословение! — заорал кто-то среди людей. — Воронья Госпожа!..

Но голос его потонул в воплях других. Напуганные вдруг упавшей теменью, они завозились, в страхе потянулись назад — хотели убежать, спрятаться в своих домах. Стараясь на оглядываться, не гадать, скольких задавят в этой толкотне, Блодвин устремилась дальше, к ритуальным камням. Она, еще омытая восторгом своего народа, чувствовала, что могла бы одним шагом вознестись до богов… но ей нужно было положить под ноги жертву, чтобы подняться.

Придворные притихли, тоже пораженные затмением. Друиды, которые также следовали за ними, предупреждали о небесном явлении, да и леди и лорды крови не были так суеверны, как перепуганные горожане, но все равно страх поселился в их душах. Они поглядывали наверх, как будто боялись, что день никогда больше не настанет.

Не настанет, если она не прекратит правление Мор’реин.

У вороньих камней их встречали Служители. Окинув взглядом шатры, в которых к бою готовились рыцари, зажженные факелы — Служители определенно знали о затмении и были готовы! — Блодвин не увидела ни Исельт, ни Тристана, ни Гвинна. Потянувшись вперед всей своей силой, Блодвин ощутила знакомую тяжесть, означавшую, что на жертвенный поединок явился и Совет Матерей, однако той самой, Исельт, она не нащупала. «Ее здесь нет!» — заухал Сол, взлетел, заполошно размахивая крыльями. Остальные гости, повеселев, спешивались и собирались, они предвкушали скорую битву. Краем уха Блодвин услышала, что имя Аэрона и прозвище Серебряного рыцаря звучат как никогда часто, но ей некогда было радоваться завоеванной ее любимой славе.

— Может, они запаздывают? Решили поболтать о былом? — прикинул Скеррис, но под тяжелым взглядом Блодвин замолк.

— Что-то не так, — сказала Блодвин. — Гвинн мог бы поговорить, да, позлорадствовать, но Тристан выполнит приказ, чего бы ему это ни стоило.

Впрочем… вдруг и впрямь Тристан приворожен, вдруг рядом с Исельт он становится другим человеком? Что угодно могло случиться в тюрьме, пока Блодвин не видела. Ей следовало послать с ними Корака, который доказал, что умеет справиться с Вороньими Матерями, однако ему нужно было защищать Рону. Поманив сира Кая, заместителя Тристана, Блодвин велела ему взять людей и отправиться за Исельт. Голова шла кругом; пользуясь тем, что придворные были слегка навеселе и рассыпались между вороньих камней, Блодвин оставила Скерриса развлекать гостей, а сама прокралась к шатрам рыцарей. В наступившей ночи Самайна было как никогда легко прятаться в тенях, мрак вокруг бурлил.

Стоило Блодвин приблизиться, как навстречу ей вышагнул Корак. Он возник из темноты естественно, будто всегда обитал там, и Сол отозвался недовольным урчанием из ночи — ему вовсе не нравились соперники. Рассмотрев ее сквозь тени, Корак почтительно поклонился, пусть и как-то странно, отставив руку, не по-эйрийски.

— Они пытались приблизиться к Роне, — доложил он. — Однако… их ждала неудача.

Глядя на хищную улыбку чародея, Блодвин не решилась задавать вопросы о судьбе Служителей, не хотела показаться наивной девчонкой. Очевидно, все они были мертвы, а может, обрели судьбу более страшную. От Корака разило огромной силой, почти как от целого Совета Матерей, но его ничуть не заботили власть и охота за божественными силами, его забавляло происходящее: когда чародей задирал голову и проверял, правда ли затмение еще длится, он будто предвкушал что-то. Битву, как и все остальные?.. Похоже на то, но Корак знал, что драться будут не рыцари, а боги.

Выйдя из черной палатки, полы которой развевались на поднявшемся ветру, Рона едва не столкнулась с Блодвин и Кораком. Она уже была облачена в сияющие доспехи, а на поясе у нее был большой меч Пендрагонов. Завороженная, Блодвин смотрела, как рука в латной перчатке касается знакомой рукояти, но не ощущала прежней жадности, какая вспыхнула в ней в лесу, когда Скеррис нахально схватился за меч. Нет, Рона владела не только королевским оружием, но и королевским сердцем, и Блодвин доверяла ей. Увидев изящную серебряную корону на ее уложенных в косы волосах, Рона просияла гордой улыбкой, однако тут же нахмурилась.

— Исельт… — она догадалась прежде, чем договорила. — Мы должны отправиться к ним!

— Я отослала стражу, они вернутся с докладом, — постаралась успокоить ее Блодвин. — Я… я не знаю, что произошло. Быть может, они задержались по пути?..

Рона зарычала сквозь зубы. Там был Гвинн, и это волновало ее больше всего — Блодвин была уверена. Но постепенно, когда тревога схлынула, Рона забеспокоилась по-настоящему: ведь это значило, что никакой жертвы у них нет и что ей придется сражаться. Блодвин, которая все ощупывала окрестности в поисках хотя бы следа Исельт, наткнулась на скопище огромной силы, рвущейся во все стороны — палатка Невилла. Даже если Служители проделают ту уловку с плохо закрепленным доспехом (как рассказывала Рона, это спасло ее в прошлом поединке), сможет ли ее рыцарь приблизиться к обезумевшему мальчишке, чтобы нанести удар?..

Увлеченная своими мыслями, Блодвин не сразу очнулась. Посмотрела в зеленые глаза Роны, вздохнула. Рона не хотела драться, не хотела причинять Невиллу боль. Зрители собирались в ночи, зажигали огни, шумели, ждали кровавого зрелища. Совет Матерей затаился. Наверняка вмешаются, если Рона станет проигрывать. Да, Корак был прав, когда говорил, что Невилл в качестве жертвы надолго прокормит Мор’реин. Ритуал должен быть завершен, еще не вся кровь пролилась…

— Мы что-нибудь придумаем, обещаю, — поклялась Блодвин. Она потянулась к Роне, желая одновременно и успокоить ее, пообещать, что они найдут выход, и одновременно приободрить — силы ее рыцарю еще понадобятся. Прижаться к ней и поцеловать в мягкие губы было не столь удобно, когда между ними был латный нагрудник.

Вернувшись к гостям, Блодвин увидела, что они уже сгрудились у круга камней. Ветер запутывался в волосах у леди, друиды что-то бормотали себе под нос, молились, и только темные фигуры Служителей между белыми камнями оставались неподвижными. Приглядевшись, Блодвин поняла, что это Совет Матерей, торжественно выстроившийся в ряд. Не арена для битвы, а настоящая ловушка. Вот только погубит она Рону или же Невилла?.. Их обоих?

Брегон Феделм кивнула Блодвин с почтением, придворные леди расступились. Как почетный гость, около королевских тронов оказался Ингфрид. Блодвин не спешила садиться и начинать испытание, колебалась, отчасти надеясь, что вот-вот появятся Гвинн с Тристаном, а с ними — и скованная Исельт. Сол, вьющийся в темном небе, должен был предупредить ее, но он молчал, а время шло. Сир Клайд вглядывался куда-то вдаль, будто опустившаяся вдруг темень казалась ему живой.

— Не удалось?.. — Скеррис наклонился к ней, встревоженный. — Значит, действуем иначе?

Совет Матерей ждал, как будто им некуда было торопиться. Сколько еще продлится Самайн? Будет ли тьма вечной, если они отложат поединок?.. Растерянная, Блодвин еще сомневалась, когда среди теней появилась Рона. Свет факелов плясал на серебряных доспехах, как будто по ним пробегало пламя. Она молчала, но Вороньи Матери расступились. Видели ли остальные, насколько жрицы одинаковы? Те же движения, будто отражения на черной воде. Объединенный разум вставших в круг.

Вслед за Роной пришел и Невилл, казавшийся еще мельче. Оба без шлемов — бледные лица, тени под глазами. Неровный свет делал их похожими на оживших мертвецов. Прерывисто вздохнул сир Галлад, оставшийся при королеве. Он, кажется, даже хотел отвернуться, лишь бы не смотреть; неважно, умрет его брат или окончательно потеряет себя в буйстве магии, останется только ужас. Трава под их ногами была темной, блестела в свете факелов, будто на нее уже пролилась кровь. Белые камни разбивали ночь.

Рыцари встали напротив, но не спешили начинать; Рона оказалась ближе к Блодвин, она смотрела любимой в спину — не случайно. Вздумай Вороньи Матери вмешаться и навредить Роне, костяные клинки прошьют их насквозь. Блодвин видела только взлохмаченный рыжий затылок, однако догадывалась, что у Роны зреет какой-то замысел. Лицо же Невилла напротив, бледное, как маленькая луна, и вовсе выглядело так, будто он вот-вот свалится без чувств в высокую траву. Хрупкая тишина застыла между рыцарями, и придворные не решались ее нарушить ни шепотками, ни подбадривающими криками, как было в прошлый раз.

— Нач-ш-шинайте! — раздалось из круга Вороньих Матерей; голос расслаивался, звучал отовсюду, бился о камни, будто зверь в клетке. Казалось, что заговорила одна из них, но в то же время Блодвин готова была поклясться, что они провозглашали хором: — Тот, кто вошел в круг, не может не пролить крови: своей или чужой.

Рона не оглядывалась на Блодвин, а ей так хотелось увидеть зеленый проблеск ее глаз. Волнение распирало ребра, костяной нагрудник вдруг показался Блодвин собственноручно созданной пыткой: ей хотелось глубже вдохнуть, чтобы справиться с накатившим страхом, но она не могла. Блодвин шарила глазами между камней. Следила, чтобы ни одна фигура в черном не посмела двинуться — тогда их ждала бы смерть.

— Я сдаюсь, — сказала Рона, не глядя на Вороньих Матерей, только на вытянувшееся лицо Невилла. — Я буду драться только за королеву, не за вашу безумную Богиню. Вся эта резня не имеет смысла, кроме как напоить ее кровью.

Слова ее потонули в ропоте леди и лордов крови, кто-то возмущенно закричал. Блодвин стиснула подлокотники деревянного трона, чтобы не вскочить и не кинуться к Роне, в ушах ее завывали кости — и Сол, который насмехался над Вороньими Матерями, проклинал их, смеялся, прославлял нахальство Роны. Невилл оглянулся на брата, пораженно замершего рядом с королевой, и вместо того, чтобы принять сдачу или же кинуться на Рону, чтобы добить ее, вдруг тоже дрожащим голосом объявил:

— Я… я тоже сдаюсь! Это неправильно, моя магия… я дрался нечестно, я не вправе защищать королеву! Я даже не знаю, не навредит ли это чародейство ее величеству! — в отчаянии воскликнул мальчишка. Даже с магией, успокоенной многими отварами, которые влил в него Йорген, Невилл едва сдерживался. — Аэрон лучший воин, чем я.

Раздались крики среди придворных, полные суеверного ужаса. Нарушение ритуала, пренебрежение традициями… Блодвин на мгновение встретилась глазами с брегоном Феделм, перехватила ее сузившийся хищный взгляд. Закон был един: рыцари должны драться. Вспыхнули споры, кто-то чуть не кинулся в круг, но всколыхнувшаяся сила Вороньих Матерей будто бы откинула самых яростных спорщиков. Блодвин почувствовала это, как большой камень, брошенный в реку, круги по воде. Они готовы были уничтожать.

Но рыцари отказывались от поединка вдвоем, и Блодвин надеялась, что это поможет протянуть время.

— Эй, я буду драться! — вдруг раздался нахальный голос. Все замерло, зрители с надеждой повернулись к Скеррису, который встал с соседнего с Блодвин — поскромнее — трона, потянулся, словно готовился к сражению. У него в левой руке сверкнул хищный тонкий клинок, знакомый Блодвин. Родовой клинок. — Я буду сражаться от семьи Ши’урсгарлад, я доброволец!

Ему удалось отвлечь Вороньих Матерей. Одна из них, ближайшая, выбранная кругом для разговора, повернула к Керу птичью маску. Хотя лица ее не было видно, от нее волнами исходило жгучее презрение:

— Ты уже проиграл. Спрячься за королевой, отродье, пока мы не вспомнили о том, что подобной мерзости не должно существовать, — ее шипение, казалось, могло отравлять одними словами.

— Ну, значит, я просто вас всех убью, — повторил Скеррис, широко улыбнувшись. Клыки сверкнули в темноте.

Вороньи Матери знали эти слова — после них в нижнем городе вспыхнула битва, и они потеряли одну из своих в круговерти пламени и тьмы. Злость переполняла Совет, переговорщица аж подалась навстречу Керу, будто хотела своими руками заткнуть его, задушить, сломать… Как вдруг она замерла, пошатнулась. Клинок пробил ее грудь насквозь, нечто в ней хрустнуло, словно переломилось что-то сухое. Рона зарычала, толкнув вмиг обмякшее тело с меча, чтобы оно упало на землю. Каледвулх, Раздиратель Плоти, меч Пендрагонов. Острым чародейским слухом Блодвин уловило довольное ворчание от древнего клинка.

А в следующее мгновение разлилась кровь. Потерявший одну Матерь круг замер, пошатнулся вместе с ней: связь была слишком тесной, общий разум обожгло болью утраты. Всего один удар сердца — открывшаяся уязвимость. Белые кости вырвались из-под земли хищными копьями, взрывая почву, поднялись, ударили в круг, выворотились у них прямо из-под ног. Драконьи кости, откликнувшиеся на магию певицы; они закопали их вокруг камней, а друиды Аррика нарастили свежей травы, чтобы никто не заметил ловушки. Блодвин с наслаждением чувствовала, как черная Воронья кровь стекает по белым костям. Одной пробило горло, шипение превратилось в предсмертное бульканье, другие дергались, как насекомые, насаженные сорокопутом на шипы.

Крутанув меч, Скеррис кинулся прямо в сражение. Рона отбивалась от нескольких Матерей, увернувшихся от костяной магии, Каледвулх резал чародейскую силу так же, как плоть. Изящным выпадом Кер заставил одну из Матерей схватиться за бок. Несмотря на чародейскую силу, они еще чувствовали боль, их тела были смертны. Рона ударила ее — быстро, стремительно, меч впился в грудь. Хищно рыча, Скеррис прикрывал ей спину. Заметив одну из жриц, метивших ему в голову когтистой ладонью, Блодвин дернула Кера вниз за костяную руку, вынудив присесть. Черный рукав мелькнул у него над головой — Скеррис тут же рубанул, и Матерь отступила, прижимая к груди покалеченную руку, висящую на лоскуте кожи.

— Защищайте королеву! Все к оружию! — раздавались крики сира Галлада. Все смешалось; рыцарь испуганно смотрел на бойню среди белых камней, уже окрасившихся потеками черной крови. Но службу свою он знал, созывая рыцарей к оружию.

Взвихрилась, запела магия — это Невилл вдруг, будто проснувшись, зашвырнул силой в ближайших Матерей, бормотавших какое-то заклинание. Впервые направленная волей мальчишки, а не его животным страхом, чародейская сила горделиво запела, завыла, потрясая небеса. Рывком грубой силы он только повалил Матерей на землю, но не убил… Однако с неба рухнул Сол, разбрызгивая тьму, вгрызся в тела Матерей. В нем не было голода, отравленная хворью сухая плоть ничуть его не привлекала, поэтому демон просто рвал, раздирал, полосовал когтями, выклевывал вопли из попавшихся к нему в лапы.

Солнце над ними полыхнуло алым, как яростное око. Откуда-то из чрева его раздался торжествующий рев, который знаменовал принесенные жертвы. Только кровь лилась не во славу Мор’реин, а ради нее, и Блодвин чувствовала, как пьянит ее и захлестывает эта сила. Бурлящая магия увлекала, звала, и она едва не попала под удар одной из Матерей, вырвавшейся из круга. Она миновала испуганных рыцарей, будто те ничего не значили, но перед Блодвин сама собой возникла тень — Корак, отшвырнувший жрицу прочь. Широко распахнутыми глазами Блодвин смотрела на его меч. В обычно пустых ножнах дрожал клинок, сотканный из самой черной ночи. Теперь, в опустившемся на землю самайнском мраке Блодвин прекрасно различала этот смертоносный меч. Он не мог принадлежать человеку.

Гости бежали, придворные кинулись прочь, и Блодвин их не винила — напротив, радовалась, что не будет случайных жертв, способных подпитать гаснущие силы Мор’реин и ее поклонников. Улепетывали дамы в длинных платьях, спотыкались придворные лорды. Она видела там проблеск белых волос Дейна. Недавняя веселость сменилась воплями ужаса, где-то вдалеке заржали лошади. Скорее, скорее прочь… Сол едва не кинулся им вдогонку, как за желанной дичью, но Блодвин удержала его: стрелой мысли, направленной прямо демону в сердце, напомнила о Вороньих Матерях.

Оставшиеся рыцари окружили королеву. Был среди них и сир Клайд, путь и облаченный в праздничный кафтан с пышными рукавами, а не в воинскую кирасу. Ингфрид и его вардаари держались поблизости, готовые без всяких сомнений разить. К изумлению Блодвин, брегон Феделм подхватила меч, который бросил кто-то из рыцарей — струсив, юноша из королевской стражи побежал прочь. Блодвин понимала. Он молился Вороньей Богине с детства. Но все же… все же его слабость заставила ее поколебаться.

— Что бы вы ни делали, продолжайте! — крикнула Блодвин Феделм, воздев меч.

Без всякого страха брегон встретила меч одного из Птенцов, отбила удар и с коротким криком кинулась в бой, даже в красивом пиршественном платье, которое тут же окрасили темные потеки. Служители сбежались на помощь своим жрицам, погибавшим в круге. Ингфрид ударил рукоятью меча какую-то девушку в черном одеянии Служителей. Опав на землю, она тут же попала под ноги вардаарской страже.

И Блодвин снова обратилась к костям. Украшения с ее платья задрожали, откликаясь на зов, распались, освобождая ее. Наконец-то можно было дышать. Силы, ноющей в ее собственных костях, было достаточно, чтобы придать ее зловещему оружию формы клинков, которые ринулись вперед, взрезая тела Птенцов. Блодвин могла бы задуматься: гонит их — еще свободных от хвори — в сражение приказ, страх или нерушимая воля Совета Матерей, подавлявшая всякое сопротивление. Но Блодвин не думала, она била, рубила, колола. Руки ее тряслись, словно ими она наносила удар за ударом. Кровь стекала по клинкам. Кровь, пролитая для нее самой.

Помутившимся зрением Блодвин оглядывалась. Она уже не понимала, смотрит своими глазами или безумным взглядом Сола, который снова и снова впивался в тела, полные крови, горькой и сладкой, ядовитой и желанной. Рядом с ним сражались Рона и Скеррис, прикрывая друг друга. Рона плясала справа, не давая приблизиться к Скеррису со стороны еще больной руки, тяжелый королевский меч гудел в ее руках, когда она отражала удары Вороньих Матерей. Они освобождались с костяных шипов, многие вырывались, оставив на остриях клочья одежды и оторванные конечности. Нерушимая воля гнала их снова в бой. Раненый зверь опаснее всего.

Ингфрид встряхнул ее, вынудил подняться с трона, на который Блодвин опала, полностью отдавшись песне магии. Суровые вардаари сомкнулись вокруг них, как нерушимый щит, но Блодвин слышала, чувствовала, как за их спинами падают рыцари и Служители. Раздался отчаянный вопль сира Клайда… Тяжело дыша, Блодвин подняла взгляд на Ингфрида. Срывая голос, пытаясь перекричать отчаянную рубку, он убеждал ее идти. Блодвин помотала головой; она чувствовала, как кровь толчками вытекает из носа, пока она прерывисто дышит.

— Я не могу… — выдавила она. — Я должна… принести жертву… Открыть врата!

— Ну так вернемся за ней! — в отчаянии воскликнул Ингфрид. — Во дворце безопаснее!

Клинки продолжали впиваться в тела Служителей. Воронья Матерь ритуальным кинжалом метила Роне в едва подживший бок, когда костяной клинок вынырнул из ниоткуда и воткнулся в прорезь ее маски. Кровь забурлила вокруг пронзенного глаза, переполняя глазницу. Завизжав, как обычная женщина, Воронья Матерь выронила оружие, потянулась к лицу, но меч Роны уже срубил ее голову. Она покатилась по земле, Скеррис едва не запнулся…

Кровь текла по губам Блодвин. Упрямо вытеревшись рукавом, она посмотрела на Ингфрида:

— Я должна быть здесь, я должна…

Мысли толклись в ее голове. Она читала о ключах, о вратах, о посмертии. Она помнила, что сказал Сол о Дане, убитой в кругу белых камней, прибитой к камням заживо. Теперь, когда кровь разливалась среди ритуального круга, переполняя его, Блодвин почти что видела призрачную фигуру беловолосого рыцаря Медраут, сразившейся с Даной, Госпожой сидов.

Но Артур умер на поле боя, а не в камнях, и даже не в священной роще. Артур погиб на коленях Морганы и был оплакан. Северные боги рождались и умирали, о многих именах, которые повторяла ей Рона, Блодвин не читала ни в одних книгах.

Алые отблески солнца вспыхнули ярче, заполыхали. Сначала все замерло, словно время остановилось, а потом до Блодвин докатился отголосок, все набирающий силу. Как горная лавина, которая погребла их всех под собой. И рыцари, и Служители согнулись, их головы тоже раскалывала ужасная боль, бьющаяся в виски. Перед глазами сыпанули искры, и Блодвин не выдержала — завопила. Тяжесть разлившейся магии была столь невыносима, что даже Невилл катался по земле, пытаясь стряхнуть ее.

Раздался дикий вопль, раскатившийся, кажется, по всему Афалу.

Неужели Исельт?.. Она принесла жертву раньше — захлебываясь силой новорожденного бога, Блодвин была в этом уверена.