— Я так и думала, что найду тебя здесь, любовь моя.

Блодвин мельком улыбнулась. Конечно, Рона могла бы найти ее где угодно — благодаря только лишь тому, что они связаны самой судьбой. Взмахнув факелом, Рона опустила его в свободную подставку, разгоняя густые тени в склепе. Прищурившись от ставшего ярче света, Блодвин кивнула.

Ей нравилось приходить в семейный склеп и касаться костей. Многие воспоминания, которые она видела, рассказывали о героях и влюбленных королевах, о тайных переворотах и о доблестных сражениях. Любая из них могла бы стать источником для самой захватывающей баллады, и Блодвин иногда жалела, что не умела слагать стихи. Но гораздо важнее ей было узнать свою семью, ощутить свои корни, выслушать истории многих женщин, которые жили под внимательными глазами Вороньей Богини, но оставались свободными внутри.

Она жалела, что никогда не сможет коснуться костей матери.

Повернувшись, Рона с любопытством посмотрела на новый гроб — в нем покоились останки Артура, которые Блодвин приказала перенести из древнего кургана. В такое время никто не удивлялся, все просто согласились, и теперь первый из Пендрагонов лежал на своем законном месте, под статуей.

Моргана забудется. Ее ложь, ее страх, ее жажда.

— Не желаю, чтобы ты совсем позабыла о живых, общаясь с мертвецами, — заявила Рона, наклонившись поцеловать ее. Блодвин коснулась ее лица, запустила руку в отросшие рыжие волосы. Рона теперь носила их до плеч, и никто уже не сомневался в ее женственности, но все же Блодвин нравились ее суровые, неизменно хищные черты. — Ты пропустишь ужин, — деланно возмутилась Рона. — А Скеррис, к слову, прислал с кухни много вкусного: козий сыр, моченые сливы…

Скеррис понял, что королева не любит сладкие горячие вина, поэтому пытался подкупить ее закусками.

— Он хочет заслужить прощение за то, что трахал леди Айрис в королевской постели? Пусть старается лучше.

— Да брось, все равно ты там не спишь, — фыркнула Рона, поцеловав ее в изогнутую бровь. Каждое ее прикосновение расходилось теплом, как будто пятна солнечного света скользили по коже Блодвин, и она тихо млела в кольце рук своего рыцаря. — Я рада, что самая серьезная забота для нас — это семейные дрязги, — с искренней улыбкой заявила Рона. В склепе она робела, не позволяя себе большего, чем легкие поцелуи, но и они были до неприличия приятны.

— Ну, не только дрязги, — вздохнула Блодвин.

Рона помогла задвинуть крышку. Тревожное чувство кольнуло Блодвин между ребер: когда-то Сол мановением ладони мог поставить ее на место. Пустота в мыслях все еще была непривычна, но Рона с лихвой восполняла ее тоску, не оставляя Блодвин в одиночестве. Вместе они покинули тихую крипту, в которой навсегда сохранялись кости ее предков. Блодвин знала, что не будет торопиться. Со временем она изучит их всех. Узнает их так же, как однажды узнают ее.

Снаружи она оправила платье, отряхнула рукав от пыли. Королева должна выглядеть безупречно, особенно в такое неспокойное время. В длинном переходе им встретилась стража, и рыцари почтительно раскланялись с Блодвин. Под командованием сира Кая они несли службу все так же хорошо, но… Блодвин вздохнула. Потери, которые они понесли, никогда не перевесят то, что они получили. Урок, который ей нужно было выучить.

— Они быстро привыкают, людям нужна надежда, — сказала Рона, заметившая на шеях рыцарей простенькие амулеты из дерева — круг с языками пламени.

Когда хворь исчезла после гибели Вороньей Богини, люди твердили про огонь. Про пламя, что выжгло грех, что избавило их от тяжких испытаний. Возможно, Служители сами были в этом виноваты: они многие обороты рассказывали, что через пламя можно очиститься. Конечно, это был лишь удобный способ принести жертву и не оставить следов, чтобы никто не изучил хворь, но… Истиной становилось то, во что верили. Теперь люди верили в Гвинна и его яркий алый огонь.

Блодвин знала, что большинство сейчас поклоняется пламени, но были и те, кто верил в королеву и ее рыцаря. Особенно после того, как Рона касанием срастила одному из раненых при вороньих камнях руку, а Блодвин смогла обратиться к погибшей леди Феделм, чтобы назначить преемницу среди брегонов. Жизнь и смерть, два лика божества. Рыжая улыбчивая Рона быстро завоевала любовь людей, которым хотелось на кого-то положиться. И бледная темноволосая Блодвин, которой милее были тени, чем шумная крикливая толпа, внушала им трепет и уважение. Вместе они могли что-то изменить. Вдохнуть в Эйриу новую жизнь; убить то, что должно быть мертво. Пришлось солгать, что Великая Мать явилась к ним и направила на помощь задыхающейся Эйриу. Это вранье почти ничего не стоило. Рону считали спасительницей, как деву-рыцаря Йоану, когда-то сражавшуюся за независимость Эйриу, а Рона не спорила. Может быть, слишком устала притворяться, потому выбрала не говорить ничего.

Закат разгорался красивый, яркий, полыхал красками, по-настоящему летний. Остановившись у распахнутого окна, овеянная теплым ветерком, Блодвин посмотрела вниз и улыбнулась. На юге пылали костры, но это были не жертвы Служителей, а веселые костры Белтейна.

Последними жертвами огня стал Совет Матерей. Их схватили и осудили; Блодвин обвинила их в предательстве. Две Вороньи Матери, лишившись поддержки Богини, рассыпались до казни, в камерах их нашли гнилые трупы с искаженными лицами, мертвые словно бы не один день. Еще несколько едва шагали, когда их подвели к кострам. Кожа отслаивалась от их серых лиц полосками, обнажая блестящую плоть с черными прожилками. Несколько самых молодых с гордостью встретили алое пламя, но в конце концов кричали они так же, как хворые, которых они когда-то сжигали.

От них ничего не осталось. А Блодвин обещала Роне, что это будут последние костры, на которых кто-то сгорел.

— Хочу прогуляться, — заявила Блодвин, оглянувшись на Рону с шальной улыбкой. — Разве в такую ночь пристало сидеть в покоях, степенно ужинать и листать отчеты от Йоргена?

— Я уж думала, ты не предложишь, — рассмеялась Рона.

Она следовала за Блодвин, когда та легко сбежала по белым ступеням. Не отставала, как верный пес, когда Блодвин в уютных летних сумерках направилась к конюшне. Оставался тут только смурной мальчишка — его не пустили на гуляния, оставили стеречь королевских лошадей. Увидев Блодвин и ее рыцаря, он презабавно подпрыгнул и кинулся готовить упряжь.

Люди танцевали на улицах, радуясь лету. Лето обещало тепло и свободу, новую жизнь. Они едва пережили зиму, которая оказалась особенно суровой и голодной, но это испытание сделало их сильнее — так Блодвин привыкла говорить. Озаренные огнем улицы казались ей чище и красивее, чем мрачный город, будто бы пригибавшийся к земле в дни хвори. Девушки в цветочных венках пробежали, сверкая белыми икрами, чуть не сшибли лошадей. Блодвин придержала кобылку, улыбаясь; ничуть не сердилась на шалости этих вольных девиц. За ними, отстав, гнались несколько парней, оглашая улицу улюлюканьем.

Неподалеку от афальской священной рощи разожгли костры. Блодвин издалека чуяла запах разнотравья: полынь, крапива, душица, багульник… Друиды говорили, сжигать травы и вдыхать сладкий дым полезно для здоровья, и многие им верили — особенно теперь, когда пламя в городе приветственно урчало, прирученное. Спешившись и привязав лошадь к дереву, Блодвин направилась к костру, ведомая звонкой нитью. Легкий ветер взметнул ее волосы, запутался в длинных рукавах. Встретившись взглядом с Гвинном, Блодвин кивнула — как равному. Если уж судить честно, он был сильнее нее, сильнее их с Роной, но Гвинн радушно распахнул руки и позволил Роне обнять его.

— Рад, что вы пришли, — лукаво улыбнулся Гвинн, встрепал Роне волосы. — Люди еще робеют, королевский пример им поможет.

При Вороньей Богине не веселились, не танцевали в поле. Боязно им было, как-то непривычно, хотя они пришли — и волновались, и шептались, недоверчиво тянулись к огню. Среди людей Блодвин увидела Скерриса, его зеленый глаз, и хитрый, и словно бы затянутый поволокой. Он ворковал с какой-то девицей, и пламя играло на его костяной руке, будто облизывало. Оглянувшись, Скеррис заметил королеву.

Они не кланялись. Сегодня Блодвин вовсе не хотела, чтобы ей отбивали поклоны.

Украдкой оглянувшись, Блодвин ощутила это внимание. Галдящая толпа нахлынула, как приливная волна. Косые, любопытные взгляды. Шепотки. Приглашенные музыканты наигрывали что-то легкое, что ноги сами хотели пуститься в пляс. Блодвин снова вдохнула — знойный летний дух. Прыгая на одной ножке, она снимала туфлю — Рона кинулась ее поддержать, широко улыбалась в ответ на смешки. Блодвин стояла босая, чувствовала пальцами тепло от нагретой за день земли. Ее легкое черное платье казалось лишним, она хотела бы сорвать и его, оставшись в исподней рубахе, но постеснялась под столькими взглядами. Схватила Рону за руку.

Визгнули струны. Хлопала на ветру юбка, обнимала ноги. Рука Роны, обвившая ее, держала крепко, не давала потеряться. Они танцевали, кружились — не круг, оборот. Вечный оборот колеса. Блодвин вскрикнула, когда пары переменились и она оказалась в жадных руках Скерриса; одна ледяная, другая — горячая, как пламень. Он надел на Блодвин лохматый венок из полевых цветов, что тут же сполз на лоб. Рона перехватила ее, вернула в объятия, зыркнула на Скерриса с притворной ревностью, но тот лишь рассмеялся, снова увлеченный своей девицей, уже отплясывавшей нагой. Танец продолжался, дыхания не хватало. Было жарко от костра и от искр внутри. Шум вокруг, взвизги, писки, музыка на тридцать три куплета. Сладкий запах пота и трав. Сол рассказывал про такие ночи, полные любви, свободы и магии, и Блодвин вдруг сморгнула одинокую слезу. Должно быть, глотнула густого дыма.

Девушки и юноши, все большей частью молодые. Блодвин чуяла в хороводе биение силы — не той магии, что дремлет в детях Великой крови, но живой, непокорной, жадной силы простого народа. Веселья, надежды, похоти. Они танцевали, обжигая ноги о землю. Хоровод вился змеей. В ярком свете костров виднелись лица, смазывавшиеся от быстрого танца. Женщины смеялись и топали. Искры, как живые, вырывались из костра, чтобы тоже пояриться, повеселиться, мечась среди взмыленных тел.

Обессилев, они с Роной упали в высокую траву на берегу. Трава кололась, но Блодвин не думала об этом, потому что совсем рядом еще продолжалась пляска, еще метались тени, рассыпая такое искреннее счастье после многих дней холодов. Блодвин приникла к Роне, ощущая жар ее тела. Они были лишь одними из многих, кто нашел приют на тихом берегу неглубокой речки. Не было ничего, осталась только рука Роны, гладившая ее ногу под незаметно задранной юбкой, ласково стиснувшая ее бедро, что Блодвин тихо ахнула. Она вся была пьяная от избытка силы и магии, разлившейся вокруг. Жизнь и смерть. Танец перед костром, который мог бы стать их погибелью.

Трава все-таки невыносимо кололась, но Блодвин улыбалась, когда Рона сцеловывала капли влаги с ложбинки меж ее грудей, когда Рона бережно обнимала ее спину, бормотала какие-то нежные глупости, восхищаясь ее красотой, ее чуткостью, в то время как Блодвин выгибалась в ее объятиях. Белтейн. Они вырвались из черноты Самайна, чтобы навечно остаться в этой бешеной пляске. Ребрами прижавшись к ребрам Роны, Блодвин знала, что это правильно. Она могла принадлежать только ей, могла разделить силу и власть только с ней. Хрупкая ласка, такая неуместная в этой разнуданной ночи, вдруг заставила Блодвин коснуться веснушчатой щеки.

Они лежали на расстеленной рубахе Роны, но Блодвин больше — в ее объятиях; говорили о чем-то. Блодвин догадывалась, что Рона смотрит на яркие проблески звезд и словно бы даже считает их. Блодвин прочитала недавно, будто сиды верили, что души их мертвецов сверкают в небе. Глупость, но красивая. Ей не терпелось узнать что-то еще, и теперь в библиотеку сидов Блодвин могла приходить в любое время…

Она оглянулась, посмотрела на рощу — на священную афальскую рощу, что пряталась в темноте, за бегущей рекой. Та впадала в озеро, успокаивалась. Знакомые места, которые Блодвин когда-то видела глазами Сола. Рощу не удалось спасти и воскресить, даже когда Воронья Богиня погибла, а гниль ее исчезла. Аррик, ставший новым главой Первого Круга друидов, много времени проводил в роще весной, надеясь, что яблони откликнутся, но те погибли.

Они убрали гниль, они очистили землю. Не было ничего вечного, знала Блодвин. Никто не может быть бессмертен. Ни боги, ни королевы, ни прекрасные белые деревья. Таков оборот колеса.

Блодвин приказала посадить новую рощу. Лежа рядом с Роной, прикрыв глаза, Блодвин будто бы слышала, как ветер шепчет в юных яблоневых ветвях.