Только тот, кто своих уничтожит богов, может стать настоящим героем.

Бедвир Каймбелах

Блодвин открыла глаза; мокрые ресницы дрожали. Боль растекалась по ее телу, распростертому на твердом холодном полу вместо мягкой травы, и она поморщилась, растерянная. Приподняв голову, Блодвин увидела горящий факел. Что-то в этом огне показалось ей странным… он был белого оттенка, как будто пробившийся сквозь ткани солнечный свет. Все вокруг словно утеряло краски, оставив только черный камень и белый свет, и Блодвин вспомнила короткое видение, перехваченное у Сола в день первых поединков, — Моргана, садившаяся на божественный престол. Теперь Блодвин понимала, отчего такими яркими ей показались синие глаза родственницы: все остальное было черно-белым.

Повернувшись, Блодвин вскрикнула, не сумела сдержаться. Рядом с ней лежал Невилл, на его лице отпечатался страх, рот распахнулся в немом удивлении, а глаза округлились, но дыхание не вырывалось из его груди. Никаких ран Блодвин не заметила, начищенный доспех все еще сверкал, ему ведь не пришлось драться… Но даже с помощью чародейской силы Блодвин не смогла нащупать в нем ни искры жизни. Мертв. Погиб и уже успел остыть.

От ее крика очнулась и Рона, которая тоже лежала рядом. Подняв голову, она тут же схватилась за меч, который валялся рядом с ней. Безумное, загнанное выражение ее лица напугало Блодвин, сидевшую на полу, но потом этот жутковатый оскал стерся, Рона кивнула ей, поднялась плавным, но быстрым движением. Убедившись, что им ничего не угрожает, Рона подошла и подала ей руку в перчатке. Взглянув на бездыханного Невилла, Рона нахмурилась:

— Что случилось?.. Я помню только свет.

— Думаю, я сумела открыть врата в мир богов… Точнее, они распахнулись, когда Исельт вступила в круг, и ее кровь отворила путь, — смутившись, добавила Блодвин. Как она ни пыталась, как ни повторяла заклинания, которые нашла в книгах Ушедших, створки ни на пядь не приоткрылись… зато стоило Исельт появиться — распахнулись во всю ширину!

Большой клок тьмы отделился от стены, перед ними вырос Сол. Удивительно, но в этом странном мире он казался более живым, настоящим, ощутимым. Обычно он будто бы плавился по краям, как видения в жаркой пустыне, о которых Блодвин читала, однако здесь Сол был… обычным. Этот мир принадлежал таким, как он, тем, кто за гранью человеческого понимания.

— Людям не положено переступать границу, — сиплым голосом сказал Сол. Говорил он тоже как-то иначе, не рассыпался в ужимках и перемигиваниях, не злился, не смеялся. Его жутковатый взгляд уперся в Блодвин. — По крайней мере, живым. Я сумел скрыть вас, но этого мальчишку — нет… — Сол взмахнул руками, как бы показывая, что у него всего два крыла, которыми он мог их укрыть. — Я счел, тебе важнее сохранить Серебряного рыцаря! — это Сол произнес с прекрасно знакомой Блодвин издевкой.

Сберечь ее для жертвы, вот что он хотел сказать. Блодвин ничего не ответила, но она помнила о том, что где-то здесь — возможно, в конце бесконечного черного коридора — бродит и Исельт. Она все еще могла стать жертвой. После того, как Исельт вознеслась, зарезать ее хотелось только больше, и желание будто бы сильнее вспыхивало в груди.

Был ведь еще Гвинн. Оскал, рыжая шерсть…

— Ты уже бывал в этом месте? Где мы? — допытывалась Рона у Сола.

— Это мир богов. Служители называют его чертогами Мор’реин.

— Я слышала, что живые бывали в чертогах смерти, — проворчала Рона, недоверчиво поглядывая на Сола. Ответы его казались уклончивыми, но Блодвин поняла, что и сама не находила названий этого места в сидских книгах или указаний, где оно находится. Возможно, они застыли во времени, потому Самайн станет для них вечным.

— Смертные, о которых ты говоришь, приходили по приглашению. Едва ли Моргана рада видеть нас здесь, — поджал тонкие губы Сол.

— И, конечно, ни на какой вечный пир, как в сказках, рассчитывать не приходится, — под нос себе проговорила Рона. Она стояла, не выпуская из рук меч, как будто из темноты на них могло кинуться какое-то чудовище. — Значит, «нас»? Ты-то чем успел досадить Вороньей Богине? — спросила она.

— Тем, что пришел, — загадочно пробормотал Сол.

Он первым шагнул вперед. Блодвин и Роне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним, ведь им не хотелось остаться без провожатого в этой чернильной темноте. Оглянувшись, Рона поглядела в последний раз на Невилла, казавшегося особенно хрупким и юным теперь, когда последнее дыхание сорвалось с его губ. Жаль стало, что он сгинет тут, никому не нужный, никем не оплаканный. Остальные участники Турнира хотя бы получили костры, как и полагалось героям…

— Надеюсь, Керу или еще кому не хватило ума прыгнуть за нами во врата, — призналась Рона, когда заметила взгляд Блодвин.

— Скеррис не вполне человек. Он порождение хвори, и в нем кровь Гвинна. Возможно, ему даже не понадобилась защита демона, как нам, — предположила Блодвин. Хотя она лишь гадала, ее речи ненадолго успокоили Рону, которая с благодарностью кивнула.

Они шагали за Солом, и Блодвин даже не пыталась гадать, сколько времени прошло: чувствовала, что это бесполезно. Выбора, куда идти, у них тоже не было, только продвигаться вперед или назад. Надеяться, что дорога не обернется кольцом. К счастью, вскоре путь, избранный демоном, вывел их в просторную залу, в которой пылало еще больше факелов. Увидев просвет, Блодвин обрадовалась про себя: она сильнее всего боялась, что дорога начнет двоиться и изгибаться, что они заплутают и навечно — по-настоящему навечно! — останутся скитаться по чертогам Вороньей Богини. Она надеялась встретить Исельт или же Гвинна — подмога бы им пригодилась. Рона прихрамывала, хотя старалась не показывать, что бок разболелся.

Открывшаяся им зала казалась пустой, такой покинутой, что привлекала взгляд — так же, как Блодвин в подземной библиотеке все время цеплялась за отсутствующую статую божества в центре. Так и здесь ей подумалось, что все ненужное просто спрятали, вымели прочь. Уничтожили нарочно. Зато по черным стенам расползалось… нечто опасное, похожее на гнилые побеги отмирающих деревьев в роще. Их узловатые корни протягивались по стенам, сплетались под высоким потолком, но, присмотревшись, Блодвин с отвращением поняла, что это была не жесткая кора, а почерневшая кожа, а среди корней пробивались знакомые черные перья. Оно было живое. Чуть двигалось, будто бы вздыхало.

Осмелившись, Рона приблизилась к одному из таких побегов, безвольно лежавших на полу. Меч в ее руке встревоженно, как бы предвещая беду, гудел, но Рона не различала его песню. Наклонившись, она скривилась. Живой побег заворочался, как слепое животное, но Рона ловко отступила на несколько шагов. Будто отвратительная змея, побег потянулся за ней, а под потолком что-то стало двигаться, раздался липкий, неторопливый звук, словно нечто ползло вниз…

— Рона, лучше не трогай ничего!.. — не выдержав, воскликнула Блодвин. Кости, обнимавшие ее ребра, тревожно дребезжали.

— Это… похоже на хворь, — сказала Рона. Черная жижа хлюпала у ее сапог, она не рисковала подойти ближе. — Как будто все это место больное. Здесь тяжело дышать, — пожаловалась она — и впрямь задыхалась. — Пойдем скорее.

Блодвин кивнула, но не думала, что дальше будет лучше — скорее наоборот. Ее обостренное чародейское чутье подсказывало, что они приближаются к чему-то мощному, такому, чего Блодвин никогда не касалась. Если предположить, что они во владениях Мор’реин, то здесь должна быть и торжественная тронная зала, где восседает Воронья Богиня…

— Раньше эти залы принадлежали многим богам, — сказал Сол, когда они шли прочь, когда перед ними оказались новые просторные покои, также перевитые следами хвори, превращенные в хранилище для гниющих заживо побегов. Они вздрагивали, как будто чуя приближение незваных гостей, но не нападали. Тяжелый запах гнили давил на грудь. Словно не ощущая этого, Сол продолжал рассуждать: — Прежние боги могли устроить здесь все так, как хотели. В этом мире все подчиняется их воле, придумают они дивный сад или морское побережье — неважно. Мор’реин захотела, чтобы залы пустовали. Всегда пустовали. Так они и стояли заброшенными с тех пор, как она истребила старых богов.

Его история заставила Блодвин поежиться. Быть может, славные пиры, о которых она слышала от Роны, когда-то все же бушевали в этих суровых стенах. Теперь они казались лишь тенью былого мира, который Моргана уничтожила, сгноила заживо. Стараясь не задумываться о ней, о той, что назвала себя Вороньей Богиней и в одиночестве осталась править, Блодвин шагала за демоном. Его речь снова превратилась в несвязное бормотание, и Блодвин едва разбирала слова, брошенные на старом наречии сидов. Когда-то этот язык звучал здесь, боги ликовали и пели, ведь боги, в конце концов, не настолько отличаются от людей… Но после Морганы здесь осталась лишь смерть. Гораздо хуже — медленное умирание.

Блодвин хотелось спросить, откуда Сол все это знает, но она догадывалась, что тот не ответит. Вероятно, то говорила в нем память Мирддина: загадочный чародей, помогший Артуру завоевать Эйриу, наверняка был сведущ в таких делах. Может, его приглашали боги во времена, когда эти залы еще светились величием? Тревога разгоралась все сильнее, и Рона тоже с опаской смотрела на Сола. «Куда он нас ведет?» — одними губами прошептала она. Даже если демон заметил их переглядывания, то ничего не сказал. Увлеченный, будто зачарованный, он стремился вперед.

В темноте что-то пошевелилось, когда они приблизились к следующей широкой зале — Блодвин чувствовала, как будто каменная плита все сильнее давила на грудь. Все утопало в тенях, и даже вечный белый огонь факелов не мог разогнать черноту, коконом опутавшую чертоги Мор’реин. Гнилые побеги таились в тенях, и Блодвин вовсе не хотелось прикасаться к стенам, она жалась к Роне, которая тоже все мрачнела. Когда Сол наступил на один из побегов, все вокруг будто бы вздрогнуло. Лицо демона исказила довольная, широкая ухмылка. Блодвин ощущала, как ему хочется напасть, разорвать все когтями, но пока что Сол медлил… почему? Хотел бросить вызов в лицо Вороньей Богине, сидящей в глубине своих отравленных чертогов?

Неожиданно тьму разогнало красное пламя, разрезало, как удар клинком. Блодвин невольно попятилась, но Рона вырвалась вперед. Перед очередной развилкой огромный пес с черно-рыжей шерстью принюхивался к полу, как будто хотел различить что-то среди удушливой гнили. Шел по следу… У него не было проводника. Подняв голову от земли, он уставился знакомыми зелеными глазами на Сола, и тихое, утробное рычание заставило демона остановиться, а Блодвин — поежиться. У Гвинна не осталось слов, но она понимала. В темноте не было видно, но Блодвин была уверена, что тень в ногах Сола угрожающе заметалась, вспухая.

— Нет! — воскликнула Рона, выскочив вперед. — Он нас проводил, все хорошо! Он с нами!

Ее голос дрожал — она и сама не была уверена, куда Сол их вел. Его загадочное молчание не помогало тоже, с высокомерным презрением Сол уставился на огрызающегося божественного пса. Гвинн понемногу успокоился, обнюхал Рону всю целиком и, удовлетворенно помотав головой, ткнулся черным носом. Блодвин смотрела, как руки Роны несмело зарываются в лохматую шерсть в опасной близости от зубастой широкой пасти.

— Ты нашел Исельт? — прошептала Рона. — Нам нужно остановить ее, нельзя, чтобы она заняла трон богов!

Трон богов. Блодвин прикусила губу чуть не до крови. Возможно, то, что влекло ее, было вовсе не силой Мор’реин, не зовом крови Пендрагонов, а тем самым черным троном, который она видела… Жадная дрожь сковала ее, заключила в клетку из костей. Вдохнув с трудом, Блодвин покачала головой: ей нужно найти Исельт, чтобы принести ее в жертву. Самайн еще длился, хотя никакое солнце вовсе не проникало в чертоги Мор’реин, за высокими окнами тоже чернела ночь. Блодвин захотелось подойти к окну и выглянуть. Что бы она там увидела?

Рона о чем-то говорила с Гвинном, угадывая ответы по ускользающим выражениям бешеной песьей морды. Странно — и как она его понимала? Поглядев на ее рыжие растрепанные волосы, того же цвета, что жесткая шерсть Гвинна, Блодвин мимолетно улыбнулась. Она должна победить. Вывести их отсюда. И Рона, и Гвинн очутились в мире богов из-за нее…

Она знала, что Сол нарочно схватил их обеих. Прямолинейнее было бы только положить Рону на алтарь перед ней и всунуть в руки меч, но Блодвин гнала эти мысли. Рону она никогда не предаст, а та не покинет ее. Если в других Блодвин еще иногда сомневалась, то в Роне — никогда. Эта уверенность крепла в ней многие дни. Она не могла все потерять в ночи Самайна.

Сол улыбался — возможно, думая о своем.

— Гвинн потерял след, — сказала Рона. — Но Исельт где-то поблизости.

Не иначе как заплутала в обезображенных залах. Блодвин кивнула. Нужно было решаться. Идти вперед или рыскать в поисках жертвы. Долгий взгляд Гвинна заставил ее поколебаться — колдовские искры сверкали в его зеленых глазах, напомнивших о горах из рассказов Роны. Он, Рона, Сол. Они могли бы расправиться с Мор’реин, обессиленной столь долгим правлением, исчерпавшей все силы и лишившейся последней жертвы — даже если она отняла душу Невилла, когда он переступил порог, то ни капли крови ей не досталось.

— Мы идем вперед, — решилась Блодвин. — Она уже знает, что мы здесь. Все это… она, — указав на скрученные черные побеги с наростами из плоти и вороньих перьев в углу, она сама захотела отвернуться. Странный рокот, словно громовой раскат, ворчал где-то рядом.

Казалось, Сол только этого и ждал. Он даже не вслушивался в их разговор, миновал Гвинна, будто тот ничего не значил, хотя тяжелый воздух плавился от силы его огня, пробегавшего по шкуре. Блодвин шла поодаль, чтобы не обжечься искрами и не попасть под лапы божественному псу. Сомнения кусали ее.

Залов было много. Божественный трон — только один.

Сначала нужно было стащить с трона гниющее тело Мор’реин.

Трон, который показывал ей Сол. Он был здесь, когда она завоевала власть; он наблюдал, когда Воронья Богиня садилась на него. Сол не просто бывал в чертогах Мор’реин, он сопровождал ее, Моргану Пендрагон.

Он вел их прямо к ней.

Остановившись у дверей, заросших уродливыми побегами с наростами, Сол оглянулся на Блодвин. Хотел что-то сказать, но она привалилась к стене, уже не волнуясь, что перепачкается в черной слизи. Сильный удар в грудь чуть не сломал ее пополам, Блодвин хватала горько-сладкий от гнили воздух, и жалкий всхлип вырвался у нее из пережатого горла. Моргана знала. Она дотянулась до нее, она почувствовала Блодвин, пришедшую за троном, который ее по праву… по праву крови — как это смешно!

Взревев, Гвинн кинулся к опутанной двери. Из разверстой пасти вырвалось пламя вместе с дыханием, и черные склизкие побеги вспыхнули. Они хорошо горели, и Блодвин с облегчением улыбнулась, когда удушье отпустило ее. Один из побегов ринулся вперед, но Рона взмахнула запевшим мечом, и он, обмякнув, свалился на землю, рассеченный пополам. По ногам хлестнуло черной кровью. Обернувшись, Рона отбила еще несколько ударов, пока Гвинн остервенело рвал заслон. Он не рисковал кусать, чтобы не захлебнуться черной Вороньей кровью, но его острые когти рассекали побеги. Они изгибались и дергались, как умирающие черви. Очнувшись, Блодвин вновь переплавила украшавшие ее платье кости в белые клинки и направила вперед — прорубать им путь.

Когда черная дверь скрипнула и приотворилась, позади Блодвин услышала шорох. Обернулась слишком медленно. Золотой свет вспыхнул, Блодвин вскрикнула, когда он обжег ее лицо. Свечение укутывало ее, как королевская мантия, хотя Исельт была обнажена. Вблизи Блодвин рассмотрела трещины в ее идеальном теле, оставшиеся от песьих клыков. Увидела корону из шипов на ее голове. Исельт взмахнула рукой — Блодвин швырнуло прочь, как детскую игрушку. Ссаживая ладони, она покатилась по черному блестящему полу, упала, сотрясаясь от обидной боли. Щеки все еще щипало, вспышка света резала слезящиеся глаза. Гвинн и Рона тоже ринулись в зал, не желая драться с Исельт в узком проходе, где ее сила обжигала вблизи.

«Вставай, — шепотом втек ей в уши голос Сола. — Вставай, не должно приветствовать нашего врага, валяясь на полу. Вставай, ты же не хочешь показаться слабым ничтожеством?..»

Приподнявшись на локтях, Блодвин с трудом остановила расплывающийся взгляд на троне. На женщине, что сидела на нем.

На той, за чьей головой она шла.

Она ожидала увидеть чудовище, отвратительную мерзость, но встретилась со взглядом прозрачных синих глаз, таких же, как у нее. Усталые, почти остекленевшие, они скользнули по лицу Блодвин. Моргана, Мор’реин, Воронья Богиня — у нее было множество имен. Она оказалась всего лишь женщиной в черном одеянии, походившем на приталенные платья Вороньих Матерей. Моргана сидела на высоком черном троне, словно выточенном из цельного камня, чье подножие бугрилось уже знакомыми Блодвин побегами. Взгляд Морганы перешел на Гвинна и Исельт, на золотой и злой алый огонь, схлестнувшиеся в центре залы, как боевые танцоры. Блодвин не успевала следить взглядом за битвой богов: вот Исельт полоснула Гвинна по лапе вырвавшимися из ее руки золотыми шипами, вот она закричала, когда жадная пасть сомкнулась на ее плече и дернула, отрывая одну из четырех рук…

Моргана облизала сухие губы, будто почуяла что-то заманчивое. Она медленно подняла руку, ладонь вздрагивала. Неужели и правда слабела в Самайн? Голодное ликование затопило и Блодвин, и Сола.

Но, повинуясь Моргане, ее побеги воспряли, ринулись под ноги сражающимся. Взвизгнув, Гвинн отпрыгнул в сторону, загородил собой Рону. Один из побегов оставил на его боку росчерк красной раны. Исельт не успела увернуться — она еще восстанавливала силы после укуса Гвинна, выгрызшего ей плечо. Побеги сплелись коконом, окружая Исельт, черная Воронья кровь плеснула ей на лицо… А потом корни сжались, стиснули ее, и Блодвин услышала только жалкое хлюпанье и хруст сминаемых костей.

Золотые искры упали на пол и погасли, словно растворившись в вечном черном море.

Ее жертва!

Взвыв от ярости, Блодвин швырнула кости прямо в лицо Морганы. Кипящая ярость заслонила все. Даже если ее ударят в ответ, неважно. Все кончено, Исельт мертва, а она… Трон маячил перед глазами, манил, звал. Кости не долетели до Морганы, она лишь отмахнулась от них, как от докучливых насекомых. Блодвин перехватила их на лету, ударила снова, дрожа: с размаху, со всей силы! Во рту стало солоно.

— Как же ты оказалась здесь, дитя? — в задумчивости прошептала Моргана. Ее голос до ужаса напоминал шипящие голоса Вороньих Матерей, всплески их голосов в темноте у озера. Блодвин, кое-как вставшая на ноги, едва не рухнула снова. Не за что держаться. Незачем.

Один из побегов щелкнул возле нее, как будто хотел прибить одним ударом. Ничтожество. Она всего лишь… Издалека закричала Рона — она не успевала защитить. Блодвин слышала, как приближается смерть… Но удара не было, побег натолкнулся на что-то, задергался, отполз, сыплясь серым пеплом. То, что защитило Блодвин, больно кусалось.

Тьма в углах откликнулась, рассмеялась раскатистым эхом. Он всегда прятался, ночь была его стихией, и сегодня, в Самайн, ночь была вечной. В этот раз Сол не скрывался, он просто выступил из теней навстречу Моргане. На лице его изгибалась улыбка, оно снова перестраивалось, снова менялось, как рябь, бегущая по отражению в мутной воде. У Сола не было лица, были только безумные глаза со множеством зрачков, которые вновь начали свой хоровод. Когда он остановился около Блодвин, его лицо успокоилось. Теперь он не напоминал черты Мирддина, которого Блодвин мельком видела в воспоминаниях Артура.

Теперь Сол был похож на Моргану.

— Кажется, матушка, вы не рады меня видеть, — сказал он отрешенно, как всегда говорил, прежде чем сорваться в неясные предсказания. — Как же так, спустя столько оборотов… Даже ничуть не скучали?

Его слова на мгновение заставили Моргану задуматься, тень пробежала по ее лицу. Она узнала Сола. Она…

Сол говорил, его подослали к чародею, чтобы выведать его тайны. И кто мог возжелать знания Мирддина, как не сама Моргана? Блодвин упала бы, но почему-то ее тело застыло, как статуя.

Он использовал ее. Он знал, что лишь новорожденный бог может открыть врата, чтобы добраться до чертогов. Он шептал ей слова, которые все больше разжигали жажду власти. Такой, что не снилась никакой королеве. Ему всего лишь нужен был кто-то, кто распахнет врата — Солу плевать было на Эйриу, на нее, на все, что будет потом. Горькая, клокочущая месть. Отчаяние брошенного сына. Блодвин хотелось развернуть Сола к себе, взглянуть на его бледное лицо, заставить отвечать, но она не могла даже пошевелиться.

А потом все вокруг взорвалось обжигающей чернотой. Блодвин вскрикнула, кости зазвенели, пытаясь окружить ее щитом, но их было слишком мало. В глазах помутилось. Белое и черное. Блодвин опрокинуло наземь, протащило, она рванулась от жадного побега. Она забилась, пытаясь вырваться, вслепую полоснула костяными мечами, что пронеслись рядом. Попала! Побег выпустил ее, но с мясом содранная кожа на ноге словно в огонь окунулась. Кровь липла к полу. Хлюпала. Блодвин пыталась встать, но новый удар побегом, как плетью, погреб ее под собой.

Кто-то ухватил ее за плечи, оттащил. Рона. Блодвин оперлась на нее, хотя и знала, что лишь становится для нее обузой. Рона не могла сражаться, пока держала ее. Рона не отпустила бы, даже оттолкни ее Блодвин.

На ее глазах Моргана сошла с трона, стекла, как удлинившаяся полуденная тень. Неощутимый ветер пробежался по чертогам, притушив факелы. Тьма была такой тяжелой, как бездыханная опухшая туша. Моргана припала к земле, все совершилось в мгновение. Обнаженное тело, выскользнувшее из черного одеяния, поросло лоснящимися перьями, распахнулся огромный клюв. Спина Госпожи Воронов изогнулась, на ней топорщился блестящий гребень позвоночника, крылья распластались по полу, она опиралась на них, издавая сердитый скрежещущий звук. Гвинн подобрался, взвыл — вызывал на бой.

Блодвин думала, что о них Моргана забыла, посчитав лишь жалкими смертными, но ожившие побеги снова приближались, когда огромная ворона и пес столкнулись и покатились по полу. Встав перед ней, Рона отразила несколько прямых ударов. Хитро изогнувшись, одна из плетей поднырнула понизу, хлестнула по ноге. Рона сдавленно зарычала, из пробитой насквозь голени хлынула кровь, но Рона стояла, заслонив собой Блодвин.

Ей нужны были кости. Несколько клинков, откликнувшиеся на ее зов, белизной вспарывали тьму, плясали с приближающимися корнями, но этого было мало, слишком мало. Блодвин вновь пошатнулась, кровь текла из носа, когда она выдыхала. Чужая ярость снова накатила на нее — отголоском от Сола.

Он тоже обернулся филином, человеческий облик сползал с него, являя тварь, похожую на Моргану, на ее птенцов, рожденных от леди Великой крови. Он был первым птенцом. Согхалас, сын Морганы.

Блодвин видела что-то смутное, различала мир его глазами. Тот мир уже отмер, давно закончился. Его первое воспоминание. Моргана даже не коснулась его, изнемогшая от тяжелых схваток, она бормотала заклинания, чтобы восстановить силы, жгла травы, которые резко пахли. Он вжался в угол, наблюдая за ней десятками распахнутых во тьме глаз. Он не знал ничего, даже собственного имени, но откуда-то знал, что перед ним лежит его мать.

Она так и не трогала его. Зато дала имя, зато рассказала о его поручении, едва он изучил ее, прощупав магией. Она привела мальчишку — слугу, поняла Блодвин, — чтобы он сожрал его и принял его облик. Слабые косточки, захлебывающийся крик. Сол вгрызался в его плоть, а потом долго лежал, глядя в пустоту. Хрупкость человеческого тела завораживала, кожа была тонкая, как самая легкая ткань, непривычные ощущения сводили с ума. Она набросила на него одежду, сквозь зубы велела одеваться. Отвела его к чародею, уже седеющему высокому мужчине, и сказала, что мальчик хочет обучиться искусству магии… Сол уже не помнил их разговор, но, кажется, речь шла о долге. Мирддин — а в повадках Блодвин узнала его — согласился. Ведь чем ему опасен мог быть обычный бледный ребенок…

…Сол взмыл под высокий потолок и ринулся на Воронью Богиню, метя в ее глаза. Выставив когти, он грянулся вниз, разметались перья, ворох тьмы, всколыхнутый им. Он не ослепил ее, а лишь вцепился всеми когтями в голову, затрепыхался, мотая ее из стороны в сторону. В это время Гвинн врезался в бок, отчаянно вгрызаясь.

Рона пошатнулась, но устояла. Она все рубила и рубила, и руки ее уставали. Однажды слепая настойчивость Вороньей Богини убьет ее. Убьет их вместе. Может быть, думала Блодвин, умереть вместе с ней не так уж и страшно.

Она задыхалась от воспоминаний. Сол был старателен, Сол хотел учиться, но Мирддин лишь отмахивался от него, поручая мелкую работу. Слуга должен служить. Злость прорастала в нем, как колючий терновник. Он обязан был вырвать из груди стареющего чародея тайны, пока Мирддин не унес их в могилу. Голод рос с каждым днем. Сол пробовал заглядывать в записи чародея, но те были бессмысленны; он следил за ним, двигаясь, как тень; он не спал, ведь демонам не нужен отдых. Ничего. Он не узнал ничего.

Когда он решил убить и сожрать чародея, Сол ликовал. Вместе с кусками горячего желанного мясо хотел впитать магию. Его пир продолжался недолго: ни искры магии он не нашел в сухом теле Мирддина, никаких ответов. Только ворохи непонятных слов, выученных стихотворений, прочитанных книг. Тусклые воспоминания о странных местах, не похожих на мир за окном чародейской башни.

Он вернулся к Моргане ни с чем, и она…

…Она отшвырнула его прочь, как жалкую тряпку. Моргана развернулась, ударила крылом Гвинна. Жесткие перья — по глазам. Обиженный визг разлился по чертогам, но перья на крыле Морганы занялись, вспыхнули от кусачих искр. Она завертелась на месте, пытаясь сбить их. Пламя было упрямо, как и Гвинн, как и Рона. Неугасимое. Моргана превратилась в огненный смерч, и даже ее побеги, тянувшиеся от трона, ненадолго ослабли.

Рона выдохнула — страшный, с присвистом выдох. Блодвин припала на ступени, она не могла стоять, нога все еще болела, и она боялась взглянуть на нее, но заранее знала, что на ней нет ни туфли, ни кожи, ни, может быть, мяса. Нога тряслась, она слышала стук. Будто бы обнаженные кости стучали по вытесанным каменным ступеням. Жалкий всхлип вырвался из горла, когда Блодвин направила кости в Моргану, когда в висках снова заколотилось.

Сол следовал за Морганой, он был ей верен, потому что больше никого у него не было. В ее тени он наблюдал и восстание Медраут, подговоренной, искушенной властью, и ее предательство, когда рыцарь решила сама завоевать трон богов. Моргана бросилась за ней, едва поняла. Она видела Дану, распятую на белом камне. Моргана напала на Медраут, обессиленную после драки с Госпожой сидов. Моргана не просто принесла ее в жертву, а растерзала, уничтожила, от нее не осталось ни одной целой косточки, только кровь, кровь, льющаяся под старые камни.

Но жертва не сработала. Моргане нужно было отдать кого-то еще.

Обида плескалась слезами в глазах. Он просто был рядом, стлался за ней тихой тенью. Сол мог понять матерей, что ненавидят своих детей и готовы разорвать их своими руками. Он порадовался бы, внуши он Моргане ту же ненависть, что она рождала в нем. Ответное, искреннее чувство… Она даже не вспомнила о нем, когда приносила жертву. Он ничего не значил для нее. Совсем ничего.

…Сол закричал, поперхнулся, когда Моргана расправила крылья. Побеги росли из ее изгибающегося тела, оно плавилось, как свеча. Один хлестнул Сола поперек груди, другой обвился вокруг шеи, придушил. Забившись, Сол загребал крыльями, как будто взлететь хотел. Гвинн лязгнул зубами, попытался отгрызть, освободить его. Дернувшись от боли, Моргана завопила. Крик ее зазвучал высоко, отшвырнул их прочь. Блодвин завалилась, ударившись спиной, и ее клинки потерялись, выпали из чародейской хватки. Только Рона устояла — потому что вонзила Каледвулх в щель между ступеней и навалилась на меч.

Сол был верен Моргане, а она презирала его, ведь он напоминал о ее позоре. Ее жрицы, выбранные из самых верных учениц, просили новоявленную Богиню о милости, поделиться с ними силой. Она отдавала им, она касалась их своей мощью, но тела их начинали болеть… То была не болезнь, а существо, зарождавшееся в них. Птенцы, не демоны, но и не люди, порождения магии и веры. Жрецы всегда повторяют путь своего божества. Многие мучились и умирали родами, их плоть не выдерживала растущего внутри существа. Только Великая кровь могла вынести птенцов, и тогда жрицы заключили договор с королевской семьей — на людском троне Моргана дозволила остаться дочерям Артура.

Моргана смотрела, кусая губы, как ее потомки, ее жрицы порождают чудовищ. Оборачивалась на Сола, таившегося в ее тени. Она хотела привести свой народ к счастью, но сама не чувствовала себя счастливой никогда, неся тяжесть содеянного.

Она не давала ему поручений, и он изнывал в темноте чертогов, бродил по пустым залам, и безумие одолевало его. Он притворялся одним из сидов, потому что Моргана ненавидела их и желала поглотить всю их силу, отправляла к ним своих верных охотников. Он надел маску Мирддина, потому что память об упущенных возможностях еще мучила ее. Она не обращала на него внимания. Однажды Сол ушел, вырвался. Носился по миру, прятался в тенях, упиваясь свободой и сладкой плотью, он ликовал, наконец-то перестав жаждать ее ненависти или любви. Он был один, и одиночество оказалось еще мучительнее.

Когда он решил вернуться, двери в божественный чертог были заперты.

Ему нужно было…

…нужно было подняться. Блодвин готова была вцепиться Солу в горло, самой его прикончить — за неискренность, за игру в тайны, за загадки, что он ей подкидывал. Он вел ее с самого начала, он нашептал ей, что когда-то чародеи становились богами. Теперь его рвала на части Моргана, раздирала живыми побегами, словно брезговала к нему прикасаться. Гвинн скакал рядом, пытаясь подобраться и укусить. Он не рисковал, снова взвыл, и огонь выплеснулся из его пасти. Пахло жженными перьями. Мало. Слишком мало. «Вставай!» — закричала Блодвин Солу; знала, что он слышит: связь была накалена. Он захлебывался густой черной кровью, распластавшись на ступенях. Жалкое зрелище.

Блодвин ненавидела быть бесполезной. Сидеть в тени, пока остальные сражаются. Это напоминало ей о вечных собраниях при дворе, когда ее сажали на трон. Она хотела значить больше, хотела, чтобы на нее молились, а не терялись взглядами, словно бы не выделяя ее из теней. Она пришла сюда, чтобы завоевать трон.

Самайн еще не был окончен. Голодная тьма смотрела в окна. Она могла принести жертву.

Блодвин оглянулась на Рону, та шептала что-то — молилась?.. Гвинн вжал в землю Воронью Богиню, вцепился куда-то ей в шею. Она вывернулась, забилась. В распахнутом клюве блестели зубы. Трепетал черный язык. Но Гвинн, теперь оказавшийся под ней, увернулся от тяжелого удара клювом, зарычал, клацал зубами, норовя достать. Они переплетались, боролись, уже окровавленные, пропахшие гарью и гнилью. Мгновение передышки позволило Роне оглянуться на Блодвин.

Лицо Роны, все мокрое от пота. Глубокий шрам, прорезавший ее щеку и губы. Яркие зеленые глаза — в них плясали отблески пламени Гвинна. В руках Рона сжимала меч, который когда-то принадлежал Артуру. Может, Артур и был обманщиком, с помощью Мирддина заполучившим трон… Но Рона верила, и в ее руках меч сверкал, как в руках великих героев, даже несмотря на черную пленку, покрывшую его.

Рона верила… и в нее тоже?

— Ты ведь со мной? — спросила Блодвин; голос хрипел, под языком была кровь.

Рона моргнула. В горячке битвы она совсем потерялась, но кивнула, мотнув головой. С такой уверенностью можно шагать с обрыва и приносить самые страшные клятвы. Блодвин встала, несмотря на разрывающую боль в ноге и в наверняка треснувших ребрах. Пошатнулась, припала к Роне. Хотелось поцеловать ее — на случай, если это будет последний раз.

— Верь мне, — дробно выговорила Блодвин. — В меня. В нас.

Она схватила ее за руку, заставила снять латную перчатку, неудобнее схватиться за меч. Держалась, вжала пальцы, переплетя их с пальцами Роны. Знакомая жажда меча откликнулась, признав в ней старую хозяйку. Раздиратель Плоти — лучший меч, чтобы приносить им жертвы. Рона смотрела на нее, распахнув глаза. То ли страх, то ли благоговение. Гвинн рвал Воронью Богиню на части. Рона доверчиво потянулась за Блодвин, но что-то застыло на ее лице — такое хрупкое, отчаянное… Она думала, Блодвин хочет принести ее? Блодвин улыбнулась. Мягко, как никогда не улыбалась прежде.

Сол пытался собраться с силами. Он лежал, его руки еще не сплелись из липкой тьмы. Задрав голову, он увидел Блодвин, едва стоявшую на ногах. Ее руку на руке Роны — на рукояти голодного меча. Страх вспыхнул между ними, и Сол вскочил на ноги, бросился вперед, у лица Блодвин сверкала его пасть, полная острых зубов… Он замер, словно опутанный невидимыми сетями.

— Ты не можешь причинить мне вреда, — прошептала Блодвин. Нужно было решиться.

И ударила. Направила руку Роны, меч. Все произошло в мгновение. Только горячие пальцы под ее — ледяными, дрожащими. Этот влажный звук, с которым сталь врезалась в нутро демона. Лицо Сола, такое бледное, но… странно спокойное.

Он желал, чтобы Моргана принесла его в жертву. Он жаждал быть ей нужным.

Блодвин ненавидела его за обман и любила за показанный ей путь. Он был частью ее души, и она уже чувствовала холодную дыру, расползавшуюся в груди, мешающую дышать. Или ее душили слезы? Лицо вдруг стало мокро. Сол молчал, не пытался говорить, но Блодвин услышала, как внутри ее головы раздался знакомый смешок. Удивленный. Почти довольный. Он улыбался, кровь выступила на губах.

Она стиснула зубы, толкнула меч глубже, чуть не по рукоять. Рона была рядом, ее дыхание у уха Блодвин. Ее вера. Блодвин знала, что должна сделать — она не выстоит одна, не справится…

Она больше не хотела быть одна.

— Мы жертвуем, — проговорила Блодвин. И Рона повторила за ней — как и обещала. Верила в них.

Блодвин надеялась, что этой веры будет достаточно, как и ее решимости, как и ее любви и ненависти к Солу, как и злости Роны, которая смотрела на то, как глаза демона закрываются в последний раз. Рона хотела сделать это с тех пор, как увидела его над телом Сидмона. Она не доверяла ему никогда. Чувства мешались. Внутри было пусто, словно сердце Блодвин забыло, как биться.

Это было похоже на удар молнии, Блодвин бросило к Роне. Она вжалась теснее, ощущая, как волна огромной силы захлестывает их. Оставалось только держаться, быть вместе. Меч зазвенел под ногами. Блодвин хотелось зажмуриться от этого огромного прилива, но она смотрела в глаза Роны, а та — в ее, и ничто в мире, казалось, не могло разорвать их. Воронья Богиня почуяла этот всплеск силы, на последнем издыхании она метнула к ним свои побеги, но те просто рассыпались в прах, не достигнув их.

— Значит… мы? — спросила Рона, когда время замерло. Она смотрела на Блодвин с любопытством.

Блодвин задыхалась. Ей казалось, что ближе уже некуда, она вспоминала то изваяние, что смутило их в библиотеке. Девушки, переплетенные вместе, рождающееся божество. Блодвин казалось, если они обнимутся еще крепче, то просто срастутся в одно существо. Белый камень, такое живое переплетение плоти. Глаза Роны расширились, когда она уловила тот же образ. Пустоту, оставшуюся от Сола, заполнял ее живой огонь.

— Эта сила наша, вместе, — сказала Блодвин, как будто клянясь. — Знаю, что мне будет мало. Но… Ты будешь меня держать.

Рона улыбнулась, обняла, ткнулась носом в ее волосы, шумно вдохнула.

— Как скажешь, моя королева, — согласилась она.

Когда мир снова ожил, Блодвин увидела, как Воронья Богиня пытается вырваться из зубов Гвинна. Смятое крыло жалко трепыхалось, било по полу. Надломленное; из него торчала острая белая кость. Крик нарастал, она надеялась снова отшвырнуть Гвинна, но тот впивался слишком крепко. Блодвин чувствовала отчаяние Морганы, хотя не могла определить, отчего оно было: от боли или же от разочарования в своей иссякшей силе. Глаза у Вороньей Богини были черные, безумные, как у Сола в худшие дни. От Морганы ничего не осталось, только гниль. Она распахнула клюв, как будто пыталась позвать на помощь, Гвинн зарычал и, разжав челюсти, наступил ей на горло.

Блодвин знала, что должна что-то сделать. Сила бурлила в ней, все тело омыло теплом. Она не чувствовала боли ни в ноге, ни в ребрах, и даже кровотечение из носа успокоилось, позволив ей широко улыбнуться. Рона не отнимала руку, догадавшись, что они сильны только вместе. Без близости ее ладони ничего бы не было.

Блодвин вспомнила, как Сол говорил, что чертоги подчиняются воле, что они могли что угодно здесь воплотить. Ей не нужно было что угодно, она слышала шепот мертвых. Она думала о прахе, рассыпавшемся на тысячах поминальных костров. Герои, преступники, матери, отцы и дети, даже сиды, за которыми гнались охотники Морганы. Все они были прахом. Все они принадлежали Блодвин. Прах этот ссыпался в чертоги богов, шуршал по его углам. Они откликнулись.

Сотни костяных игл, собравшихся из ниоткуда, вырвались вверх, пронзили тело Вороньей Богини. Сиплый крик вырвался и утих, когда Гвинн подпрыгнул и вгрызся ей в открытое горло. Рона шагнула вперед легко, подхватила меч, который теперь будто бы ничего не весил в ее руке. Не более чем игла. Смертоносная, острая. Меч впился в распахнутый глаз Вороньей Богини, окончательно лишившийся синевы, хоть чего-то человечьего. Блодвин выдохнула, обратилась к задрожавшим костям. Голоса переполняли ее голову, но она просто дернула их в разные стороны, разодрав тяжелое воронье тело на части.

Они свалились с неприятным влажным звуком. Оторванная голова смотрела одним глазом, и Блодвин хотелось выцарапать и его. Не успела она шагнуть вперед, как с рыком вырвался огонь Гвинна, и тело Вороньей Богини быстро занялось, как костер, на котором Служители сжигали тех, кого считали неверными. Блодвин наконец-то отняла руку от руки Роны, и усталость навалилась на нее, но все же она чувствовала себя живее всех живых. Слепое ликование вспыхивало в ней.

Ей хотелось дернуть Сола: смотри, я смогла, я победила! Но Сола уже не было, и только горький дым вдохнула Блодвин, закашлявшись. Вместо радостного крика вышло что-то жалкое, но она все равно с наслаждением смотрела, как огонь пожирает старую гнилую плоть. Моргана знала, что это неизбежно. Оборот должен совершаться, за ней придут новые боги, как бы она ни пыталась скрыть правду о ритуале. Она знала, но все равно из-за жадности погубила столько жизней. Их сердитый шепот тоже превратился в довольное ворчание. Блодвин выдохнула и постаралась отпустить кости, разорвать связь с ними, перемолоть их снова в белый прах, засыпавший тронную залу, как снег.

Осознание медленно возвращалось к Блодвин. Она подняла голову от праха, посмотрела на Гвинна. Не заметила, как тот сбросил с себя песью шкуру. И без нее он выглядел как один из старых богов: высокий, красивый, будто бы помолодевший лицом, с огненными волосами, переливавшимися в невзрачном свете факелов. Блодвин сглотнула. Они разорвали Моргану все вместе. Победителя не было, некому было сесть на оставшийся пустым трон.

Они молчали. Тело Морганы рассыпалось, как и больные побеги, тянувшиеся от трона. Дышать будто бы стало легче. Свежая, спокойная сила новых богов растекалась по усталым чертогам. Гвинн наблюдал за ней из-под прикрытых глаз. Казалось, он тоже не верит, что они справились, а потому наслаждается мгновением спокойствия.

Быть может, последним.

Будь жив Сол, он наверняка требовал бы кинуться на Гвинна, ударить, пока он не ожидает, отвоевать трон, чтобы у нее — у них с Роной! — не было никаких соперников. Она не хотела делиться властью. Никогда! Но Сола больше не было, и Блодвин вынуждена была признать, что это ее ядовитые мысли, ее жадные желания, гложущие ее, как черви.

— Блодвин… — Рона стояла, глядя на нее. На трон. На Гвинна. Ее голос был умоляющим — впервые в нем звучала просьба. Рона никогда ничего не просила, она сражалась за нее, сражалась за справедливость, в которую верила. — Милая, пожалуйста, — вздохнула Рона. Меч Пендрагонов, признавший ее, сверкал в ее руке.

Рона не хотела драться — конечно, не с ней. Но Гвинн был ее семьей. Блодвин посмотрела на него, улыбнулась. От усталости ей хотелось лечь на черный пол и никогда не подниматься. Она все еще думала, что вот-вот умрет. И все же она стояла у подножия ступеней, и голос, зовущий в ее голове, ни на мгновение не утихал. Гвинн замер рядом, его волосы пылали, лицо было бледно.

— Я никогда не хотел этого, — быстро сказал Гвинн. — Я не думал о троне. Я лишь хотел защитить…

— Я знаю, — кивнула Блодвин. Она хотела. Она думала — множество раз представляла, как сядет на него, как положит руки на подлокотники, как расправит подол черного платья. От трона ее отделял десяток ступеней — такая мелочь! — И все же… я боюсь, — призналась она, хотя это было непросто. В памяти ее все еще вспыхивало лицо Морганы. Лицо Блодвин из будущего — сколько оборотов спустя?.. — Боюсь стать такой же, как Моргана. То, во что она превратилась. То, на что она пошла… Я знаю, я прекрасно понимаю, что тоже захочу безграничной власти, я желала ее с детства, толком не зная, что такое боги и что ими может стать любой чародей. Я чувствовала, что это место принадлежит мне. Но… Я верю, что тот, кто не хотел трона, не поддастся этому искушению, — сказала Блодвин и коснулась обжигающе-горячей руки Гвинна. Он наклонился — будто бы чтобы лучше ее слышать. Почему-то она ему верила, что он не ударит, не предаст, не накинется сейчас, чтобы избавиться от нее. — Но не думайте, что я перестану быть королевой от того, что уступлю! — Она гордо вскинула голову.

Гвинн тихо рассмеялся и кивнул, даже поклонился. Непривычно было смотреть на него такого. Не только из-за искр в волосах, но и потому что он был без трости. Он был свободен, и Блодвин помимо воли любовалась им.

Рона коснулась ее руки, и она вновь почувствовала, как затапливает тепло божественной силы. Сол исчез, Сол не вернется, вместо него в ней осталась вырванная с мясом дыра. Больно, страшно и… одиноко. Никто больше не подслушает ее мысли, никто не откликнется визгливым смехом… Рона была рядом, обняла ее. Вместо холода серебряного доспеха Блодвин чувствовала тепло. Все это время она искала тепло.

Они смотрели, как Гвинн сел на божественный трон, как факелы ликующе вспыхнули знакомым, красным огнем. Рона целовала ее лицо, перепачканное в крови, губы, щеки, волосы, тонкие запястья, радуясь, что они еще живы, а Блодвин просто устало закрыла глаза.

***

— Я ведь обещал, что убью Воронью Богиню. Вы совсем не оставили мне подвигов.

Скеррис сидел, привалившись спиной к одному из белых камней, тяжело дышал. Его лицо казалось еще бледнее обычного, если такое вообще было возможно. На щеке отпечатались глубокие царапины от чьей-то пятерни — удар когтей. Белая рубаха справа вся пропиталась темной, не черной, но темно-вишневой кровью. Он нашел силы улыбаться, приветствуя их, но губы его дрожали, а зеленый глаз уставился в пустоту.

— Я охранял подступы, — прошептал Скеррис, — чтобы Птицеголовые вам не помешали. Ни один из них, слышите? Ни один… Все кончено? Где Гвинн и?..

Он не договорил, захлебнулся. Лающий кашель сотряс его, и Скеррис поперхнулся черной жижей, выступившей на губах. Воронья хворь умирала вместе со своей Богиней, но умирала медленно, мучительно, перекручивая все его внутренности. Нечеловеческим взором Блодвин видела, как нечто черное, как черви, ползет внутри его — и только искры крови Гвинна не давали Керу погибнуть от этой жадной тьмы.

Мир людей оказался… странным. Как будто другим, воздух тут был более тяжелым, более затхлым. Блодвин не знала, сколько времени провела в чертогах богов, однако она привыкла к вольному течению магии, которая откликалась на каждую ее мысль. Ударивший ее в грудь суровый ветер напугал Блодвин. Прежние ощущения возвращались с неохотой. Она задрала голову, видя, как тяжелое тело луны понемногу скатывается с сияющего диска солнца. Начинался первый рассвет…

Скеррис снова затрясся в кашле, хотя старался сдерживаться. Дышал урывками. Блодвин с беспомощной растерянностью смотрела на него, не зная, как помочь. Она могла бы прочесть его кости, могла бы двинуть его пальцами, но что толку от этой смертельной силы, когда нужно спасти?..

Рона наклонилась к Скеррису, дернула его на себя. Не в нетерпении — нарочно, чтобы рассадить губы, чтобы испачкать его божественной горячей кровью. Растерянный, едва ли соображающий от боли, скручивающейся внутри, Скеррис покорился. Кровь — скорее, больше. Блодвин видела, как затянулись рваные раны на его щеке; видела, как алое вспыхнуло внутри, разгоняя темноту.

— Теперь мы целуемся по очереди? — спросил Скеррис, голодно облизнув окровавленные губы. Он дышал ровнее, спокойнее, и Блодвин даже нашла силы ему улыбнуться.

— Живи, — прошептала Рона, и что-то особое было в этом голосе. Мольба, просьба, но это ей теперь стоило молиться.

Блодвин вдруг поняла. Роне было важнее не победить Воронью Богиню, не завоевать славу, не обрести божественную силу… Спасти. Блодвин, Скерриса, всю Эйриу. Потому с такой радостью и облегчением, столь читаемым по ее веснушчатому лицу, Рона помогла Керу подняться, опершись на нее. Он еще пошатывался, но Блодвин видела, как расходится чернота…

Люди собирались вокруг, испуганно бормотали. Они видели, все видели — и чудесную силу, пробудившуюся в Роне, тоже. Обведя взглядом раненых, потрепанных рыцарей, вардаари и некоторых придворных, что не побоялись сразиться с порождениями Вороньей Богини, Блодвин с сожалением подумала, что осталось их немного. Но и Служителей она не видела, если не считать тела, устилавшие поляну вокруг белого круга камней — работа Скерриса, несомненно. Теперь выжившим жрецам погибшей Богини должно быть еще хуже, чем Керу…

— Ваше величество! — с облегчением воскликнул кто-то, и рыцари загалдели наперебой.

Их растерянные взгляды вцепились в Блодвин, она нужна была им, и приятное чувство расцвело в ее душе. Они больше всего боялись потерять королеву — что они скажут, когда узнают, что потеряли Богиню?.. Но пока что она радовалась им, как радуются возвращению войска, которое отправилось в трудный бой. Они выстояли, они сумели продержаться…

Блодвин поняла, что они смотрят на Рону. Не найдя рядом Невилла, они знали, что именно она осталась, она должна стать рыцарем-защитником. Раздался тихий вздох сира Галлада — незаметный среди всеобщей радости, но такой горький. Блодвин знала: она никогда не сможет рассказать ему, что стало с его братом. Что стало с ними всеми…

Рона будто бы светилась изнутри. Это был не яркий и неудержимый огонь Гвинна, но сияние, которым хотелось любоваться. Она растерянно оглядела рыцарей, не отваживаясь заговорить. В поисках помощи оглянулась на Блодвин…

Та вдруг увидела среди рыцарей Корака, которого, казалось, никто не замечал. Он стоял там, как тень, еще чернее темноты Самайна, с чувством какого-то небывалого веселья глядя на Блодвин и Рону вместе. Перехватив ее взгляд, Корак чуть поднял меч, снова ставший незримым, лишь пустые ножны. Блодвин смогла коснуться его разума, не заглянуть в него, как в Сола, но перехватить от Корака насмешливую мысль: я ждал, и если бы ты вернулась одна и стала новой Морганой, обезумев от власти, этот клинок закончил бы твою жизнь, маленькая богиня. Вздрогнув, Блодвин моргнула. Перед взглядом ее мелькнул прямой удар меча, что раскроил бы ночь. Слишком острый; таких клинков не бывает. Но Корак улыбался, глядя на них с Роной. Загадочный чародей все о них знал, понимал, что они теперь — одно. Корак просто исчез, когда Блодвин перестала на него смотреть. Был ли он?..

Рыцари ждали.

— Для меня честь принять такого защитника, — сказала Блодвин. — Благодаря которому я все еще жива…

— Это честь для меня. Я всегда хотела только защищать королеву.

Ее голос был другим. Звонким, женским. Ошибки быть не могло — что ж, теперь Рона была божеством, частью божества, и ей незачем было подчиняться какому-то травяному отвару. Кто-то охнул, кто-то вскрикнул. Скеррис внимательно следил за людьми в толпе, ладонь лежала на рукояти меча. Блодвин не сомневалась, что любому, кто посмеет обвинить Рону, Кер просто отрубит голову и принесет в жертву. Ей. Им.

Блодвин улыбнулась и поклонилась Роне, принимая ее службу. Подтверждая ее победу. Перед ними всеми, перед затаившими дыхание рыцарями, которые знали, что никогда не удостоятся такой чести, перед придворными, которые все еще не могли поверить, что девушка выжила в Турнире Крови. Рона неловко поклонилась в ответ.

Может быть, нужно было сказать еще что-то, но первый луч солнца вспыхнул на серебряном доспехе Роны, знаменуя конец Самайна, и Блодвин рассмеялась, присоединившись к оживленному хору голосов. Ей всегда нравились тени, но, глядя на Рону, она знала, что не смогла бы жить без этого света.