- Посмотри на меня. Не отводи глаза.

Они стоят друг напротив друга, сдавливаемые черными стенами башни, которые он сам возвел вокруг себя. Теперь эта башня, набитая древними книгами, черепами, кристаллами, картами, амулетами, пропитанная магией до последнего кирпича, станет их общей могилой.

Человек, который называет себя Императором, кривит бледные губы с синюшным отливом в подобии торжествующей ухмылки, но на его длинном лице с запавшими щеками и острыми скулами этот жест утратил значение, которое ему придают люди. Улыбка перестала означать веселье, пусть даже злое веселье. Это оскал смертельно раненого зверя, который знает, что ему осталось недолго, и готовится забрать своего врага с собой.

“Я погибну, но не прежде тебя. Берегись”.

Макс держит Фаэтон выставленным перед собой, вспоминает теплые, чуть покосившиеся стены избы, в которой его вырастил Иван, вспоминает легкие и светлые стены дворца, оберегающие его от тьмы подобно ласковым рукам матери, которую он никогда не знал. Рукоять теплая от солнечной магии, а лезвие как будто гудит от направляемой в него магии и слабо сияет, отбрасывая светлые блики на их лица, страшно оттеняет будто вырезанные из мрамора острые черты. Макс боится посмотреть на человека перед собой, боится поднять глаза выше черного камзола и плаща, так похожего на плащ отца, в котором тот странствовал по стране. Взгляд принца выхватывает из темноты бледный, острый подбородок, синюшные губы, желтоватые зубы, длинноватый нос с округлым кончиком, таким знакомым,  слишком знакомым, ниспадающие из-под капюшона немытые и нечесаные темные волосы, куда длиннее, чем у Макса…

Надо поднять глаза. Нужно посмотреть. Человек напротив скрипуче смеется сорванным от криков голосом. Посмотреть в его лицо страшнее, чем все, что Максу пришлось пережить до этого. Страшнее всего. Этот страх не поддается рационализации, в которой юному принцу всегда не было равных - тягаться с ним в хладнокровии мог разве что Василь. Этот страх древнее Макса, ему все равно на законы природы. Это страх маленького мальчика перед непроглядной темнотой ночного леса, избы с плотно заколоченными ставнями, таящихся в обступившей черноте чудовищ, непознанного, непонятного.

Что находится на страшном лице выше, Макс не успевает увидеть - сильным толчком его выбрасывает из сна в другую темноту - теплую и безопасную, в королевскую спальню, освещаемую мертвенным светом Элм и щедрой россыпью серебряных звезд, оставленных Антаресом. Он задыхается, ловит ртом свежий воздух с сильным запахом моря, слушает его мерный шум. Ш-шух - наплывает волна. Ш-ш - вот отхлынула, оставив влажный отпечаток на песке.

“Ш-шух. Ш-ш-ш. Тише. Спи, юный принц, не тревожься, это сон”, - шептало море голосом сонного Долора.

Ш-ш-ш…

Макс тихо дышит, боясь пошевелиться - в любую минуту любая тень вокруг него могла шевельнуться и оказаться им, похороненным в пепле призраком, о котором никто не должен был узнать, его тайной, его позором, его кошмаром. Забавно. Он был единственным, что принадлежало Максу безраздельно.

Теплая рука нащупывает его в темноте, и Макс застывает каменной статуей. Нужно сражаться - но с кем? А бежать - от кого? Не понимающее ничего тело инстинктивно застывает в единственной возможной реакции. Василь приподнимается на локте, смаргивая упавшие на глаза пряди соломенного цвета, и тревожно всматривается в лицо Макса. Тот разворачивается и быстро прячется на чужой груди, касается губами твердых ключиц, мягкого изгиба шеи, теплой после сна кожи.

Василь без слов прижимает Макса к себе - это не первый раз, когда один из них просыпался от кошмара. Он уже знает, что делать.

Повезло, что сегодня не они оба очнулись в ужасе.

- Слушай, вьюрок, - едва слышно шепчет Василь, не обращая внимания на неприятно колющую боль под ребрами слева. Макс прижимается к нему теснее, оплетает руками, сворачивается клубочком в его объятиях. Слушает, чувствуя, как Василь медленно, лениво и ритмично проводит пальцами сквозь длинные пряди волос цвета черного дерева. Волосы отросли и лежат на белых подушках темными разводами.

Все хорошо. Это все ложь, прошлое, рассыпавшееся пеплом уже год назад. Опасности нет. Неожиданностей не будет.

Мягкое, приятное натяжение волос под пальцами Василя. Ш-шух - ш-ш, ш-шух - ш-ш - а это прибой. Тук-тук, тук-тук - сердце Василя.

Ритм. Предсказуемость. Повторяемость. Уверенные движения руки Василя в его волосах, шум прибоя, стук сердца.

“Если бы ты узнал, то возненавидел бы меня, пожалел о каждом мгновении, когда касался меня, любил, ласкал, лечил, защищал”.

Макс проваливается в сон. Василь сторожит его до рассвета.

Жизнь Макса подчинена строжайшему расписанию, которое он разработал для себя сам, заслужив встревоженный взгляд одного отца и одобрительный кивок другого.

Впрочем, не то чтобы наследный принц Релении делал что-либо ради чьего-то там одобрения.

Утром он вставал рано - даже если плохо спал. Ел хоть и три раза в день (лишь из-за ругательств постоянно недовольного всем Велира, мягких увещеваний Ивана и невозможности отказать Василю и Нико, которые то и дело пытались ненавязчиво его прикормить), но на бегу. Макс занимался политикой, дипломатией, финансовым делом, историей, военным и мореходным делом, счетом, письмом, иностранными языками, танцами и музицированием, оттачивал владение мечом, луком, арбалетом, кинжалами. Постоянно находился подле своего царственного отца, помогал ему отбирать новых членов Малого и Большого совета, следил, чтобы все слои населения были представлены в равной степени, готовил для Константина сводные отчеты, исправлял в них ошибки.

Макса считала героем вся страна, его хвалили, превозносили, на него молились. Он вежливо улыбался и кивал, сдерживаясь от того, чтобы болезненно поморщиться. Даже его семья относилась к нему, будто он был сделан из хрупкого стекла, которое теперь нужно оберегать. Единственным человеком, кто не жалел его, оставался Константин.

Макс обмакивает перо в чернила, скрупулезно записывая в книгу числа, одно за другим. Константин тихо стоит неподалеку, у полки с книгами, быстро скользя глазами по строчкам другой книги. Со временем они становятся все ближе, все более похожи друг на друга. Деревенский мальчик с мягким взглядом стирается, исчезает. Как из цельного куска мрамора под ударами безжалостного резца, на лице принца появляются твердые и резкие черты короля. Макс украдкой бросает взгляд на этого своего-чужого отца. Шрам бледно выделяется на загорелой коже, темный и яркий глаза движутся быстро и ритмично под черными, сведенными на переносице бровями. Присутствие Константина успокаивает Макса - он точен и предсказуем, его отношение к Максу не изменилось после того, как тот вернулся из башни с окрашенным кровью мечом и опустевшим, растерянным взглядом.

“Вот он точно не будет жалеть, гладить по головке и искать мне оправдания. Если и говорить кому-то, то ему”.

А что сделает? Запрет - это точно. До полного разбирательства. А после - казнит или нет? Отстранит от трона, оставит в живых, но будет внимательно следить? Бросит гнить в сырой темнице с крысами до конца дней?

Чернила капают с кончика пера на страницу. Король даже не подымает взгляда от книги.

- Перепиши страницу и не лови мух, Максимилиан.

Принц хладнокровно и осторожно отрывает заляпанный кусок пергамента. Перед его мысленным взором - валяющаяся в траве голова какого-то предателя, чьего имени уже никто не помнит, черный, влажно блестящий от крови рукав короля и его потемневший, но твердый, остановившийся на сыне взгляд.

Макс чувствует неожиданный приступ любви к этому человеку, который проходит так же внезапно, как и находит. В этой любви - толика сожаления.

“Я не хотел подвести тебя, ты так на меня надеялся”.

Макса успокаивает мысль, что даже если дело будет касаться родного сына, рука короля однажды не дрогнет.

Он идет по длинному светлому коридору, невесомо касаясь рукой танцующих в солнечном свете пылинок, и улыбается, завидев в конце коридора Нико. Тот увлеченно рассматривает небольшую белую статую в алькове, а у его ног юлит верная Искра.

- Интересно? - Макс опускается на корточки, гладит шикарную рыжую шубку. Искра приветственно и возбужденно тявкает, повизгивает, встает на задние лапки и кладет передние ему на грудь. Макс поднимает ее, прижимая к себе. Искра визжит, ерзает, быстро лижет его лицо теплым язычком. Они давно не виделись, и лисичка соскучилась.

- Искра, а ну слезь! - Нико притворно строго хмурится. - Отъелась, на дворцовых-то харчах, а?

Лиса гавкает, и Макс смеется, с благодарностью принимая незаслуженные мгновения счастья. Нико треплет принца по макушке и вновь смотрит на статую.

- Слушай, ты не знаешь, кто эта дама?

Макс качает головой, все еще держа Искру на руках.

- Симпатичная…

- Ты так говоришь, как будто мы на балу, и ты собрался ее склеить, - Макс фыркает. - Похожа на королеву Ралисанну, помнишь, мы с тобой ее портрет в кладовке находили?

- А! Вроде да, есть что-то…

- Ну так я тебя поздравляю, твоей даме сто пятьдесят лет в обед. Да еще и родственница моя. Пра-пра… Чего-то там. Бабушка. Найди кого посвежее.

Нико хохочет, запрокинув голову и сверкая белыми зубами, пихает Макса острым локтем в плечо.

- Что поделать, коли я по Фенсалорам!

- Что поделать, коли нас всего двое, и мы по знахарям.

- Так и знал, что надо было не цирковые трюки учить, а травы, эх… А к Велиру еще можно пойти в ученики? Боюсь, твой парень мне при одном упоминании сей идеи крапиву в жопу засунет…

В желудке что-то неприятно встает колом, хотя Макс сегодня пропустил завтрак.

“Был бы ты по Фенсалорам, если бы знал? Встал бы на мою сторону?”

Нико, который со свойственной ему горячностью кидается убеждать Макса в невиновности. Нико, который отшатывается с отвращением в глазах, выхватывает из рук Макса верную подружку и отступает с ней, отступает, отталкивает, уходит.

Что бы ты предпочел?

Скрипучий, смеющийся голос в его голове.

Нико весело болтает с ним о занятиях, пытается проэкзаменовать по словам изучаемого ими десперитского диалекта, но Макс не в настроении, и он вежливо прощается. Искра бежит следом и разочарованно поскуливает, когда Макс мягко велит ей вернуться к хозяину.

Такое состояние настигает его не всегда. Большую часть времени Макс заваливает себя работой и занятиями так, что его хватает только приползти в спальню, а временами Василь несет его туда на руках, обнаружив заснувшим в кабинете.

Иван увещевает его не брать на себя слишком много, принимать помощь, не пытаться успеть всюду.

“Как ты похож на отца”.

Макс стоит посреди темного кабинета в свободных черных шелковых штанах и шелковой накидке. Он резко тянет за заколку на своем затылке - подарок королевы Кильгараада - и волосы тяжелым каскадом падают ему на спину. Макс сжимает острую заколку в руке и даже не вздрагивает, когда на ковер падают капли крови. Он самостоятельно бинтует ладонь и достает из верхнего ящика тяжелого дубового стола кинжал. Берет прядь волос и подносит ее к кинжалу. Стоит так перед трюмо и медленно опускает руку. Убирает кинжал.

Макс не слышит и не видит стоящего у дверей спальни Василя, который молча наблюдает за ним, плотно сжав губы.

“Это не я. Я этого не делал. Не сделал бы. Я этого не хотел!”

Он хочет плакать, долго и горько, как обиженное несправедливо дитя. Вместо этого он приветливо улыбается послу Кильгараада, сидя на троне.

Гнев, отчаяние, равнодушие, радость, ровное настроение, отчаяние, страх, гнев, равнодушие сменяют друг друга калейдоскопом. Много сил уходит на то, чтобы сдерживаться. Макс становится тише, его магия - глуше.

Он поднимает голову и видит на пороге улыбающегося Ивана. Скрестив руки на груди, Канард стоит, опершись о дверной косяк. На нем красивая синяя блуза и темные штаны. Папа по-прежнему одевается просто, и рубахи идут ему гораздо больше брони.

- Прогуляемся немножко?

Макс качает головой.

- Попозже, пап… У меня еще вот этот фолиант, надо добить до ночи, и отчет тут один по результатам визита…

Иван подходит ближе и кладет широкую натруженную ладонь на пожелтевшую страницу.

- Хватит, пуговка, у тебя синяки под глазами больше самих глаз, а у мешков уже свои мешки появились. Шуруй вниз, на пляже пузики погреем. Какой толк, что мы живем у моря, если ты весь серый?

Макс вздыхает и с трудом поднимается, уперевшись руками в стол.

Они медленно идут по песку, ложатся на него бок о бок. Макс смотрит вверх и не видит абсолютно ничего, кроме яркой сини. Никаких границ, лишь бескрайняя яркая пустота. Перед глазами Макса медленно плавает полупрозрачный червячок. Принц моргает, и червячок растворяется.

Ш-ш-ш-ш. Тише, расслабься, юный принц. Я вырастил на своих волнах больше тридцати поколений Фенсалоров. Они приходили, и они уходили. Ты последний, мой мальчик. Не тревожься. Я буду здесь после тебя. В этом дворце будут люди после тебя. Ш-ш-ш-ш…

- Как Одрик?

Иван улыбается.

- Пытается вставать на ножки. Пока что на подвиги его мотивирует только мама. 

Макс тоже улыбается, закрывает глаза. Тугой ком в груди растворяется под палящим солнцем. Он приподнимается, стягивает с себя блузу и кладет ее себе на голову.

- Макс… Мы все за тебя переживаем.

Голос Ивана осторожен, он будто идет по скользким камням, переходя поток у подножия водопада Эриан. Один неверный шаг…

“Одна ошибка, и ты ошибся”, как сказал Нико тогда. И схватил за шиворот навернувшегося на камне Василя.

Макс улыбается воспоминанию шире.

- Все в порядке, я просто немного устал.

- Этой отмазке уже никто не верит, сынок, даже Велир, а он не самый внимательный индивидуум.

Макс слабо фыркает, и улыбка тает на его губах. Они молчат, слушая шум прибоя. Прохладные брызги долетают до пяток.

- Ты хочешь… Поговорить о том, что случилось?

- Нет.

Слишком торопливый ответ. Но не так Макс хочет рассказать. Не так и не Ивану. Папа верит в него, обожает, он не поверит, он начнет защищать, оправдывать, утешать… Только не это.

“Он спускал меня в колодец и оставлял там на ночь! Избивал прутом, ремнем, сапогами! Запирал без еды и воды, пока я не терял сознание! Ненавижу! После тебя я займусь сразу им и выпотрошу его живьем, но сначала сделаю с ним все, что он делал со мной!”

Иван снова смолкает, и Макс кожей чувствует идущую от мощной фигуры папы растерянность и печаль. Он сдвигает руку вправо, находит шершавые сильные пальцы, и его рука почти полностью исчезает в ладони Канарда. Иван поглаживает его запястье большим пальцем и рассматривает небеса так внимательно, будто видит в них что-то. Может, и видит… Вон чайка где-то качается…

- Велир хочет уехать в Ислер.

Макс садится и растерянно смотрит на Ивана.

- Как… Почему? Что-то случилось?..

- Нет, - Иван успокаивающе гладит его руку, и Макс снова медленно ложится на бок, глядя на папин профиль, - просто… Ты ведь знаешь Велира. Ему трудно общаться с большим количеством людей. Он не привык жить во дворцах. Все это… Немного слишком. В Ислере ему будет лучше. Дворцовая жизнь не для него.

- Он ничего не говорил… - Макс перебивает сам себя. - А… А отец?

Иван так же мягко отвечает:

- Он пока останется здесь.

Макс успевает поймать постыдное чувство облегчения. В последнее время рядом с Константином он чувствует себя лучше, чем с кем бы то ни было. И тут же облегчение сменяется грустью.

Воспоминания о Велире, о его тощих руках, пропахших маслами и травами, жестких коленях и бесконечной грязной ругани были одними из первых в жизни Макса - сразу после воспоминаний о песенке, которую ему в детстве мурлыкал папа. Велир был рядом с самого начала, к нему Макс бегал, когда папа тяжело заболел, к нему приходил, если что-то болело, или хотелось вкусненького.

“Хуюсненького! Нехуй бегать порожняком, вот хлеб возьми… Да не урони тряпицу-то! Ой, руки-крюки… Папаше своему отнесешь. Если не будет жрать - в сраку его гордую запихаю, так и передай!”

“Папа, дядя Велир сказал, что если ты не съешь хлеб, он его тебе в сра…”

“Достаточно, сынок, его мысль мне ясна”.

Макс горестно поджимает губы. Они сильно отдалились, когда Макс подрос, когда появился Василь, когда началась война. Теперь они и вовсе не общались. Принц не узнавал о нем даже через Василя.

Стоило бы.

- Не расстраивайся, пуговка, - шепчет Иван. - Мы будем друг к другу ездить… Ты с ним еще увидишься.

Максу кажется, что он балансирует на шатко стоящей конструкции, небольшой пластине из металла, продуваемой всеми ветрами. Конструкция шатается под его ногами. Один порыв, малейшее изменение в тщательно выверенном распорядке жизни - и падение в пропасть, где не за что даже ухватиться, тьма, пустота, гибель, хаос. Он не может объяснить это папе.

Он не знает, что отец подумал обо всей этой затее. Они оба крайне ревниво оберегают свой странный мирок от чужих глаз - отец молчалив и замкнут, Велир стеснителен и скрывает любую сентиментальщину за потоком отчаянной ругани. Принц застал их в уязвимый момент лишь однажды - отца тогда ранили, и Макс мельком увидел, как он, с трудом подняв руку, гладит Велира по щеке, успокаивая. Лица стоящего спиной Велира мальчик тогда не увидел, но выражение болезненной нежности на лице короля было так чужеродно, так очевидно не для чужих глаз, что Макс почти сразу торопливо отвернулся и вышел.

Макс коротко прикрывает глаза и сдержанно говорит:

- Мне будет жаль его отпускать.

Иван глубоко вздыхает и поворачивает голову к Максу. Его глаза становятся продолжением небесной синевы - как будто папа всегда носит в себе бескрайнее светлое небо.

- Мне тоже, сынок.

Они молчат еще, и молчание это не натужное - понимающее, родное, естественное. Иван тихо бросает:

- Что бы там ни было, что бы ни случилось… Ты не один, Макс. Ты можешь выговориться. Возможно, так станет легче. Когда бы ты ни хотел выговориться, пуговка - я рядом, я всегда буду с тобой.

Макс долго плачет, забившись в угол своей спальни. Об этом никто никогда не узнаёт. С длинных волос на мраморный пол скатывается золотой песок.

Велир уезжает на рассвете. Константин выходит проститься вместе со всеми, но лишь коротко обнимает и ничего не говорит. Они сказали друг другу все, что хотели, накануне. Велир нервно одергивает совершенно не нужный в такую жару легкий шарф на своей шее. Следующим отца обнимает Василь, смотрит ему в глаза и коротко кивает, выпуская его из рук и отступая назад. Эти двое давно научились понимать друг друга без слов. Макс неожиданно терпеливо ждет своей очереди, согласный на то, чтобы о нем забыли вовсе - ведь если не прощаться, то разлуки не будет?.. Если не признавать что-то, станет ли оно менее реальным?

Он усмехается горько, когда знакомые с детства худые руки обхватывают его за плечи. Утыкается в острое плечо. Велир весь - острые углы, твердые кости, режущие края.

- Бывай, шкет. Не болей.

Голос надламывается сухой веткой. Макс кивает.

- Не буду, дядя Велир.

- А то приеду обратно и залью тебе микстуру прямо в твою… Твою королевскую… К… Сраку.

Макс успокаивающе поглаживает его по спине, пока Велир не отстраняется сам. Он неловко засовывает пальцы за пояс штанов, не зная, куда девать теперь руки.

“А что бы ты сказал? Послал бы меня нахуй и обнял, не зная, что сказать, чем утешить? Речи никогда не были твоей сильной стороной - только действия. Или… Или проклял бы, прогнал от себя, не в силах поверить, кого качал на коленях?”

Он упрямо убирает волосы в лохматый пучок, но заколки едва справляются, и Макс пишет королеве Бригитте с просьбой прислать кильгараадских. Она пишет ему ответное письмо, в котором звучит ее ласковый смех, и присылает ему еще три заколки разного цвета. Любимой у Макса становится черная, и он убеждает себя, что это просто потому, что она самая крепкая.

Император поджидает его во снах и смеется над ним, атакует магией, медленно пытается зайти ему за спину, скалясь из-под черного капюшона. Макса он уже давно не пугает. Его пугает то, что он не испытывает к садисту, тирану, убийце и мучителю никаких отрицательных чувств.

“Тебе нравится, что я только твой. Я нравлюсь тебе. Всего один плохой день отделяет тебя, такого светлого и правильного, от меня, падшего, гнусного, ненавистного. Я свободен, а ты скован по рукам и ногам своими убеждениями, моралью, любовью. Это наносное, шелуха, которую тебе навязал твой глупый приемный папаша”.

“Ты несчастен и одинок, тебя никто не любит, тебя ненавидит и проклинает каждое живое существо в мире”.

“Что мне до них?”

Император щелкает пальцами, и темнота за его спиной сплетается в самую любимую, родную, прекрасную фигуру на свете. Василь протягивает к Максу руку, другую кладя на плечо Императора.

“Иди к нам, вьюрок! Тебе будет хорошо. Не нужно будет мучиться виной и страхом. Они ослеплены светом Релена, они не никогда не увидят тебя целиком - только то, что им удобно видеть. Я вижу всего тебя, и ты прекрасен”

Подобие Василя подходит к Максу, льнет к его груди, пытается поцеловать в губы. Макс крутит головой, слепо машет сияющим мечом, случайно попадает в грудь Василя. Император сипло хохочет. Василь падает на колени, беззащитно глядя испуганными глазами и пытаясь зажать сквозную рану.

“Вьюрок, за что?..”

“Смотри, кого ты убил на самом деле, олух! Они все этого и хотели, эти лживые твари, натянувшие маски! Загляни под них, слепец! Они толкнули тебя ко мне, трусливо спрятавшись за твоей спиной, потому что сами не хотели марать руки кровью! И ты заплатил за их трусость самым дорогим, что у тебя было!”

- Василь, Василь!!

Макс просыпается и подрывается вперед, вверх, в руки перепуганного Василя. Не очнувшись еще от сна, он соскакивает с постели и хватает тускло блестящие ножны с Фаэтоном, прислоненные к кровати. Обнажив меч, он дико оглядывается вокруг, встав между Василем и окном.

- Покажись! - Голос охрип со сна и стал его голосом. Макс всхлипывает и вглядывается во тьму дальнего угла комнаты.

- Макс, вьюрочек, тише, положи меч, пожалуйста, - голос Василя тверд, и его грудь цела, но руку он протягивает точно так же, как и сотворенный тьмой Василь из сна. Максу все равно. Он роняет меч, забирается на постель и вжимается в крепкое тело Василя, лихорадочно целует его грудь. Василь отползает назад, опирается спиной о широкую резную спинку кровати, и Макс тянется следом, целует его грудь, шею, лицо, хватает руки и покрывает поцелуями их тоже. Василь баюкает его, и столько нежностей Макс не слышал от него за всю проведенную вместе жизнь.

- Тише, все хорошо, мой родной, вьюрок, птичка моя, здесь никого не будет, здесь никто не тронет тебя никогда, у ворот и у дверей дежурят солдаты, повсюду преданные тебе маги, я рядом, никто не придет сюда, никто никогда не навредит тебе, любовь моя, - горячий шепот обжигает ухо, и Макс кивает на каждое слово, мелко подрагивая.

- Скажи мне, что ты в порядке, - шепчет он, и, не дождавшись ответа, жарко и глубоко целует Василя, проталкивает колени между податливо разведенных ног, покрывает шею болезненными засосами, слепо пытается столкнуть с Василя штаны. Тот охотно помогает ему, разводит ноги шире, сползает ниже, выгибается под руками Макса, и его стоны отвечают лучше слов - я в порядке.

Когда Максу удается отдышаться и выскользнуть из теплого тела, он еще некоторое время лежит молча, невесомо выписывая на груди Василя бессмысленные символы.

- Мне надо тебе кое-что рассказать.

Василь слабо выдыхает и целует Макса.

- Что?

Макс садится на развороченной постели лицом к Василю и прижимает его руку к ноющему сердцу.

Может быть, если его так любят… Он не заслужил смерти?

Может быть, стоит рискнуть?..