Деревянная дверь скрипит. Слетела с одной петли - рассохлась древесина. В нее задувает ветер, но Велир будто не замечает. Он сидит за столом из потемневшего от времени дерева яблони, склонив голову на руку, и тупо глядит в пустоту. На столе чадит свеча, но в доме темно. Иван с удовольствием глубоко вдыхает запах свежесрезанной травы и цветов - Велир сегодня опять был в лесу. Его взгляд падает на знахаря, и Иван осторожно прикрывает дверь, унимая тревожно прыгнувшее в горло сердце.

Велир не реагирует на появление в доме нового человека, даже головы не поднимает - лишь бездумно теребит горлышко открытой фляги. На его колено падает капля настойки - остальное все уже выдул. Иван пересекает дом, стараясь по привычке уже не наступать на скрипучие доски, и присаживается на корточки перед Велиром.

- Вель, что случилось?

Велир неопределенно пожимает плечами, не глядя на Ивана.

- Ты болен? - пробует угадать Иван, чувствуя запах горькой настойки - сколько часов Велир уже пил? С полудня? Котел на огне пуст, и печь не топлена. Лето, но тем не менее… В этом году оно выдалось прохладным.

- Нашелся, лекарь, - беззлобно фыркает Велир. Его голос лишен цвета - обычно резкий, он взрывался ярко-зеленым, режущим глаза синим, ядовито алым. Иван никогда не мог объяснить, что у всех голосов был свой цвет. Смех Василя - ярко-желтый одуванчик. Мягкий голос Макса - сиреневые облака на закате. Полузабытый голос Константина - глубокий фиолетовый, королевский пурпурный, порой темнеющий до черноты. А теперь Велир заговорил, и в его голосе Иван увидел лишь серость. Он тревожно хмурится, накрывая худые пальцы рукой. В чем только душа, одни кости, а силы в этом теле было не занимать - Иван однажды видел, как Велир хватает за запястья одуревшего от бреда сына швеи, здорового парня, который уже был в учениках у кузнеца, чтоб не убёг да не зашибся где, а остался на лавке. Удержал, практически не напрягшись.

- Вель…

- Не болен я.

Молчание. Велир слабо мычит что-то неопределенное.

- Я это… Устал.

Иван не понимает, что ему делать, и молча ждет.

- Шкеты в лес драпанули. Да и пусть, голова уже раскалывается от их трескотни…

Снова молчание, нарушаемое лишь треском свечи да пением соловья где-то вдалеке. Велир прикрывает потемневшие в сумерках глаза и дышит как-то поверхностно, будто дремлет. У Ивана затекают ноги, но он так и остается сидеть на корточках, рассматривая тонкие черты. В эту минуту ему кажется, что сильнее любить это ворчливое, вечно дерганое, недовольное и лохматое недоразумение он не сможет.

Худая рука под его ладонью поворачивается, и холодные пальцы Велира слабо обхватывают руку Ивана.

- Дверь бы тебе починить, Вель… Замерз же… - неуверенно говорит Иван, почти желая, чтобы Велир разразился руганью “всякие идиоты щас меня будут учить, что мне делать с моей дверью!”

Но ему отвечает молчание.

- И детей бы… Домой. Холодно становится.

- Дети. Хуети. Лбы здоровые, пахать бы на них, да поди их сыщи. Костер уже поди развели и жарят на нем что попало. Их в такие ночи домой не загонишь - на звезды б только попялить. Делать нехуй. Я им плащи дал и одеяло. Сказал, что если хоть один носом шмыгнет или чихнет - пусть пиздуют прямо к Лирилу лечиться, в рот я ебал возиться с их дерьмом…

Иван слабо улыбается, уже зная цену этим угрозам. Вне всякого сомнения, ее знали и Макс с Василем к своим четырнадцати годам. Велир вздыхает - глубоко, тяжко, точно выдыхает с воздухом весь этот длинный, тяжелый день, и подается вперед, утыкаясь лицом в теплое, сильное плечо. Кладет и руки на плечи Ивана, но они повисают плетями - даже сжать в объятии сил нет. Фляга со стуком падает с его колен на пол.

- С утра до ночи только жалобы, всем плохо, то болит, это болит, уже слушаю, и кажется, что это у меня в голове мутно и живот режет… Люди клятые бесят… Нахуя я этой ебалой занялся? Так иногда бросить охота, - голос Велира все еще звучит глухо и серо. Иван чувствует теплое дыхание сквозь ткань домотканой рубахи там, где его плеча касаются губы Велира. - Заебали жаловаться… Они хоть иногда здоровыми бывают? Уже дверь открывается, и меня трясет…

- Бывают, - Иван поглаживает мягкие волнушки светлых волос, - пойдем спать? Утро вечера мудренее.

Велир кивает.

Они лежат в кровати под легким одеялом, и Иван легонько прижимает Велира к себе.

- Завтра дверь тебе починю. А следующим летом дровницу поправлю, это-то она еще протянет, и…

- Не успеешь.

Рука Ивана, поглаживающая худое плечо Велира, замирает. Он видит в его голосе новый цвет - тревожный, непонятный, пугающий. Этому цвету нет названия.

- В смысле?..

- Не будет нас всех здесь следующим летом.

- Вель, ты о чем? Не пойму, - Иван пытается заглянуть Велиру в лицо, но знахарь, лежащий на его плече (волосы щекочут кожу), поворачивается к нему и прячет лицо в изгибе его шеи.

- Что-то плохое скоро произойдет. Не знаю, что. Спи, придурок, хватит спрашивать. Живи, пока можется.

Иван целует его в макушку и прижимает к себе сильнее. Велир, обычно тут же начинающий бухтеть о сломанных костях, силище медведя и таких же мозгах, на сей раз молчит, даже жмется сильнее. Ловит руку Ивана, переплетает свои холодные пальцы с его теплыми.

Наутро Велир уже бурчит, орет и раздает пиздюли почти с прежней силой. На вопросы отмахивается - “да слушай больше пьяного идиота!” и делает вид, что не помнит ничего.

Разве что целует Ивана сильнее, жаднее и отчаяннее обычного, отпуская в поле.

Следующее лето они встречают на поле боя.

Велир откидывает тяжелый полог походной палатки и встает на импровизированном пороге, обтирая руки мокрой тряпицей. Только что они были по локоть в крови. Сейчас они уже чисты, рукава закатаны, а окровавленный фартук снят. 

Иван снимает тяжелый наплечник, и он падает на землю.

- Ах ты ж… Неуклюжий…

Канард наклоняется, чтобы поднять, но Велир успевает первым. Он тянет с Ивана второй наплечник, нагрудник, всю броню и одежду - кроме штанов. На него иногда нападает “настроение”, и хотя у них очень давно не было…

- Вель, я сейчас не… Ну, немного устал, и…

Велир бросает на Ивана такой злой взгляд, что Канард тут же неловко замолкает, слегка сжав плечи. Он без проблем выдерживает даже взгляд Константина, когда стоит на своем, его приказов беспрекословно слушаются, он силен, отважен, благороден, и его суждениям доверяет абсолютно все сопротивление. Но под взглядом знахаря, ругань которого никто не воспринимает всерьез, главнокомандующий все еще может смешаться, замолчать и начать пытаться оправдываться.

- Ты что, осел, думал, я тебя ебать пришел, что ли, полуживого? - прохладные руки ложатся ему на лицо, шею, ощупывают там что-то, нажимая под подбородком, скользят вниз по груди и бокам. Велир осматривает его, как хворого - без намека на похоть. Брови сурово сведены на переносице, а взгляд цепко ищет повреждения, ссадины, раны, ушибы.

У Ивана вспыхивают щеки, и он опускает взгляд.

- Н-нет, я просто… Извини, Вель…

- Релен тебя извинит. Остолоп с пустой башкой. Быстро в постель!

- Но мне еще очень нуж…

- Очень нужно бывает только посрать. Тебе посрать?

- Нет, я…

- Ссать?

- Да нет, Вель, послушай…

- Тоже нет? Тогда мне похуй.

- Нам с Константином…

- Да пошел бы он!

Велир выплевывает это с такой злостью, что Иван осекается. Замирает на пару секунд. Осторожно касается Велира, мягко поворачивает к себе его лицо.

- Зачем ты так…

- Низачем, - бурчит знахарь, уже явно пожалевший, что выпалил это.

- Ты же знаешь, он мой друг. Я люблю его. И есть тысяча причин, почему я отправился на эту войну, - Иван тяжело сглатывает. - Прошу тебя, не надо так о нем говорить. Он не виноват… Во всем этом. Он тоже пострадал. Возможно… Нет, скорее всего, сильнее всех нас.

- Тебя послушать, так все люди прям ебаные овечки, хоть слезу над каждым пускай, - парирует Велир. - И нехуй со мной, как с дитем тупорылым. Сам знаю, что он - наш законный король, и надо ему пятки целовать, что он до сих пор возится с этим дерьмом. И что война эта нужна, тоже знаю, не вчера, блять, родился! И я тут раненым кишки в животы складываю и кости сломанные вправляю, да стрелы из тел выдергиваю круглый день не из-за того, что мне делать нехуй, и я за тобой на войну поперся! Хрен бы со мной, пусть хоть все этот король забирает, коли ему надо. Время, силы, жизнь - похуй. Но тебя, - светло-карие глаза Велира блестят штормом, а голос сочится ярко-алым, - я тебя ему не отдам. Пусть сука даже не надеется. И какие бы у вас ни были дела, я их в рот ебал, и в лицо ему это скажу, если надо будет.

Иван слабо качает головой, сжимая руку Велира на своей груди.

- Не надо… В лицо. Я еще от прошлого вашего столкновения не отошел.

Велир фыркает.

- Я тогда был прав, хотя вот нихуя не хотел. И сейчас прав, и ты это знаешь. Но его-то Лизард уложит, будь здоров, а ты идиот, куда собрался? Не спал больше суток, еле на ногах стоишь, а куда-то черт несет! Ты понимаешь, что дела никогда не кончатся, а ты кончиться можешь в любой момент, сын ты собаки? И что тогда твой король обожаемый делать будет? Ты-то осел первостатейный, а все ж единственный в этой армии с мозгами, кроме него! Он же без тебя первый и загнется! Парочка идиотов… Быстро, сука, ляг, и не зли меня!

Иван опускает голову, пытаясь спрятать улыбку. Покорно идет на кровать и спрашивает, наигранно жалобно:

- А ты со мной не ляжешь?

Велир, до этого беззастенчиво спросивший, не хочет ли Иван облегчиться, сейчас презабавно вспыхивает.

- Э-это еще схуяли! Сам себя спать не уложишь, что ли?!

Иван грустнеет. Тут же опускает плечи и печально-печально говорит.

- Уложу… Ладно, я понимаю, ты занят…

- Блять, чтоб ты провалился! Двинься!

Иван обрадованно отодвигается к краю, тут же сгребая Велира в объятия.

- Попался.

- Пошел ты, - беззлобно бормочет Велир, касаясь его подбородка губами, - не думай, что я твои штуки за пятнадцать лет не просек… Хитрожоп хуев…

Иван улыбается и закрывает глаза, слушая недовольное знахарское бухтение. Велир горячий - лето выдалось жарче прошлогоднего, мирного, полузабытого, но руки все равно остались прохладными.

Ивану снится голос, вспыхивающий сотнями ярких цветов, для которых в человеческом языке еще нет названия. Голос сияет в темноте, уводя его все дальше от пропасти. Иван любит этот голос. Он не понимает слов, но ему хочется идти за ним.

Велиру снится солнце, бескрайнее золотое поле и мирно щиплющий травку Овсянка. Где-то там в этом поле очень важный человек, которого непременно нужно найти. Золотой свет от земли и неба слепит. Велир моргает и чувствует, как свет принимает в его руках форму, оказываясь тем самым, самым важным в мире человеком. Знахарь вздыхает и засыпает глубже - без сновидений.