where i end and you begin

There's a gap in between

There's a gap where we meet

Where I end and you begin

Палящее июньское солнце не щадило старые комнатные цветочки, отстаивающие свои последние деньки в школьном классе на облезшем подоконнике. Их, кажется, снова и снова забывали полить на дежурстве, да и, впрочем-то, живого в них почти ничего и не осталось, отчего несвоевременная поливка не изменила бы ровным счётом ничего. Момент упущен.

Тсукаса молча наблюдал, затаив дыхание, как слабый ветерок колышет их высохшие листики и погнутые стебельки. В рубашке было тесновато и жарко, духота сдавливала грудную клетку и щекотала нос неуместным запахом старых простынь. Тсукаса подумал, что всему виной давно нестиранные полупрозрачные шторы, что впитали в себя бурлящую вокруг жизнь и теперь пахли не только льном, но и цветами-духами-хлебом-конфетами и так далее и тому подобное, и где-то в этом букете запахов затерялись и те самые хлопчатые простыни; но, на самом деле, это просто мозг играл с ним злую шутку и убаюкивал старательно, создавая иллюзию комфорта и домашности в до жути унылой и скучной обстановке.

Английский всегда давался Тсукасе с трудом, оттого он давно оставил попытки данный на дом учителем тест решить, и теперь утопал в полудрёме, сложив руки на парте и глядя в окно бесцельно, ожидая звонка. Разберётся позже.

Стояла пятница, последний будний день – на этой неделе конкретно – и после школы дел никаких не планировалось. Репетицию в парке ребята решили отменить сегодня в связи с внезапной простудой Нене (она отсутствовала второй день подряд, а в первый они всей толпой завалились её навестить к ней домой (больная явно была не в восторге от такого шумного внезапного визита)) и семейными делами Эму (кажется, у одного из братьев сегодня был день рождения?). Проводить репетицию вдвоём с режиссёром смысла особого не было, а обсудить детали следующих выступлений можно было бы и в гостях у кого-то, без всяких формальностей. Так иногда даже процесс быстрее шёл – в уединённой дружеской и творческой обстановке.

Тсукаса метнул взгляд на часы, висящие над классной доской, и приметил про себя, что вот-вот, ещё пара мгновений, кажется, и…

Раздался мелодичный звон, оповещающий о начале перерыва. Класс вдруг оживился и зашумел. Гам и разговоры вмиг заполнили кабинет. Тсукаса тоже с места подскочил, закинул в сумку учебник и тетрадки по английскому, и принялся рыться в поисках мобильника, чтобы Руи написать и спросить, не хочет ли он пообедать вместе на следующей большой перемене.

Вспомнишь солнце – вот и лучик. Распахнулась с громким стуком дверь в класс, и до боли знакомая фиолетовая макушка заглянула внутрь.  Погуляв глазами по каждому в комнате, и, наконец, обнаружив нужного человечка в толпе, «гость» воскликнул:

– Тсукаса-кун!

Некоторые ученики обернулись, узнали в «госте» Камиширо, картинно глаза закатили и к делам своим вернулись вскоре, а сам Тсукаса улыбнулся невольно широко, спрятал только-только что найденный телефон в карман, быстренько застегнул молнию на сумке и поспешил к другу навстречу.

– Руи, привет! А я только вот хотел написать тебе… – Осознание причины, почему товарищ объявился незамедлительно после звонка, накрыло слишком поздно, и Тсукаса театрально обиду скорчил и скрестил руки на груди. – Только не говори мне, что ты опять уроки прогуливал!

Руи хихикнул в кулак, и по одному лишь этому жесту всё стало ясно и понятно. Тсукаса нахмурился пуще прежнего, упёр руки в бока и нарочито строго, будто родитель, отсчитывающий дитя за пакость и непослушание, проговорил:

– Сколько раз я тебе говорил, что так делать неправильно?! Я понимаю, что ты всё равно не работаешь на уроках, но хотя бы присутствовать всё же надо! Даже если на оценки хорошие выходишь в конечном итоге. Присутствие на занятиях, между прочим, абсолютно обязательно, если ты вдруг ненароком забыл!

Руи улыбнулся этой самой своей хитрой улыбочкой, спрятал руки в карманах, и чуть к другу наклонился, чтобы ростом сравняться.

– Как скажешь, мама, – промурлыкал он, явно наслаждаясь чужой бурной реакцией.

– Да пошёл ты! – пыхнул Тенма, дружески толкнув Руи в плечо и потянув его за локоть из класса. Тот рассмеялся, покорно следуя за Тсукасой, но довольно быстро нацепил образ обиженного и оскорблённого, скорчив гримасу напускно расстроенную и опечаленную.

– Как так? Я думал, мы друзья, а ты…

– Не выделывайся!

Остановился дуэт чудиков возле окна в коридоре. Тсукаса зацепился за подоконник и выглянул на улицу, чуть поднявшись на носочках. Наигранное недовольство как рукой сняло. Воцарилась тишина и молчанка недолгая, пока Тсукаса разглядывал опустевший школьный двор, что нежился в лучах пускай и недолгого, но настойчивого летнего солнца. Руи вдруг прошуршал чем-то за его спиной, а затем вытянул руку вперёд, и перед глазами Тенмы помельтешил дивиди диском в пёстрой обложке. Тсукаса ойкнул и отпрыгнул чуть назад, удивлённо уставившись на друга.

– Что это?

– Диск, – невозмутимо ответил Руи, не стирая с лица ухмылочку. – Купил на барахолке сегодня.

– Так вот, чем ты занимался во время уроков! – Вспыхнул негодованием Тсукаса, и, кажется, ещё немножко, и из его ушей пошёл бы пар. – Как ты вообще умудрился из школы слинять незаметно? У Эму научился?

– Возмо~жно! – Пропел Руи в ответ, поведя плечами. Тсукаса лишь удручённо вздохнуть смог, покачав головой. Этот парень неисправим... – Но я не просто похвастаться хотел! Тсукаса-кун, не хочешь заглянуть в гости ко мне сегодня? Посмотрим вместе!

Тот встрепенулся, вмиг заинтересовавшись предложением, и даже ближе подскочил и глянул обложку дивидишки снова, однако ничего посудить по иллюстрации так и не смог: вместо обложки, на деле, была вырезка из глянцевого журнала, но под матовым покрытием коробочки таковой не казалась, отчего создавала неправильное первое впечатление.

– А что за фильм? – Не без интереса вопросил Тсукаса, так ничего и не поняв, и поднял глаза на Камиширо. Тот лишь ухмыльнулся шире.

– Сюрприз!

– Сюрприз?! О, нет, это уже плохо… Боже, надеюсь, там не какой-то документальный фильм про насекомых или что-то в этом духе… – Повержено выдохнул Тенма, уже, видимо, смирившись со своей участью несведущего, предвещая худшее, на что Руи лишь хихикнул коротко.

– Не стоит бояться неизбежного, мой друг, всё равно же не отвяжешься уже…

– Так это всё-таки документалка про… про насекомых?!?!!

– Фу-фу, нет, конечно, хотя, вполне может быть…

– Руи!

Дружескую перепалку прервал звонок на занятия. Тсукаса вскрикнул, испугавшись резкого звона, и, не теряя ни секунды, кинулся в класс, бросив на прощание «встретимся на крыше на перерыве!». Руи лениво помахал ему рукой в ответ, проводил взглядом вплоть до кабинета, и неспеша пошёл своей дорогой.

***

Близился вечер. Сгущались тучи, поднялся ветер, закачались ветки деревьев и застучали сучьями в окна. Тсукасе ненадолго в кабинете задержаться пришлось, чтобы со списками всякими разобраться (от должности и обязанностей представителя класса он не отлынивал никогда!), но в этот раз торопился несвойственно себе и особо вдумчиво ничего в бланки не вписывал. Всё потому, что заставлять друга ждать не хотелось от слова совсем. Он и так проторчал в классе минут десять после окончания занятий, выслушивая инструкции от учителя, и задержись он ещё на столько же – будет до жути некрасиво и стыдно! К тому же, он не любил объясняться и просто ставить других в неудобное и неловкое положение, тем более, если это казалось его друзей.

Собрав последнюю партию бумажек, скрепив их биндером внушительных размеров (для такой же внушительной стопки!), Тсукаса наконец выдохнул спокойно. Схватив заполненные бланки, он уже собирался покинуть кабинет и направиться в учительскую, но решил в последний раз осмотреть комнату на всякий случай, и взгляд его остановился на цветочных горшках с вялыми растениями на подоконнике. Ветер, более злой, нежели утром, теперь не поглаживал их листки, а грубо шатал из стороны в сторону, и несчастные цветочки, кажется, оставались живы лишь благодаря чуду. Тсукаса выдавил горькую улыбку, подскочил к подоконнику, оставил стопку бумажек на близстоящей парте, зарылся рукой в сумке, и, нащупав нужное, победно хмыкнув, выудил наполовину полную бутылку с питьевой водой. Откупорив крышку, он поочерёдно (и крайне обильно) полил сухую рыхлую землю под каждым растением, не смея обделить хоть одно из них. Когда упала последняя капля на листочек уставшей фатсии, что благодарно кивнула за неожиданно-приятный уход, Тсукаса, удостоверившись, что каждый цветочек вдоволь «накушался», хихикнул коротко себе под нос, закинул бутылку обратно в сумку, и вновь подхватил все оставленные вещи. Напоследок он выглянул в окно, выискивая нужную взлохмаченную макушку, и, о, чудо, довольно быстро её заприметил! Руи поджидал его у ворот, залипая в мобильник. Переписывался с кем-то из ребят, вероятно. Выглядел он так же непринуждённо и спокойно, как и только-только что политая фатсия на школьном подоконнике. От него так же веяло благодарностью и уютом. Ощущение было сравнимо со спуском с конечной станции трамвая в частном секторе – у дома, среди пряных и высоких трав, в родном закоулке, около побитой остановки, опасно близстоящей к рельсам. Конечная. Он дома. Он всегда был дома.

Тсукаса поспешил покинуть здание школы, и, как только переступил порог его крыльца, бегом бросился навстречу другу, не будучи в силах сдержать глупой взбудораженной улыбки. На самом деле, как бы он не удивлялся искренне и бурно выходкам и «заскокам» Камиширо, всё равно до жути всякий раз был заинтригован! Все идеи Руи заставляли кровь в жилах бурлить от восхищения, а когда эти самые идеи воплощал он, сам Тсукаса Тенма, то тогда пред глазами звёзды будто сыпались от грозящего сердечным приступом или инфарктом миокарда или внезапной остановкой аномально активно функционирующего сердцебиения (нужное подчеркнуть) (насчёт последнего он не уверен, что заболеванием такое отклонение считается и вовсе) признания и осознания, что его наставляет кто-то столь гениальный и смелый, и что ему, в конце концов, просто-напросто, очень, очень весело! Повезло же ему… им найти такого замечательного режиссёра. Без его наставлений вряд ли их труппа ушла далеко… да и существовать как таковая не могла бы. В конце концов, Руи – в первую очередь друг, а уже потом всё остальное. И пускай у каждого свои мечты, свои цели и стремления, объединяет крепкими узами квартет артистов именно дружба, взаимопонимание и доверие. Ну, и любовь к своему делу, естественно, как же без этого.

– Здравствуй, Тсукаса-кун, – ласково промолвил Руи, как только тот наконец перешагнул линию школьных ворот и встал в одну из своих многочисленных приветственных поз, а затем воскликнул:

– Вечер добрый, дражайший мой товарищ, друг, режиссёр и проводник во тьме творческих мук! Прошу прощения, что заставил ждать! Не сильно долго стоишь уже? Успел заскучать?

Руи улыбнулся мягко, пожав плечами и шею рефлекторно пригладив ладонью, не томя с ответом.

– Я сам только спустился, так что нет. Ну, пойдём? Можем зайти в 7-eleven и прикупить чего-то к фильму перекусить.

– Конечно! Давай! – Тсукаса залился громким смехом, и вслед за этим получил несколько косых, но беззлобных взглядов в свою спину. Все ученики (да и не только) уже давно привыкли к выходкам хаотичного дуэта этих двух фриков, но всё равно шугались всякий раз от громких восклицаний и криков Тенмы или необычных изобретений и экспериментов Камиширо. – Можем ещё по дороге в парк заглянуть! Посмотрим, появились ли на столбах новые интересные афиши! Тогда, когда Нене поправится, можем все вместе сходить в театр! Или в кино! Или на концерт? Ну, что думаешь?

– Фу-фу, вижу, ты, как всегда, воодушевлён, – Руи улыбнулся дружелюбно, наконец тронувшись с места, и медленно зашагал в сторону супермаркета. Тсукаса тут же его нагнал энергично, сравнявшись. – Отличная идея. Кстати, я недавно наткнулся на крайне любопытный пост на Myspace, и подумал, что тебе может быть это интересно…

Завязалась оживлённая (когда это между ними что-либо могло быть не оживлённым?) беседа, в которой, правда, говорил больше Руи – рассказывал о находке в интернете, а Тсукаса внимательно слушал и, когда требовалось (а иногда, когда и не требовалось…) перебивал, извинялся тут же, и дополнял своими рассуждениями.

Воцарилась недолгая молчанка, когда друзья остановились у светофора, выжидая, когда цвет лампочки сменится на зелёный, а человечек «возобновит» шаг. В тишине этой не было ни капли неловкости или дискомфорта. Она, как обычно, продлится столько, сколько необходимо, прежде чем в один из экстравагантных умов не придёт какая-нибудь не менее экстравагантная мысль, и её не подхватит другой. Это уже закономерность. Естественное, предсказуемое, привычное стечение обстоятельств.

– Так что за фильм ты показать хотел? Или не скажешь, пока не придём? – Спросил Тсукаса, наклонившись чуть и заглянув Руи в глаза. Тот задумчиво промычал, но скорее наигранно, нежели искренне, и скорчил мордашку по-кошачьи глупую. – Ах, нет, можешь и не отвечать. По глазам всё видно и предельно понятно! – Тсукаса вздохнул, поправил лямки сумки на плече и чуть щёки надул. – Ну что с тобой поделать? Хитрый ты. И интриговать любишь! Тебя иногда так трудно прочитать! Понять порой не могу, что у тебя на уме…

– Это плохо? – Тут же перебил его Руи, и вышло у него это чуть более резко, чем он планировал, отчего пришлось в кулак неловко прокашляться и взгляд отвести, чтобы не видеть несколько обеспокоенное выражение лица друга. – Я имею ввиду, ну…

– Это совсем не плохо! – Поспешил уверить его Тсукаса, замотав головой активно. – Прости! Неправильно выразился. Ты в хорошем смысле нечитабельный. Ну, знаешь… как, э… высокое искусство! Вот! Такой же загадочный и недосягаемый!

– Искусство?.. – Будто бы смакуя заново уже давным-давно знакомое и родное слово на язык, протянул Руи, поднеся ладонь к лицу. – Ну, учитывая то, что искусство и наука – мои главные пассии, то…

– Вот именно!

Руи хихикнул робко как-то, и совсем отвернулся отчего-то. Тсукаса не успел заметить яркий румянец на его бледных щеках.

– Я польщён, что ты меня таковым считаешь. Не каждый день услышишь, как тебя зовут прекрасным, – промямлил он, и как раз в этот миг загорелся зелёный свет на светофоре, отчего тот, про себя радуясь возможности «сбежать» от неловкости, ступил на проезжую часть, быстрым шагом направившись к обратной стороне дороги по пешеходному переходу.

Прекращена работа программы «WorldFutureSt☆r.exe». Синий экран смерти. Буквально. Но красный скорее, судя по тому, насколько зардело лицо бедного Тенмы. Искать решение проблемы в интернете и закрыть программу?

– Господибожеянеэтоимелввиду.

Сдвинуться всё так же не получалось, и Тсукаса так и остался стоять, как дурак, на месте, глядя глупо-глупо широко раскрытыми глазами на то, как спешно Камиширо удаляется, не дожидаясь его, не сбавляя шаг вовсе и не оборачиваясь.

А что, собственно, произошло такого… такого. Сама ситуация была глупой и абсурдной до невозможности. Да и как вообще на что-то подобное можно – нужно? – реагировать?

Тсукаса очнулся лишь тогда, когда светофор вновь загорелся красным. Человечек остановился. Тенма всё так же стоял вместе с ним, но теперь, хвала небесам, хоть свинец, налитый в конечностях, пропадать начал, внутренности переставало сдавливать тугим узлом лёгких-сердца-желудка, а лицо под порывами беспокойного ветра постепенно теряло былую алую краску.

А Руи обернулся лишь тогда, когда оказался на той стороне улицы. Он удивлённо поглядел на не менее удивлённого Тсукасу, и не смог сдержать хитро-злобной улыбочки, оценивая собственное превосходство в сложившейся ситуации и о да, отличную возможность разбавить скуку и взбодриться после длиннющего последнего буднего школьного дня на этой не менее трудной забитой неделе. Юность же и дана на то, чтобы дурачиться, разве нет? Нельзя упускать так удачно подвернувшиеся условия для очередной забавной бессмысленной глупости.

Помахав Тенме рукой, будто бы на прощанье, так, чтобы он заметил, Руи поклонился вычурно, развернулся на носках и показательно зашагал прочь.

Тсукаса вспыхнул – в этот раз от негодования – и затопал ногами, головой мотая и руки в кулаки крепко-крепко сжимая. Этот чудик… друг… нет, предатель! Да, именно предатель! Он и правда неисправим, не так ли?..

Время тянулось мучительно долго, и эта минута ожидания зелёного света ощущалась целой вечностью. Тсукасе не оставалось ничего, кроме как переминаться с ноги на ногу, и хмуро, обиженно поджав губы, смотреть, как Руи выглядывает из-за угла дома вдалеке, и, если глаза его не обманывают, то тот ещё и язык по-детски ему показывает.

Как только светофор переключился (снова!), Тсукаса тут же с места сорвался, и что есть мочи побежал к другу, на ходу придумывая тому месть за такую выходку. Вот только не учёл он того, что Руи, как бы, тоже бегает неплохо (опыт! Хоть какую-то пользу побеги от охраны парка принесли…), потому почувствовал особый укол обиды, когда Камиширо бросился наутёк.

Они умудрились огибнуть несколько кварталов, пробежать даже мимо нужного излюбленного 7-eleven, но всё так же друг друга не нагнать. Тсукаса не заметил даже, как смеяться начал, спотыкаясь на очередном бордюре, и как перед глазами всё поплыло от слёз, непонятно чем вызванных, и как Руи тоже засмеялся где-то впереди, звонко и радостно, искренне и от всего сердца. Тсукасе, как лидеру, было особенно в радость смотреть, как растёт его труппа, и, конечно же, видеть, как прежде забитый и закомплексованный, но умело это скрывающий, дорогой режиссёр, Руи, теперь не боится рассказывать о тяготах душевных и вот так вот смеяться открыто и счастливо… осознание грело душу и тянуло где-то под ложечкой. Заставляло смеяться в ответ, позабыв обо всём на свете.

Даже о дожде, что успел смочить своими слезами тротуары и автомобильные дороги, да пропитать влагой лёгкий школьный кардиган и нахлюпать в ботинки. Волосы прилипли к лицу, лезли в рот, в горле сохло от усталости (несмотря на отличную физическую подготовку, между прочим), а дыхание сбивалось, превращаясь в рваную одышку.

Руи наконец остановился, развернулся и руки широко расставил, и Тсукаса, не думая долго, запрыгнул прямо ему в объятья, кулаками несильно совсем по спине тому затарабанив, но почти сразу отлип, облокотившись на столб, что так удачно рядом оказался, и принялся дыхание старательно восстанавливать, делая глубокий вдох-выдох.

– Отлично пробежались, – заговорил первым Руи, без спроса расстёгивая сумку Тенмы и принимаясь там бесцеремонно рыться в поисках чего-то. Тсукаса уставился на него потрясённо, рот открыв в немом вопросе, но Камиширо опередил его словесные возмущения, пояснив: – Зонт. Я же знаю, что ты всегда его с собой носишь. Вряд ли он нас сейчас спасёт, но всё же.

– Ох! И правда. Дождь же, – Тсукаса головой покачал, ладонь приложив ко лбу. – Но ты же мог просто попросить!

– Это ведь неинтересно, – пробурчал Руи с ноткой притворной обиды в голосе, и, наконец нащупав нужную вещицу, выудил её из чужого портфеля и поспешил раскрыть и спрятаться под ней, не забыв и макушку Тсукасы ей накрыть.

– Да что с тобой вообще может быть неинтересным… – Выдохнул Тенма в ответ, не сдерживая доброй улыбки, попутно закрывая сумку и поправляя её на своём плече.

– Я рад, что тебе со мной не скучно, – хихикнул смущённо Руи, плечами поведя и вновь отчего-то отвернувшись. – Предлагаю сегодня в парк не наведываться. Наверняка там луж глубочайших налило, учитывая, как неровно уложена плитка.

– Это верно, – Тсукаса посмеялся тихо, а после наспех поправил волосы, завёл некоторые локоны за ухо, и, выпрямив спину, встал в одну из своих коронных поз. – Ну, что ж, друг мой бесценный, пойдём в магазин – и после этого прямиком в гости к тебе, в таком случае! Быть может, к тому моменту дождь чуть стихнет, хотя, конечно, очень маловероятно…

– С превеликим удовольствием, – промурлыкал Руи, возобновляя шаг. – Мама на этой неделе дома, так что попросим её сделать горячий какао, как придём, чтобы согреться и болячку какую не подхватить…

Неоновая вывеска 7-eleven встретила их за очередным поворотом уже обыденным приветственным жестом – недружелюбным уставшим миганием старых светодиодов и соответствующим полуживым (если так корректно выражаться по отношению к неодушевлённым предметам в принципе) кряхтением и тихим жужжанием. Автоматические двери послушно разошлись, впуская взмокших до нитки подростков под свою надёжную крышу. Лужи размытой грязной воды вмиг окрасили пятнами мокрыми и без того серый от времени и чужих ботинок кафельный пол, но это, правда, пока не волновало никого и ничего. Ну, разве что, уборщика – но всё это потом, лишь когда наступит его смена, а пока…

После мрачной улицы и проливного дождя супермаркет был просто раем на земле; ощущался чем-то родным – таковым, собственно, можно сказать, он и являлся, если брать в учёт то, что здесь ребята бывали даже чаще, чем у друг друга в гостях. Шкафчики для хранения вещей с кривыми наклейками-номерками и идентичными ключами друг к другу, картонка в полный рост и огромный рекламный постер Nissin’s Cup Noodle у входа, который, кажется, не менялся уже вот несколько лет; стеллажи и полки, всегда доверху заполненные товарами – нужными и ненужными (а ещё зачастую с некоторой наценкой); знакомые лица за кассовыми аппаратами… всё такое привычное и правильное. Так всегда было и есть, и, остаётся надеяться, что и будет.

Руи сложил зонт, встряхнул его, и протянул Тенме, на что тот лишь глаза закатил, но вещь, по праву ему принадлежащую, всё же забрал. В обоюдном молчании, не проронив ни слова друг другу, друзья миновали картонного маскота у входа и прошли вглубь магазина, вмиг затерявшись среди длинных стеллажей и высоких автоматов.

Стойки с бытовой химией, канцелярия сомнительного качества, хлебобулочные изделия, лапша и каши, чай и кофе, фрукты и овощи (Руи поспешил пройти мимо), и, наконец…

– Ха-ха! А вот и они! – Тсукаса остановился возле стенда со снеками и раскинул руками, презентуя находку.

– Отлично, –  одобрительно бросил Руи, метнув последний взгляд, полный презрения, на ящики с помидорами в паре метров сзади, прежде чем обратить всё своё внимание наконец на друга. – Итак, что же наша звёздочка предпочтёт искушать в этот вечер?

– Эй! Долой формальности эти! – Тсукаса вскинул руку вперёд, призывая не говорить ни слова больше. – Коль кушать будем вместе – значит и выбирать вместе будем! Чего ты хочешь, Руи?

– Хм… – Задумчиво протянул тот, оценивающе оглядывая стойки со снеками, но вдруг замечая нечто другое. – Нене как-то говорила, что фанта со вкусом дикой вишни – та самая, новая которая, – очень хороша. Не хочешь попробовать? – Поинтересовался он, пальцем ткнув в сторону одного из близстоящих холодильников.

– А разве она не предпочитает грейпфрутовую остальным другим? – Удивился Тсукаса, но всё же к содержимому холодильника за стеклом пригляделся, руку к подбородку поднеся и задумчиво промычав. – Но, знаешь, а давай попробуем!

– Мне нравится твоё стремление обуздать что-то новое во всём на свете, независимо от того, вещь это или дело какое… – с улыбкой на губах пролепетал Руи, открывая дверцу холодильника и доставая оттуда бутылку вишнёвой фанты. Покрутив её в руках, в поисках даты изготовления и, вероятно, состава, он замолк, хоть и явно намеревался сказать что-то ещё.

– А как же! Настоящая восходящая звезда театра и шоу-бизнеса должна быть хороша во всём, и любой опыт, на моём пути приобретённый – ценнее золота! – Тсукасу, впрочем, ничего не смутило, и он вновь грудь выпучил горделиво и упёр руки в бока, залившись смехом (как и всегда громким чересчур, однако).

– Даже если это дегустация новой фанты? – Хмыкнул с улыбкой Руи, наконец отрывая взгляд от этикетки и встречаясь взглядом с Тенмой.

– Тем более, если это дегустация новой фанты!

Ливень снаружи прекращаться всё так же упрямо не хотел, беспрестанно выбивая отчаянный ритм по большим прозрачным стенкам магазинчика, оставляя после себя на стекле снаружи длинные разводы. Супермаркет пустовал. Разливалась по каждому уголку томящая тишина, и лишь скучноватый попсовый заказной плейлист звенел хрипло в тихих динамиках у потолка, иногда прерываясь на однотипную рекламу, внося каплю разнообразия в одинаковую закономерность.

– Сейчас все, наверное, по домам сидят, – протянул Тсукаса, очнувшись от короткого транса и отвлекшись от рассматривания узоров, оставленных дождём на окнах, и лишь сейчас замечая, что Камиширо за это время ему в руки успел сложить несколько упаковок снеков и две бутылки той самой зарекомендованной фанты со вкусом дикой вишни.

– И мы скоро будем, – ответил Руи, довольно улыбаясь, радуясь, вероятно, что скинул весь «груз» на друга. – Пойдём на кассу. Нужно ещё все покупки по сумкам разложить. Плату разделим между собой. Не против?

– А как же?! Только так всё будет честно!

Честно? Играть по-честному – совсем не весело! Тсукаса хмыкнул, опуская взгляд на отобранные другом вкусняшки в его руках, замечая среди них свои любимые рисовые крекеры и крабовые чипсы. «Выбирать будем вместе», да? Условия «договора» не выполнены! И где же тут честность?  Но и спорить нет смысла.

Руи слишком хорошо его знает. Они действительно стоят друг друга – два безбашенных чудика с одной клеткой мозга на двоих.

Тсукаса совсем не против. Он доверяет Руи настолько, что готов доверить ему всё, что угодно. И не только выбор снеков к фильму.

Уж точно что-то гораздо большее, чем выбор снеков к фильму.

***

Гаражные ворота с шипучим свистом неторопливо поползли вверх. Темнота и слабая сырость внутри, противоестественно любым законам вселенной, презентовали себя ничем иным, как неизбежным и долгожданным светом в конце туннеля и единственным спасением от напасти снаружи.

Ливень обратился в чуть ли не бурю, снося всё на своём пути, начиная от брошенных пластиковых бутылок и полиэтиленовых пакетов и заканчивая листвой и палками с опасно сильно качающихся массивных ветвей деревьев над проезжей частью. Зонт чуть ли не сдуло тоже, и он даже вылетел из рук Руи, но Тсукаса чудом удосужился вовремя ухватить его и потянуть обратно. Как итог – вывернутый зонт, несколько сломанных спиц на его каркасе и два мокрых с головы до пят и промёрзших до самых костей подростка.

Каким бы уютным поначалу, по сравнению с улицей, гараж Руи, а по совместительству и место его проживания, не казался, увы, всё равно слишком приветливой обстановкой к себе он не располагал. Вездесущий бардак и жгучий носоглотку запах машинного масла и клея – неотъемлемые составляющие берлоги Камиширо. До чёртиков уютное местечко для своего хозяина и до невозможности безалаберное и абстрактное для чужих глаз и умов. Тсукаса привык, на самом-то деле – не в первой ему просиживать зад на этом костлявом диванчике и приглядываться к мелким буковкам в хреново отксеренном сценарии в отвратном освещении энергосберегающих ламп среди хлама из всего чего только возможного и невозможного. Глаза разбегались, стоило оглянуться вокруг, да голова кружилась при попытке разобраться, что из этой груды вещей есть что. Постеры и яркие вырезки из журналов, что на стенах висели тут и там в абсолютно хаотичной последовательности, лучше ситуацию не делали вот вообще никак. Комната действительно многое может рассказать о своём хозяине, и то, в чём Тсукаса был уверен на все 12000% – что у Камиширо бардак в гараже абсолютно такой же, как и в голове (если не хуже).

– Извини, – будто бы мысли читая его, смущённо отозвался Руи, опуская гаражные ворота осторожно, но торопливо – дождь бил под углом. – Я не успел прибраться утром.

– Да ты вообще никогда прибраться «не успеваешь»! – Пыхнул возмущённо Тенма, выжимая влагу с когда-то ещё завитых солнечных локонов, и вдруг чихнул комично, когда несколько капель упали ему на нос.

– Хи-хи, Тсукаса-кун, ты похож на котёнка!

Тенма, несмотря на недавние жалобы, сдержать довольной ухмылки не сумел. Правда, это Руи он привык с котом сравнивать (и основания этому, очевидно, были! Тому разве что не хватало ушек на макушке и длинного пушистого хвоста для полного образа), но подобное сравнение со своей персоной всё равно льстило.

– Такой же очаровательный?! – Без толики сомнения в голосе, хохотнув самодовольно, «уточнил» (громко сказано!) Тсукаса, прежде чем встать в одну из горделивых поз из своего богатого персонального их арсенала.

Руи хихикнул беззлобно, стягивая сумку с плеча, и, недолго думая (абсолютно без раздумий), бросил её небрежно в дальний угол. Тсукаса проследил за несчастной брошенной вещицей и чуть скривился, когда до ушей его дошёл неприятный резкий скрежет от соприкосновения металла многочисленных значков на сумке и неубранных железяк-прототипов роботов на полу.

– Такой же жалкий, – мастерски изводяще, вытягивая гласные, пропел Камиширо, со странным (характерным) наслаждением наблюдая за чужой реакцией, что взрывом эмоций возмущения и краски на ранее довольном лице вспыхнула.

– Эй! И никакой я не жалкий! И, вообще-то, раз на то пошло, то ты такой же!

– Фу-фу, ну, что верно, то верно. Мы с тобой два жалких котёнка, получается, хи-хи?  

Неожиданный громкий раскат грома заставил обоих замолчать, молниеносно прекращая их словесную перепалку. Камиширо лишь вздохнул, проворчав себе под нос что-то, и обувь с пят стянуть поспешил, оставив её у входа, отсыхать. Тсукаса последовал его примеру, и брезгливо поморщился, когда с ног вода потекла. Некогда белоснежные носки испачкались настолько, что приобрели какой-то серовато-синеватый, близкий к чёрному даже, оттенок. Нехорошо!

– Ты пока, наверное, в душ сходи, а я приберусь немного и с мамой поговорю, – предложил Руи, переступая через гору всякой сценической всячины и наработок очередных машин. – Могу дать что-то из своих вещей, чтобы ты переодеться смог. Что думаешь? Не против?

Тсукаса лишь плечами безразлично пожал, аккуратно примостив школьную сумку на узковатом диванчике, но сам садиться не спешил – с него вода текла будь здоров! А мочить чужое имущество, или, не дай бог, спровоцировать короткое замыкание при контакте с одним из роботов, или, чего хуже, вызвать тем самым взрыв, не хотелось и вовсе, поэтому оставалось лишь скромно стоять у входа и неловко переминаться с ноги на ногу. Руи эта картина забавила, и стереть забавную улыбочку с уст у него всё никак не получалось, оттого он отвернулся и закопошился в своём небогатом гардеробе в узком шкафе-купе, чтобы Тенму лишний раз не дразнить.

– М, вот это, кажется, подойдёт, – после поисков, занявших некоторое (непозволительно долго тянувшееся) время, Руи наконец отыскал одёжку – на удивление аккуратно сложенную бежевую футболку с потёртым от времени принтом и летние домашние шорты, и протянул это всё Тсукасе.  – Я из этого давно вырос, а тебе, должно быть, как раз будет.

– Благодарю! – Тенма принял тряпьё, держа его в безопасной близости от собственного мокрого тела. – Проведёшь в душевую? Заодно с мамой твоей поздороваюсь!

– Без проблем. Пойдём, – Руи прошмыгнул мимо бардака, и, отодвинув стойку с фирменным басом Ibanez<footnote>японский гитарный бренд. в рамках аушки руи дружит с шихо и берёт у неё уроки на басу. если кому интересно поглядеть на модельку баса руи: SR600FA</footnote> девяносто девятого и пару стоящих друг на друге пустых коробок, открыл скрипучую дверь со входом в основной коридор дома. Там оказалось ещё темнее, нежели в гараже. – Мама, должно быть, у себя в спальне наверху. Ванная комната прямо и направо. Выключатель внутри. Не потеряешься?

– Чтобы я, Тенма Тсукаса, из всех возможных Тенм и существующих Тсукас, заблудился?! – Прыснул огорчённо тот, нос задрав и руки на груди скрестив. – Не мели чепухи, Руи, ноги за меня переставлять не нужно! Сам справлюсь!

– Ну, раз сам Тсукаса Тенма так молвит… – Камиширо лишь плечами пожал, оставляя друга «на произвол судьбы», и направился к лестнице, ведущей на второй этаж, хихикая сдавленно, слыша, как возмущённо бурчит Тсукаса где-то за его спиной.

Всё равно заблудится ведь. В этом весь он.

***

Душевая, к счастью, нашлась довольно скоро – всего через долгих пять минут заглядываний в каждую комнату в коридоре подряд. Жилище семейства Камиширо было, что неудивительно, крайне необычным, подстать их младшенькому жильцу, и, по совместительству, лучшему другу (не)счастного Тенмы. Оба родителя, если память ему не изменяет, являлись учёными в разных сферах, потому и весь дом обставлен был всякими интересными разнообразными вещицами. Тсукаса, конечно, привыкнуть уже успел к «удивительным штучкам» Руи, но всё равно любопытство унять никак не мог, оказавшись в гостях у него, и пользовался отличной возможностью глазами побродить по всякой всячине вокруг и узнать может что-то не только о самом Руи, но и о его семье. Интерес поутих, когда Тсукаса увидел на одной из полок тушки насекомых в эпоксидной смоле. К чёрту.

Принимать душ в чужом доме всегда неловко, а Руи, ко всему прочему, даже не удосужился объяснить, как что работает и каким полотенцем пользоваться гостям можно, а каким – нельзя. Благо, Тсукасе хватило ума и наглости крайне бесцеремонно покопаться в шкафчике настенном и найти там чистое полотенце. Он пообещал сам себе, что обязательно потом принесёт свои искренние извинения, но сейчас последнее, что ему хотелось – так это теряться в лабиринте из комнат и коридоров замудрённого дома Камиширо в поисках Руи и его наставлений.

Тёплая вода охотно смывала неприятную, сводящую внутренности, мерзлоту, что своими цепями холода сковывала всё это время. Уходила и вся грязь, и пот, и вместе с тем медленно смывался консилер с лица. Тсукасе всегда важны чистота и порядок, и ему, как будущей звезде, крайне необходимо было достойно выглядеть, потому, очевидно, приходилось усиленно следить за собой. Тонна ухода за кожей, всегда выглаженная и выстиранная хорошо подобранная и сочетающаяся между собой одежда, отличная фигура и физическая подготовка, правильное питание (это совсем не значит, что это останавливало Тсукасу от потребления пищи и вовсе! Вкусно и много покушать он особенно любил, но, всё же, предпочитал придерживаться определённого рациона), хорошая успеваемость и уйма всяческих других обязанностей – всё это «Тсукаса Тенма». Ответственный, трудолюбивый и заботливый – идеальный старший брат и друг. Что ни говори, но ему нравилось, когда на него могли положиться. Больше всего на свете он хотел – и хочет – так это приносить улыбки всем на свете. Когда улыбаются другие – улыбается и он. Но для этого нужно держать себя в форме! Тсукаса отлично с этим справлялся, хоть, порой, заставить себя этим гордиться не мог – считал, что делал недостаточно. Глупый.

Долго задерживаться в ванной и в приведении себя в порядок Тсукаса не стал. Как можно скорее он вынырнул из-под в этот раз тёплого дождика и быстренько оделся, не упустив возможность нагло воспользоваться так незапланированно гостеприимно оставленном на стиралке феном, чтобы подсушить непослушные волосы чутка. Теперь он был похож на взлохмаченного щенка. Или котёнка. Всё ещё жалкого, правда.

Одежда, что одолжил ему Руи, села как влитая, разве что футболка была чуточку длиннее, чем он рассчитывал. Мерч явно с минувшего века – принт с турне девяностых Deftones тому подтверждение; вот только из-за слезшей и отколупанной кусочками выцветшей краски печати наверняка знать было нельзя. Но хлопок-хлопком, оттого облегал тело приятной мягкостью и пах ивой и орехом, впитав в себя аромат стен деревянного шкафа.

Из-за того, что носки пострадали больше остальной одежды и пропитались не только водой, но и грязью с луж, от надевания их пришлось отказаться и вовсе, и Тсукасе оставалось просто надеяться, что ничего страшного не случится, если он пройдётся ещё немного влажными после душа босыми ногами по коридору.

Повернув замок и отворив неспешно двери, Тсукаса тут же встретился лицом к лицу с подозрительно довольно улыбающимся Руи.

– Эй?!!??! – Испуганно завопил Тенма, на месте подскочив и даже выронив свой школьный кардиган из крепкой хватки рук. – И как долго ты тут стоишь?!

– Достаточно, чтобы убедиться в своей теории о том, что ты поёшь в душе, – невозмутимо ответил Руи, опираясь локтём на дверной косяк, и тем самым преграждая Тсукасе любые пути отступления.

– Что я ЧТО?! – На пол полетели брюки и галстук. – Вздор! Чушь! Обман! Чепуха! Ложь! Не верю ни единому слову!!

– «Every step that I take is another mistake to you♪»~<footnote>linkin park – numb</footnote>

Рубашка полетела уже не на пол, а Руи в лицо.

– Да ладно тебе! – Камиширо залился смехом, отступая наконец на пару шагов назад и убирая с лица брошенный в него предмет школьной одежды. – Чего тут стесняться?

– И ни капли я не стесняюсь! – Злобно пыхнул Тенма, не менее раздражённо поднимая с пола упавшую форму. – Тебе показалось!

– Ну ладно, ладно, будь по-твоему, – сдался наконец Руи, не сдерживая, всё же, тихих неконтролируемых смешков. Тсукаса лишь глаза закатил на такое ребячество. – Спускайся в гараж, я скоро подойду. Не волнуйся, долго ждать не заставлю.

– Уж изволь! – Тсукаса резким движением выхватил из чужих рук свою рубашку. – И я, в отличие от кое-кого, не буду тыкать пальцем в чьи-то странности! Потому что я, Тсукаса Тен–

– Значит, ты признаёшь, что поёшь в душе? – Хихикнул Руи, прячась за дверью ванной комнаты прежде, чем в него полетит что-то ещё. К счастью, «атаки» не последовало. Тсукасе порядком надоело швыряться собственной одеждой, да и на Руи всё равно это не возымело никакого эффекта – чего ж снова ерундой маяться? Оттого, со вздохом, покачав головой, Тенма решился просто оставить всё, как есть, и дать другу также наконец-то смыть с себя грязь проливного летнего дождя. Тенма и правда задержался в душе, напевая на ломаном английском приставучую песню с сидишки, что ему так великодушно дал «погонять» Тоя на прошлой неделе, а значит, заставил, всё-таки, Руи ждать, хоть и немного, и по этой причине, наверное, тот у двери и торчал. Тсукасе вдруг стало до жути неловко, и он поспешил скрыться в темноте коридора, подальше от таких давящих осуждением и чувством вины стен.

Путь обратно в гараж был куда быстрее и занял в три раза меньше потраченного времени чем на недавние поиски ванной комнаты. Тсукаса неуверенно заглянул внутрь гаража, будто бы опасался наткнуться на что-то взрывоопасное или просто представляющее угрозу здоровью или жизни, но, к счастью, ничего подобного не обнаружил, и в комнате (если её вообще можно таковой называть) не изменилось почти ровным счётом ничего, и внутри царил всё тот же беспорядок – разве что ватманы с чертежами и разобранная готовальня переместились с журнального столика под него на пол и заменились той самой аляповатой дивидишкой и ещё какими-то бумажками, должно быть, со школы. Любопытство взяло вверх, и Тсукаса осторожно подобрался к столику, присел на (единственное) свободное место рядышком на ковре, и бережно раскрыл коробку от дивиди, чтобы сразу с разочарованием обнаружить внутри обыкновенный компакт-диск с одной-единственной надписью перманентным маркером на матовой его стороне: «1998». И что это только может значить? Вариантов всего ничего – или год записи, или год выхода киноленты. Скорее всего второе, но нельзя исключать было и того, что Руи каким-то невероятным образом удалось ухватить что-то раритетное и артхаусное, ведь это, признаться честно, было вполне в его стиле. Тсукаса любил любое искусство, безусловно, но некоторое просто… не понимал. Ну и, впрочем-то, что в этом такого? Ничего страшного! Не дорос ещё просто. Всему своё время. Оттого, что не понимает до конца, восприятие не портится полностью – он всё так же восхищается и всё так же любит. И искусство, и…

Гроза за окном всё так же и не думала даже прекращаться хоть на секунду, с каждой дюжиной минут, кажется, становясь всё злее и отчаяннее, с большей интенсивностью и настойчивостью выбивая неясный сбитый ритм по крыше. Окон в гараже не предусматривалось, отчего не видны были пугающе ясные вспышки молний и бесформенный водяной град. Чёртов июнь со своим сезоном дождей.

Тсукаса вздохнул, закрывая коробочку с диском и возвращая её на прежнее место на столике. Неохотно поднявшись с пола, Тенма задумчиво оглядел гараж.

Нужно было убраться до прихода Руи. В чистоте всё равно приятней находиться, хотя бы минимальной. И уж точно не… в этом хаосе, что царил в комнате Руи. Что-то совсем он совсем запустил свою обитель. Это же совсем не дело!

Тсукаса любил убираться, ценил порядок в доме и очень старался его поддерживать. Сделав быстрый вдох-выдох, как бы готовя себя к грядущему испытанию терпения и «неожиданных открытий» (имеются ввиду новые изобретения Камиширо), он принялся за работу, начав с чертежей и прочих бумаг, сложив их на столе, и железяк на полу, уложив их подальше в угол, чтобы под ногами не мешались.

Медленно, но верно центр комнаты постепенно очищался от бардака, а вещи, хоть и не возвращались на свои законные места (если они вообще когда-либо были. Руи не из тех людей, кто стал бы сортировать что-либо. Это же всё ещё за уборку считается, ведь так?), но хотя бы компоновались в общие кучки и создавали иллюзию порядка. Совсем скоро вокруг журнального столика и дивана перед телевизором ничего не осталось. Место освободилось. Разве что…

Тсукаса, лишь когда прибрался немного, вдруг заметил ранее спрятанный за грудой вещей ящик. Голос в подсознании ему кричал настойчиво, что внутри этого самого ящика покоится что-то действительно важное, и Тсукаса, так-то, этого и не отрицал. Вряд ли бы Руи стал прятать что-то обыденное, явно нарочно заставив другими предметами; так, чтобы никто не заметил. Наверное, он и не рассчитывал, что Тсукаса убраться захочет в его комнате. Впрочем, он и сам признавал, что слишком наглым каким-то становился – но угрызения совести почему-то не чувствовал. Знал, что Руи не злился бы. Ну, наверное. По крайней мере, Тсукасе в это верить очень хотелось.

Любопытная и любознательная звёздочка не любила совать нос в чужие дела, но Руи и его дела чужими назвать язык не поворачивался. С одной стороны – копошиться в чужих личных вещах кошмарно некрасиво и неправильно, ну а с другой… что такого Руи скрывать мог старательно? Вряд ли это сюрприз к чьему-то дню рождения – на носу было только его собственное (и единственное в этом месяце) – или какая-то новая поразительно-безумная декорация для одного из грядущих спектаклей – обычно он хотя бы намёками призрачными сообщал о своих планах. Тогда что там? Что-то личное? Или просто коробка без ничего? Или что-то обыденное? Или ужасающий секрет? Или…

С каждым таким долгим мгновением раздумий Тсукасе становилось всё труднее сдерживаться, и где-то в подкорке мозга закрадывалось саднящее и щекочущее мурашками по шее чувство предвкушения, которое Тенма старательно пытался подавить там же, не давая всячески любопытству взять вверх над совестью.

…никто же не узнает, верно?

Ах, чёрт с ним.

Тсукаса опустился на колени перед ящиком и размял руки, стряхивая с них липкий мандраж. Как можно более бесшумно он поднял деревянную крышку, предварительно зачем-то зажмурив крепко-крепко глаза и отвернув лицо подальше. Когда никаких взрывов и иных противоречивых звуков не последовало, Тсукаса, хоть и всё ещё с некоторой опаской, осторожно заглянул внутрь.

Никаких роботов. Никаких ламп, лент, бутафорий, и прочих декораций. Лишь несколько плотных тетрадок, безымянный фотоальбом (буквально – на обложке замазано маркером было место для вписывания имени хозяина альбома), жестяная плоская прямоугольная баночка от сигарет (Тсукаса удивлённо пискнул), разобранная GBA<footnote>game boy advance; 32-разрядная портативная игровая приставка компании Nintendo</footnote>, стопочки коллекционных карт с покемонами, скрепленные большими цветными резинками, и несколько звуковых сидишек и кассет.

Что-то важное. Вот оно что…

– Тсукаса-кун?

Ой.

«Преступник», попавшийся с поличным, резко обернулся, встречаясь взглядом с рассеянным, обескураженным и немного рассерженным Руи, что стоял в дверном проёме с махровым полотенцем наперевес.

– Спасибо, конечно, что прибрался, но почему ты роешься в моих вещах? Разве я разрешал?

– Я… э… – Тсукаса тут же на ноги подскочил, кланяясь низко и складывая ладошки вместе в качестве жеста извинения. – Клянусь, я ничего не рассматривал! Просто одним глазком глянул – и всё! Не более! Прости-прости!!!

Воцарилась тишина. Тенма не спешил поднимать голову, боясь встретиться с оскорблённым и злым Руи, а видеть такого Руи ему хотелось в последнюю очередь.

Молчание нагнетало. Тсукаса уже успел столько малообнадёживающих сценариев в своей голове перебрать за эти мгновения – не сосчитать, но...

– А, хотя… – Наконец заговорил Руи, скидывая полотенце на диванчик и подходя ближе к ящику. – Иди сюда. Посмотрим вместе, раз тебе так интересно.

Тсукаса опешил, голову резко подняв и удивлённо на друга уставившись, но опомнился довольно скоро, и невольно тоже вперёд подался, присаживаясь рядышком на краю.

– Тут, на самом деле, ничего секретного-то и нет. Вот, погляди, – Руи протянул другу одну из сидишек – «October Rust»<footnote>четвёртый студийный альбом американской готик-метал-группы Type O Negative</footnote> девяносто шестого – фирменный, по всей видимости, со всеми соответствующими наклейками на коробке. – Купил его на распродаже в музыкальном магазине месяц тому назад. Замечательное издание.

– И правда… – Тсукаса, признаться честно, большим фанатом зарубежной музыки не был, чего не скажешь о Руи. Его вообще тянуло всё неизведанное и далёкое, и это, безусловно, отражалось и на их постановках, и на рутине. Тем более, когда они стали чуть чаще встречаться в школе, и Руи то и дело вещал о каких-то собственных открытиях в мире искусства. Тсукаса не был против – ему тоже нравилось познавать что-то новое, и знакомство с западной музыкальной индустрией проходило хоть и лениво, но мерно и верно. Всему своё время.

– О, а это последний альбом Radiohead, который вышел недавно совсем – 9 числа этого месяца. Сидишку раздобыть я не смог, но вот на ленту записать в музыкальном магазине ближайшем удалось, – Руи вытянул из ящика невзрачную коробочку квадратной формы с приклеенной поверх пожелтевшего картона чёрно-белой распечатанной обложкой. – Хочешь послушать? Я ещё никому не включал.

– А часто к тебе кто-то приходит послушать? – Вдруг поинтересовался Тсукаса, тут же закусив язык, коря себя за несдержанность. Но, справедливости ради – ему и правда интересно. Почему-то горько становилось от мысли, что с ним делить что-то сокровенное не хотят. Хотя, почему же? Тсукаса поспешил головой мотнуть, отгоняя противные неверные мысли прочь. Руи же прямо здесь и сейчас, перед ним, делится своими «секретами», предлагая момент разделить! Он должен быть счастлив – и он взаправду счастлив. Он хотел знать больше – он и узнаёт больше. Всему своё время.

– М, иногда Нене заглядывает… – Руи призадумался, постучав указательным пальцем по подбородку и подняв взгляд на потолок, чуть сведя брови у переносицы в задумчивости. – И Шихо. Она даёт мне уроки на басу. Ну, а так, в основном Мизуки меня в этом плане поддерживают. Всё же, они состоят в музыкальном кружке, волей-неволей станут к музыке чуть ближе со временем. Они-то меня со многими музыкальными коллективами и познакомили.

– Вот как… – Тсукаса опустил взгляд на коробочку с лентой в чужих руках, пытаясь рассмотреть происходящее на обложке, однако, к сожалению, на чёрно-белой распадшейся на пиксели печати было почти ничего не разобрать. – Я, кажется, слышал пару их песен по радио. Немного… необычно, но мне понравилось, знаешь. Душевно.

– Конечно, – ласково промурчал Руи, чуть голову в сторону вытягивая и дотрагиваясь ладонью до шеи. – Это музыка для души, в конце концов, фу-фу. Ну, так что? Хочешь, поставлю?

– Хочу! – Сразу же оживился Тсукаса, на месте подскочив. – Давай!! Мне, Тсукасе Тенме, будущей звезде, необходимо расширять кругозор!!! Любой ценой и как можно более эффективно и скорее!! Ну же, просвети меня, о, дражайший режиссёр!!

Руи смущённо улыбнулся, глянул на Тсукасу в последний раз как-то зачарованно, вызвав у последнего табун мурашек какой-то странной приятной (разве она может быть приятной?) тревоги по спине, и поднялся на ноги. Двумя широкими шагами сократив расстояние между диваном и столом, он потянулся к верхним полкам, к большому катушечному магнитофону. Тсукаса слыхал о таких, и видел парочку в музыкальном магазине, в который его Руи таскал иногда – но цены кусались. Камиширо, вроде как, упоминал, что вся прелесть катушечных магнитофонов в том, что качество их звучания настолько высоко, что порой по уровню своему они превосходят иные аналоговые форматы – винил и компактные кассеты. Тсукасе не по наслышке было известно, что Руи являлся крайне эксцентричной личностью, но то, что тот, ко всему прочему, оказался аудиофилом, немного озадачило поначалу. Безусловно, хороший звук и качественная запись радует слух любого, но такие придирки к выбору аппаратуры, кропотливая отстройка и тщательный отбор изданий и записей поистине поражали. Тсукасе, впрочем-то, всё равно нравилось смотреть на вдохновлённого и восхищённого Руи, ведь лишь в эти моменты, помимо постановки представлений, его глаза так горели радостью и предвкушением, поэтому он готов был снова и снова, из раза в раз слушать его бубнёж про какие-то там тонкости музыкальные, робототехнические и научные, даже если и не понимал почти ничего.

– Записан альбом просто невероятно, – промолвил Руи, разбавляя мягким голосом, близким к кошачьему мурлыканью, томную тишину, приводя магнитофон в действие. – Это раритетная, родная японская лента ещё с прошлого столетия, представляешь?

– Руи, прошлое столетие миновало лишь три года назад, – беззлобно хихикнув, заметил Тсукаса, придвигаясь чуть ближе.

– Но оттого винтажом она быть не перестаёт, – с насмешливой интонацией в голосе ответил Руи, вынимая магнитную ленту из коробки. – Тсукаса-кун, будь добр, достань из сумок еду, что мы купили, пока я разбираюсь с катушечником, чтобы время не терять зря. Ко всему прочему, я голодный.

– Ты собрался наесться снеками вместо того, чтобы полноценно поужинать? – Скорчив раздражённую и даже немного уставшую гримасу и сложив руки на груди, спросил Тенма, хотя сам прекрасно понимал, что вопрос выдал риторический. – Ты угробишь своё здоровье окончательно, если продолжишь вести такой образ жизни.

– Мама, эм, уехала за продуктами, а дома есть нечего, – Камиширо пожал плечами, не придавая особого значения негодованиям Тсукасы, рукой махнув набрежно, как бы подгоняя того побыстрее встать и выполнить его просьбу. – Так что, как ни крути, до её прихода мы вряд ли мы сможем поесть, как ты выразился, «полноценно».

– Ты заведёшь себя в могилу с такими привычками!! – Тсукаса вскочил с пола и затряс бедного Руи за плечи, да так, что тот чуть ли ленту из рук не выронил. – Лучше уж потерпеть чуточку дольше, чем аппетит перебивать чем-то вредным. Ты же такой умный, почему таких банальных вещей понять не можешь?!

Руи замолк, не находя нужных слов. Обычно ответ соскакивал с языка сразу, а если и не дельное что-то – так колкость какая; но последнее время сопротивляться обеспокоенным взглядам друзей почему-то не получалось. Возможно, дело было в том, что Камиширо слишком много и часто позволял себе расслабиться в кругу друзей. Это вовсе не было плохо! Просто непривычно немного, да и только.

– Ты был прав, назвав это привычкой, – нехотя признался он, свободной рукой убирая с плеч чужие ладони. – Но, если ты настаиваешь… фу-фу, можно попробовать её переработать. Знаешь ли ты, что в среднем на формирование привычки уходит около шестидесяти дней? Будешь ли ты готов терпеть мои заскоки и недовольства? Напоминать о приёме пищи и её составляющей? Неужели и овощами давиться заставишь… – Руи драматично выдохнул, верхнюю губу поджав зубами, и глаза зажмурил, явно слёзы выдавить пытаясь. Тсукаса же, в свою очередь, как шутку его «представление» не воспринял.

– Конечно! Как хорошо, что ты согласен! Передам Эму и Нене – и мы все вместе будем следить за твоим питанием! Ха-ха!!!!!

Руи усердно держал на физиономии оскорблённое выражение, но в этот раз по его щеке и правда побежала солоноватая влажная дорожка, отчего в Тсукасе вмиг проснулись инстинкты старшего брата, и он, в который раз попавшись на удочку Руиных умелых актёрских обманок, принялся утирать ладонями чужие щёки от крокодильих выдавленных слёз. Руи с трудом поборол так и норовящую выскользнуть и испортить момент хитрую ухмылочку. Тсукаса ведётся на такие уловки каждый раз, как в первый, отчего подначивать одинаково снова и снова не надоедает.

– Ладно, ладно! Никаких овощей, обещаю!! А звезда свои слова держит!!! – Руи нарочно показательно громко хныкнул, пользуясь слепой наивностью друга, и свободной рукой (другой он всё ещё держал магнитную ленту) утёр глаза. – А!!! Только не плачь, хорошо?!

Руи всё равно сдерживаться больше не мог, поэтому, позволив улыбке на лице проясниться, открыл наконец глаза и с победным хитрым прищуром глянул искоса на Тсукасу.

– Никаких овощей, значит? Вот и славно! В таком случае, договорились, – вернувшись к прерванному действу, как ни в чём ни бывало, протянул довольно Руи, вставляя наконец ленту в магнитофон.

Тсукаса сначала побледнел, затем, кажется, посинел, а после залился яркой краской ярости – скорее на самого себя за то, что в очередной раз так глупо повёлся и выставил себя идиотом – и стыда.

– Да пошёл ты! – Завопил он, толкнув Камиширо в плечо, что прежде с таким трепетом держал обеспокоенно. – Я, вообще-то, волнуюсь за тебя!! И забочусь!!! А ты!! А ты…!

Возгласы его прервала музыка, что засочилась из динамиков маленьких самодельных колонок на высоких полках над столом. Руи, не скрывая улыбки, опустился на ковёр и продолжил разбирать ящик, изредка поглядывая на замершего Тсукасу, который восторженно и одновременно обескураженно внимал вступительным заигравшим мелодичным созвучиям первого трека с альбома.

Тсукаса правда пытался – старался – угодить всем, не оставляя при этом в тени свою эксцентричность и вопиющую индивидуальность. Угодить он пытался, естественно, и Руи, но всегда говорил честно, если что-то не понимал полностью и до конца, а не понимал он, на самом деле, действительно многое. И сейчас он отчаянно не смекал, почему воздух с каждым мгновением всё больше тяжелеет и наливается приторным запахом резины и варёной сгущёнки. И дело было не в музыке.

– Это отличается от того, что я слышал по радио, – признался вдруг Тсукаса спустя минуту или две молчаливого прослушивания, сглатывая противную оскомину с языка, проталкивая её подальше в глотку и чувствуя, как она камнем опускается на дно желудка. – Очень похоже на тебя.

– На меня? – Искренне удивился Руи, тотчас же отвлекаясь от рассматривания коллекционных карточек с покемонами, и изумлённо покосился на Тенму. – И почему же?

– Необычно. Вернее, эм…

Особенно.

– Ну, это самый экспериментальный альбом со всей их дискографии на данный момент, если ты об этом, – Руи почесал затылок, пробубнив ещё что-то неразборчивое себе под нос. – Чего только стоят скачки с размерами и крайне оригинальные и смелые аранжировки.

– Я не совсем об этом. Скорее… знаешь, ну… – Руи навострил уши, пребывая в всецелом внимании. Тсукаса задумчиво хмыкнул, поднеся кулак к подбородку, и нахмурился, подбирая нужные слова, но мысли отчего-то не клеились. Порой озвучивать чувства сложнее, чем кажется – и впервые за долгое время Тсукаса, будучи по своей натуре открытым и полностью искренним абсолютно всегда, почувствовал, что это такое – не быть способным подобрать конкретные эмоции или слова для сложившейся внутренней дилеммы.

– Не утруждай себя, – заинтересованное выражение лица выдавало Руи с потрохами. – Мне и без того приятно.

Тсукаса – теперь – озадаченно хмыкнул, поковыряв ногтём подряпанную стенку деревянного ящика с «секретами». Руи повёл плечами и вернулся к рассматриванию карточек, бесцельно водя по ним пальцами. Песня вдруг оборвалась на к тому моменту уже наросшей кульминации, и неторопливо вполз в гнетущую тишину второй трек с альбома. Мозолистые от толстых струн баса и металлических заготовок роботов и декораций подушечки пальцев Руи уж слишком шумно шелестели, соприкасаясь с матовым покрытием карточек, и в инструментальном вступлении воспроизводимой композиции этот шум выступал чем-то естественным, дополняющим и, по нескромному мнению Тенмы, ужасно бесящим. И нервным. И недосказанным.

– Я не знал, что ты куришь, – попытался перевести тему Тсукаса, ляпнув первое, что в голову взбрело, и тут же мысленно ударил себя по лицу – молодец, разрядил обстановку так разрядил.  

– М? Ты про… – Тсукаса молча пальцем ткнул куда-то вглубь ящика, а затем, не дожидаясь ответа, вытянул оттуда замеченную недавно жестяную коробочку от сигарет. – А, ты об этом. Разве не стоит судить книгу по обложке, м? Открой и посмотри, раз такой любопытный и так любишь совать свой носик, – Руи придвинулся чуть ближе и с силой ущипнул Тенму за нос, – куда надо и не надо. Так что сделай это открытие самостоятельно; ровным счётом, как и все предыдущие.

– Извини ещё раз за нарушение личного пространства и всё такое, – пробурчал Тсукаса, еле-как высвободив нос и отведя ладонь Камиширо куда подальше от своего лица. Такая его хмурость и искреннее сожаление за собственный «проступок» улыбнули Руи. – Но ты прав, на самом деле. Мне и правда очень любопытно.

– Вот как? Хочешь узнать обо мне побольше?

Тсукаса не стал отвечать, и лишь вздохнул удручённо как-то, с опаской некоторой открыв «коробочку с секретом» (которая поменьше). Внутри и правда никаких сигарет не оказалось – лишь несколько недоделанных, немного кривых-косых цветастых фенечек. И всё.

– Дай угадаю: Мизуки? – Поинтересовался Тсукаса, бережно в ладонь переложив одну из поделок, оглядывая её со всех сторон.

– Всё верно. И снова Мизуки. – Руи издал некое подобие смешка, несвойственно робко заёрзав на месте. – Я встретил их на крыше однажды во время очередного прогула занятий, когда они делали такие фенечки для каждой участницы их кружка. Меня обучили основам, а дальше я сам приловчился, и, вот, с тех самых пор пытаюсь выдать что-то стоящее, но, увы, пока что ничего дельного не выходит.

– Значит, теперь ты не скрываешь, что на уроках не присутствуешь? – Подметил Тсукаса, всё ещё не глядя Руи в глаза, и натянул на пальцы одну из самых аккуратных и на вид завершённых фенечек, что тут же скользнула на запястье. Мягкое бело-красное мулине приятно защекотало кожу. Присмотревшись, Тенма разглядел маленькие кривоватые звёздочки на узоре, что неопрятными формами тянулись вдоль всего браслетика. Прежде, чем он успел что-либо сказать, заговорил Руи, предварительно подтянувшись ещё чуточку ближе.

– Хочешь, подарю? – Поинтересовался он, расплывшись в доброжелательной улыбке и заведя выпавшую прядь волос за ухо. Тсукаса озадаченно хмыкнул, с прищуром проводив Руи взглядом.

– Что-то ты подозрительно щедрый сегодня. И разговорчивый. А ну, скажи: тебя не подменил кто? Или жар вдруг сломил от подхваченной после прогулки под дождём простуды? – Тсукаса на буквально машинальном уровне (научен вечными болячками Саки, к сожалению) поднял руку и принялся щупать чужой лоб то внутренней, то тыльной стороной ладони. Свисающая с его запястья фенечка защекотала Руи нос. – Ах, или нет, постой! Наверняка какой-то умысел коварный у тебя имеется! Выкладывай: что такого ты задумал в этот раз?

– Ты слишком плохого обо мне мнения, Тсукаса-кун, – промычал огорчённо Руи, невесомо пригладив подушечками пальцев звёздный узор на фенечке. – По правде говоря, я специально для тебя её и плёл. И для Нене, и Эму тоже, – можешь рассмотреть поближе, они в коробочке лежат, если вдруг не обратил внимания.

– Мне? – Неверяще переспросил Тсукаса, комично захлопав ресницами. Определённо не хватало спецэффектов для характерного «вылупленного моргания», присущих комедийным детским мультсериалам. – Не шутишь?

– С чего бы мне врать о таком? – Всё так же раздосадовано пробурчал Руи, откидываясь назад, облокачиваясь спиной о близстоящий диван – и натыкаясь голой шеей на мокрое, оставленное там минутами ранее полотенце. – Разве друзья не могут делать друзьям подарки просто так? Обязательно должен быть для этого повод?

– У тебя? Да.

– Значит, этот случай – исключение из правил, – Руи улыбнулся, отворачиваясь, дабы не встречаться с Тсукасой глазами. – Хотел сделать что-то для каждого из вас. Чтобы показать, эм…

Тсукаса невольно расплылся в улыбке, устремляя молчаливый, полный благодарности и некого очарования взгляд на неряшливую фенечку на своём запястье. Несмотря на торчащие в некоторых местах нитки мулине и кривовато выведенные косые красные звёздочки, стойко гнездилось в груди чувство своеобразной гордости и искренней слепой беспочвенной радости, и в сознании отчётливо маячила мысль, что эта вещица у него в руках, кажется, была самым настоящим бриллиантом; редчайшим артефактом и неповторимым драгоценным сокровищем, что на всём свете не сыскать, даже если очень постараться; и дарит её никто иной, как сам Руи – пришелец с Луны, стереотипный в рамках американских подростковых сериалов фриковатый аутсайдер с чрезвычайно богатым воображением и огромным запасом травки в заплесневелом дальнем шкафчике солнечной кухни; подобревший демон-искуситель и сам ангел воплоти, и что-то между этими двумя понятиями определённо тоже.

– Спасибо. Тогда, я принимаю подарок. Спасибо, Руи. И будь уверен, что и я, и остальные наши друзья тоже очень, очень тебя любим.

Настенные часы настойчиво пробили шесть вечера. Вместе с ними заревел порядком уставший ливень и заскрипели половицы под всё ещё босыми ногами.

– Фу-фу, а как же, – Руи спрятал улыбку за широкой тощей своей ладонью, а в глазах его заплясали восторженные благодарные огоньки, чем-то отдалённо напоминающие сияющие на иссине-чёрном небосводе сверкающие звёздочки – Тсукаса узнал в одной из них себя. – А как иначе…

– Спасибо, – повторил Тенма, нескрываемо наслаждаясь тем, как легко соскальзывают с языка слова благодарности. «Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, я люблю тебя, спасибо». Насчёт предпоследнего Тсукаса, однако, не уверен до конца, оттого предпочитал (и предпочитает до сих пор) держать язык за зубами, до поры до времени. Всему своё время.

– Спасибо, – прошептал Руи в ответ, и Тсукаса поразился такому искреннему откровению со стороны вечно варящемуся в себе друга, и откровение это сочилось в каждом слове и кричало буквально: «правда, правда, правда, так и есть!». Руи закупоривал по обыкновению чувства внутри крепкой пробкой намертво и смиренно выжидал, пока они «настоятся» и примут вкус и цвет хорошо выдержанного вина – вот только горечь в таком случае никуда не уходит, и, более того, закономерно растёт в геометрической прогрессии, свойственно и следовательно обращаясь в относительно зрелую и ярую смесь более высокой «качества», в случае Руи принимая облик ненависти к своему существу и невероятно сильному желанию оказаться поглощённым целиком и полностью землёй-матушкой и никогда, никогда впредь не высовывать свой любознательный носик наружу. Тсукаса знал об этом, конечно же. Видел. Замечал. Не слепой же, ну. Поэтому, наверное, сердце и трепетало всякий раз, когда он слышал такие откровения с чужих уст – он любил эти мгновения; хранил их, словно зеницу ока, в верных своих ладонях и обещал себе, что ни за что, никогда не отпустит, не забудет, не утеряет. Он вообще последнее время уделял больше внимания памяти: сохранял чеки с красивыми (по его субъективному мнению!) циферками и билетики с автобусов и поездов, складывал в отдельное место подарки от Эму и собирал накопленные со временем фотографии с винтажного полароида Саки, а ещё кучу всякой всячины, что находил, приобретал, мастерил повсюду и везде – будь то цветастая бутылочка с лимитированной серии любимой газировки, афиша театра с новенькой летней программой или даже просто красивое дивное пёрышко невиданной пташки – всё в дом, всё в дом. Саки обычно смеялась беззлобно и поговаривала о том, какой же братец её, оказывается, сентиментальный и чувственный (а ещё, что поразительным являлся тот факт, что он, будучи весь из себя чистюлей, так ответственно и организованно складировал хлам у себя на полках в комнате).

Не то чтобы Руи не был искренним. Скорее зажатым и редко открыто откровенным более, чем наполовину. По крайней мере, в гарантированных девяносто девяти случаях из ста.

Улыбку Руи ни одна фотография запечатлеть в полной мере не сможет, любая запись – неважно, плёночная, кассетная, или ещё какая – не способна будет передать каждую нотку его изящного смеха, чем-то отдалённо напоминающее кошачье пофыркивание, и ни один, ни один человек или его подобие не сможет его заменить. Тсукасе всегда казалось, что он вытянул чрезвычайно удачный лотерейный билет, когда лишь встретил впервые Руи на крыше – одинокого и недоступного; странноватого и, чёрт его дери, такого, блять, манящего. А теперь что? Теряет голову от его одной лишь абсолютной открытости и до того чарующей улыбки, да так, что заботы и даже мечты отходят на второй план, но лишь ненадолго – Тсукаса всегда вовремя вспоминает, что без Руи – ни ногой. Уж точно не сунется он в жестокий мир шоу-бизнеса в одиночку, и не только потому, что одному пробираться сквозь дебри по лестнице славы сама по себе задача почти что непосильная – а ещё и по той причине, что Руи – его главная муза и наставник в одном лице в последний месяц или около того. Он будет рядом, и он будет улыбаться, и он будет таким до тех пор, пока земной шар не взорвётся от пророченного чуть меньше, чем через десяток лет конца света в 2012. Если и умирать, то только там, где место будет их искренней безмолвной искренности. И Тсукаса ждал бы вечность, если потребуется. А ждать-то и не надо. Время-временем, однако, наверное, важно то, что сейчас...?

Тсукаса, не раздумывая долго, подсел чуть к Руи ближе и осторожно обвил руки вокруг его плеч в скромном объятии. Руи растаял под чужими тёплыми ладонями и шумно выдохнул воздух сквозь плотно стиснутые зубы, и заурчал – как кот настоящий, право. Тсукаса уложил голову тому на плечо, зарываясь лбом в шею, и прикрыл глаза, отгоняя любые мысли прочь – хотелось, чтобы голова опустела и ни единой мыслишки – навязчивой или мимолётной – во всём пространстве черепной коробки не осталось.

Руи, поколебавшись с минуту, всё же вернул объятия – почти невесомые и очень бережные. Пригладил пальцами сильное тсукасино плечо и помассировал ладонью предплечье. Тенма сжался на мгновение, но почти сразу расслабился, и напряжение ушло куда-то далеко-далеко, а из головы, как и хотелось, испарились все дурные мысли и розовые жалобные сопливые сопли о том, как же это «неправильно» и «дурно». Какое, нахрен, «дурно»? Здесь и сейчас Тсукаса Тенма – самый счастливый человек в этом чёрством сгнившем опозоренном мире. А совсем скоро они засядут смотреть фильм, нажрутся всякой гадости, рассмотрят всякой всячины, а затем разойдутся – но встретятся снова на следующий день, и так по кругу, квадрату, прямоугольнику или любым другим геометрическим фигурам – исход один, и на каком-то, да конце, они встретятся всё же однажды. Будь хоть то сраный пентеракт<footnote>пятимерный гиперкуб, аналог куба в пятимерном пространстве</footnote>. Или просто временная петля. Тсукаса не против реинкарнации, но только если ему смогут гарантировать, что он сможет так нелепо в той новой временной линии держать Руи за ручку или обнимать, когда ему вздумается. А, нет, всё же, это очень дурно. Юношеский максимализм и подростковый пубертат – что с них взять.

– Послушай, Руи, – первым осмелился разрушить тишину Тсукаса, чуть поднимая голову – шея от не особо приятного положения настойчиво противно заныла. – Так что за фильм?

– Ах да. Точно. Фильм. Погоди минуту. – Пролепетал бессвязно Руи, явно неохотно выбираясь из таких тёплых объятий. Тсукаса разражённо пыхнул, почувствовав укол неприятной прохлады на щеке, уже успев соскучиться за чужой горячей шеей которую ну вот точно обдало кипятком – так ещё и знатным таким. Горящие и краснющие, словно ненавистный Камиширо помидор, кончики ушей Руи тоже выдавали его с потрохами, но Тсукаса порой был слишком туп, чтобы заметить такие маломальские изменения.

Музыка приостановила своё воспроизведение, перестали шуршать механизмы старёхенького катушечного магнитофона. Руи дрожащими от волнения руками наспех затолкал вылезшую из разъёма магнитную ленту обратно в коробочку, попутно помяв картонку и отколупав небрежно приклеенную поверх обложку некритично в паре уголков.

Обниматься, оказывается, вон как приятно. И совсем не так, как с мамой или папой. Да и с Эму объятья иначе ощущались – она, скорее, словно мартышка запрыгивала и не отлипала, а Руи иногда в ответ имитировал из себя извозчика некого (или «лошадку», как об этом убедительно фыркала по-детски обиженно Эму), и катал девчушку на спине. Она низенькая была, совсем не тяжёлая, зато смеялась всегда задорно-задорно, когда Руи так делал. Так что это за объятия, как таковые, считаться не может, верно?

Другое дело – Нене. Её редкие проблески заботы или нежности были сравнимы кошачьей ласке. Подойдёт, обнимет кротко, и отпрянет через пару мгновений – но только, когда это и правда необходимо. Когда нет иного выбора. Так поступают мудрые, но скромные друзья. А ещё те, у кого напрочь отшибло потребность в тактильности, и Нене, к несчастью, ну, или, всё же, к счастью, скопила в себе все-все эти качества – и таковой оставалась непоколебимо уже вот какой год подряд.

А вот у Руи тактильный голод – вечная заноза в повседневной жизни. Не потому, что он хочет вечно кого-то трогать, совсем нет, просто дело в том, что он вообще никого почти не трогает. Желудок сводит тугой завистью, когда он видит, как однокашники держатся за ручки или обнимаются при встрече или простигосподи обжимаются в коридорах. Он не хочет ничего конкретного, и не хочет всего «этого» с абы кем, но, как ни крути, хочется же, блин, всё же.

А обниматься с Тсукасой, оказывается, приятней втройне. А ещё у него, оказывается, нос и скулы обсыпаны бледными веснушками, заметными лишь вблизи – и явно ранее замазанные чем-то. А ещё, оказывается, его глаза подобны восходящему весеннему солнцу. А ещё, оказывается, кажется, у Руи аритмия.

– Рууууи, так что за фильм? – Протянул устало как-то Тсукаса, растягиваясь на журнальном столике и теребя в пальцах новодаренную фенечку на запястье. – Опять до последнего молчать намерен?

Щёки заполыхали похуже ушей – никогда такого не было и вот, опять. Губы изогнулись в довольной дурацкой улыбочке – пред глазами тут же предстал раздражённый лик закатывающей глаза Нене (оставалось надеяться, что бедная Кусанаги не давится икотой от того, что её так часто вспомнить умудрились за такой короткий промежуток времени), и Руи хихикнул сдавленно, выключая магнитофон и оборачиваясь, наконец, к заждавшемуся Тсукасе.

– Конечно. Как иначе, друг мой дражайший?

– А никак. С тобой, дорогой мой, никак, – язвительно цокнул языком Тенма, но тут же стрельнул в ответ привычной лучезарной улыбкой. У Руи подкосились ноги. – Ну и ладно, мне так, даже, если честно, интереснее. Ты умеешь держать интригу! Настоящий режиссёр.

 – Я польщён, – одними лишь губами проговорил Руи, буквально подползая к телевизору и настраивая дивиди-плеер. Тсукаса великодушно протянул тому дивидишку со стола, на что тот благодарно кивнул. – Тебе, кстати, фенечка к лицу.

– Правда? – Тсукаса разулыбался ещё шире (хотя, казалось бы, куда уж больше), и в который раз за последние полчаса оглядел собственное запястье. – Спасибо! Мне тоже нравится. Кстати, а есть ли смысл или посыл какой во всех этих цветах и формах?

Руи всегда ценил и восхищался любопытством Тсукасы, но сейчас был готов на месте придушить – и сам был без понятия, себя или его. Удосужилось же ему так вляпаться – по самые колени, или даже горло – в собственные враки и хорошенько запрятанную (как он думал) симпатию. Всё же, сейчас точно было не время, но что случилось – то, чёрт побери, уже случилось, и пятиться назад нет никакого смысла – так будет куда палевней, чем даже если бы он напрямую выдал всё, как есть. Но Руи знает, что ни он, ни его драгоценный дурик к этому всему не готовы – тем более, если Камиширо выдаст всё, раскроет все карты здесь, сейчас, и сию минуту. Рано! Всему своё время.

Пришлось искать обходные пути.

– А-а это, пожалуй, я оставлю тебе в качестве пищи для размышлений перед сном. Поищешь в интернете, ну или одолжишь у Саки и полистаешь девчачьи журнальчики – просветишься. Не всё же на блюдечке преподносить, а, звёздочка ты наша, как думаешь? Фу-фу.

– Да иди ты, – в сердцах бросил Тенма, надувшись. – Опять выделываешься и бежишь от вопросов своими красноречивыми речевыми оборотами. Что, так рассказать трудно?

Да, очень, – хотел было уже вякнуть Руи, но вовремя спохватился, и подавил желание сказануть очередную глупость – в который раз за этот вечер эмоциональных качель.

– Хотя, постой, значит, ты признаёшь, что читаешь «девчачьи журнальчики»? – Пришла очередь Тсукасы подначивать друга. На лице расцвела победная ухмылочка. Рано радоваться, конечно, явно не стоило.

– А почему бы и нет? – Безразлично повёл плечами Руи, вставляя диск в плеер. Телевизор послушно тихонько загудел, на экране прояснилась картинка. – Они, знаешь ли, очень даже ничего. Яркие.

– И блестящие, – поддакнул Тенма.

– И полезные! В большинстве своём.

– Тебе, как я вижу, они не особо помогают, – Тсукаса кивнул в сторону оставшегося бардака в комнате, и, по совместительству, на рюкзаки с накупленной вредной пищей. – Ничего не поменялось, ничему ты не научился.

– А тебе, как погляжу, очень даже помогли, – оставил за собой последнее слово Руи, захватил пульт от телевизора с собой, и плюхнулся на диванчик рядом с Тсукасой, распластавшись лениво по твердоватому продолговатому его сиденью.

– Ты невыносим.

– Я знаю.

– Спасибо.

Руи опешил и сразил Тенму взглядом из разряда «ну охренеть, и что мне делать с этой предоставленной информацией?».

Тсукаса сам, походу, не понял, что сказанул, но отверчиваться не стал.

– Ну, это весело. С тобой. Всегда. Ну, мне, по крайней мере. Даже когда я типа злюсь, когда ты перегибаешь палку. Ну, в смысле…! Я и правда злюсь, но, знаешь, эта злость скорее… а, э…

Прервала его тираду заигравшая заставка запущенной картины – чёртов дисней со своими дрянными громкими вступлениями. Руи теперь знал, кого хочет придушить больше всего на свете. Как жаль, что офис диснеевской конторы мостится далеко за пределами океана. А так хотелось предъявить им за сломанный упущенный момент – но это ли их вина?

– Эм, ну, в общем, ты понял, – ограничился короткой оговоркой Тенма, восседая поудобнее на диване и скрещивая ноги, укладывая на них свои локти, а в ладони – румяные щёки. – Но дисней, серьёзно? Знаешь, я ожидал чего похуже. Дохрена заумной нудятины или дофига тоскливой мелодрамы, или, на крайняк, жестяк или, упаси господи, порнуху какую.

– Мерзость.

– Я тоже так думаю. Но от тебя можно ожидать всего, что угодно.

– Это не в моих интересах. И такого ты обо мне низкого мнения, а, Тсукаса-кун?..

– Знаешь, как говорят – доверяй, но проверяй. Вот я и следую народной мудрости – верю, но предпочитаю лишний раз посомневаться в делах, естественно, сомнительных. – Тсукаса наклонил голову вбок так, чтобы глядеть без опаски и утруждений Руи в глаза. Того передёрнуло на мгновение, будто шоком шибануло, но фантомное чувство покинуло кости и сжавшиеся от нервяка мышцы почти сразу, и он рвано выдохнул, расплываясь в привычной расслабленной улыбке. – И вот эта твоя авантюра с киношкой сегодня – очень даже таковой и казалась! Вот я и засомневался, очевидно. Но ты не обижайся только, я просто…

– Не обижаюсь. Обещаю. – Руи подполз ближе, безмолвно и неуверенно руки чуть в стороны расставляя для объятий. Тсукаса пискнул, озарился, и тут же, споткнувшись по пути удивительным необъяснимым образом, всё же нашёл себе место в чужом тепле.

– Вот и славно. Последнее, что я хочу, так это то, чтобы ты уходил из-за всяких глупостей. Как тогда во время сорванного выступления. Мне до сих пор стыдно, знаешь?..

Руи не стал отвечать, и лишь устало вздохнул, переводя взгляд на экран, сжимая чужое тело в своём слабом кольце из рук. За разговорами, ко всему прочему, они пропустили ещё и заставку пиксара – но вряд ли это о чём-нибудь Тсукасе говорило. Ну, пока.

А вот название картины, медленно вползшее в экран, а точнее, вернее, знакомые английские слова, не обошли внимание Тсукасы ни разу. Он даже встрепенулся, на месте подскочил, и уставился хмуро-хмуро в несчастный телевизор, будто бы дырку намеревался в нём просверлить, а затем обернулся к Руи, и тот еле сдержал смех при виде раздосадованного и оскорблённого лица друга.

– Господи, блять, Руи. Да пошёл ты.