Рождество наступило внезапно.

Просто постепенно становилось всё холоднее, и в какой-то момент, когда кашель окончательно прекратился, Салим предложил выбраться в магазин, купить куртку потеплее и свитер. Снег за окном больше не таял и лежал, наслаиваясь в сугробы, так что Джейсон чаще стал убирать дорожку перед домом. В один день он увидел развешанные гирлянды и стоящего у чьего-то дома Санту, и только тогда до него дошло осознание, что этот невообразимо длинный год подходит к концу.

В семье Колчеков Рождество отмечали постольку поскольку. У них не всегда хватало денег на нормальный праздник, подарки были редкостью, украшения, ёлка — и подавно. В канун они, как и положено «добропорядочной христианской семье», собирались за столом и благодарили Бога, но чем старше становился Джейсон, тем реже оказывался дома в это время, предпочитая находиться подальше от неизбежных скандалов. Как только ему стукнуло восемнадцать, он уже проводил праздники со сменяющими друг друга кратковременными знакомствами, только изредка навещая семью.

Потом был пробел в несколько лет, когда все месяцы слились в один сплошной поток чередующихся приходов, ломок и поиска новой дозы.

Следующее Рождество уже в Ираке. Там тоже отмечать не вышло: войска противника десять раз ебали, что у кого-то там праздник в честь рождения Христа, и устроили заварушку прямо под конец декабря. Так что самым запоминающимся было Рождество 2002. Их тогда уже несколько месяцев как собрали в один отряд, и Колчеку выдали старшего лейтенанта. В тот день они отдыхали. Ходили, поздравляли друг друга, а на кухню даже поставили сраную индейку, так что все были воодушевлены по самое не хочу, так, как могут быть воодушевлены люди, которые завтра могут умереть, но сегодня, вроде, об этом можно не думать. В тот день Джейсон впервые за долгое время ощутил что-то похожее на рождественский дух.

И через каких-то полгода всех, с кем он отмечал тот день, не стало.

Джейсон просыпается от очередного кошмара: они для него теперь вместо будильников.

Новогоднее настроение дарит новую пищу его мозгу для плохих снов. Лабораторные коридоры плавно перетекают в пещеры, в зале которых отмечают Рождество все: тут и археологи, и древние аккадцы, и его отряд в полном составе. Все развешивают украшения и накрывают на заставленный угощениями стол. Прямо на глазах еда гниёт, прилетают полчища жирных уродливых мух. Археологи начинают тлеть и превращаться в скелеты, аккадцы оказываются частично замурованы в смоле, вынужденные безмолвно проживать тысячи лет, не имея возможности умереть. Не-Джоуи с появившимися рогами и клыками ломает Мёрвину позвоночник, утаскивая в темноту, Рейчел, вся в крови, в одиночку пытается держать дверь, в которую бьётся что-то сильное, большое. Колчек бежит в её сторону, но ноги вязнут в песке, не давая сделать и шагу. Свет гаснет, раздаются автоматные очереди, стрёкот существ, и всё загорается красным. Никки кричит что-то, пытается предупредить, но захлёбывается в собственном крике, который прошивает насквозь, словно выдирают позвоночник. Колчека сбивают с ног, и вот уже над ним возвышается огромное уродливое существо. Оно протягивает когтистую лапу к его лицу медленно, словно растягивая удовольствие, принимается выдирать глаза, один за другим. Джейсон чувствует, как рвутся, словно нити, нервы, и кричит так громко, как никогда ещё не кричал. Он не видит, он ничего не видит, он хочет умереть прямо сейчас, отправиться следом за остальными. Вместо этого раздаётся голос Салима. И Джейсон хочет предупредить его, велеть ему убираться, но горло не слушается, подводит, и он чувствует только, как вытягиваются зубы, как паразит внутри него требует крови.

Прежде чем проснуться, он вцепляется в Салима.

Джейсон садится на кровати, тяжело дыша.

В комнате светло. Не от того, что за окном день, а от того, что прикроватная лампа никогда не гаснет. Он не может заставить себя выключить на ночь источник света. В один единственный раз, когда он рискнул это сделать, то криком разбудил спящего этажом ниже Салима. Больше проводить эксперименты Джейсон не намерен.

Он заполошно дышит, пытаясь восстановить дыхание. Уродливые кошмары оставляют после себя послевкусие на весь день, но Джейсон учится жить дальше. Неизбежно, но у него уже появляется пара ночей в неделю, когда он спит, не видя снов. И для этого даже не нужно заливать глаза до невменяемости.

Шаг за шагом. Даже если каждый следующий требует ёбаной вечности.

Джейсон трёт лицо. Линии бугристых шрамов на том месте, где должен быть глаз, он практически может воспроизвести по памяти. Его зашили и подлатали, словно какую-то тряпичную куклу, попавшую в мясорубку, жаль только, новый глаз-пуговицу пришить не догадались, но тут уж, видимо, по принципу «жри, что дают».

Он встаёт с кровати и бросает взгляд на прикроватный будильник, указывающий на половину третьего. Открывает окно, впуская в комнату холодный рождественский воздух и выходит из спальни. С утра ему на работу, но Джейсон понимает, что не заснёт обратно, не так скоро. Не тогда, когда щупальца кошмара всё ещё сжимают в тисках грудную клетку, не давая сделать глубокий вдох.

Лестеру, одному из местных мастеров на все руки, шёл седьмой десяток, и он искал помощника, потому что возраст неизбежно берёт своё, а работа всё никак не кончается. Сосед Салима, старик, живущий через дорогу, почему-то порекомендовал Джейсона, даже несмотря на демонстративную нелюбовь к американцам. Что ж, Колчек только за. Сидеть на шее у Османа он не собирался, официально устроиться на работу он не мог, так что вариант был ничем не хуже любых других.

Конечно, Лестер сперва сомневался и не хотел брать его, без обидняков заявив, что всё дело в глазе, но, в конце концов, согласился посмотреть на Джейсона в деле. И хоть Колчек не занимался мелким ремонтом уже несколько лет, ещё задолго до армии, руки всё равно помнили. Не то чтобы это сильно сложно, да и Лестер по ходу дела подсказывал, поучал, давал какие-то советы. Брюзжал порой, но Джейсону было не привыкать.

Он неплохо устроился. Лучше, чем ожидалось. Лучше, чем многие.

Джейсон не идиот, он знает, что такое посттравматическое расстройство. Люди возвращаются из ада и уже не могут встроить себя в нормальную жизнь, в мир, который, они верили, что защищали.

Он видел таких: некоторых отправил в отставку своими руками. Не позволял себе думать о том, что когда-нибудь может оказаться на их месте. Не думал, что будет после возвращения с ним самим, как он будет жить жизнь после службы. У всех были какие-то планы: Джоуи хотел податься на учёбу, Мёрвин — вернуться к жене и стругать детишек, Никки порой вслух мечтал о собственном домике где-то в Кали, ещё до того, как у них всё закрутилось с Рейч.

Джейсон тогда не представлял ничего. Будущее всегда казалось чем-то ненастоящим, теоретическим. Настоящими были винтовка в руках, шум вертолётов, вязнущие в песке ботинки, а вопрос гражданки — это уже дело десятое. Армия быстро учит жить одним днём.

В новом мире оказалось, что нужно планировать дольше, чем на пару месяцев вперёд.

Он медленно спускается по ступеням. С потерей глаза лестницы стали новой неожиданной проблемой, а уж в сумерках и вовсе превращались в то ещё испытание, так что это занимает больше времени, чем следует. Неизбежно вспыхивает раздражение, но быстро гаснет. Спустившись, он снимает с вешалки куртку и направляется на задний двор. Конечно, можно было бы покурить и на крыльце, но тогда он с большей вероятностью разбудит Салима, а он и без того создает тому достаточно хлопот.

Задняя дверь открывается бесшумно. Джейсон вдыхает полной грудью, надеясь, что холодный ветер сумеет избавить его от поселившегося в груди липкого кошмара. Накинув на плечи куртку, он проходит по крыльцу и садится на припорошенную снегом скамейку.

Перед ним лес. На главной улице горит свет, но дом загораживает его, отчего деревья напротив сливаются в одно сплошное тёмное пятно. Страх внутри сковывает грудь, и Джейсон как можно скорее закуривает сигарету. Жёлтый огонёк зажигалки ненадолго прогоняет мерзкое чувство, а никотин доделывает все остальное. Он глубоко затягивается и крепко зажмуривается.

Смотреть на мир одним глазом странно. Всё вокруг кажется потерявшим глубину. Первое время Джейсон неизбежно натыкается на какие-то вещи, особенно когда бродит по палате. Сносит всё к ебеням. Порой нарочно.

Темнота и сумерки делают ситуацию только хуже.

Но здесь, в Англии, легче. Чёрт знает, из-за того ли, что в окружении ничего не напоминает о сраных пещерах, или из-за того, что рядом кто-то есть.

Не просто кто-то. Человек, который прошёл через то же, что и Джейсон. Который видел все те кошмары, пережил их и теперь так же, как и Колчек, учится жить дальше. Тот, кому не нужно объяснять, почему свет должен гореть всю ночь.

Возможно, за всю полосу невезения Джейсону наконец-то выпала удача. Он совершенно не ожидал такого результата, когда сбегал из-под надзора ФБР. Откровенно говоря, тогда он совсем ничего не ожидал. Надеялся, возможно, что Салим жив, что сумел тогда выбраться невредимым. Никто не собирался отвечать ни на какие его вопросы, но никто и не говорил, что помимо Колчека в хижине нашли ещё кого-то, так что, да, надежда оставалась. Конечно, Джейсон уж точно не представлял себе, что «посмотреть со стороны» обернётся в «выдать себя и практически потерять сознание в лесу» и что это потянет за собой следом совершенно неожиданное предложение остаться.

Джейсон клянётся самому себе, что будет защищать этого человека столько, сколько сможет.

Раздаётся звук открывающейся двери, и он сталкивается взглядом с заспанным, помятым ото сна Салимом.

— Составлю компанию? — спрашивает тот, кутаясь в куртку.

Джейсон двигается на скамейке, освобождая место.

— Я разбудил? — Он вытаскивает из кармана пачку.

Салим качает головой, протягивая руку за сигаретой.

— Плохой сон, — коротко говорит он.

Османа тоже мучают кошмары, и Джейсону приходится напоминать себе, что они отделались малой кровью. Могло быть куда хуже.

Он прикуривает Салиму сигарету, и его лицо освещается оранжевым от огня зажигалки.

— Расскажешь? — спрашивает Колчек, откидываясь на спинку, закуривая вторую. Он начинает мёрзнуть, но не хочет сейчас уходить.

Осман какое-то время изучает лес перед собой, прежде чем пожать плечами.

— Ничего нового, — отвечает он, затягиваясь. В первое время Джейсон удивлялся тому, что мужчина курит, но, с другой стороны, после всего случившегося было бы даже странно, если бы он не курил. — Пещеры, вампиры, смерти, — продолжает Салим. — Одно и то же по кругу.

— Однажды твоему мозгу надоест и он придумает что-нибудь новенькое, — обещает Джейсон, дёргая уголком рта.

— Убереги, Аллах, — качает головой Салим. Смотрит на Колчека. — А ты?

Джейсон стряхивает пепел. Рассказывать о собственном кошмаре не хочется, слишком всё ебануто, особенно концовка.

— Та же херня, — коротко отвечает он.

Осман хмыкает и кивает, явно понимая, что нет смысла давить из Колчека правду. Они докуривают в тишине, и Джейсон чувствует, как понемногу расслабляется.

В дом он заходит изрядно замёрзшим. Без каких-либо слов Салим включает чайник, пока Колчек уходит повесить куртки.

— Решил почаёвничать? — интересуется Джейсон, проходя на кухню. Осман не включает лампу, ограничиваясь светом вытяжки, отчего всё пространство кухни и столовой окрашивается тёплым светом.

— Я вряд ли смогу сейчас заснуть, — отвечает Салим, наполняя заварник чаем. Вот уж на что Осман не скупился, так это на чай и кофе. — Ты со мной?

Всегда.

— Да, можно, — отвечает Джейсон, принимаясь доставать кружки. — Не повредит.

Разлив чай они усаживаются за стол и Колчек греет руки о горячую кружку. Кошмар наконец начинает отпускать. Он чувствует на себе чужой взгляд и хмурится.

— Я вижу, как тебя что-то гложет, Джейсон, — мягко говорит Салим. — Станет легче, если ты поделишься с кем-то.

— Каким образом? — раздражённо бурчит Колчек. Никакие рассказы не вернут ему полтора года жизни и целый отряд. Никакие слова не вернут ему глаз.

— Не знаю. Но мне помогло, — просто отвечает Салим. — Ты не должен нести этот груз в одиночку.

Джейсон поднимает взгляд и сталкивается с понимающими тёмными глазами.

По крайней мере, ему приходилось рассказывать обо всём, когда он вышел из комы. Раз за разом повторять историю, проговаривать каждую мелочь, пока из него не вытянули всё до последнего. У Салима не было и этой возможности. До появления Джейсона он жил с твёрдым намерением унести всё случившееся с собой в могилу, не выдать историю ни одной живой душе. В конце концов, кошмары можно списать на последствия войны, как и всё остальное.

С Джейсоном Салим говорит. Они напоминают друг другу о случившемся одним своим присутствием, но не в плохом ключе: молчаливой поддержкой, короткими вспышками воспоминаний, историями, прикосновениями, возвращающими в реальность. В какой-то вечер Салим говорит и рассказывает всё, начиная с того, как вместо дня рождения сына был отправлен на последнее задание, как отказался стрелять в вертолёт, как увидел военного, отпустившего пастуха, и решил, что хватит на сегодня смертей, и как земля разверзлась под ногами. Говорит о том, как увидел вампира впервые, как бежал и скрывался. Рассказывает, как спас Ника, и Джейсон прячет лицо в ладонях в этот момент, потому что Никки поступил так, как Колчек бы не смог, не в тот момент: доверился и объединился с вражеским солдатом, и позволил ему уйти после, прекрасно понимая, что старшему лейтенанту будет до лампочки на все его аргументы.

В тот вечер Салим говорит и говорит, и заканчивает на том моменте, как не успевает помочь, и как слышит последний вскрик Джейсона, который до сих пор преследует его в кошмарах, и как бежит, услышав приближающиеся вертолёты. Как посреди ночи добирается до дома, весь покрытый кровью, своей и чужой, как шокированный Зейн помогает ему отмыться, и как в короткие сроки они собирают только самое необходимое и улетают, оставляя позади всё нажитое, всё прошлое и неслучившееся будущее, оставляя свой дом.

Джейсон впитывает чужую историю, вслушивается в каждое слово. Услышать всё это для него так же важно, как для Салима — рассказать.

— И что, — упрямо хрипит Колчек, — теперь, типа, мой черёд?

Осман качает головой.

— Сколь многое мы бы не пережили, тебе всё равно пришлось столкнуться с худшим, чем мне. Я не терял там, внизу, своих друзей.

— Я тоже, — огрызается Джейсон. — Они были моими сослуживцами.

Ты не заводишь друзей в армии. У тебя есть боевые единицы, они в твоём командовании. Ты, как старший по званию, принимаешь порой решения, основываясь исключительно на чьей-то важности, как ресурса. Нельзя заводить приятелей и привязанности, иначе в какой-то момент можно сойти с ума.

— Ты скорбишь по ним. Это нормально, — замечает Осман. — Кем бы они тебе не приходились.

— Ни по кому не пришлось бы скорбеть, если бы я вовремя взял себя в руки! — вдруг взрывается Джейсон и тут же замолкает, понимая, что именно сказал.

Если Салима и удивляет эта его вспышка, он этого не показывает.

— Ты сделал всё, что было в твоих силах, — произносит Осман со слишком большой убеждённостью в голосе.

— Ты этого не знаешь, — уже тише отвечает Джейсон. — Если бы я настоял, возможно, мы были бы более подготовлены. Вовремя среагировали бы на ваше появление, и тогда большая часть солдат бы выжила, сгруппировалась и там, в пещерах, нас уже был бы целый вооружённый отряд. Что, скажешь, это бы ни на что не повлияло? — горько выплёвывает он. — Я оказываюсь там каждый грёбанный раз, когда закрываю глаза. Постоянно думаю о том, что я мог бы сделать иначе. Спасти всех. Спасти хотя бы кого-то. Особенно когда был в лабораториях, раз за разом крутил каждый момент в голове, рассматривал со всех сторон: где я поступил не так? Где я должен был сделать что-то иначе? Там повернуть, там пробежать быстрее, там задержаться. Вовремя протянуть руку, вовремя оттолкнуть. Чёрт. — Он трёт ладонью глаза, только сейчас понимая, что не надел повязку, не ожидая встретить Салима. Да и хер с ним, с глазом. Меньшая из его проблем сейчас.

Осман молчит какое-то мгновение.

— Ты спас меня, — произносит он. — Вернулся за мной.

Вернулся. Потому что «меч и щит», потому что «передай Зейну, что папа сделал всё, что мог», потому что «хватит смертей».

— И поступил бы так снова, если бы пришлось, — говорит он и действительно имеет это в виду. — Просто… вдруг я смог бы спасти кого-то ещё? Чёрт, да это я должен был отправиться взрывать гнездо этих тварей. — Джейсон качает головой. — Никки заслуживал выжить. Он бы смог вернуться, смог начать заново. Я до сих пор слышу, как он кричит, Салим. Посреди ночи его вопли, клёкот этих тварей, взрыв. Это так…

— Мне жаль. — Салим касается его сжатой в кулак ладони. — Твой друг был хорошим человеком. Он не заслуживал такой смерти. Никто не заслуживал. — Свободной рукой Джейсон заставляет себя отпить остывший чай, чтобы прогнать комок, появившийся в горле. — Но не ты поместил туда этих вампиров. Не ты спустил туда свой отряд и не ты ответственен за их смерти. — Увидев, как Джейсон качает головой, Салим крепче стискивает чужую ладонь. — Позволишь рассказать тебе кое-что?

— Очередную восточную мудрость? — хмыкает Колчек, не поднимая взгляда на мужчину.

— Очередную мудрость, — мягко соглашается тот.

— Валяй. — Всё, что угодно, лишь бы не ковырять так и не зажившие раны.

— Жила на свете одна птица. — Салим выпускает его ладонь и тоже делает глоток чая. — Летала, ловила мошек, купалась в каплях дождя. Но была у неё привычка: собирать на память камушки, по одному на каждое воспоминание. Куда бы она не отправилась, она всегда брала их с собой.

— И однажды камушков стало так много, что она уже не взлетела и умерла с голоду, — перебивает Джейсон. — Я уловил мысль.

Салим смотрит с лёгким укором во взгляде.

— Всё так, — говорит он. — Следует научиться отпускать прошлое, чтобы иметь шанс на будущее.

— Ну да, — кивает Джейсон. — Это ведь так просто.

— Это тяжело и очень больно. Но я уверен, никто из твоего отряда не хотел бы, чтобы ты остался в пещерах, даже выбравшись из них. — Салим ловит его взгляд. — И я тоже этого не хочу. Позволь мне помочь тебе.

Джейсон ощущает, как внутри ослабевает один узелок. Не распускается, до этого ещё далеко, но становится слегка легче.

— Ты и так помогаешь, Салим, — искренне говорит он. — Я впервые за эти полтора года чувствую, что… не знаю. Что живу. Просто мне нужно время. — И Джейсон понимает, что это правда.

— В твоём распоряжении всё время мира, — улыбается Осман.

Колчек фыркает.

— Надеюсь, столько мне не понадобится.

— Я тоже, мой друг.

Они замолкают, каждый возвращая внимание к остывшему, но ещё теплому чаю. Джейсон бросает взгляд на часы и вспоминает.

— С Рождеством, — говорит он. — Я знаю, что вы не отмечаете, но-

— Тебя тоже с Рождеством, — улыбается Осман. Задумывается на мгновение. — Я не совсем уверен, как следует отмечать, но мы могли бы попробовать.

— Твой Бог тебя не накажет? — фыркает Колчек, одновременно с этим пробуя подобную перспективу на вкус. Он даже не думал праздновать, но теперь понимает, что совсем не против этой затеи.

— Аллах милостив, — шутливо отвечает Салим.

— Что насчёт Зейна?

Зейна, который очень долго изучал внезапно обосновавшегося в доме его отца бывшего морпеха. Салим не рассказывает тому про случившееся в пещерах, что только к лучшему, «меньше знаешь — крепче спишь». Однако и объяснять появление Джейсона оказывается непросто. А теперь ещё и внезапное Рождество.

— Он будет только рад проникнуться культурой и традициями, — отвечает Салим. — При условии, что через неделю мы так же отметим Новый Год.

— Договорились, — усмехается Джейсон. — Значит в два раза больше подарков. Шикарно.

— Как ты отмечал раньше? — спрашивает Осман и Колчек откидывается на спинку стула, словно только этого вопроса и ждал.

— Короче, два года назад, на Рождество…

Он рассказывает про доставленную на базу копчёную индейку, из которой повара безуспешно пытались сделать праздничный ужин, про украшенную вырезками из журнала для взрослых швабру, на которой к концу дня не осталось ни одного «украшения», и про Мёрвина в роли Санты и Джоуи с оленьими рогами. Порой глубокий смех Салима прерывает рассказ, и, видимо, от бессонной ночи Джейсон несколько раз невольно залипает на чужое, подсвеченное светом с кухни, лицо.

От истории в груди поселяется странное горько-сладкое чувство, но Джейсон скорее рад, что рассказал её.

Они с Салимом по очереди широко зевают, обменявшись понимающими взглядами. Тогда они оба поднимаются из-за стола, но прежде чем Джейсон успевает что-то сказать, Осман хлопает его ладонью по плечу.

— Я всегда буду рядом, если тебе захочется вспомнить их, — говорит он.

Всегда.

Джейсон стискивает чужую ладонь.

— Спасибо.