Не с громом, а со всхлипом

Так пришёл конец вселенной, —

Да не с громом, а со всхлипом!

(Томас Эллиот, «Полые люди»)

Вопрос: как часто демоны обижаются на ангелов?

Ответ: редко. Злятся чаще – павшие ангелы думают много нехороших вещей про своих райских собратьев. Особенность вида. Или «рабочие» подстрекательства против общего врага.

Но злиться на Азирафаэль невозможно. На нее легко можно обидеться – она вот только что сказала, что Кроули ей даже не нравится, и вынуждена слышать возмущенное «еще-как-нравлюсь». Она не знает, что должно идти дальше, поэтому смотрит с каким-то виноватым видом, ждет, пока факт не опровергнет сам себя. Этого не происходит.

У них нет – больше нет – общей стороны, между ними все кончено. И так уже в который раз. Поверьте мне, если не произойдет чего-то экстраординарного, поладят снова через месяца полтора максимум. Если что-то экстраординарное произойдет – через пару декад. Это ничего не значит для них в контексте вечности и этих странных отношений, которые длятся уже шесть тысяч лет.

Ангелы по определению не должны уметь злиться сильнее, чем они любят. Поэтому эти отношения так хорошо и работают – Кроули очень неудобно любить, однако не любить ее в разы неудобнее. И она об этом прекрасно знает, горько усмехается еще, покидая место встречи с театрально вскинутой на уровень головы ладонью. Если хоть слово скажет, – уже рвется выдать едкое «Прощай, ангел, хорошего тебе денечка без меня», – за этим всегда последует еще что-нибудь подобного уровня сентиментальности, чего хотелось бы избежать.  

Видите ли, Азирафаэль тоже очень неудобно любить. На нее будто и смотреть лишний раз нельзя – окружила себя неприступным кольцом «правильности» и «праведности», чтобы самой не обжечься и других за собою не утянуть в неприятности. Сатурн по натуре своей, будь человеком, ощущался бы точно как она. Венера, планета любви, прячется под облаками из серной кислоты и не дает подойти своим атмосферным ураганом – это та любовь, которая придушит, она совсем уж не подходит этому исчадию рая.

Кроули есть Марс собственной персоной, с ее-то рыже-ржавым воинственным нравом без, правда, любви к действительным сражениям. И это относительный, но факт.

Одна только проблема: воинственный нрав не действует на Азирафаэль. Все многочисленные и безмерно занудные адские тренинги, посвященные запугиванию и манипулированию по отношению к ангелам – все как змее под хвост. Кроули, разумеется, могла слушать их не очень внимательно, и в том бы призналась, потому, собственно, никого она не запугивает, и никем не манипулирует. Кроме «коллег по цеху» для подпитки недоверчивого настроя в коллективе, но так неохотно!

Но даже если бы попыталась с ухмылкой от уха до уха сбить настрой подруги закадычной, не смогла бы. Частично по причине как раз-таки закадычной дружбы и всего, что с нею, частично по более прозаичной причине – проведешь шесть тысяч лет в кругах людей, станешь странной амальгамою меж созданием извне и, собственно, человеком, каких не граничат понятия абстрактные зла с добром. Если проще: Азирафаэль просто, ну, хорошая. По людским меркам.

Чаще по ангельским, правда. Об этом и страдает засыпающая Кроули, одинаково презирающая и рай, и ад. Ей определенно не стоит шататься по улочкам лондонским, если хочет она спокойно пережить расставание – слишком много там напоминаний обо всем хорошем, плохом и не очень. Если бы ангелы нуждались во сне, возможно, Азирафаэль тоже была бы не прочь отдохнуть от драмы. Но она не нуждается – и не подходит ей такой откровенный эскапизм по нраву – и в раю такое отлынивание не поощряют из-за непоследовательности решения, даже если послать им милую записочку с просьбой. Зло не дремлет, разумеется, но вместе с ним и добру не позволяется отдохнуть. Одна лишь змея-искусительница в отставке сворачивается в собственной спальне, насильно отключая разум.

Вопрос: если было выяснено, что демоны спят, то как?

Ответ: беспокойно. На потолке. Или стенах. Физические законы над ними властны только при их собственном сознательном желании.

Тревога поглотила Азирафаэль спустя полторы недели после вышеописанных событий, когда автоответчик дражайшей подруги не переставал говорить только одну и ту же заготовленную фразу. Что-то случилось. И, если Кроули, что без боя не сдается, позволила этому случиться – дело определенно серьезное.

По идее, хорошим ангелам следует отряхнуть руки после таких выводов и решить, что подлый противник оказался повержен. Но вот в этом и проблема! Если такого не сделать сознательно и не желать даже такого делать, это никого лучше ангелом не сделает, даже определенно наоборот. И лишняя секунда промедления, или, не дай наука, волнения – уже совершенно не ангельская вольность. А человеческая.

Приговор, казалось бы, сотню раз подписан, для той-то, кто сидит напряженная у телефона в магазинчике книжном и позвякивает на выученный наизусть номер чаще, чем иногда, но реже, чем подозрительно часто. С одной отмазкой в голове: проверяю, что подлая противница не замышляет ничего дурного. И не сказать, что неправда – Кроули будет жестоко отчитана, с ней разговаривать не будут (!), замышляй она чего дурного. Практика, правда, показывает, что она таким заниматься не стремится слишком уж сильно.

И все же, когда взгляд сомневающейся в собственных моральных установках Азирафаэль натыкается на маленькое алоэ, гордо растущее на подоконнике ее тесной максималистской комнатушки, что-то внутри практически разворачивается до щелчка. Не ломается. Просто меняет перспективу.

В квартире Кроули все уже покрылось легким слоем пыли, у двери подозрительно сломан замок, будто намеренно, и не человеческими руками вовсе. На внутренней стороне успешно выломанной маленьким ангельским чудом двери оказалась размашистая записка на скотче. «Ну и что мы тут забыли?». Читать это без пародии на насмешливый и пренебрежительный тон подруги не вышло. Что, конечно же, не приблизило ни на сантиметр к решению вопросов о ее местонахождении и состоянии.

В планах Азирафаэль не было экскурсии по убийственно минималистской квартирке, но она случайно произошла – и, как оказалось, понять, чем живет Кроули, дорогого стоит. Возможно, даже слишком дорогого, потому что одной науке известно, что станет, узнай кто, где проводит свободное время не самая уважаемая «сотрудница райской конторы».

Да и, простите, черт с ним.

Еле как заправленная кровать – это не самое утешительное зрелище после обхода почти всей квартиры. Знакомый силуэт на потолке и темные очки на тумбочке будут уже объективно получше. Вызовут, быть может, выдох облегчения.

«Ну разумеется, — по-доброму посмеивается Азирафаэль, изучая нелепую позу спящей и гадая, что привело ее в такое положение. — Пожалуйста, больше никогда так не делай».

Никакой реакции. Просто сонное недовольное шипение сквозь зубы, едва слышное с высоких потолков. Хоть бы Кроули не врезалась в лампу. Лампа у нее, конечно, современная, занимающая мало места на потолке и не рискующая навернуться от случайного взаимодействия. Хоть какой-то плюс следить за модой и не заставлять все мебелью – в книжном магазине так не вздремнешь. Там люстра высокомерно свешивается с потолка, будучи практически единственным «новым» предметом интерьера наравне с дисковым телефончиком, скромником по натуре. Креслу лет пятьдесят, полкам все две сотни, столу, если предполагать, век с лишним для ровного счета. Это ничего не значит для ангела шести тысяч лет «от роду». Почему это значит намного больше для демона такого же «возраста», вопрос больше риторический.

Растения, мирно зеленеющие в «теплице» импровизированной, могли бы на одном только страхе прожить еще сотню лет, надеясь избежать новых драматических взысканий, криков и публичных казней. Но, к сожалению Кроули, тщательно выстроенная династия террора прерывается тихим стуком темно-бежевых туфель.

«Вас, наверное, не поливали уже давно… Позвольте», — и она сосредоточенно целится зеленой брызгалкой на листья, осматривая высоченные перепуганные заросли, за какими даже серую плитку стен видно не всегда. Лондонское солнце издевается, и его слабый ультрафиолетовый смех чувствуется даже под стеклянным потолком, в свете капель воды на темной зелени.

Вот так анекдот: ангел, что убила много лет на оттачивание последовательности своих действий, объективной их правильности, поливает цветы своей злейшей противницы. Лучшей подруги. Какая разница. После того, как сказала, что не любит ее ни в одном из проявлений.

Вопрос: что делать, если к твоему самому близкому во всем мире созданию в дверь, на внутренней стороне которой висит пассивно-агрессивная записка, стучатся, и одной науке известно, что будет дальше?

Ответ: не смотри в глазок. Любопытство убивает раньше пули, долетающей до мозгов. Раньше лезвия, рассекающего теплую эфирную-оккультную плоть. Раньше адского пламени и святой воды.

Через день после того за дверью завывают демоны. Если бы Азирафаэль могла, она бы чувствовала дрожь по коже. Но она чудом ломает замок на входе, затаившись без единого движения в комнате с хорошим видом на прихожую. Ругань. Они знают. Догадываются.

И это само по себе не плохо. Можно угрожающе сидеть за рабочим столом на крайне неудобном троне, давая понять любому потенциальному противнику, что дело керосином как раз-таки не пахнет! Тут были и есть ангелы в неопределенном количестве, видите ли, ваша дражайшая подружка может быть в опасности, может и не быть. Азирафаэль же слушала, как обращаться с противниками в напряженных обстановках, даже слишком внимательно.

Не опускаться до их уровня. Относиться с недоверием. Держать на расстоянии.

Что, может быть, было бы затруднительно, учитывая кое-чью любовь искать себе приключения, из которых самостоятельно выбраться без тонны бюрократических проблем сложно. Однако, после траты двух секунд ровно на размышления об этом, решение принимается бесповоротное: бывшая хранительница огненного меча без святой воды в руках на чужой территории, презирающая всяческое насилие, против демона не выстоит. По определению. Да и не очень-то хочет.

Демоны чаще всего не восприимчивы к словесным заискиваниям. Они сами мастера слова хоть куда, соблазнение на всякого рода грехи – их работа. Это ангелам надо уметь творить добро по щелчку пальцев.

И не сказать, что демон слаб. Дверь изначально не желает никого впускать – прогремит гонг армагеддона, сон продолжится, ведь было разбито сердце! Это уже ведь своего вида конец света, когда тебе признаются в нелюбви – и вы обе знаете, что это ложь. Не до конца правда. Выдача желаемого за действительное.  

Вой демонический прекращается спустя минут двадцать. За дверью о чем-то говорят, — «нет ее там», — а Кроули даже не приблизилась к пробуждению. Ее, технически, не было никакой необходимости молчаливо спасать, одним своим существованием отпугивая публику по ту сторону неизвестностью. Пока Азирафаэль сама не знает, кто по ту сторону двери, и ее саму будут воспринимать не совсем верно. Неизвестности легче придать облик самого страшного врага.

И все же, вспоминая свои неудачные пересечения с «коллегами по цеху», Азирафаэль чувствует, что уберегла подругу от чего-то очень нехорошего. Вот, замечательно, теперь подругу. Отношения как-то не совсем добровольно быстрыми рывками развиваются.

То алоэ, терпеливо ждущее хозяйку на окне закрытого книжного магазина, было очевидным подарком Кроули еще лет так двадцать назад. После ее успешного установления, что угрозами и криком можно пронять любое бездушное фотосинтезирующее создание, разумеется. Порекомендовала иногда нравоучительно повышать голос, сразу же притворно закатив свои змеиные глазоньки с какой-то доброй усмешкой и пониманием, что не к той обращается.

Это был неудавшийся эксперимент, который должен был доказать, чей подход к жизни и неудачам лучше. Неудавшийся по ряду не связанных с характерами причин, среди каких освещение, влажность воздуха, частота полива и всякое другое. Они посмеялись и забыли. Алоэ осталось расти как символ сотрудничества у обеих.

«Отдыхай. Они уж справятся без тебя», — окончательно смирившись с положением дел, Азирафаэль в последний раз за день заходит в спальню Кроули. И на душе змеи шипят за такое откровенное покрывательство, но это ничего. Это можно оправдать банальной самозащитой. И не сказать, что неправда.

И стоит только развернуться, чтобы закрыть дверь – с потолка упадет поперек кровати растрепанное создание в черном, неосознанно разыгрывая сцену своего собственного ангельского падения. И продолжит спать себе, свешивая голову с края. Чрезвычайно доверительный жест, ничего не скажешь. Ей невдомек, как из-за присутствия этой же несчастной представительницы рода ангельского коллеги по цеху напряженно уходят с лестничной клетки.

Она ухмыляется во сне своей типичной гадской ухмылкой.

Азирафаэль, уже откровенно перепугавшаяся от резкого движения, смотрит на это в дверях с каким-то умилением. Она даже подходит, чтобы смахнуть с чужих глаз волосы, искренне стараясь об этом ни на секунду не жалеть – полезла уж если в пламя, не забудь устроиться поудобнее, сами понимаете.

Почему-то так одиноко убираться в одиночестве у себя, когда скромник-телефон не приглашает на новые подвиги ушераздирающим звоном, позолоченная люстра склоняется к ушам в поисках новых сплетен, а книжные шкафы до потолка уже мнят себя единственными достойными собеседниками в этом слегка пыльном местечке. Но это, не поверите, бывает. С заискивающими предметами мебели немного проще смириться, чем с непостоянно заискивающей Кроули, это раз. Два: сложнее этого только принять свое неудобство по поводу собственных теплых чувств, как родное.

Но на то есть вечность.

Вопрос: у ангелов или демонов есть внутренние органы?

Ответ: а у тебя есть? Не стесняйся, показывай.

Во очередном своем сне Кроули лежит посреди липкого черного пространства. Ее волосы в двух коротких торчащих в обе стороны косичках – символ человеческого смертного детства. Ей больше не удается прятаться под своим новеньким только что материализованным пиджаком. Ее бесполое демоническое тело с легкой россыпью веснушек, родинок и морщинок открыто для всеобщего созерцания. Или хотя бы созерцания самим пространством.

По правую руку сидит Азирафаэль в неизменных трех слоях одежды, свернувшись втрое, поставив локти на колени. С неизменной детской-ангельской асексуальностью она осматривает давнюю подругу, встречая взглядом клыкастую улыбку и нежно улыбаясь в ответ.

«Ну, как оно?» — бесстыдница кладет руки под голову, беспечно интересуясь о вечном.

«Как оно – что?» — переспрашивает ее та, чьи светлые кудри растрепанной галактикой кажутся на темном-темном фоне.

«Как оно там? Ты попробовала новый чизкейк за эти три недели, может, книгу новую взяла почитать, разговорилась о чем-то важном в магазинчике чая, пока в очереди стояла? Хоть что-нибудь произошло, чтобы мне там быть?» — нетерпеливо восклицает другая, что со вкусом марсианского холода на змеиных клыках существует обычно – что с нетипичной уязвимостью локтями в небытие утыкается теперь уж.

«Ничего не происходит за три недели, Кроули. В масштабе вечности это ничего не значит».

«А ты-то у нас не в масштабе вечности! Ты приличная добросовестная постоялица в кафешках и премилых магазинах винтажной одежды, вокруг тебя жизнь идет каждую секунду. Мне там есть хоть какое-то место?» — глаза сверкают медалями за первое место, шипение срывается чаще и чаще.

«Что за глупый вопрос! Разумеется, есть», — слегка нахмурившись, отвечает Азирафаэль и выдыхает, смотря на собеседницу с неизменным теплом в серо-голубых глазах. На мгновение кажется, что глаз у нее в тысячу раз больше, чем надо.

«Но я же тебе даже не нра-а-авлюсь», — едко тянет Кроули, вытягиваясь на спине во всю длину, сцепляя пальцы рук за головой и закидывая ногу на ногу.

«К сожалению, как и везде, вопрос более деликатен, чем я могу себе позволить. Одно могу сказать точно: мне нравится иногда представлять, что мы люди, не отягощенные заботами извне. И что мне не пришлось бы лишний раз волноваться, что с нами будет, скажи я что-то не то», — ласковым наставническим тоном произносит вечное создание любви, устроившись поудобнее. На нее невозможно смотреть со злобой. Даже во сне. Даже тем немногим демонам, у каких есть воображение, чтобы сны созерцать.

«Ну, ангел, люди тоже вполне жестоки к себе подобным. Тебе ли не знать».

«Не всегда! Они сделали очень много хороших вещей друг для друга».

«Потому что ты их на это вдохновляешь. Это твоя работа», — даже во сне Кроули слегка огрызается, тяжело выдыхая и запуская руки в волосы. Какое-то время они молчат и оглядывают друг друга – тут больше не на что смотреть. Липкая пустота цепляется к кончикам пальцев и каблучкам темно-бежевых туфель. Но не слишком сильно. Она не поглощает.

«Ты бы хотела стать ангелом снова?» — прорезает тишину любопытство Азирафаэль.

«О, дьявол!.. Есть только два самых неудачных момента для этого вопроса: шесть с лишним тысяч лет назад и сейчас, в данную секунду, — и все равно Кроули медлит перед ответом. — Нет. Мне нечего там делать. И эстетически они… Не в моем вкусе».

«Ты выбираешь себе союзников… По эстетическим качествам?» — переспрашивает представительница рода ангельского, быстро-быстро моргая.

«Без обид, но бежевый мне просто не к лицу, понимаешь? Да и все эти отутюженные костюмчики идут из нас двоих только тебе. Это как представить тебя в полностью черном костюме… — недолгая пауза, которая будет потрачена на то, чтобы напомнить: с художественной точки зрения нет никакого смысла показывать демонессу в черной одежде на фоне черной пустоты. (А еще у нее были сны и страннее собственного асексуального обнажения по тем или другим причинам). — Хотя забудь. Тебе бы подошло».

Вопрос: то был кошмар или хороший сон?

Ответ: все хорошие сны по-своему кошмарны. И наоборот.

Одним светлым днем в минималистской квартире Кроули появляется старое приглушенно-кофейного цвета кресло с какой-то винтажной распродажи. И стопка книг. И чайный сервиз на двоих с чудеснейшими завитушками на фарфоре. Потому что письменный стол для чтения не подходил. И вопросов по данному поводу задавать не следует. Это должно было произойти.

Как и тот факт, что теперь одинокая рыжая демоническая фигура в собственном сне, состоящем из темной пустоты, была заботливо укутана бежевым плащом. В реальности этому плащу лет двести точно есть, он вообще не должен быть передан в руки столь беспечному по обыкновению созданию – и все же. Вокруг нее бронзовые блестки от исчезновения собеседницы, похожие чем-то на звезды.

В ее квартире стоит запах лавандового чая. Растения уже, должно быть, перестали трястись от страха, теперь с любовью тянутся листьями к проходящей мимо Азирафаэль, которая всегда знает, за что их хвалить. Династия террора оказалась успешно свержена. Пусть и в действительности маленький ботанический сад был маленькой аллюзией на адскую постановку презрения и неуважения – неугодные растения назывались в честь неугодных демонов. Когда-то, кажется, на подоконнике скромно стояла венерина мухоловка со скромным именем «повелитель мух». На нее одну не кричали, она одна удостаивалась гордой ухмылки после успешной охоты.

Наука знает, что с ней стало. Возможно, ей просто не посчастливилось услышать ангельское чтение какой-то потрепанной классики одним туманным вечером. Увы.

Азирафаэль неплохо читает вслух – спокойно, тихо, с нужными интонациями и неторопливо. Особенно растениям – если уж разговоры работают, работать должны в обе стороны. Кроули бы тоже могло понравиться. Она бы вид делала, что дело скучное, что к книгам теплых чувств не испытывает – но только посмейте прерваться на самом интересном моменте, вспылит.

Так прошел месяц с начала демонической спячки. Помещение помалу покрылось пылью – пришлось приукрасить кое-кому в отчете небесам свои благородные дела, скрыть, что это демонические апартаменты были из добрых побуждений убраны. Просто абстрактное добро ради добра – даже не противостояние силам зла. Можно, конечно, упомянуть и их тоже, смягчив обстоятельства… Вообще, как далеко можно зайти, подделывая «рабочую» документацию? Это уже подлежало обсуждению больше пяти сотен лет назад, кажется. К четкому ответу ни одна из наших героинь так и не пришла.

Мирно спать поперек кровати на спине с самым замученно-драматическим видом надо уметь. Кроули умеет. Недолго, правда – слух у нее не самый чуткий, настроения иметь дело до постороннего шума обыкновенно ни грамма, но взгляд на себе скользящий чувствует.

И чувствует так же парой секунд спустя, что надо что-то сказать. Хотя бы «что-ты-тут-забыла», или «выметайся-отсюда-не-видишь-я-в-печали-из-за-тебя-кстати», или «гляньте-ка-кого-только-змея-притащила-за-хвост» (с усмешкой и неумелой попыткой занять более удобное положение). Но сказать ничего не выходит.

«Давно не виделись», — спокойно, даже с осторожной усмешкой все же начинает диалог та, что выспалась на ближайшие сотни три лет вперед.

«И правда. Ты злишься на меня?» — выдавливает из себя Азирафаэль, осознавая, как сильно она соскучилась.

«Не-а. Уже нет. Мне просто любопытно, что ты делаешь в моей спальне. Входная дверь была же очевидно сломана, и все такое».

Взгляд Кроули быстро метнулся на тумбочку с очками. На месте. Протереть бы – и будут идеальны. Все остальное вторично (с очевидным исключением, светловолосым кудрявым неловким исключением в метре от размышляющей о материальном), если очки – хотя бы одни из бесчисленной коллекции себе подобных – в порядке. Теперь можно и сесть с важным-расслабленным видом на кровати, дожидаясь ответа.

«В основном я читаю, раз в неделю поливаю твои растения… Однажды пришлось сломать дверь еще сильнее, кто-то из твоих, судя по всему, жаждал повидаться», — ответ следует после непродолжительного молчания. За ним тяжелый выдох. И какое-то очевидное сожаление, что прямой конфронтации не было. Будто это признак слабости.

«Да ты боец, ангел. Уверена, ты спасла меня от пары скучнейших дисциплинарных взысканий, — по щелчку пальцев темные очки оказываются на воротнике уже незаметно материализованной серой рубашки. На лице объявляется типичная для Кроули полуулыбка. Она всегда значит что-то на спектре от простого «спасибо» до горько-саркастического «поверить не могу». В этом случае, разумеется, преобладает первое. — Что еще интересного случилось?»

«Нет возможности рассказать это кратко, это же целый месяц событий».

«Ангел, я что, тороплюсь куда-то, по-твоему? Или, не знаю, не люблю тебя слушать и открыто о том заявляла хоть раз?» — она посмеивается, проходя к двери мимо Азирафаэль и видя ее осторожную улыбку.

Вопрос: с кем я разговариваю?

Ответ: с кем хочешь, с тем и разговариваешь. Ангелы могут говорить с демонами, ты можешь говорить со мной.

Растения удостоились по праву испепеляющего взгляда, стоило им только, заслышав знакомый устрашающий стук каблуков, потянуться листьями к Азирафаэль.

«Стоило мне оставить вас на месяц, — снова Кроули шипит от подступающей злости, театрально кричит и впивается черными ногтями в ладони. Непонятно, насколько она серьезна. — Так вы, господа подлые, нашли, кем меня заменить! Ответь мне, что ты с ними сделала?»

«Я… Очень усердно их отчитывала», — с важным видом и напряженной улыбкой отвечает та, на которую невозможно злиться.

И гнев демонический тут же сменяется частично на милость-со-строгостью, подавать, хорошо перемешав: «Я их не отчитываю. Это династия террора, выживают лишь сильнейшие... И все такое. Хорошо, что не завяли».

«Разумеется! Династия террора, вперед!», — тихо смеется над собственной намеренной неестественностью Азирафаэль – ей кажется, что она услышала легкую усмешку, когда на ее плечо упала рука – таким резким жестом, будто не хотелось выпячивать это как непосредственные объятия, но все равно показать какое-то тепло.

В той части квартиры, что имела неимоверную гордость именоваться гостиной, все еще стояло мягкое кресло – по поводу него вопросы задавать было бессмысленно, ровно как и убирать его куда-либо. Что касается милейших фарфоровых кружек – вопрос был поделикатнее. Особенно, если дело доходит до чаепития.

«Не-а. Мне одной такой на глоток хватит», — мотает головой Кроули, в очередной раз щелкнув пальцами. Теперь на фарфоровом блюдце красовалась жестяная полулитровая кружка. У нее была одна такая – она перестала существовать, когда о ней забыли. Или не одна. Они все всегда выглядят одинаково – неживые, неиспользованные, неиспачканные и не истертые временем. Чай из них всегда отдает металлическим вкусом, и, будь у их хозяйки хоть какой-то опыт с человеческой кровью, будьте уверены, она бы это сходство незамедлительно подметила. Но она лишь сидит на балконе с кусочком морковного пирога, закинув ноги на ограждение.

Рядом с ней – Сатурн, приоткрывающий свои кольца. Больше похожий на вселенную – ее светлые кудри снова похожи на галактику на фоне ночного неба. Ее кольцо в соприкосновении с фарфором кружки слегка позвякивает, обращая на себя внимание – я живу, я издаю этот звук и множество других в том числе, разве не в этом весь смысл!

И холодность Марса как рукой снимает.

«Так… Тебе что-то снилось?»

«Много всего. И всех. Представь себе, как унизительно – пойти спать подальше от мирских забот, а тебя во сне начинает отчитывать Вельзевул! Чем я так провинилась! — смеется Кроули, смахивая волосы с лица. — Тебя видела пару раз. А теперь рассказывай новости за месяц… Пожалуйста».

«Хорошо. Собственно, сегодня я попыталась испечь морковный пирог, но в процессе мне понадобилось выбраться за ингредиентами, и тогда…»  — Азирафаэль на секунду жмурится, затем оглядывается с очевидным напряжением. Но рассказ продолжает. Никому в ее маленькой бессмертной жизни не будет так же интересно это слушать – к сожалению или к счастью.

И, может, богиня проявит милосердие к ним. Пусть и одна из них «не-прощенная» по умолчанию. Может, вечер завершится без скандалов.