… Что расскажет труп прямо с верёвки? Что расскажет скелет из могилы? Жизнь свою, горькую донельзя. Вот и я о ней щебечу, от того, что лежу в земле лет десять. Десять! Я сама высчитала, по пальцам. Представляла руки в голове, кое-как вспоминала по ним прошедшие зимы. Сезоны для меня — весна, лето — одна каша, но я держусь за слухи крикливых своих, да за тяжесть похоронщиков в соседних могилах, так и ориентируюсь. Хотите, расскажу о жизни мёртвых?

Ты лежишь в тишине, наедине с мыслями. Общение с другими — соседями по кладбищу — не в счёт, потому что вы ни черта друг друга не слышите и только визжите с надеждой, что поймут правильно. За редкими исключениями в виде лежащих рядом, конечно. Общение между мёртвыми — редкий крик. Чаще ты «спишь», думая о своём и переживая жизнь, мысленно, заново и заново.

Когда по могилке моей ходят люди, думаю — не родственники ли? Тогда мысли лезут: как выглядит моё место? Мой вечный дом — заросший ли, поросший ли травой, остался ли стоять столик подле меня и тихой соседки? Иногда представляю, как ходят по земле моей экстрасенсы, маги, они берут горсточку почвы с могилки и несут прочь, и тем я путешествую. Иногда, всамделишно, слышу невнятное бормотание живых, тогда начинаю придумывать, о чём же они говорят. А иногда копают могилы рядом. Один раз уткнулись в гроб мой, громко пихнули лопатой, после уронили сожительницу, с самого начала молчащую, к голове. Жизнь нескучная у нас, мёртвых.

У меня книга осталась недочитанная в самом начале. До сих пор жалею, так бы вспоминала, когда все затихнут. Мне кажется, это самое здоровое, что можно высказать мертвецом — жалоба, что не дочитал книгу. Моя соседка (с другой стороны. Свежая. Крикливая и потому ненавистная почти всеми) прокричала однажды: её похоронили рядом с мужем, и болтовню, мол, слышит, и его вечный-вечный гундёж даже после смерти. Её я не слушаю, продолжаю мечтать о сожителях.

Как всё начиналось? Только погрузили меня сюда, так все перекрикивались. Ещё было кому. Живенько лежали. Пояснили люди добрые, что состояние наше нормальное — то, что мыслим. Призраки мы. И кто-то утихает сразу, кто-то со временем, пока не проговорим всё наболевшее и тревожащее. Но потом все разом замолкли. Я подумала: они высказали своё? Я осталась здесь одна-единственная? С перепугу засчитала секунды и с перерывами дошла до миллиона. Потом ожили. Пошутили они так, умолкнув невзаправду, но и оказалось — молчание для наших мест более, чем нормально, а время считать бессмысленно.

После я стала бояться не тишины, а гниения. Нет запахов, нет привычных ощущений, только слух и полёт мысли, но я представляла себе, как долго разлагаюсь. При жизни прочла однажды: скелетирование человека происходит на второй-четвёртый год, минерализация — на десятый-тридцатый. И если правильно посчитала, сколько лет лежу, то я точно скелет! Подумать только! Я — скелет. Лежу на кладбище. Делать мне нечего. Остаётся только мечтать и размышлять.

Иногда я представляю, как меня раскапывают. Гроб открывают. Тогда наконец-то вдыхаю воздух, откашливаюсь. И тогда представляю, как выйду к Лиле — моей сестрёнке — и обниму её. Принесу её любимые конфеты. Понаберу с кладбища, потому что денег не будет — откуда у мертвячки? Думаете, у мёртвой стандарты полетели, да? Найду самые свежие. Принесу ей конфеты… Пра-ли-не. Приторные до того, что сразу выпить воды литров десять охота, но Лиле нравятся. Мы будем пить чай, разговаривать…

Помню, как она постоянно ко мне подходила, говорила:

— Манька, — у неё голос ласковый, не то, что слова. Слова грубые, не женские, но голос! — моя ж ты коза драная.

Я улыбалась ей, обнимала её, целовала в лоб. Прижимала голову к себе, пахнущую, с нежностью прижимала, вдыхала запах. Самая родная, самая лучшая сестричка моя.

— А ты ж моя золотая, — говорила я ей.

Она ниже меня. Едва доходит (доходила) мне до подбородка. Живая моя. Лучшая подруга! Чтоб жила она долго и люди ей на кладбище интересные попались.

Что расскажет мне Лилёнок, как я приду к ней? Может быть, у неё дети появились? Может быть, от мужа ушла? У неё вечно бойкий нрав, я ничему не удивлюсь.

Знаете, мне даже всё равно, что с могилки конфеты воруют. Надеюсь только, что меня близкие вспоминают с улыбкой. Мысли, думаете, подгнили в гробу? А чёрт знает. Может быть. Хочу, чтобы Лиля продолжала на меня ругаться-кусаться, не вжималась сама в себя, думая, как бы не выпалить ничего лишнего.

Иногда вспоминаю любимую передачу, которая с экстрасенсами. Там якобы говорят с паранормальщиной, то есть, с нами. Я в них не верю, в колдунов и чернокнижников. Живые не могут нас слышать, не могут! Но опять же — мечтаю, чтобы пришли ко мне, и я рассказала им всё. Может, какой экстрасенс мне миленький попался бы? Парнишка молодой и красивый. Одних разговоров хватит. Ладно, о таком не будем! Хи-хи-хи.

Я так хотела бы вылезти на природу. Убежать в лес ото всех. Послушать птиц. Может, кукушка на мне застопорится, замнётся, не понимая, сколько и чего считать. Тогда я ей засмеюсь, заливисто и с гоготком. Стану ходить только босиком, чтобы чувствовать траву, да камни между пальцев. От щекотки на изнеженных высушенных ногах опять усмеюсь. Буду кружиться, вертеться вокруг опушки… Потом, как привыкну к жизни, пойду к какой-нибудь реке, присяду к незнакомой компании и поем шашлыка или наловленной недавно рыбы. Мне не обрадуются, меня испугаются, но хочу мечтать. И вот, каждый укус еды переживу, как первый. Я не обижу никого, ни за что. Шутки буду рассказывать бесконечно смешные. Целовать себя буду, ожившую, и людей вокруг. Потом опять в могилу. К ней привыкла слишком. Попрощаюсь с новыми друзьями.

И наверх хочется, и вниз. И к Лилечке, к котам пушистым, и лежать дальше. Мой кот — что с ним стало? Лиля его небось себе забрала, с горя и безвыходной ситуации. Не выкидывать же! А вот горшки мои с цветами раздала или выбросила. Она растениями не увлекается, у неё ручка тяжёлая. Это у меня лёгкая, всё, что ни посажу, всё расцветает, потому, чтобы таланту не пропасть, заставила квартиру суккулентом, хлорофитумом и прочим-прочим. И они, эти самые толстянки, фикусы, монстеры — засохли. А потом меня нашли. Кота оставила соседке, если вы беспокоитесь.

У мёртвых нет болезней, да?

Я так болела! Тяжело болела. Головой. Тоска неизлечимая была. Могила исправила. Цветы при жизни выручали: их необходимо поливать, пересаживать, удобрять. А кот мяукает, есть просит. В делах я вечно была, а тут теперь в тишине. Но как вылезу, знаю себя — затоскую по земле, по эху лишь своего голоса.

Бесконечно жалею о своём решении. Горькое решение. Но я понимаю, почему так сделала, на то были причины. Я не плохая, никто не плох, если так поступил. Просто-напросто не удалось вовремя выбраться из болезни. И пусть наконец Господь мою душу отпустит.

Знаете, у меня книга осталась недочитанная…