Войдя в дом, Микаса увидела Фалько и Габи, крепко уснувших за столом. Тихонько прокравшись мимо них, она вытащила бутылку из шкафчика.

Прежде она держала это вино в руках три или четыре раза с тех пор, как Армин принёс его в подарок. Аккерман совершенно не интересовалась алкогольными напитками и никогда раньше их не употребляла.

«Что ж, всё когда-нибудь случается в первый раз», — подумала она про себя, закрывая дверцу шкафчика, после чего выскользнула наружу.

***

— Я принесла вино, — раздался позади Леви голос Микасы, на который он обернулся как раз вовремя, увидев бывшую подчинённую, осторожно державшую в руках бутылку, — только бокалов у меня нет.

— Ничего страшного, и так поделим.

— Поделим? — глаза Микасы изумлённо расширились от этих слов. Чтобы капитан Леви, известный чистоплюй, пил с ней из одной бутылки? Она точно не спит? — Вы уверены?

— Вполне. Какие-то проблемы? Или ты брезгуешь? — ухмыльнулся Леви, выхватив бутылку, ловко открыл и протянул ей. — Первый глоток твой.

Микаса, нервничая и сомневаясь, взяла бутылку. Принюхалась к содержимому, поморщилась, зажмурила глаза и сделала несколько глотков, ахнув от обжигающего ощущения в горле.

— Нет! Вино так не пьют! Умереть вздумала?! — воскликнул Леви, торопливо отбирая у неё бутылку. Затем, смягчившись, спросил, — всё в порядке?

— Д-да, но у меня в горле будто пожар, — Микаса с трудом сглотнула, пытаясь ослабить жжение.

— Я более чем уверен, что раньше ты не выпивала. И это даже хорошо.

— Почему? — Микаса закашлялась, поперхнувшись воздухом, и Леви похлопал её по спине.

— Опьянение — штука опасная. Особенно когда пьёшь в одиночестве. И если ты женщина. Близкие будут обеспокоены твоим состоянием.

— Я могу о себе позаботиться. Волноваться обо мне не нужно.

Леви нахмурился, сделав несколько глотков, прежде чем передать Микасе бутылку. Она тоже выпила, на этот раз ограничившись маленькими глотками. Несмотря на это, алкоголь уже начал вызывать у неё головокружение.

Они сидели в тишине, постепенно опустошая бутылку и глядя на звёздные просторы, что мерцали на тёмном покрывале неба. Вокруг стрекотали насекомые, но пара слишком утонула в безмятежности ночи, чтобы обращать на них внимание.

Когда Леви пришёл к выводу, что тишина становится невыносимой, он услышал всхлипы со стороны Микасы и в ужасе повернулся к ней.

— Микаса?

— Простите, но я так больше не могу! Я хочу уйти отсюда вместе с вами! У меня нет сил жить в одиночестве! Я боюсь быть одна, — сквозь рыдания произносила она, пряча лицо в красном шарфе.

— Успокойся, пожалуйста…

— Но и Эрена я бросить не могу! Я обещала остаться с ним навсегда. Прошу, Леви, останьтесь со мной, я не хочу быть одна…

«Так вот что ты на самом деле чувствуешь», — подумал капитан, которому было больно наблюдать за слезами бывшей подчинённой, что сейчас походила на беззащитное дитя.

Действуя скорее инстинктивно, он приблизился к ней и заключил в крепкие объятия. Микаса рыдала у него на груди, и её слёзы оставляли влажные пятна на рубашке, но Леви не беспокоился об этом.

— Всё нормально, — бормотал он, — ты больше не одна. У тебя есть я.

Микаса не отвечала, продолжая громко всхлипывать.

— Ты никогда не была одна. Я с тобой. Всегда был и буду. Даже когда Жан навязывает тебе свою компанию или Конни шутит несмешными шутками. Даже когда Армин подводит тебя. Я не такой, как они, и не причиню тебе боли. Вот почему я спас тебя в лесу от Женской Особи. Вот почему я не позволил тебе броситься за Эреном и Хисторией, когда их схватили.

Леви чувствовал, как по его собственным щекам текут слёзы. Это удивило его, ведь он был уверен, что давно разучился плакать. В последний раз он позволил себе эту слабость, когда погибли Фарлан и Изабель. После этого ни одно чувство не могло взять над ним верх. Ни когда его отряд был уничтожен, ни когда умер Эрвин. Даже когда Ханджи пожертвовала собой. Но почему именно Микаса заставила его плакать?

Возможно, ответ находился на поверхности.

Через какое-то время Микаса перестала рыдать, прижалась к его груди и задремала, пока он поглаживал её шелковистые чёрные волосы.

— Я всегда любил тебя. И не перестану любить. Надо же, ты вынудила меня заплакать, — Леви криво усмехнулся, стирая ладонью слёзы, — ты бестолочь. Но ты моя бестолочь, и никто не посмеет отобрать тебя у меня.

***

— Фалько, проснись! Я кое-что нашла!

Фалько сонно моргнул, услышав голос Габи, и приподнял голову со стола, за которым заснул. Напряженная шея отозвалась болью, а затёкшие конечности пришлось разминать. В конце концов, он поднялся и направился к Габи, стоявшей у двери.

— Что? — спросил хрипловатым после сна голосом.

— Смотри! — она указала вперёд.

В лучах восходящего солнца поляна казалась поистине неземной. Запахи, цвета — всё было подобно райским лугам. Выйдя из дом, Фалько обнаружил инвалидное кресло Леви, но оно было пустым, а внимание привлекло кое-что интересное. Две спящие фигурки вдалеке, обнявшие друг друга.

— Погоди. Это же…

— Капитан и Микаса! Вот где они были всю ночь! Я уже начала беспокоиться, что они могли заблудиться, — голос Габи восторженно срывался, а сама она выглядела счастливой, но, несмотря на это, всё равно получила ощутимый подзатыльник, — ауч! Да за что?

— Микаса здесь три года жила. По-твоему, она могла заблудиться? — с сарказмом произнёс Фалько.

— Ну извини, я слишком счастлива, чтобы думать о мелочах! — проворчала Габи.

— Давай лучше домом займёмся. Я принесу питьевой воды, а ты найди дрова, чтобы разжечь огонь. Завтрак сегодня на нас, — Фалько вернулся внутрь, оглядываясь в поисках ведра.

— Завтрак? На нас? Ты, должно быть, шутишь, потому что наши навыки готовки…

— Я успел кое-чему научиться у мамы. Этого будет достаточно.

— Как скажешь… — Габи пожала плечами.

***

С наступлением утра солнечный свет становился всё ярче, падая на Леви и Микасу. Птицы, пролетавшие над их головами, звонко щебетали, а белые пушистые облака неторопливо плыли по голубому небу.

Микаса проснулась от сильной головной боли и ощущения сухости в горле. Ей очень хотелось воды, а жажда казалась невыносимой. Что происходило вчера? Она не могла вспомнить.

Впрочем, память быстро вернулась, стоило посмотреть на спящего Леви, который крепко сжимал её руки. Рядом лежала пустая бутылка из-под вина.

Микаса осторожно коснулась плеча капитана в попытке разбудить.

— Леви… Доброе утро.

Он проснулся в одно мгновение.

— Доброе. Мы проспали тут всю ночь? — Леви сморщил нос в отвращении. — А это что за запах? Алкоголь?

— Да. Мы вчера пили вино, — Микаса коснулась кончиками пальцев саднящего горла.

Леви перевёл взгляд на бутылку в траве.

— Ясно. Передай Армину, что вино действительно хорошее.

Микаса послушно кивнула и встала, чтобы размять ноги. Неудобная поза, в которой она заснула, привела к ноющей боли по всему телу. Леви повторил её действия, опираясь на трость.

— Когда вы возвращаетесь в Марлию?

— Завтра утром корабль, поэтому уехать придётся сегодня вечером и провести ночь в гостинце недалеко от порта.

На лице Микасы мелькнуло лёгкое разочарование. Она опустила взгляд на свои босые ноги, которые щекотали травинки. Уголки её губ поползли вниз.

— Я поняла, — она заставила себя оглянуться на Леви, и он ответил ей пристальным взглядом.

И вновь никто из них не решался заговорить, они смотрели друг на друга, общаясь лишь взглядами. Глаза Леви были наполнены свирепостью, подпитываемой внутренним пламенем и страстью, желанием защитить любимую женщину. Глаза Микасы были встревоженными и мутными, лишёнными искорок жизни.

Прежде чем осознал, что делает, Леви шагнул вперёд, продолжая опираться на трость, и положил ладонь на щёку Микасы.

— В твоих глазах не хватает света, — произнёс он, нежно поглаживая гладкую кожу подушечкой большого пальца, — куда он пропал?

Никогда прежде Микаса не видела его таким. Он был полной противоположностью себя прошлого и теперь предстал перед ней заботливым и любящим. Она не отстранилась, принимая тепло, исходившее от его ладони.

— Не знаю. Хотела бы я быть полностью свободной, но просто… не могу.

Леви тяжело вздохнул, убирая руку.

— Микаса, тебе нужно научиться отпускать. Прими своё прошлое и позволь ему быть частью тебя, а не занозой в заднице. Она предназначена только для дерьма.

Микаса хихикнула, впервые искренне радуясь за долгое время. Леви заметил, что ей понравилась его «дерьмовая» шутка, и тоже улыбнулся.

«Эта женщина вчера заставила меня плакать, а сегодня я готов смеяться вместе с ней, — подумал он, — может ли случиться что-то более удивительное?»

— Надеюсь, на этом ваши шутки про фекалии закончились, капитан Коротышка? — Микаса самодовольно ухмыльнулась, демонстративно присев, чтобы быть с ним одного роста. Затем погладила по голове, как ребёнка, с насмешливым блеском в глазах, — так-так. Малыш сейчас расплачется? Мне очень жаль!

— Что ты сказала? — зарычал в ответ Леви, прекратив улыбаться и нахмурившись.

— Я сказала, что у вас характер как у ребё…

Он мгновенно повалил её на землю, прижав сильными руками, чтобы она не могла освободиться. Волосы Микасы рассыпались по траве, выражение на лице с самоуверенного сменилось потрясённым, а щёки покрылись румянцем.

— Э-эй, что вы делаете?

— Наказываю за высмеивание моего роста. Кстати, знакомая поза, тебе не кажется?

Губы Микасы изогнулись в дерзкой ухмылке, когда она ответила:

— Вы не похожи на того, кто мог затаить обиду.

Несколько лет назад она приставила клинок к горлу своего капитана, когда он засомневался, стоит ли спасать Армина. Тогда она просто угрожала ему, но не могла представить, что предприняла бы, спаси он Эрвина.

— Но всё же мне стоит извиниться, — в голосе Микасы прозвучало раскаяние, — мне правда жаль.

— Тц, всё нормально, бестолочь. Армину придётся прожить свою жизнь с Энни, а Эрвин… я избавил его от мучений. Он теперь в лучшем мире.

Леви отстранился, помогая Микасе принять сидячее положение. Было тяжело вспоминать о том времени, когда они вели бесконечную войну. Покоя, продлившегося три года, было явно недостаточно, чтобы полностью залечить раны в их сердцах, зарубцевать шрамы невыносимой утраты. Микаса заметила, как блестят влагой глаза бывшего капитана. Она понятия не имела, когда он стал таким эмоциональным. Возможно, смерть Ханджи растопила ледяную стену, окружавшую его сердце.

— Эй, Леви… — она медленно приблизилась к нему, но он отвернулся, — вам больше не нужно скрывать свои чувства, — Микаса не раздумывая обняла его, крепче прижимая к себе, пока он беззвучно рыдал, уткнувшись лицом ей в грудь.

Когда он немного успокоился, то поднял взгляд на Микасу, прежде чем притянуть её к себе за шею для нежного поцелуя.

В этот момент Микаса почувствовала себя исцелённой, как будто грызущая боль после смерти Эрена полностью исчезла. А ведь это был простой поцелуй! Она мало интересовалась мужчинами, если они не были Эреном, но теперь… что-то в ней изменилось. Наконец она почувствовала, что такое настоящая любовь. С Эреном такого не было — она буквально была его рабыней, вынужденной всякий раз защищать от опасности. Но это не любовь. Другое дело, недоступный капитан Леви. Тот, кто бросал на неё строгие взгляды. Тот, кто спас её от участи быть убитой Энни. Тот, кто не отпустил её в погоню за Эреном и Хисторией. Он столько раз проявлял заботу и пытался защитить её, а она была ослеплена Эреном, который обращался с ней как с дерьмом. Какой же она была дурой. Она сожалела обо всём и особенно о том, что столько времени не замечала достойного мужчину, который молча ожидал своего часа в тени.

— Микаса… — прошептал Леви в её холодные сладкие губы, — ты знаешь, как сильно я тебя люблю?

И она плакала вместе с ним, не в силах дать ответ.

«И я люблю тебя, Леви… Прости, что так поздно заметила твои настоящие чувства»

***

Вечер наступил быстро, окрашивая ясное голубое небо оттенками оранжевого и жёлтого. Габи и Фалько вызвались прибраться в доме после ужина, что позволило Микасе и Леви провести чуть больше времени вместе, прежде чем вновь разлучиться.

Леви сидел в тени под деревом, прислонившись спиной к стволу, и наблюдал за птицами, что пролетали над головой. Он собирался оставить Микасу здесь, в ветхой хижине и наедине с покойником, которого она любила. Было больно даже допускать мысли об этом, но что он мог поделать? Если Микаса хочет остаться, это её выбор. Он будет навещать её, привозить подарки из Марлии, делать что угодно, только не ломать её волю. Он поклялся никогда не быть похожим на Эрена при всём желании защитить Микасу от тяжёлой жизни в одиночестве.

Он не проживёт достаточно долго, чтобы дать ей жизнь, которую она по-настоящему заслуживает, но сделает всё возможное, что в его силах, чтобы последние часы, проведённые вместе, были для неё лучшими.

— Леви?

Он повернул голову на звук ласкового голоса, который хотел бы навсегда запечатлеть в своей памяти, как и образ Микасы, стоявшей в нежно-розовом платье, доходившем чуть ниже её колен. Бежевый кардиган накрывал её плечи, а красный шарф плотно облегал шею. Леви улыбнулся, посмотрев на неё, и тут же в изумлении раскрыл глаза при виде гитары в её руках.

Микаса опустилась рядом, не говоря ни слова, разместила гитару на скрещенных ногах и приготовилась играть, когда Леви прервал её:

— Когда ты успела научиться? — спросил он, с любопытством глядя на инструмент.

— Я вообще быстро всему учусь, — Микаса усмехнулась, — к тому же, Армин навещал меня не только ради пирогов.

Леви ничего не ответил и сел поудобнее, ожидая, что она будет исполнять. Он понятия не имел, что в Микасе за боевыми навыками мог скрываться музыкальный талант, а её руки были созданы не только для клинков.

Она коснулась струн, и тишину наполнили первые мелодичные аккорды, а спустя несколько мгновений зазвучал её нежный голос:

О, как я любила, когда солнце ложилось на нас,

Пятная дюймы изнеженной кожи.

Как облака шептались тотчас,

И жизнь ни на что не была похожа.

Микаса определённо обладала прекрасным голосом. Леви невольно поднял взгляд на облака, что медленно двигались по направлению ветра, тонкие и пушистые, как сладости, которые Габи и Фалько обожали есть на фестивалях в Марлии. Кажется, они называли это… сахарной ватой.

И ложь всю, срывалась беспечно что с уст,

И время, что кто-то отвёл нам.

Уже не узнаем — хотя, ну и пусть — о верном, неверном. О новом.

Деревья припали стволами к земле,

Как ползает чьё-то дитя.

Улыбки не чужды ни мне ни тебе, особенно если любя.

Микаса пропела эти строки с улыбкой. Повернулась к Леви, который был очарован её голосом, и игриво пихнула его в бок. Он растерянно моргнул несколько раз, но она продолжила петь:

Любила весну, что являлась с приветом

И зеленью красила луг перед летом.

И капли просила у туч. Получала.

А мы были ближе с дождями начала.

Но если однажды пропустим то время,

Все капли иссякнут и нас не заденут?

Сияние взглядов померкнет, застынет,

И кто нам подскажет, что мы натворили?

Леви смотрел в её прекрасные глаза, в которых отражалось закатное солнце. И первый блеск, которого он так долго ждал.

Деревья припали стволами к земле,

Как ползает чьё-то дитя.

А мы не смотрели, не веря себе,

Зачем волноваться зазря?

«Не знаю», — мысленно ответил он ей. «Меня не волнует, насколько безнадёжной ты выглядишь, не волнует твой тусклый взгляд. Не волнует, чёрт возьми»

И когда слёзы станут лишь каплями,

Небеса прекратят защищать,

Мы зачем-то твердим «До свидания»,

Хотя сердце нам вторит: «Прощай»…

Она закончила последний куплет, и её пальцы отстранились от гитары. С лёгким выдохом повернулась к Леви, который не мог подобрать слов, чтобы выразить всё своё восхищение услышанной песней.

— Эту мелодию мне показывала мама, а слова я добавила позже с помощью Армина. И репетировала около трёх лет.

— Это… просто потрясающе, Микаса. Я не знал, что у тебя такой красивый голос. Тебе следует петь чаще, только не для кого попало. Даже если это Армин.

— А для кого тогда? — Микаса вопросительно приподняла бровь, хоть и знала ответ. — Для Жана?

— Нет. Ни за что. У него есть Пик, и он не заслуживает того, чтобы слышать твой голос, — Леви переплёл её пальцы со своими, — ты будешь петь только для меня.

— Ладно-ладно. Леви… ты безнадёжен, — Микаса рассмеялась, положив голову ему на плечо, наблюдая за солнцем, медленно садившимся за горизонт, — обещаю, что никогда не буду петь ни для кого другого. Только для тебя.

Леви улыбнулся и поцеловал её в лоб. Ему оставалось лишь представлять, какой прекрасной была бы их совместная жизнь, если бы Микаса решилась покинуть это место и уехать с ним.