Огромная тень появилась в водах Инадзумы и направилась к острову Наруками, будто подводный остров вдруг сдвинулся со своего места и угрожающе двинулся на архипелаг. Глаза огромного белого змия горели так, что их свет пробивался сквозь толщу океана, а исполинских размеров кораллы на его спине раздвигали корабли и лодки, что попадались на пути.

На берег змий вышел высоким статным мужчиной. Его жемчужные кожа и волосы переливались на солнце. Полы лазорево-сиреневого кимоно расходились на четыре стороны, и из-под них выглядывал длинный белый хвост — единственное, что Оробаси оставил от своего божественного облика.

Вместе с ним на побережье Наруками появились волнительно заламывающая пальцы Кокоми и напряжённый как струна Горо.

— Отец… — Кокоми подошла к встречающих их охотников на ёкаев. — Это Сара, тэнгу, про которую я тебе рассказывала. А это Итто и Куки. Они проводят нас к сёгуну.

Охотники поклонились. Оробаси же ничего не ответил на это, лишь оглядел их кратко и двинулся в сторону города, словно он и сам прекрасно знал дорогу и не нуждался в сопровождении.

Кокоми поджала губы и нахмурилась — такое отношение отца её явно не порадовало. Убедившись, что Оробаси на них не смотрит, Сара одобрительно приобняла Кокоми, одними лишь губами проговорив “Всё будет хорошо”.

Маленькая процессия из охотников на ёкаев, подводного бога и его свиты направилась к Инадзуме.

— Мы подождём здесь, — нарушила несколько неловкую тишину в их компании Куки, когда они подошли к границе города.

— Зачем же? Идёмте все вместе, — сказала ей Кокоми.

— Нам нельзя в город.

— Но почему?

Итто и Куки переглянулись. И вот как объяснить чужаку то, что в Инадзуме всеми воспринимается как очевидный порядок вещей?

— Потому что мы ёкаи, — ответил Итто.

Кокоми непонимающе смотрела на них, открыла рот, чтобы спросить ещё что-то, но не успела — Горо требовательно потянул её за собой.

Сара взглянула на охотников, надеясь, что они смогут прочитать в её глазах беззвучное “Мне жаль”. Итто же поднял вверх кулак, желая ей удачи. Кивнув и опустив на лицо маску, тэнгу в несколько широких шагов нагнала остальных.

— А почему тогда ты так спокойно входишь в город? — спросила у неё Кокоми, когда они уже прошли по улицам чуть дальше.

— Потому что это мой дом. Я выросла среди людей, но так практически никому не везёт.

Если, конечно, можно назвать везением то, что маленькая Сара упала с гор, обломав себе крылья, и умерла бы, если бы её не заметили идущие к храму Наруками люди. Если, конечно, можно назвать везением то, что, как только в ней обнаружили тэнгу, то сделали из неё игрушку, что развлекала гостей, и гораздо, гораздо позже Сара поняла, что смех, казавшийся ей радостным, на самом деле был издевательским, но тогда она, наивная, смеялась вместе со всеми. Если, конечно, можно назвать везением то, что, когда она выросла, из милой девочки превратившись острого подростка, её выгнали на улицу, выкинули, как надоевшую вещь.

Поначалу Кокоми радостно разглядывала улицы Инадзумы, без остановки крутя головой, но её радость быстро сменилась грустью, когда она стала вглядываться в инадзумских жителей. В то, как уже они разглядывали их маленькую процессию.

Отшатывались и прятали за спинами детей, косились и шептались.

Поникнув и как будто бы даже уменьшившись в размерах, Кокоми прижалась ближе к Оробаси, ища у отца защиты от злых взглядов.

Склизкий червь сомнений вновь зашевелился в груди Сары, забился в извращённом экстазе.

Люди всегда так смотрели и всегда будут так смотреть.

С презрением, неприязнью, страхом и злостью.

Вам никогда не стать частью их общества.

Ты лишь выполняешь грязную работу, за которую они сами браться брезгуют.

Сара дёрнула головой, отгоняя беспокойные мысли, тем более перед ними уже раскинулся дворец сёгуна.

Стража спокойно пропустила их — известие о таком госте наверняка достигло их ещё до того, как они достигли города. Двумя руками Оробаси раздвинул ворота дворца, и они шагнули внутрь, но не прошли и до середины зала для приёмов, как сёгун вдруг резко поднялась со своего трона, жестом остановила их.

— Ни шагу больше, Рюдзин, жалкий трусливый змей.

— Я здесь не для того, чтобы…

Голос у Оробаси оказался бесцветным и шелестящим, как сорванный с дерева лист, который ветер тащит по каменной брусчатке.

Но сёгун не дала ему договорить.

— Я знаю, зачем ты здесь. И ни я, ни кто-либо другой не в силах тебе помочь. Ты нарушил законы Небесного Порядка, и теперь платишь за это суровую цену, как и выскочка Дешрет когда-то. Убирайся и больше никогда не появляйся в Инадзуме, не вреди моему народу тоже.

Оробаси ничего не ответил. Лишь развернулся и спешно покинул дворец.

— Отец… — нагнала его Кокоми уже у ворот.

— Я знал, что всё так и будет. Она назвала меня трусом, но сама труслива не меньше. Никто из них… — он закашлялся, — не посмеет перечить Небесному Порядку. Мы только зря потратили время.

— Ты обещала, что она поможет! — Кокоми кинулась на Сару, ударила её в грудь кулаками, больше от отчаяния, чем от реальной злости.

Сара же не знала, что сказать. Чем утешить. Все её представления о мире и справедливости потрескались, как неосторожно брошенное зеркало.

— Теперь мы погибнем, и никому, никому не будет до этого дела…

Кокоми более не могла сдерживать слёз. К ней тут же поспешил Горо, пытаясь успокоить, гладил её по рукам. Бросив на Сару презрительный взгляд, он повёл свою принцессу вслед за Оробаси — прочь из этого города.

А Сара ничего не могла с собой поделать, кроме как смотреть им вслед.

Ей есть до этого дело.

— И что теперь?

Они нашли её не сразу. Сара сидела на одном из возвышений леса Тиндзю, подставив лицо порывам ветра. Когда она действительно хотела спрятаться ото всех, её и за вечность не могли найти. Видимо, сейчас она хотела, чтобы её нашли.

— Я не могу оставить это просто так, — ответила она.

— Что ты собираешься делать?

Сара поднялась. Взглянула на кажущимся спокойным лицо Куки, но меж бровей всё равно была заметна выдающая волнение складка; на серьёзное и обеспокоенное лицо Итто — такое нетипичное для него.

— Пойду на что угодно, но добьюсь, чтобы Энканомии помогли.

Сара стремительно вернулась в Инадзуму, во дворец — плевать на остроносую маску и плевать на косые взгляды людей. Раскидывает охрану одним движением руки, будто перед ней не снаряжённые в самую лучшую броню солдаты, а пушинки, не стоящая внимания помеха. Перед дворцом она всё же останавливается, мешкает мгновение, но отбрасывает все сомнения, резко и требовательно распахивает двери.

— Ты прорвалась во дворец силой, тэнгу. Назови мне хотя бы одну причину не прикончить тебя на месте.

Сара падает перед сёгуном на колени, склоняется ниже, чем когда-либо перед кем-либо.

— Я молю Вас — помогите Энканомии. Я готова отдать всё, что у меня есть.

Сёгун смерила её взглядом.

— Но у тебя нет ничего.

— У меня есть мой меч и стрелы. У меня есть моя жизнь и преданность. 

Задумчиво сёгун осмотрела зал, потом снова взглянула на Сару. Словно бы в её голове щёлкали счеты. Как лучше сделать. Как не подвести свой народ. Какая в этом есть выгода.

— Я помогу народу Энканомии. Взамен ты будешь служить мне и исполнять мою волю до конца вечности, тэнгу Сара.

— Я клянусь.

Очередная клятва. Очередной крючок, на который подцеплена её душа — леска натягивается, связывает её, сковывает, обездвиживая руки и ноги. Обездвиживая её волю.

— Да будет так.

— Что же ты наделала…

Четыре дня над островами бушевала буря — ветер вырывал деревья, молнии выжигали на земле уродливые шрамы. Четыре дня длилась битва между сёгуном и Оробаси — с любой точки Инадзумы был виден огромный белый змей, по своим размерам не уступающий какому-нибудь острову, и фиолетовые росчерки Мусо Иссин, раскалывающие небо и пространство.

На четвёртый день тело Оробаси упало на остров Ясиори — и больше не двигалось.

— Я лишь хотела помочь…

В четвёртый день битвы Итто и Куки скрылись, оставив после себя опустошённым домик, что сокрыт среди раскидистых синих отоги в лесу Тиндзю.

Не было больше того, кто освещал бы и оберегал Энканомию. Отломав со спины Оробаси кораллы, сёгун сложила из них новый остров, и нарекла его Ватацуми. Когда Кокоми передавали право на управление новыми землями, она плакала, и слёзы ни на секунду не переставали литься. И стоящие вокруг люди, ничуть не стесняясь, перешёптывались, ведь даже из-под длинных церемониальных одежд жрицы был виден её длинный, переливающийся как жемчуг вишапий хвост. А Сара, связанная от головы до ног своими клятвами, даже не могла подойти к ней, чтобы утешить.

Но как будто бы она, виновница её бед, смогла бы это сделать.

В следующий раз они встретились на поле боя, в которое превратилась разорённая деревня. Раздирающем душу воем звучали крики сошедших с ума, рвущих друг друга людей. Деревья полыхали спичками, и дома проваливались вовнутрь, оставляя лишь черные остовы стен.

Ёкаи сошлись в последней битве. Красный рогатый демон с дубинкой наперевес и змеящееяся толстыми кольцами своего бесконечного тела нурэ-онна — против марионетки с вороньими крыльями, которой управляла кукла из поднебесного дворца.