Цвет каллы среди сорняков амброзии

Сенку никогда в жизни бы не подумал, что он будет с кем-то вроде Асагири Гена. Он в целом мало представлял романтические отношения в своём будущем, но потолком была какая-нибудь абстрактная коллега с университета: неглупая девушка, с которой можно было бы обсудить исследования, чтоб без стереотипных девчачьих загонов, и... да, Сенку определенно не собирался заводить отношения - а зачем? Тратить время на другого человека, когда ты за собой не всегда уследить можешь - абсолютно иррационально. Проще посвятить себя науке до самого конца, коль начал.

<i>Но.</i>

Почему всегда, блять, есть это грёбаное <i>«но»</i>?

Проклятый Асагири Ген влился в жизнь ученого слишком плавно и незаметно: он словно смола затёк в самые потаённые места и намертво застыл, не давая шанса ни на вдох, ни на выдох.

И все установленные границы, планы и цели полетели в тартарары, далеко и навсегда. Ген привязал к себе Сенку, а Ишигами, в свою очередь, заполнил собой менталиста чуть ли не с первой их встречи. Намертво запечатанный союз, держащийся на взаимном обожании и полном принятии. Они либо познали дзен, либо сошли с ума, потому что быть <i>настолько</i> влюблёнными друг в друга на протяжении стольких лет — либо бред сумасшедшего, либо недосягаемое будущее с миром во всём мире и вечным двигателем.

Ген был роскошным цветом каллы среди сорняков амброзии. Была ли это магия - или просто затянувшийся химический процесс - непонятно. Но сейчас Асагири сидел на бёдрах Сенку и шумно дышал ему в щёку, пока широкие мозолистые ладони Ишигами оглаживали чужую талию и сминали ягодицы.

Менталист сжимал тонкими пальцами чужие плечи, царапал их еле отросшими ноготками и вел холодным носом дорожку до ушка. Тишина в комнате была всепоглощающая: каждый вздох, каждый стон и каждый удар сердца был слышен отлично, и сейчас, когда Ген обводил ушную раковину языком - и, серьёзно, это было несравнимо ни с чем. Это был оргазм на подсознательном уровне, потому что металлическое украшение у него в языке билось о зубы, заставляя еле вздрагивать от этих звуков; оно контрастировало холодностью металла с горячей кожей и ещё более горячим языком.

— Блять, я хочу тебе отсосать.

Сенку за пеленой возбуждения осознать услышанное не успевает, как менталист уже плавно выскальзывает из его объятий, устраивается голыми коленями на мягком ковре и подтягивает под колени разгорячившегося Ишигами ближе к себе. Во всепоглощающей тишине звенит пряжка ремня и трель проведенного украшения по кромке зубов. Возбуждение окатывает Сенку волной: словно укол магнезии распространяется жгучей лавой по капиллярам.

Сенку предпочитает откинуться на простыни и закрыть ладонями лицо: слишком горячо, слишком жарко, слишком страстно, слишком. Для него близость - это слишком. Слишком охуенно, слишком чувственно, слишком эмоционально. Порой эмоциональный фон не справляется, поэтому проще сразу так, чем видеть лисье лицо Асагири и задыхаться от одного его взгляда.

Белье вместе с джинсами спускаются к лодыжкам, а член наливается кровью слишком стремительно. У Гена руки прохладные, пальцы тонкие, а дыхание способно плавить металл. Ладонь сжимает член у основания, ведёт вверх по длине и большой палец давит на головку, размазывая предэякулят по поверхности.

У Сенку мир из-под ног уходит и голова кружится, из груди вырывается короткий вздох, когда язык прижимается к стволу и ведёт мокрую дорожку к головке. Украшение приятно давит на горячую плоть, доставляя ещё двести процентов удовольствия сверху.

Губы смыкаются вокруг головки, и лавовое прикосновение делает контрольный выстрел в голову. Асагири двигает языком слишком умело: вверх, вниз, причмокивает губами и <i>дразнит-дразнит-дразнит</i>. Пальцы сжимаются на основании члена, откладывая оргазм на несколько минут.

Ген насаживает свой рот непозволительно медленно, так, что внизу живота нервный ком просто вибрирует, а сам Сенку выгибается дугой.

Левая рука Асагири сжимает чужое бедро до красных следов-полумесяцев от ногтей, толкается вперёд, вбирая всю длину и так же медленно выпускает член изо рта, смачно причмокивая и облизываясь от удовольствия: видеть своего дорогого Сенку вот так - роскошь. Это произведение искусства: худощавое тело, бешено вздымающаяся грудь и тонкие руки, закрывающие алое лицо. Запечатлеть на холсте и повесить в Лувре под самой жёсткой охраной.

Всё та же всепоглощающая тишина наполняется влажными липкими звуками, бесподобными стонами Сенку и удовлетворёнными порыкиваниями Гена, отдающимися вибрацией по всей длине. Время прекращает свою работу в этой комнате: оно превращается в густую субстанцию, стекающую по острым стрелкам плавящихся от жара часов, превращается в ничто и покидает это место на долгие-долгие минуты.

Оргазм яркий и громкий: Сенку в судороге сжимается до размера атома и распадается на миллионы микрочастиц. В глазах пляшут цветные пятна, коленки трясутся, а дыхание вязкой жидкостью спирает лёгкие.

Проходят невозможно долгие секунды, прежде чем рядом ложится Ген. Он проводит носом по пульсирующей артерии на шее и шепчет тихо-тихо.

— Я люблю тебя, Сенку-чан.