У Пака Сонхва идеальный характер. Он будет лучшим подопечным. Самый не проблемный парень в Корее мире.

      И какой ещё лапши он собирался навешать Карин на уши?

      Ей изначально стоило бы заподозрить что "что-то" не так.

      Не может быть человек, у которого не работа, а сплошной стресс, быть мягкой и доброй лапочкой двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Хотя у кого ещё стресс?

      Карин нагоняет Сонхва уже в коридоре.

      — Вы можете перестать вести себя как ребёнок?

      Он резко оборачивается, сжимая руки в кулаки: красивые глаза с цветными линзами, подчёркнутые чёрной подводкой, сужаются, желваки проступают от того с каким гневом он стискивает челюсти.

      — Перестать вести себя как ребёнок?! Мне приставили назойливую занудную няньку, без которой я и шагу не могу ступить, и просят не вести себя как ребёнок?!! — Сонхва не замечает, что от возмущения он кричит на весь коридор.

      Благо, что сегодня выходной, и в студии шаром покати — практически никого нет.

      — Меня прислали потому что у вас появился сталкер, — терпеливо и спокойно отвечает Карин раздражённому мужчине. — Я сопровождаю вас для вашей же безопасности.

      Сонхва цыкает, отводя взгляд — но гнев сменяет на милость, тут же успокаиваясь.

      — Пара глупых писем — ещё не значит сталкер... — развернувшись на пятках бубнит он себе под нос.

      "Значит" думает Карин, покорно следуя за ним бесшумной поступью.

      "Когда в письмах фотографии и отпечатки багровой помады. Или того хуже — пряди волос, например..."

      Карин не хочется думать, насколько далеко в своей уродливой искажённой любви может дойти какой-нибудь безумный фанат, мнящий айдола своим личным богом: в какой момент их больная в зародыше любовь преломляется, обращаясь в нечто ещё более безобразное и — что главное — опасное?..

      Карин видит, как Сонхва неуютно; как боязно он передёргивает плечами; но почему-то отчаянно продолжает храбриться.

      Он с первой их встречи ведёт себя так: огрызается, дерзит по поводу и без — чаще последнее преобладает, — но у Карин были слишком разные подопечные и их было изрядно много, так что она знает.

Сонхва нуждается в её защите.

      А Карин привыкла предоставлять свою защиту всем, кому потребуется.

      Она охраняла и министра внутренних дел, и консула в посольстве США, и одного популярного актёра — хоть тогда и пришлось попотеть едва ли не больше, чем с защитой министра — но все, хвала богу и её навыкам телохранителя, остались живы и здоровы.

      Ещё год назад самым непроблемным её клиентом был пятнадцатилетний сын нефтяного магната.

      Мальчик был скромный, с широким кругозором, тихий и добрый: любил читать, мечтал стать мангакой, а по вечерам смотрел аниме жанра сёнэн на большом экране в домашнем кинотеатре. Карин тогда вместе с ним и "Наруто" посмотрела целиком и "Мою Геройскую академию": не сказать, чтобы хотела, и отказать полному сияющей надежды взгляду вполне была в силах, но что-то причины достойной не нашлось.

      Впрочем, семья уже скоро переехала в штаты, и так, как Карин туда возвращаться пока что не собиралась, они на том и расстались (родители мальчика вроде как даже наняли одного из охранников по её рекомендациям).

      А примерно через семь месяцев ей позвонил взволнованный Чон Юнхо, и, перво-наперво, возмутившись тем, что она не проинформировала его о возвращении в страну, тут же беспокойным голосом начал трещать о своём подопечном.

      Карин успокоила друга и обещала рассмотреть изложенную проблему.

      Но рассмотреть ей ничего не удалось, потому что уже на следующее утро пришло письмо из агентства и ей сразу же предложили годовой контракт на защиту какого-то k-pop-айдола. И первый же запрос в гугле подтвердил статус предполагаемого охраняемого субъекта, как одного из самых популярных айдолов в Корее.

      А ещё через день, Юнхо, настоявший на скорой встрече, запыхавшись, плюхается за её столик.

      На нём — брендовые солнцезащитные очки, дорогущие шмотки, стоящие, наверное, в три раза больше суммы, потраченной на её новенький спорткар, кожа лучится испариной, ибо солнечная погода без единого дуновения ветерка, словно вознамерилась убить духотой посетителей уютного кафетерия.

      На Карин — свободная потрёпанная футболка, потёртые рваные джинсы и заношенные любимые кеды: на голове пучок, а в руке стаканчик с ледяным зелёным чаем. Она за двадцать минут до этого приняла душ, а потому не умирает от жары и смотрит спокойно, с въевшимся не самой хорошей привычкой изучающе-маринующим прищуром.

      — Ты даже обдумать мне ничего не дал... — вяло начинает Карин, но Юнхо суетливо перебивает её, яро жестикулируя.

      — Рин-Рин! Прости... Я действительно поторопился — некрасиво поступил, так уж вышло... — тараторит он как трещотка, скорее по привычке, и, зная, что подруга на него никогда не злиться, и уже тише добавляет: — Просто я думаю ты поймёшь.

      Юнхо вдруг прямо смотрит ей в глаза и вкрадчиво оповещает, приблизившись к её лицу.

      — У него сталкер.

      Карин чуть хмурит брови — но это всё, чем она показывает напряжение; других жестов нет. И Юнхо продолжает:

      — Ты ведь уже работала с таким, — он намерено выделяет слово. — Знаешь насколько это тонкое и деликатное дело.

      Карин хмурится больше прежнего; Юнхо замечает, тут же скорчив самое невинное выражение лица из тех, что имеет в арсенале.

      — Нет нужды ходить вокруг да около, Юнхо, — обрывает она не успевшую сорваться с его губ отговорку. — Скажи прямо — ты хочешь, чтобы Пака Сонхва защищала я.

      Юнхо распахивает было большие влажно-блестящие глаза, малиновые губы рисуют замершее "о", затем исправляются в обворожительную улыбку.

      — Просто поговори с ним, — сдаётся её приятель, глядя исподлобья, будто кролик изучающий сытую пантеру. — Он — славный парень, Карин.

      — Славный парень, которому нужна защита, — поправляет Карин, но больше не открещивается.

      Юнхо напротив неё распускается июльским цветником, и вокруг него разве что не витают лепестки розовых кустов и райские чирикающие птички: он смотрит на Карин таким сияющим взглядом, что она невольно морщится, прикрывая заболевшие глаза.

      Юнхо ещё что-то начинает щебетать про то, как быстро они подружатся, как славно, что всё сложилось именно так и прочее-прочее-прочее: слова из него льются как вода из треснувшего кувшина, но Карин ровным счётом всё равно.

      Она откидывает голову, подставляя лицо солнечным лучам и полной грудью вдыхает густой застоявшийся воздух душного марева вокруг них — пахнет лавандой, раскалённым асфальтом и горчинкой горячего чая.

      Под левой лопаткой просыпается неприятная чесотка, и Карин про себя думает, что это дело точно выйдет ей боком. Или не только боком.

      Или не только ей.

      Но она уже согласилась на первую встречу с Паком Сонхва.

      Так что уже через три дня Карин в строгом пиджаке поверх идеально-выглаженной рубашки подъезжает к огромному особняку: дом айдола белоснежный настолько, что в солнечных лучах кажется будто он светится изнутри.

      Новенький серебристый спорткар шурша по гравию колёсами заезжает на парковку, и Карин неторопливо выбирается наружу. Цепким взглядом по привычке оценивает окружающую обстановку, подмечая закрытые огромными жасминовыми кустами кованые фрагменты высокой ограды — небезопасно; по таким очень удобно перелезать туда-обратно всем, кто имеет хоть немного энтузиазма; дальше видит скрытую в тенях беседку для барбекю, рядом ни одного садового фонаря — с заката до рассвета небезопасно; там и не заметишь, как загребущие руки схватят и отволокут в укромный закуток; отмечает про себя, что угол наклона камер, которые висят у ворот, не позволяет полностью охватить периметр — трижды небезопасно; обзор должен быть полным, потому что без него и так мизерные шансы поймать замыслившего нечто недоброе сводятся к нулю.

      Карин фыркает, вздыхая, и, не снимая солнце защитных очков, поднимается вверх по вычищенным ступеням широкой лестницы к тяжёлой двери, покрытой тёмным блестящим дубом. После первого же звонка на пороге объявляется очаровательная горничная: она зарумянившись от хлопот по дому с радостью и волнением встречает Карин, и едва ли взглянув на значок, торопится проводить её в залитую солнцем гостиную-холл.

      Карин оглядывает распахнутые выходы на веранду и колышущиеся полупрозрачные занавеси: люстра с не то хрустальными, не то стеклянными подвесками, громоздкой медузой прилепилась под самым потолком, по периметру просторной комнаты помимо колонн также расставлены несколько бюстов героев греческих легенд. Тёмный ковёр с вышитым узором одновременно оттеняет светлое убранство комнаты и подчёркивает его. По краям там, где стены плавно перетекают в потолок, красуется лепнина. К столу с синей тёмной скатертью придвинуты десять стульев — по оба конца и вдоль всего бока. Кадки с неприхотливыми растениями, любящими жаркий влажный климат, листьями более всего походящие на алоэ выставлены у обоих выходов на веранду-балкон. Карин оглядывает обстановку с тщательно-замаскированным под безразличие интересом, пока горничная порхает рядом, поправляя какие-то мелочи на полочкам шкафов, картины на стенах, и не непринуждённо щебечет.

      — Подождите, пожалуйста, здесь. Сонхва чрезвычайно занят в это время дня, но скоро непременно подойдёт!.. Быть может госпожа желает чаю?!..

      — Откажусь, — отвергает её предложение Карин: по колючему взгляду ясно, что молодая прислуга ей не рада. А слушать наигранно-"милую" суетливую болтовню вперемешку с хихиканьем ей не за надобностью.

      Горничная картинно приседает в коротком книксене и, извинившись, уже собирается уйти, как Карин останавливает её небрежным аккуратным жестом:

      — Стой. Мистер Сонхва сам подбирал оформление комнат дома? — глаза Карин, скрытые за солнечными очками изучают малейшую реакцию на лице беспечной девчушки.

      — Да, — кивает горничная с гордостью приподняв носик. И дураку понятно будет, что она влюблена в Сонхва.

      Однако Карин ничем не выдавая эмоций учтиво кивает.

      — У мистера Сонхва хороший вкус.

      Горничная повторно делает книксен и покидает её, упархивая в тёмный коридор, из которого они пришли. Карин думает, что человеку с хорошим вкусом в жизни не пришло бы в голову загромоздить главную комнату дома кучей аляповатой лепнины, пафосных бюстов и колонн, но молча проходит дальше, чтобы осмотреться тщательнее.

      За синим диваном, который стоит напротив входа в гостиную, гости, ожидающие своей встречи с Сонхва, могут занять себя на полчасика соответствующей литературой: на низком журнальном столике веером разложены модные журналы, повествующие о всех новинках и трендах в мире одежды, аксессуаров, макияжа и прочей бесполезной бурды, о которой Карин не имеет ни малейшего представления и предпочитает и дальше оставаться в неведении. Но зато взгляд цепляет корешок потрёпанной книжки на тумбочке: подойдя ближе она с удивлением узнаёт один из старых выпусков манги. На обложке томика " Моей геройской академии" парень с двухцветными красно-белыми волосами с грустью глядит на снежинки у себя на раскрытой ладони.

      Карин на миг вспоминает улыбчивое — до прелестных ямочек — лицо своего бывшего подопечного, и задумчиво проводит кончиками пальцев по загибающейся выцветшей на многочисленных изломах бумаге. Ветер играется с прозрачными занавесками, принося с балкона запах цветущего жасмина.

      — Я же просил в этот раз послать мне кого-нибудь за сорок пять, — недовольный голос, раздражённым колокольчиком звенит за спиной Карин, вынуждая её обернуться.

      Ослепительно-красивый молодой человек, облачённый в персиковую лёгкую рубашку с окаймлённым кружевом рукавом свободного покроя, смотрит на неё сверкающими смарагдами глаз, длину стройных ног подчёркивают облегающие белые джинсы, на бедрах у него мерцают серебром разного размера декоративные цепи. Тёмные волосы зачёсаны назад в простой, но весьма изящной укладке, открывая высокий лоб и гладкую бледную кожу лица без единого изъяна. В левом ухе у него крупная серьга-подвеска, гармонирующая и с цепями и с изумрудными, насыщенными как листва поздней весной, глазами. Карин может поклясться — юноша словно сошёл с картины, на которой рисовали ангела или какую-то лесную нимфу — и ничто не портило бы его облик... кроме выражения очевидного хмурого недовольства, что тяжёлым отпечатком исказило прекрасные черты.

      Карин молчит, спокойно позволяя изучить себя внимательному взгляду, изучает в ответ не меняясь в лице; другая девушка на её месте, скорее всего, уже билась бы в экстазе от столь пристального внимания.

      Взгляд Пака Сонхва — а Карин уже успела насмотреться на его лицо на многочисленных плакатах и билбордах по всему городу, и потому узнала — становится ещё тяжелее: он мрачнеет, брезгливо морщит нос, задерживаясь взглядом на простеньком пиджаке, удобных брюках, не слишком хорошо сидящих на её ладной крепкой фигуре, возвращается взглядом к высокому хвосту и равнодушному непроницаемому лицу, на котором практически — если не полностью! — отсутствует косметика.

      — Могла бы хоть немного приодеться, если знала, куда придёшь работать.

      Карин не отвечает, лишь моргает и слегка щурится. В комнате слишком светло из-за не задёрнутых штор и снимать солнцезащитные очки явно было не самой хорошей идеей.

      Сонхва раздражается из-за её молчания пуще прежнего, и сведя брови, совершает наполненный толикой пассивной агрессии выпад:

      — И что? Ты язык проглотила, а?

      Карин молчит. Она привыкла к бестактным людям, к грубым людям, и заносчивых личностей повидала немало: Сонхва с его надменным взором и попыткой придраться к внешности даже в тридцатку таких павлинов не угодит.

      — Как зовут? — уже более требовательно тянет он, и от наигранных плаксивых ноток Карин хочется поморщиться, ибо чуткий слух безнадёжно режет, однако на лице её не дрогает ни единый мускул.

      — Хацуме Мэй. — без запинки отвечает она.

      Сонхва прищуривается, изящные брови сводит к переносице хмуро насупившись, и неодобрительно кривит уголок губ.

      — Ты что, персонаж "Моей геройской академии"? Не дури и говори правду.

      Карин мысленно удивляется, но в реальности просто почтительно коротко кланяется, а потом представляется уже честно:

      — Меня зовут Мун Карин.

      Сонхва мыкает что-то, не разлепляя губ, и это вполне можно характеризовать как жест принятия, снова обводит её изучающим взглядом с ног до головы, зачем-то кивает сам себе.

      — Так значит тебя послали меня охранять?

      Карин соглашается: Сонхва всем своим видом показывает скорбь и с безнадёжной усталостью выдыхает, скашивая взгляд и потирая шею.

      Смотрит так, словно ему прислали не телохранителя, а тухлый завтрак. Но затем взмахивает рукой и повторно кивает.

      — Что ж, будем знакомы, — роняет он, проплывая мимо неё. — Пак Сонхва. Можешь звать "господин Сонхва".

      — Как будет угодно, — равнодушно соглашается Карин, поворачиваясь и направляясь следом.

      Чуткие рецепторы носа распознают тонкий флёр какого-то свежего бриза и можжевелой коры: Карин повторно удивляется, думая, что Сонхва в его нежно-розовой рубашке скорее стоит пахнуть персиками или земляникой. Фанатки тогда б ему прохода не давали. Хотя они и так не.

      — Спать будешь на втором этаже. — начинает разъяснять Сонхва, параллельно показывая ей свои апартаменты. — Спальня будет в начале коридора, моя — в конце. Это для того, чтобы если вдруг ты мне понадобилась, я мог бы тебя позвать.

      Карин скептично оглядывает тускло освещённый коридор, но Сонхва уже успевает упорхнуть дальше, дабы показать ей свою обширную библиотеку и домашний кинотеатр.

      — Ванные есть на первом этаже и наверху. Выбирай сама какую пожелаешь. Хотя мне всё равно. — он небрежно, но всё равно изящно взмахивает рукой, кривя пухлые подчёркнутые блеском губы. — Можешь пользоваться любой или даже обеими. Видала?..

      Он с нескрываемым триумфом распахивает двери: на первом этаже, в левом крыле дома находится шикарная — даже по скромному мнению Карин — библиотека. Архив переполнен дорогущими книгами с золочёными переплётами, и здесь в пору снимать какие-нибудь сцены из средневековых сериалов или дорам — такие, где парень романтично закрывает девушку собой от падающих фолиантов.

Карин со смешком думает только, что парню, оклемавшемуся после падения хотя бы одной такой многостраничной махины на голову, в момент выхождения из обморока срочно захочется обратно в небытие, потому как стоимость окружающих её книг Карин боится оценивать.

      Сонхва впрочем на драгоценные стеллажи не обращает никакого внимания, уверенно подходя к центру зала, где у коврика стоят кресла и софа, а по бокам два столика (возможно для чая или стопок книг), но не это привлекает внимание. Внимание привлекает совершенно не вписывающийся в общую картину старины и некой благородной возвышенности прошлых веков блестящий серебристый шкаф-витрина с… рядами многочисленной манги.

      Сонхва обходит диван и останавливается у шкафа с подсветкой, обернувшись смотрит — в его взгляде неподдельная гордость.

      — Библиотекой и домашним кинотеатром также можешь пользоваться время от времени, но этот стенд… — он грациозным движением описывает полудугу от верхней полки до середины его сокровищницы с мангой. — … не трогай. Без моего разрешения так уж точно.

      Карин молчаливо кивает, показывая, что информация получена и будет принята к сведению.

      — Мой рабочий график тебе выдаст Юки, — продолжает Сонхва, задумчиво выстукивая какой-то незамысловатый мотив на обивке дивана. — Придётся подстроиться и привыкнуть, что я… весьма занятой. Ещё я не хочу, чтобы, когда я виделся с друзьями ты таскалась за мной непонятной нянькой…

      Карин терпеливо молчит, ожидая, когда айдол выговорится, а Сонхва меж тем кажется только входит во вкус: он закусывает губу, всё же поднимая на неё взгляд — изумрудом блеснувшие глаза цепко оглядывают её внешний вид из-под пышных ресниц, выражение лица приобретает придирчиво-оскорблённый оттенок.

      — И, конечно же, тебе придётся полностью сменить гардероб. Ты же понимаешь чьим телохранителем будешь? Рядом со мной должен быть блестяще-выглядящий человек с идеальными манерами и соответствующими умениями.

      Карин аккуратно поддевает солнцезащитные очки и сложив их, без спешки цепляет за внутренний карман пиджака. Недовольный хмык и обидчиво сведённые брови она намеренно игнорирует.

      — Вопросы есть? — исчерпывающим тоном постановляет Сонхва, а после бросает на неё взгляд, который, по его мнению, похоже должен подчеркнуть, что вопросов у неё быть не может.

      — Да, и много. — Карин мысленно вздыхает, готовясь к долгому разговору. — Для начала разберёмся с внешней охраной дома. Камеры на фасаде мы разместим…

***

      Карин привыкла к тому, что её подопечные эгоистичные, порой эксцентричные, а иногда и просто недальновидные люди. Но Пак Сонхва грозится не только переплюнуть их всех, но ещё и добавить себе в копилку звания самого "занозистого" и раздражительного персонажа.

      Всё начинается с утренних претензий в домашней рутине: Сонхва терпеть не может не то что пить кофе — запах его на дух не переносит, а потому кружка благородного сваренного её руками напитка оказывается разбита об пол, содержимое пачкает кафельный пол кухни, а мужчина устраивает ей первый скандал. Следом он выносит из душа её шампунь с запахом мяты и гель и оба показательно выбрасывает в мусорное ведро: он устраивает ей вторую истерику, менее масштабную и громкую чем первая, но зато потом пятнадцать минут читает лекции о том, что девушкам не пристало пользоваться "чем попало", когда дело касается их гигиены. Карин стоически молчит, открывает дверцу автомобиля перед ним и — даже — подаёт руку, когда он спускается по мраморным ступеням, чтобы Сонхва мог опереться на неё и быстро скользнуть в пахнущий сосновым ароматизатором салон, что мужчина, впрочем, игнорирует.

      Они едут в полном молчании: Карин поправляет наушник-гарнитуру, оглядывает двух других охранников, Сонхва смотрит на пейзаж города, пролетающий за окном, и на лице его читается спокойствие — Карин думает, что это выражение красит его гораздо больше капризного возмущения, которое она похоже будет лицезреть весьма часто.

      По приезде в студию, она кивком здоровается с Юнхо, бесшумной тенью скользит за своим подопечным до павильона, где будут проходить съёмки: Сонхва сталкивается в коридоре со старыми знакомыми, приятелями и просто коллегами — и с каждым норовит поболтать, каждого тянется похлопать по плечу, пообнимать и рассказать несмешную остроту. Даже глаза специально скашивает в её сторону, чтобы сомнений не осталось про кого он шутит: Карин слушает, опустив взгляд в пол, с равнодушием рассматривая носки собственных ботинок. Некоторые айдолы смеются, другие окатывают взглядом полным неловкости и жалости — Карин одинаково безразлично до любой их реакции. Юнхо рядом, судя по выражению лица и алым скулам, готов умереть от стыда и, если она что-то не предпримет, непременно прожуёт собственную губу — так часто он её закусывает. Улучив момент, Карин осторожно касается запястья менеджера и успокаивает его мягкой улыбкой: такая улыбка едва заметна, скорее похожа на простое приподнятие уголков губ, но Юнхо… Юнхо знает её достаточно долго, а потому ослепительно-широко улыбается в ответ, смотрит благодарно и тихо выдыхает с облегчением.

      Следующим этапом её испытания на прочность — в глазах Сонхва — становятся съёмки: едва они входят в павильон, как подоспевшие охранники преграждают им путь.

      — Сонхва-Сонхва, моя прелестная звёёёёздочка… — режиссёр, сидящий в креслице оборачивается и тянет панибратское обращение с елейной улыбочкой на устах. — Неужто из головки моего прекрасного принца вылетело, что на площадку посторонним нельзя?

      Сонхва обидчиво кривит пухлые губы, складывает руки на груди, но отвечает максимально игриво и слащаво:

      — А я и не с посторонним, Уённи…

      Карин чистым усилием воли не позволяет своей брови изогнуться, дабы окружающие не поняли с каким скепсисом она воспринимает разыгрывающуюся клоунаду. Сонхва и Уён обмениваются блестящими взглядами, пока остальные участники этого нелепого спектакля замирают в нерешительности: главные герои правят бал абсурда, и в голове Карин вдруг всё проясняется.

      О, так эти пошлые шуточки и манера вести себя будто капризный избалованный ребёнок ещё цветочки?

      — Это моя личная рабыня, Мун Карин. Она будет со мной.

      А вот это уже похоже на ягодки.

      Съёмочная группа явно в шоке, но ни опешивший режиссёр, ни сценарист не решаются сказать что-то против слов своей звезды. Сонхва ярко-солнечно улыбается — до блеснувших белым жемчугом зубов в широкой улыбке — и направляется к гримёрке. Охранники растерянно оборачиваются к главенствующим на площадке с немым вопросом во взглядах, и Карин, не встречая сопротивления, аккуратно отодвигает их со своего пути и размеренным шагом направляется следом за своим подопечным.

      После многочисленных съёмок они, взмыленные, под уговорами Юнхо, отправляются сначала на перерыв, а затем и вовсе заканчивают съёмку. Сонхва, выжатый эмоционально настолько, что даже на Карин огрызается вяло, плетётся в гримёрку переодеваться и смывать макияж.

      И всё идёт более-менее ровно: они собирают вещи, прощаются со всеми участвующими в съёмках, покидают павильон и проходят здание студии с малейшими задержками. Юнхо прощается с ними наверху и с улыбкой желает спокойного вечера, предварительно предупредив Сонхва о важности собственной миссии: передачи папки с бумагами какому-то там важному сотруднику (Карин мельком информируют с помощью подмигивающего глаза о половой принадлежности этого сотрудника и однозначных чувствах Юнхо к этому сотруднику), так что расходятся они на весьма ровной ноте.

      Непредвиденное случается, когда Карин открывает перед Сонхва дверь чёрного входа и весь двор, который в этот час должен пустовать, оказывается заполнен шумной копошащейся толпой с разной тональностью визгами: десять охранников как могут сдерживают ватаги девушек, которым очевидно кто-то сообщил о съёмках их айдола. Неподалёку виднеется автомобиль, и Карин подталкивая подопечного вперёд, решительно намерена разобраться с происходящим и без инцидентов добраться из точки "А"-крыльцо в точку "В"-салон автомобиля.

      Во всеобщих суматохе и гвалте трудно разобрать хоть что-то: Карин приходится протискиваться вперёд, вместе с другими охранниками расширяя проход. Сонхва шагает следом, силится улыбаться и даже пробует говорить что-то успокаивающее фанаткам, что по итогу лишь подстёгивает шумную толпу.

      — Сонхва, мы любим тебя!..

      — Сонхва, посмотри сюда!..

      — Сонхва-хён, улыбнись мне!..

      — Сонхва-Сонхва!..

      — У меня для тебя подарок, оппа!..

      В такой вакханалии сложно сориентироваться и опытному телохранителю, но Карин опережает ястребиный взор и не отпускавшее с самого утра предчувствие приближавшегося пиздеца: мелькнувший в толпе тёмный безумный взгляд и сверкнувшее через миг лезвие канцелярского ножа она выцепляет в долю секунды — и таким же молниеносным движением предотвращает беду.

      Орудие выпадает из вывернутой руки, Карин убирает блок, передавая девушку в серой толстовке в руки рядом стоящих охранников.

      Сонхва даже не успевает испуганно отшатнуться — лишь до нелепого смешно распахивает рот и поднимает брови, а Карин уже боком подталкивает его вперёд.

Фанатки вокруг беснуются, как бурые водоросли под океанским течением, тянут загребущие руки в жадных попытках "хотя бы коснуться" своего личного "бога". Но у Карин глаз намётанный, зоркий как у сокола, точный, что радар — она безопасный путь на три метра вперёд видит. А чутьё и того острее — опасность за милю учует.

      Они проталкиваются к автомобилю, и Карин на автомате прикрывает затылок Сонхва, дабы он даже случайно не ударился о потолок машины.

      Уже в автомобиле Сонхва показательно игнорируя уговоры, опускает голову ей на колени: цепкие пальцы вцепляются в её бёдра, и о нервных переживаниях и страхах своего подопечного Карин может судить лишь по силе того, как руки парня сжимаются на её плоти: кольца неприятно колются даже через плотные брюки, но вопреки всему Карин терпит и не отталкивает его, а — игнорируя ехидную улыбку и замыленный пошловатый взгляд водителя — мягко проводит по волосам, рассеяно разделяя пряди, большим пальцем массирует затылок с более короткой стрижкой и также пространно думает, что возможно Сонхва стоит записать к массажисту. Или психологу.

      Правда вся эта идиллия продолжается лишь только в пятнадцатиминутной пробке, пока автомобиль едва-едва ползёт по шоссе. Но стоит им выбраться из мёртвого потока, как Сонхва садится ровно и, под увещеваниями Карин, пристёгивается.

      — Ты читала "Спираль" Дзюиндзи Ито?

      — Нет.

      После этого странного умершего в зародыше разговора они снова в молчании едут домой. И Сонхва всё также смотрит в окно — куда более отстранённый и задумчивый, чем раньше.

      Карин не проверяет наушник-гарнитуру — там тишина, но под левой лопаткой зудит. Она несколько раз косится в зеркало заднего вида, но ничего подозрительного не замечает.