Пот льёт с Сайно рекой. Выходя из машины, он ожидает испытать облегчение, но горячий сухой воздух врезается в кожу иглами. Лоб пылает, а в горле першит — сейчас, как никогда, Сайно понимает ценность воды и жаждет только её.

— Привет! — дядя Карим набрасывается с объятиями и поцелуями, и Сайно стыдно за свою вонь после долгой дороги и усталый вид и настроение. Хотелось нормально поприветствовать родственника, которого не видел миллион лет и с которым предстоит жить вместе три месяца. — Как ты вырос, а я помню тебя ещё совсем крошечным.

«Я вас вообще не помню», — думает Сайно и криво улыбается, кивая дяде. Заторможенность после поездки приковывает к земле, даёт привыкнуть к новой обстановке, ограждает от суеты вокруг. Чемодан и внушительного размера сумку заносят внутрь, не привлекая Сайно, ему остаётся понести рюкзак, висящий на плечах.

— А где тут вода? — спрашивает Сайно уже в помещении, где, благо кондиционеру, веет прохладой. Карим командует:

— Кандакия, родная, принеси воды, будь добра.

Теория Сайно в том, что имя принадлежит роботу-помощнику. Зачем кому-то в деревне робот, когда работа по дому — основная деятельность жителей, не так важно. Можно иногда и помечтать. И хотя в гостиную заходит не прорыв технологий, а девушка, Сайно решает, что он всё ещё мечтает, её красота поразительна. Сайно, вылупившись, не сразу соображает, что ему надо взять стакан из протянутой руки. Девушка щурит глаза разного цвета в улыбке.

— Спасибо, — мямлит Сайно и жадно пьёт.

— Это моя красавица-дочь, Кандакия, — гордится Карим. Кандакия целует в щёки сначала отца Сайно, затем его самого, застигая врасплох. Он снова долго соображает и только после тянется поцеловать в ответ. А улыбка Кандакии всё шире. Что ж, он посмешище, но ей хотя бы весело, а не неловко. — Помнишь, Сайно, ты хотел на ней жениться?

Нет, Сайно не помнит. И не хотел бы вспоминать. А провалиться под землю — да, самое то.

— Но она же мне почти сестра, — недоумевает он.

— Но когда я тебе сказал об этом, ты обиделся на меня и разревелся, — смеётся отец.

Смеётся и отец Кандакии. А Сайно не до смеха. Он краснеет хлеще помидора, но находит спасение в улыбке кузины и том, как она пожимает плечами и кивает головой в сторону двери.

— Можешь отнести вещи в мою комнату, — говорит она, Сайно идёт следом. — Ты голоден? Или хочешь прилечь?

Было бы прекрасно сделать всё сразу, но переодеться первостепенно.

— Мне бы помыться.

Кандакия кивает и жестом зовёт за собой, дождавшись, как Сайно найдёт в сумке полотенце и гель. По словам отца моются здесь, дай бог, в обустроенном сарае, где ванная выполняет только функцию углубления для тела, но не проводит воду из кранов. Ничего, Сайно настроится на деревенский лад. Как-никак стыдно показать себя как капризного городского мальчика.

— Извини, что звал тебя замуж. — почему-то он находит необходимым это сказать, чем смешит кузину — смех у неё такой же приятный, как и голос, мягкий и немного низкий.

— Прощаю. Извини, что устроила драку.

— Что?

— Как-то ты переехал машинкой мою куклу, и я полезла драться.

— Вот как. Я этого не помню. Я вообще тебя не помню. Но уже виноват перед тобой в двух обидах, вот я мерзавец.

Под эту нелепую беседу они доходят до прямоугольного пространства. Внутри просторная душевая кабинка, и такого чуда нет даже у Сайно в городе — он не то чтобы ожидал увидеть столь удивительное порождение цивилизации в глухой деревне.

— Офигеть, папа говорил, что нам придётся набирать воду в ведра и лить на себя посудой какой-то.

— Некоторым приходится, но мой папа обустроил душ, поэтому тебе должно быть удобно, — гордо заявляет Кандакия. Улыбка всё не сходит с её лица, отчего-то наполняя сердце теплом, словно благословение. Сайно так улыбаться не умеет. — Иногда тут купаются соседи, за небольшую плату. Так что будь осторожен, не заходи сюда, когда вздумается, — кузина наклоняется и шепчет куда-то под ухо. — Я как-то случайно вошла, а тут купался наш пожилой сосед. Поверь, это не то, что тебе хочется видеть.

Она с серьёзным видом кивает, а Сайно впервые за всю поездку смеётся, причём искренне. И Кандакия, кажется, собой довольна.

— Сейчас покажу, как включить.

Она разбирается с кнопками, а Сайно расслабляется и наблюдает сперва за движениями её рук, затем разглядывает её всю. Он вздыхает беспомощно, потому что из них двоих Кандакия выиграла генетическую лотерею. Сайно не то чтобы урод, но и не сияние чистой красоты, да и ростом не выдался. А кузина его и лицом ягодка, и фигурой лоза. И открытая одежда, в которой видно и живот, и длинные ноги, и спину, и плечи, на ней выглядит не вульгарно, а вполне естественно — в такую жару, Сайно не знает, в чём ещё ходить.

Скоро из прорезей потолка начинает капать, потом лить.

— Когда закончишь, нажмёшь сюда, — указывает Кандакия. — Если будут проблемы, зови.

Она огибает центр, куда падает вода, и уходит. А Сайно раздевается и, стоя под душем, раздумывает, как устроен этот причудливый механизм.

Он возвращается в дом чистый и свежий, как из рекламы порошка для стирки. В гостиной воздух ласкает его кожу мягким холодком, и ощущения ещё ярче.

За столом, укрытым фруктами и соками, стоит оживлённый разговор отца, Карима и Кандакии, их грязные от супа чаши пустуют. Завидев Сайно, кузина уходит на кухню и возвращается с порцией супа и для него.

— Спасибо, — он присаживается рядом с отцом. Надеется молча поесть, слушая чужой разговор и почерпывая информацию, чтобы влиться после, но Карим обращает к нему своё внимание:

— Ну, Сайно, рассказывай.

— О чём?

— О жизни, о себе. Как в городе живётся. Лучше, чем здесь?

Запрос Карима даёт слишком широкий простор для размышлений. Сайно хмурится. Он не любит неточные формулировки и определения.

— Я перехожу в выпускной класс. Каратэ занимаюсь. Успешно.

— Он выигрывает все соревнования, — хвалится отец. — У нас дома — вот такой стенд с медалями и кубками.

— Да-да, — хвастовство не лучшее умение Сайно, смущает до жути. — И всё, наверное.

— А подружки нет? — лукаво улыбается Карим. Почему-то это тот вопрос, который друзья папы всегда считают необходимым задать. Но ответ на него не меняется из года в год.

— Нет.

Немного подумав, Сайно добавляет:

— А у вас?

Чем смешит как Карима, так и остальных присутствующих.

— А то, вся деревня. Скажи, милая?

— Папа тот ещё герой-любовник, — Кандакия закатывает глаза. — А вы, дядя Фарид?

Она спрашивает шуткой, но отец Сайно роняет лицо в ладони и рьяно качает головой.

— Чтоб я ещё раз связывался с женщиной, упаси Боже.

И все опять хохочат, в том числе Сайно. Здорово, что сейчас над этим можно посмеяться, но, когда его мать только ушла из семьи, для смеха места не было.

Наверное, изначально его родители заключили неудачный брак — амбициозная городская девушка и простодушный парень из деревни. Одна хочет славы и богатства, а второй спокойной семейной жизни. Нэйла увядала, прикованная к дому и маленькому сыну, и, как только тому стукнуло пять, собрала вещи и ушла к любовнику. Сайно её не винит. Почти. Они видятся раз в пару месяцев, натужно говорят о чём-то, Сайно выстаивает холодные поцелуи в щёки и возвращается в свой дом с чувством полного опустошения. Наверное, он должен быть рад за мать: у неё новая семья, она реализовалась как личность и мужа нового она любит. Но как Сайно ни пытался, радости у него не выходит. Ну и к чёрту.

— Почему ты не приезжал с тётей? — вдруг спрашивает Кандакия. Сайно не сразу понимает, что её взгляд обращен к нему, как и вопрос — он сосредоточился на ароматном вкусном супе. — Она говорила, что звала тебя, но ты отказывался.

И как ему признаться, что, во-первых, ему деревня местом интересным для каникул не кажется, а, во-вторых, отца бы задело, отправься он куда-то с матерью. Поразмыслив, он выкладывает только первое:

— Тут скучно, заняться нечем. Мне не хотелось.

На секунду повисает молчание, затем Кандакия изрекает «Ясно» и смотрит куда-то за горизонт в окне. На её лице изображена эмоция, которую Сайно ещё только предстоит научиться считывать.

— Городской, — усмехается Фарид и треплет сына по волосам. На лице Карима также непонятная Сайно улыбка загадочного и любопытного происхождения, будто его слова восприняли не так как нужно.

— Ну я надеюсь, в этот раз тебе у нас понравится и ты ещё приедешь.

Сайно кивает: почему бы и нет, если отец отвезёт.

Дальше взрослые общаются о насущном и повседневном между собой, и Сайно в это не лезет. Он находит, чем себя занять, помогая Кандакии убрать со стола. На кухне она моет посуду в раковине проточной водой, и Сайно снова впечатлён: отец ему говорил, что они моют посуду во дворе через воду из шланга. Дом Камира радует благами цивилизации. Всё же робот бы не был здесь лишним.

— Как у вас тут жарко.

— Ты в футболке — конечно, жарко.

Кандакия одета в топ и юбку, Камир в одних шортах, папа примкнул к их нагому культу, но Сайно не решается. Он бессильно вздыхает, закрывая тему, и сидит на стуле, подпирая щёку и ожидая чего-то. Только первый день. Только первый час. А скука уже пронзила всё, что завидела в пределах деревни, которую обойти пешком — дело желания и часа с завитком-хвостиком.

— Не грусти, — Кандакия тычет его в щёку, расползаясь в улыбке, и садится напротив. — После шести становится прохладно.

Поджатые губы и хлопанье ресниц должны говорить о том, насколько Сайно удивлён жесту, который бы допустил с близкими людьми, но не с едва знакомой девчонкой. Кандакии же это не мешает, она тычет ещё раз и хихикает себе под нос. И что её так забавляет.

— А. У вас есть тут Wi-Fi?

— Дорогое это удовольствие. Только мобильный интернет.

— У меня почему-то не поддерживает.

— Только местный оператор.

Кошмар. Вот и закончились блага цивилизации. Сайно чувствует, как сжимается грудная клетка. Он уже слишком подсел на этот наркотик под названием интернет, чтобы лишиться на всё лето. Заметив потерянность на его лице, Кандакия спешит его успокоить:

— Пойдём, купим тебе симку, это недолго.

И они идут покупать симку.

По дороге Сайно натыкается на людей, и почти каждый из них без верха. Он старается смотреть перед собой, дабы не видеть столько незнакомой голой кожи. С одной стороны, хорошо, что пришла пандемия, и на море съехать не удалось — он бы не выдержал на пляже, переполненном загорающими людьми.

— Ещё чуть-чуть. Ты бы всё же разделся, не мучай себя.

— Всё нормально, — отнекивается Сайно и, помявшись, добавляет. — Извини. Тебе всё приходится заботиться обо мне, будто я дитя малое.

— Но ты же мой гость. Когда привыкнешь, ничья забота тебе не понадобится, будешь своим.

"Пожалуй, она права", — думает он, кивая. Тогда можно с чистой совестью перестать считать себя грузом.

Квадратная постройка, пережившая проверку временем, оказывается долгожданным салоном. Но за ним следует очередное ожидание: хозяйки, отлучившейся куда-то, оставив своё предприятие без присмотра и незапертым.

— Почему тут не указаны часы работы и перерыва, — ворчит Сайно. — Её уже пять минут нет.

— Сюда не часто приходят, поэтому зачастую её нет на месте.

Сайно не представляет, как такой подход к работе может быть допустим. Он прислоняется спиной к горячей стене и наклоняет голову, чтобы скрыться от пекла солнца. Слабость приливает к телу.

— Я надеялась, нам повезёт, — пожимает плечами Кандакия, виновато улыбаясь. — Пойдём в тенёк.

Она ведёт его под дерево, в листьях которого и правда чуть легче терпеть жар дня. Сайно не знает, что именно им движет, могучая усталость или пленительная гладь женской юбки, но он роняет голову на колени кузины. Своевольно, неожиданно, потом будет стыдно, а пока пускай это месть за непрошенное тисканье щёк. Он ждёт, что его пихнут в песок. Но Кандакия вплетает пальцы в белые кудри и, словно ручей, протекает между ними, принося успокоение. Дивное колдовство. Прядь за прядью — Сайно невольно засыпает. Ему снится, будто он переел мороженого и лежит с ангиной, а папа на работе и не может помочь. Он звонит маме, но она ожидаемо не берёт трубку. Хотя сон мимолётный, болезнь ощущается очень реалистично, поэтому вскидывается ото сна Сайно, тяжело дыша, и обнаруживает себя одного под деревом. Он беспокойно озирается, лёгкие уже успело стянуть жгутами, благо, отпускает, когда Кандакия виднеется неподалёку рядом с салоном и некой старушкой. Охоты говорить со старушкой нет, он наблюдает со стороны. Кажется, так выглядит то самое чувство, которое Тигнари описывал как "идёшь по дороге, а мама встречает кого-то из подруг, а ты стоишь и ждёшь миллион часов". И опять мама. Что-то сегодня она является Сайно слишком часто — это не к добру определённо, хоть и закономерно, учитывая, что он приехал к её родне. Сдув остатки сна, он приближается к кузине.

— О, ты проснулся, — Кандакия встречает его улыбкой из рая, и Сайно гадает, ангел ли она или вовсе божество. И что за непрошенные ассоциации с небесами. Он принадлежит земле, земным притяжением его должно влечь к её поверхности, а не к чему-то недостижимому, что всё маячит рядом. — А бабушка Кульсум как раз подошла, идём.

Процедура оформления сим-карты не долгая. Могла бы быть, если бы бабушка не искала век и тысячу лет нужные инструменты, не завела с Сайно светскую беседу, выманив всю биографию, не искала конфеты для Кандакии, от которых та упорно отказывается, но в итоге сдаётся и принимает с большой благодарностью. А у Сайно чуть ли глаз не дёргается, так мучительно бабушка над ними издевалась, и в помещении к тому же и душно.

— Пиздец, — не выдерживает он, покинув местный салон сотовой связи.

— Не ругайся.

— Кошмар.

— Прости, задержались немного.

Сайно не собирался кричать или ругаться дальше, а, взглянув в полные нежности глаза, совсем забывает, что за гнев его тяготил. Вот бы ему хоть долю её открытости, чтобы черпать энергию не от роботов-ангелов, а внутри себя.

— Тариф дорогущий, а гигабайтов и на неделю не хватит, — вздыхает он с досадой. — Придётся попрощаться с ютюбом.

— Да, жаль.

Сайно с нетерпением ждёт дома, но по пути им встречается тётушка Наджат, и повторяется произошедшее в салоне. Он хочет кричать. Но делает глубокий вздох и остаток дороги проходит молча, на вопросы Кандакии кивая и хмыкая. Огорчать её игнорированием едва ли хорошая идея, но хуже было бы, разнойся Сайно о том, как ненавидит пустые разговоры с незнакомцами в адскожаркие дни. До гостиной он чуть ли не доползает и валится на диван, даже не помыв руки. Прохлада омывает горящую кожу исцелением. Гудящая голова постепенно остывает. Скоро Сайно уносит в сон.

Он просыпается от того, что с волос на щёку скользит неровными мозолями тяжёлая рука — знакомое ощущение, в котором всегда безопасно, как за запертыми дверьми родной квартиры в городе. Разлепляет веки: отец.

— Ты и впрямь устал, волчонок мой.

Сайно на всякий случай оглядывается: больше никого в гостиной нет. Не то чтобы он стесняется папиных ласковых прозвищ, но перед посторонними всё же немного да. Никого не заметив, он ластится к Фариду.

— Как тебе тут?

— Пока нормально, но очень жарко.

— Твоя сестра сказала, здесь есть пруд недалеко.

— Кайф, а то невозможно.

Он лежит на коленях отца, листающего что-то в телефоне, и наслаждается тишиной и чужими пальцами в волосах. Холодок скользит под насквозь мокрую футболку и обнимает живот. Немного поленившись, Сайно всё-таки стягивает верх, позволяя мягкому воздуху накрыть себя полностью. Он прикрывает веки, углубляется в ощущения и, потеряв бдительность, вздрагивает, когда чьи-то пальцы тычут его в пресс.

— Неплохо.

За темнотой действительность улыбается лёгкостью облаков, заставляя сомневаться, что это она и есть. Сайно вспыхивает. От того, что в таком уязвимом положении перед кузиной: и без одежды, и льнущий к отцу, как дитя. Ну хоть кубиков у него больше.

— Я закончила ужин. Если ты выспался, можем пойти к пруду, познакомлю с ребятами.

Знакомства — досадная, но необходимая часть адаптации к новому месту. Сайно надо морально подготовиться.

Он находит бритву в сумке.

— Где можно побриться?

— У тебя нет бороды, — озадаченная, Кандакия прислонилась к двери.

— Я хочу подмышки.

— У нас все так ходят, — заключает она, оценив длину его волосни.

— Но у тебя всё чисто.

— Я девушка. Я про парней.

— Мне надо как у тебя.

Он выглядит достаточно настойчивым, чтобы Кандакия немного поглядела и покачала головой:

— Ладно, но с бритвой быстро отрастёт.

— Ну ничего не остаётся.

— Я могу предложить тебе шугарингом.

Сайно никогда не слышал про бритьё шугарингом. Ещё одна изюминка деревни?

Чтобы её продемонстрировать, Кандакия расстилает клеёнку на полу, несёт баночку с содержимым, похожим на карамель, ложку, крем, салфетки и пудру.

— Ложись, — Сайно послушно ложится и вытирает вспотевшие волоски под мышками. — Подними руки. Может быть немного больно.

— Такого слова нет в моём словаре, — он вскидывает руки и выжидает. Кузина наматывает на ложку околокарамель и подносит под мышку. Волнение граммами проникает в Сайно, его руки едва дрожат, и дыхание сбивается. Он глядит на её сосредоточенное лицо, собранные в пучок на время процедуры синие хвосты, и крепко зажмуривается, когда она оттягивает смесью волосню. Ощущения и впрямь неприятные и внезапные, но если он издаст хоть писк, то не простит себе. Со стиснутыми зубами он ждёт конца. Но Кандакия останавливается на половине.

— Вот и всё.

— Но ты же ещё не закончила.

— А ты хочешь всё?

— Да.

Она колеблется, что-то ей мешает.

— Я не против, но здесь так не принято.

— Почему?

— Только девочки бреют полностью, а юноши ходят как есть.

— Это уродливо, — она умиляется, но всё ещё думает.

— Над тобой будут потешаться.

— Это глупо.

Наконец, она сдаётся и продолжает. Сайно утыкается в свои мысли, поэтому остаток действия проходит незаметно, и скоро он завороженно трогает гладкую кожу, грязную лишь от намётов сладкой смеси.

— Молодец, — за выдержку Кандакия одаривает его одной из фирменных тёплых улыбок. — Обычно все ноют. Иди, смой сахар, и я дам тебе крем.

— А мне в душ идти? — уточняет Сайно. К сожалению, вода в душе льёт только сверху по большой площади, поэтому там придётся омыться полностью. На кухню ему не позволяет идти совесть.

— Хм, ну пойдём.

Они направляются во двор, и там таки оказывается шланг, о котором Сайно слышал множество легенд. Кандакия накапливает воды в ведёрко, затем идёт в сарай и возвращается с этим же ведёрком, но водой теплее.

— Давай ладошки, — просит она. Сайно делает себе пометку сравнить размеры их ладоней, потому что на вид они одинаковые, и его — уменьшительно-ласкательным точно не назвать. Он принимает воду, подмывает под мышками, затем моет руки и возвращается с кузиной в дом. Крем от раздражения кожи такой же приятный на ощупь, как и на запах. Сайно чувствует себя прекрасно, обновлённо.

К пруду лежит путь, увенчанный диковинными растениями, соседскими домами, примерно похожими по строению, непримечательными местами, которым, по словам Кандакии, молодёжь нашла применение и развлекается в них как может. Внимание Сайно привлекает баскетбольная площадка: по краям поля из дерева мелом начерчены футбольные врата. "У нас есть сетка, так что в волейбол тут тоже играют", — сообщает кузина. Сайно не терпится проверить.

Чем ближе они к пункту назначения, тем свежей воздух и тем больше в нём комаров. Кажется, один уже успел покусать Сайно, иначе отчего руку так чешет.

Вот и берег. Компания подростков, ровесников Сайно, человек семь-десять. Отвыкший от скоплений, он застывает, а Кандакия, благо, становится чуть вперёд, чтобы поздороваться.

— Смотрите, кого я привела, — её голос отстукивает в ушах. — Это Сайно, мой двоюродный брат. Он приехал на каникулы.

Все глаза обращаются к ним двоим, и Сайно дико неуютно. Не ясно, куда себя девать, но кузина берёт его за руку и усаживает на свободный камень.

— Рад знакомству, — он не выдаёт волнение, но опора как будто теряется, когда Кандакия расплетает их пальцы.

Вопросы сыпятся один за другим — юноши здесь любопытные, а девушки тем более. Сайно терпеливо отвечает, и стеснение быстро его отпускает, сменяясь неподдельным интересом к местным ребятам, поэтому теперь он допрашивает их, а не наоборот. Потом его приглашают играть в водные салки, и тёплая вода спасает от назойливого солнца. Он плещется, не замечая, как пролетает время и к шести вода уже остывает, знак, что пора собираться.

Уходит Сайно со всеми, счастливый, но уставший. Он хочет шагать рядом с Кандакией, но она бурно общается со своей подругой Дэхьей, поэтому ступает он один и молча, и в голове белым зияет пустота. Такой социально активный день был увлекательным, но выматывающим — необходима перезарядка.

На рефлексе Сайно ловит споткнувшуюся впереди девушку. Это Сетария, она тоже приехала из города, и ирония, выяснилось, что они учатся в одной школе.

— Будь осторожна, — говорит Сайно на автомате и продолжает ход, пребывая в себе, но через барьер прорывается голос Сетарии.

— Спасибо... Как тебе тут? Непривычно, да?

— Да, отличается, — отвечает Сайно и вновь погружается в себя. Долю минуты под ухом тихо, затем Сетария говорит:

— Но ребята тут славные. Даже уезжать не хочется.

— Наверное. Я только первый день.

Сайно думает отключиться от мира, но она продолжает:

— Надеюсь, у тебя хорошие первые впечатления. Придёшь завтра?

И он понимает, что с ним разговаривают. Не просто обмениваются формальностями, а испытывают искреннее любопытство. Поэтому он старается втянуться, подбирать слова вдумчивей, так, чтобы за них можно было зацепиться и вести разговор дальше. Он говорит, что придёт к пруду и завтра. Но на самом деле не приходит.

Он просыпается в гостиной, в которую его разместили за неимением других помещений, ибо в спальню Карима помимо Карима влез только отец, а спать в одной комнате с взрослой девушкой всё-таки неприлично. Но Сайно не жалуется — ему досталось лучшее место.

Когда он разлепляет веки по утру, его обдувает наслаждением так, что хочется мурлыкать. Он не спешит вставать, а лежит и сквозь пелену смотрит вокруг. В лучах солнца кружится в воздухе пыль, словно частицы магии. Отца и дяди не видно, но то и дело в гостиной мелькает Кандакия. Она кажется чем-то нереальным в этом сиянии. Сайно сладко потягивается, и широкая улыбка, должно быть, застывает на его лице, потому что, когда кузина замечает копошение на полу и оборачивается, что-то её веселит.

— Проснулся? — она садится рядом.

Сайно утвердительно мычит и протирает глаза. Открывает, а Кандакия всё ещё с ним, и солнце так же прелестно играет бликами на её волосах и коже, а взгляд чище родников завораживает.

— Какая ты красивая, безумие, — рассеяно мямлит Сайно. Осознает сказанное только спустя два взмаха ресниц напротив и корит себя: как неуместно и глупо, как будто Кандакия не слышала о своей красоте тысячи раз и не знает. Но вместо того чтобы покрутить пальцем у виска, она улыбается дружелюбно:

— Как это мило, спасибо. Ты тоже.

И Сайно плавится, хотя солнце его не настигает за чужой спиной. Он не уверен, благодарить ли или это была банальная вежливость, поэтому выдаёт подобие улыбки и меняет тему:

— Сколько время?

— Идёт к девяти.

Рано.

— А папа с дядей где?

— Уехали в Караван-Рибат по делам.

Ясно. Он думает, что бы ещё сказать. Кандакия обгоняет:

— Что ты ешь на завтрак?

— А что есть?

— Пита... Пахлава, мясное рагу...

— Можно питу, — обрывает Сайно, предвкушая излюбленный вкус.

— Конечно.

— А можно душ принять? — он уточняет не только чтобы не повторить судьбу кузины, увидевшей то, что не следовало, но и на случай, если душем лучше не часто пользоваться из-за проблем с восполнением источника воды или электроэнергии. Но Кандакия его успокаивает очередным беспечным "Конечно".

— Если нужна будет помощь, зови. Буду ждать на кухне.

И она ждёт вместе с ароматной питой, от которой в животе у Сайно выразительно урчит. Аккуратность не сильная черта Сайно, и отец бы молча осуждал его за животное поедание, но кузина вежливо смахивает с лица крошки и соус салфеткой и хвалит за хороший аппетит.

— Кажется, тебе очень понравилось, — подытоживает она, когда от питы остаётся только тарелка с крошками. — Мне приятно.

— Это божественно, — выдыхает Сайно, валясь на спинку стула.

— Брось.

От комплиментов Кандакия краше прежнего: блеск в глазах, тонкий румянец — она словно распустившийся цветок. Цветы относятся к земле, но она из тех, которые бывают в сказках про алхимиков и их несуществующие творения.

— После двух, когда печь будет не так сильно, можем пойти к пруду, хочешь?

Сложный вопрос. Сайно хорошо провёл время вчера и хотел бы повторить, но не сегодня. Он ещё не восстановился, и возвращаться к груде людей будет слишком.

— Не особо.

— Что-то не так? Ты с кем-то не поладил?

— Не в этом дело, — он спешит развеять её сомнения. — Просто хочется побыть одному. Чтобы было спокойно. Сам по себе.

Мысли уносят Кандакию, но она говорит спустя поглощенные молчанием секунды:

— У меня есть для тебя место, где можно отдохнуть наедине. Можем пойти, если хочешь. Или ты имел в виду совсем один?

Сайно именно это и имел в виду, но от компании кузины бы тоже не отказался.

— Отлично, пойдём.

— Это пруд, но поменьше. И он дальше, чем то, куда мы ходили вчера.

— Давай.

— Тогда найди, чем себя занять до двух. А я пока тут приберусь и приготовлю что-нибудь на ужин.

— Я помогу тебе.

— Спасибо, но не стоит.

— Стоит. Мне всё равно нечего делать.

Сайно собирает посуду со стола и мчится занять место у раковины. Милости кузины это не дарит. Она, напротив, качает головой:

— Меня и так называют плохой хозяйкой, а, если ещё и узнают, что мне помогает мальчик...

— Ты? И плохая хозяйка? Какие-то два полярные понятия.

Ей определённо льстят слова Сайно: то, как тянутся вверх уголки её рта, как она прячет шею за движениями пальцев, как взгляд бегает от предмета к предмету. Сайно вечность бы осыпал её комплиментами, если они несут за собой такое удовольствие.

— Так, что ещё нужно? — спрашивает он, домыв посуду. Кандакия упряма:

— Правда, не надо.

— Но я хочу тебе помочь.

— И я благодарна тебе. Но свои обязанности я должна выполнить сама.

Почему-то Сайно обидно, хотя обидного кузина не подразумевала. Он жмёт плечами и идёт в гостиную. Непреодолимая скука висит каменной глыбой, пока Кандакия по делам носится между комнатами. От безделия Сайно даже берёт в руки книгу с полки дяди: художественный роман зарубежного автора. Когда Кандакия садится рядом сделать передышку, он не сдерживается:

— Ну давай и мне что-нибудь. Я чувствую себя бесполезным.

Она скрещивает руки на груди, смотря на него с полуосуждением-полувосхищением, затем треплет по волосам.

— Ты не бесполезный. И дико упертый.

— Кто бы говорил. Почему ты запрещаешь?

— Я же говорила, если соседи увидят, что мне помогает с этим мальчик, то мне будет стыдно.

— Почему?

— Они и так не высокого мнения обо мне.

— Почему?

Кандакия бупает его в нос:

— Какой ты любопытный.

Немного поколебавшись, она отвечает:

— Ты знаешь, как быстро слухи разносятся по малонаселенным районам?

— Что-то слышал.

— Как бы тебе сказать...

Она колеблется слишком долго. Ни привычной улыбки, ни огня в глазах. Тоскливо-печальная, Кандакия в любом обличии выглядит как произведение искусства, попробуй отвести глаза, тем не менее Сайно не по себе. Он думает сменить тему, но открывает было рот, а она продолжает:

— Они считают, что я переспала с половиной деревни.

Она впивается в него взглядом, и от этого Сайно теряется сильнее, чем от внезапного признания. Он переваривает услышанное. Он пытается пошутить:

— Половина это почти целое. Как тебе удалось?

Кандакия шутку не понимает. Она вздрагивает беспокойством.

— Я имел в виду, что переспать с половиной это всё равно что переспать с целой деревней, то есть ты почти закончила дело, можно сказать, уже закончила, и это впечатляет, потому что даже половина это большое число.

Она ничего не понимает.

— Забей, это шутка, она неудачная.

— Ага. Понятно, — она тихонько сидит, сложив ладони на коленях, и смущённо смотрит вниз. Секунды будто застряли во временной петле, ожидание душит. Наконец она говорит: — И как ты к этому относишься?

— К чему?

— Ну, к этому.

— К чему.

Она вспыхивает, вскакивает и уходит в спальню, и Сайно в недоумении приходится последовать за ней.

— Ты надо мной издеваешься, — её голос на грани смеха и плача — Сайно умоляет, чтобы не случилось ни того, ни другого, он не умеет утешать и к истерикам не готов совершенно. Знай, что всколыхнёт такую бурю, не задавал бы вопросов.

— Это ты надо мной издеваешься, мне нужно больше конкретики.

— Да мне неловко говорить ещё раз!

— Так не говори.

Видимо, Кандакия решает прислушаться к его совету, ибо молчит, глядя на пейзаж за окном. Однако напряжение, заполнившее спальню, только заряжается от молчания, и Сайно заглядывается на свет лампы, чтобы самому не разбушеваться. Голос Кандакии настигает его внезапно:

— То есть ты не осуждаешь меня за слухи?

С первого раза он не слышит и просит повторить. Слухи — не слухи, тема загадочней уроков математики, он запутался напрочь.

— Стой, ты правда переспала с половиной деревни?

— Нет. Самое смешное, что я ни с кем.

Это правда смешно, Сайно прыскает. Но ставит этим кузину в тупик, поэтому неловко замолкает.

— А почему они так думают?

— Потому что ты целуешь парня, а он хвастается друзьям, что у вас было что-то большее, и об этом говорит уже вся деревня.

Кандакия стягивает ткань юбки на коленях, её брови насуплены, губы сжаты, голос сквозит горечью и злостью. И до Сайно доходит, что юмора никакого нет: с ним делятся личным и важным, а он не догадался даже посочувствовать. Ему стыдно, но самобичевание на тему "какой я недалёкий" займёт голову позже. Он усердно думает, что бы сказать такого, чтобы ей полегчало.

— Это так несправедливо. Этот парень полный кретин. Кто он, хочешь, я подерусь с ним?

— Дуэль за мою честь? — наконец и Кандакия показывает намёк на улыбку. По неведомой причине её улыбки обладают свойством успокаивать, Сайно этим пользуется. — Не стоит, я сама уже.

— Да и остальные хороши, зачем подхватили. Даже если бы ты и переспала с половиной деревни, да хоть со всей, какое им дело. Глупцы.

— К сожалению, ты был прав, когда сказал, что тут нечем заняться. Вот люди и коротают время.

Кто-то коротает время, а кто-то за это огребает. Звучит как жизнь персонажа «Симса», но они, к сожалению, не в игре.

— Они тебя обижают?

— Думаю, обижали бы, но они уважают моего отца, а матери у меня нет, поэтому они оправдывают это этим. Не хватило женской руки, мол, хорошего воспитания.

— Я бы никогда не подумал, что они так о тебе говорят, ты так мило общалась с рандомными людьми вчера на улице.

— В лицо они не скажут мне гадостей, к тому же и я не самый страшный человек на Земле, умею расположить к себе. Умею ведь?

— Умеешь.

— Я хорошо со всеми лажу, поэтому у них нет причин ко мне плохо относиться. Но своих детей они, конечно, со мной видеть не хотят, ещё испорчу их.

Кандакия расслабляет руки, берёт соломинку с пола, мотает меж пальцев. Она абсолютно безобидная и абсолютно славная — у Сайно не укладывается в голове, как кто-то позволяет себе стыдить её. Его охватывает гнев, который некуда направить.

— Они и одного волоса твоего не стоят, — отрезает он. Кандакия замирает. Она смотрит растерянно, а щёки поцелованы закатом. Сайно гадает, сказал ли он что-то не то. Гадает, исправится ли, если ляпнет, какая она красивая, или сделает только хуже. Не дышит, кусая губы, на которых собираются глупости. Но Кандакия не оставляет его, не бьёт, даже не ругается. Она тянется обнять и уткнуться головой в плечо. Её дыхание рассеивается по коже мурашками, руки скрепляют в кольцо и прижимают ближе. Усилием воли Сайно не роняет себя. Позже он будет сто часов кричать в подушку. Сейчас бы вытерпеть, как пылает и гудит в ушах неспокойное сердце.

Выполняют домашние дела они в итоге вместе, и, к сожалению Сайно, пользы от него меньше, чем могло бы быть, если бы в процессе они периодически не отвлекались на то, чтобы позабавиться: набирая воду в бочку для душа, они резвятся со шлангом и уходят со двора промокшие, за готовкой ужина Сайно мало-помалу поедает ингредиенты, увеличивая количество овощей к чистке, за уборкой минуты отнимает описание предметов, встречающихся на пути и вызвавших у Сайно интерес. Но даже так до двух ещё остаётся масса времени, поэтому они ложатся на пол и смотрят по телевизору программу о животных в дикой природе.

Дорога к пруду поменьше дольше в том числе потому, что они идут в обход, дабы не наткнуться на пруд побольше. Жара опять мучает Сайно, но он ей упорно противостоит — скоро об этом не придётся беспокоиться. Кандакия закалённая, ей хоть бы что.

Пруд встречает их тёплой водой и камнями. Он не такой симпатичный, как старший брат, но людей тут нет. Прежде чем Сайно собирается окунуться, кузина протягивает ему резинку:

— Чтобы волосы не промокли.

Раньше Сайно не собирал волосы, и получается у него это неуклюже — Кандакия распускает результат мальчишеских стараний, собирает запутавшиеся пряди в хвост, прикрепляет к затылку заколкой. Со своими хвостами она проделывает то же самое.

Вода приветливая, впускает в свои владения беспрепятственно, позволяет плавно рассекать, и Сайно бы в ней утонул без противостояния, но мысли тяжестью держат его на поверхности. Насколько прилично то, что они пришли сюда вдвоём. Не распространяется ли на купание то же правило, что и на сон в одной комнате. Что бы сказал отец, если бы узнал. Как говорить с ним о сегодняшнем дне. Сайно смотрит на кузину — в воде видно только её голову и время от времени шею и плечи. Во сне она покрыта простыню, и видно столько же. Если она выйдет из воды, то одежды на ней столько же лоскутков, как и обычно — пожалуй, шорты даже длиннее юбки. Если она оттянет простынь во сне, то различий не будет. Если только она не спит голой. Эту вариацию событий Сайно не рассматривает. Выходит, что неприличного в пруду ровно, как и во сне — ничего. Но запрет на сон в одном помещении существует.

— Ты чего?

Сайно поднимает на кузину отстранённый взгляд. Прокручивает в голове вопрос.

— Да так, задумался.

Она плещет в него водой — мысли заслоняют рефлексы, и он закрывается руками.

— Не думай, расслабься.

Если бы. Не думать — тяжело. Сайно думает постоянно, о всякой мелочи или о том, что важно сейчас, но потеряет значение в будущем, или о том, что имеет значение всегда. Он запросто прячется от реальной жизни в плен своих заблуждений. Как он может перестать думать? Просто — отвечает Кандакия на неозвученный вопрос чередой водных атак. И Сайно обречён. Он сначала защищается, но так долго не протянуть, и начинает плескаться в ответ. Один всплеск за другим, шалость перерастает в соревнование. Смех и брызги разносятся над маленьким прудом, который из убежища стал ареной боя, а чем станет впоследствии — секрет, пока Сайно недоступный, но отзывающийся покалыванием по коже и разливом в лёгких, пока он пленён глазами Кандакии. Первое место её. Сайно не умеет проигрывать.

— У тебя больше опыта.

— Опыт тоже инструмент.

— Несомненно, но. Короче, в следующий раз я победю.

— Посмотрим.

— Точно.

— Посмотрим.

Очередное "Точно" Кандакия обрывает брызгами и звонко смеётся. Второй раунд так второй раунд.

Время незаметно движется к шести. Солнце до сих пор пылает, но жар его еле добирается до земли, вода остывает. Кандакия первая выбирается из пруда. Садится на берег и выжимает промокшие кончики волос. Капли стекают по её смуглой коже, от шеи к ключицам, по дорожке пресса и к бёдрам, огибают длинные крепкие ноги; топ и шорты прилипли к телу, но запасной одежды у неё нет, роль полотенца возьмёт на себя солнце. Сайно хватает одного раза нечаянно взглянуть на этот вид, чтобы сердце заколотило и перехватило дыхание. А говорили, если заниматься спортом, инфарктов не будет, как же. Наверное, стоит провериться у врача. Наверное, это от жары. Или комары перекусали. Наверное.

Он слегка заведённый, пока они возвращаются домой. Голос Кандакии отзывается нервозностью, и он её едва слышит, потому что мысли спутало стыдом, и он застрял в себе, испуганный, будто обдало кипятком и окружили клубы пара.

Слабый ветерок покачивает растения, редкие деревья и кусты шелестят листьями. Людей в округе почти нет, они появляются только на спортивной площадке, на которую Сайно вчера положил глаз. Она хорошенько его встряхивает, выкидывает в реальность.

— Хочешь сыграть? — замечает его взгляд кузина. Он кивает.

На площадке собрались Раеф, Кагемни, Джабари, Касан, Хабачи и Рахман. Трое на трое. Игроков ровное количество, но попытать счастье никто не запрещал.

— Можно с вами? — подбегает Сайно.

— О, привет, Сайно, — радуется вспотевший задыхающийся Джабари. — Давай, меня заменишь.

Сайно счастливым щенком ищет, к какой команде встать, но голос Рахмана словно гром посреди ясного неба:

— Не знаю, как вы, но я с педиком играть не стану.

— Рахман, ну не начинай, — закатывает глаза Касан. — Забей, Сайно, идём.

— Где ваше самоуважение? — настаивает Рахман. И Сайно, решивший было забить, не сдерживается:

— О чём ты вообще?

— Что слышал.

Второй раз за день. В этой деревне люди не научены конкретике.

— Да Рахман думает, что ты из этих, но ты же нет, правда? — объясняет Касан. — Скажи ему.

Ясность неслыханная роскошь Аару, за которую Сайно благодарен, но формулировка ему не по вкусу.

— Из каких из этих?

— Ну, педиков.

Явно не по вкусу. Он догадывался, что традиции в глуши берут верх над толерантностью, но не рассчитывал так скоро наткнуться на гомофобию. Причём, ни с того ни с сего. Он проносит в голове, что могло навести Рахмана на такую мысль, но ничего. Он складывает руки на груди и сердито говорит:

— Во-первых, не педики, а геи. Во-вторых, нет, я не гей. А даже если б был, не твоё это дело.

И, кажется, зря он это говорит, потому что Рахман победно ухмыляется, поворачиваясь к смутившимся ребятам:

— Видите, педик он.

— Я же сказал, что нет.

— Да по тебе и так видно. Какой нормальный пацан будет блестеть подмышками как ребёнок.

Рахман хохочет — Кагемни и Раеф подхватывают его смех, а Касан с Хабачи и Джабари неловко чешут головы. Сайно очень обидно, но над печалью преобладает злость.

— Ухоженность за подмышками не определяет ориентацию, зато твои узкие суждения определяют, что ты тупой, — цедит он и собирается развернуться и уйти. Однако Рахман оскорбляется:

— Ты оборзел? Повтори, что сказал, ублюдок.

Сайно набирает побольше воздуха, чтобы и повторить, и добавить, но на его плечо ложится рука, снимающая одним касанием тяжесть эмоций. Кандакия, до этого молча наблюдавшая, выступает вперёд.

— Остановись, Рахман. Сайно приехал к нам как гость, он с уважением отнёсся к нам, и мы должны ответить ему тем же. А ты начинаешь взбучку. Ты хочешь, чтобы он запомнил Аару вот так? Так ты представляешь нас? В чём проблема не разводить ссор из-за глупостей и просто сыграть как соратники?

Её слова имеют вес и влияние: ребята впадают в раздумья, может, даже соглашаются, что совершили ошибку. Но осмыслить до конца Рахман им не даёт:

— Шлюхе слово не давали.

Кандакия сжимает руки в кулаки. Сайно, разозлённый пуще прежнего, сдерживаться не собирается. Он ударяет Рахмана прямо в челюсть, заставляя отшатнуться и схватиться за лицо. Тот сплёвывает кровь:

— Ты ебанутый?

Замахивается, но Сайно уворачивается и наносит удар ногой — Рахман, высокий и крупный, только теряет равновесие, но следующий удар роняет его на песок. Сайно выжидает, пока тот встанет — отступать Рахман не хочет. И, когда тот готов к новой встряске, вспоминает было комбинации, как рядом словно проносится молния и валит его и Рахмана на землю. Сайно быстро поднимается, с опаской озирается — вместо грозного противника перед ним стоит Кандакия, строгая и угрожающая. Он впервые видит её такой — этот образ и пугает, и притягивает, заливая бурлящую внутри кровь адреналином.

— Что вы учудили? Никаких драк.

Рахман медленно встаёт на ноги — видимо, совесть в нём всё же есть, раз на девушку он руку не поднимает.

— Сайно, мы уходим.

Сайно не смеет ослушаться. Да и причин оставаться у него нет. Зато есть восторг вперемешку с любопытством и куча вопросов.

— Офигеть, я не знал, что ты так умеешь, — восклицает он, когда они отходят от площадки достаточно далеко.

— Теперь знаешь, — отвечает кузина. Сайно не считает себя чувствительным, но холод в её голосе ранит.

— Ты злишься на меня?

Она не сразу отвечает, а тем временем нервы Сайно затеяли бал и танцуют мазурку. Наконец она говорит, заглушая звуки сумасшествия в его голове:

— Злюсь. Не на тебя. На всё это. Но ты не должен был драться.

— Но он тебя обидел.

— Я могу за себя постоять.

— И я могу за тебя постоять.

Она прерывает ход, смотрит нечитаемо и снова движется вперёд, оставляя Сайно в непонимании.

— Что не так?

— Ничего, — выдыхает она горечью. — Просто. Лучше не ввязывайся в драки, хорошо? Ты же мог покалечиться. И ради чего?

— Ради тебя.

Сайно говорит как есть, не осторожничая, перевозбуждённый после случившегося. Но Кандакия от его откровений пылает вместо заката, которому нет места на голубом июньском небе.

— Ты меня понял, — голос её смягчается. Сайно слышит прежнюю ласку и хочет мурлыкать. Хотя он не уверен, что не будет больше драться, он сдаётся:

— Понял. А теперь скажи, где ты научилась такому приёму?

— Ты только не смейся.

— Ты ещё не пошутила.

— Мой папа любит боевики, и мы часто смотрим их вместе. И у него есть любимая серия фильмов про одного самурая, мы пересматривали её тысячи раз, и папа всегда ставил мне этого самурая в пример. И я была маленькой и думала, что правда должна быть как он, поэтому пыталась повторить его бои и тренировалась, уподобляясь ему. И я до сих пор за ним повторяю.

Щёки Кандакии пунцовеют, как будто есть что-то, чего ей стоит стесняться, как будто эта история не заслуживает звания в номинации самых вдохновляющих и мотивационных.

— Офигеть, да у тебя природный талант. Тебе даже учитель не понадобился.

— Перестань.

— Правда перестать?

— Так уж и быть, если хочешь, продолжай. Но между прочим ты лучше, я впервые видела такие чистые и лёгкие движения.

— Благодарю, — оценка его навыков по достоинству Сайно всегда приятна, учитывая, сколько лет он потратил на то, чтобы их отточить. — Хочешь, покажу тебе свои упражнения? Потренируемся вместе.

— Если сможешь встать в пять утра.

У него лезут глаза на лоб.

— Во сколько?! Зачем... Так рано...

— Я всегда встаю в это время. И потом упражняюсь. Солнце ещё не сильно печёт, можно настроиться на активность в течение дня.

— Ну... — он тяжело вздыхает. — Я принимаю этот вызов.

— Я в тебе не сомневалась, — Кандакия коротко смеётся, и следующие пару мгновений занимает молчание, пока она резко не спрашивает. — А ты правда гей?

Не ожидавший этой темы, Сайно остерегается:

— А ты как думаешь?

— Я... Не знаю? Просто удивилась, что ты за них заступился.

— Я не гей. Но парень моего друга — да.

Он изучает её лицо, которое не выражает ничего ясного, только на губах скользит привычная улыбка.

— Интересно.

Но этого не достаточно, чтобы сделать вывод о её мнении. А если их с Сайно будут расходиться, он будет разочарован. Он уже атакован разочарованием, но старается не делать поспешных заключений.

— А ты? Тебе нравятся девушки?

На удивление, Кандакия не торопится отмахнуться от ответа или доказать, что она гетеросексуальна и только. Она что-то обдумывает. В Сайно мигает надежда.

— Как-то мы с Дэхьей целовались, было любопытно. Но это было явно приятней, чем с Кагемни. Не знаю даже. Может быть? Нравятся?

Кагемни. Сайно мысленно заносит его в список мудаков и перемещается к точке, где от шока уронил челюсть.

— Тебе нравится Дэхья?!

— Нет, — смеётся Кандакия, глаза её очаровательно щурятся. — Но губы у неё приятные. И помада у неё была вкусная.

Странно. Сайно был уверен, что, если физическая близость доставляет удовольствие, это можно назвать симпатией. Потому что сам ни разу её не испытывал. Он целовался с тогда ещё своей девушкой, обнаружив, что не чувствует ничего. Они не были эмоционально близки, и Сайно не любит вспоминать эту постыдную историю. После неё он подумал, что может быть геем, предложил Тигнари, в котором души не чает, целоваться, но и тогда ничего не случилось. А ведь они дружат сто лет, и какие-то эмоции да должны были пробудиться! Но нет, зато Тигнари всегда это припоминает и потешается.

Увидев замешательство на лице кузена, Кандакия интересуется:

— Что такое?

Он пересказывает ей свои мысли. И замешательство передаётся ей.

— Может, они плохо целовались?

— Но когда Тигнари нашёл парня, это не помешало им долбиться в гланды! — на мученический вздох Сайно кузина только хихикает. — Вот тебе смешно, а я этой сладкой парочкой сыт по горло. Постоянно сюсюкаются и говорят о ботанике, ну и мерзость.

— Но это же мило.

Сайно не согласен. Он чувствует себя третьим лишним, и от этого некомфортно. Он качает головой.

— Ничего, уверена, и тебе когда-то будет с кем-то приятно целоваться.

Он не уверен. Он не инициирует контакты с людьми, а намёков на романтику избегает, боясь повторить первый опыт, запомнившийся собственной глупостью и чужим разбитым сердцем. Он жмёт плечами.

К их приходу дома за накрытым столом расположились Фарид с Каримом. Те немного выпившие, и Сайно предсказывает, что ужин предстоит неловкий, однако есть хочется.

Вспоминают истории о былом — многое Сайно слышал, но что-то играет новыми красками, дополняясь деталями. Тем не менее он скучает в компании пьяных мужиков, к тому же ему самому пить запрещает отец, хотя Карим спорит, мол, возраст уже почти допускает. Кандакия тоже не веселится. Сайно узнаёт, как выглядит её натянутая улыбка, пока она сидит в объятиях отца.

— Она вылитая мать в свои годы, — говорит Фарид, и Карим целует её руки.

— Моё сокровище. Сайно твой тоже весь в мать.

— Ну хотя б не в нас, уродцев.

Под их раскалывающий слух смех Сайно с удивлением замечает, что отца даже не разозлило сравнение. Обычно, когда Сайно называли копией матери, Фарид отрицал это. Но сегодня Сайно одинок в своём недовольстве.

Он перестаёт их слушать и рассуждает, как так сложилось, что спустя столько лет игнорирования всего, что связано с мамой, отец вернулся к общению с Каримом. Да ещё и приехал в Аару. Может, он просто соскучился по Родине. Сайно хочет спросить, но, когда взрослые затыкаются, предоставляя паузу для вопроса, говорит Кандакия:

— Пап, я пойду? Очень устала сегодня, лягу пораньше.

— Конечно, милая.

Она дожидается, пока отец поцелует её в щёку, и принимается убирать со стола. Сайно спешит на помощь. И подальше от пьяной компании.

На кухне Кандакия валится на стул. Блеклый свет, едва проникающий в окошко, дрожит на её чертах, заставляя щуриться и нагнуться, пряча лицо в ладонях.

— Каждый раз одно и то же, — Сайно убавляет поток воды, льющейся на грязную посуду, чтобы лучше её слышать.

— Часто такое бывает?

— Пару раз в месяц. Это ещё ничего, но когда отец Дэхьи приходит... Я просто запираюсь в комнате, потому что в гостиной обязательно что-то сломается.

— Сочувствую, — на большее у Сайно не хватает фантазии. Его отец почти не пьёт, и переживать однотипные посиделки ему не приходится, но, должно быть, это правда надоедает.

Оставшееся время, пока он моет, Кандакия молчит, а, когда он заканчивает и оборачивается, обнаруживает, что она за ним наблюдает.

— Что такое?

— Ничего. Спасибо за помощь.

— Отдыхай, — Сайно хлопает кузину по плечу, оценив в самом деле усталый вид. Она кивает. Но взгляда не отводит, и Сайно тоже не собирается проигрывать в гляделки. Он выжидает, будто запустил удочку и в любой момент готов выцепить рыбу, а та всё уклоняется, какие бы надежды он ни питал.

— Вот бы тебя обнять, — наконец говорит Кандакия.

— Так обними.

И она обнимает, для чего Сайно садится рядом со стулом. От неё пахнет Каримом, пивом, потом и какими-то духами. Специфичное сочетание, но Сайно даже не тошнит. Тепло её тела всё равно умудряется взывать к желаниям, которые он в себе ненавидит.

— Какой ты милый, — щебечет она под ухо. Сайно невольно мычит, тут же вставляя шутку:

— Ты же не пьяна, да?

Перед тем как отстраниться, Кандакия колышется смешком и качает головой. Но ощущение её близости не исчезает, окружившее Сайно, словно туман, и впитавшееся в кожу вирусом, неизученным и смертельно опасным.

— Ладно, спокойной ночи. Надеюсь, они разойдутся быстро, и ты тоже скоро сможешь лечь.

Она уходит, оставляя Сайно на растерзание мыслям. Полная каша, в которой Сайно разбирает только страх.