Кандакия не любит мужчин. Исключения из правила можно сосчитать по пальцам.

Первый в списке её отец. Кандакия знает, что с родителями часто не везёт, но её невезение обошло стороной. Её мать умерла после того, как родила девочку, и Карим воспитывал дочь один. Кандакия представляет, каким разбитым он был после смерти жены, порой задаётся вопросом, насколько сильную трещину образовала в жизни отца, но он её убийцей не считает. Он вовсе не поднимает эту тему, и Кандакия понимает почему: зачем вскрывать зажившие раны. Она получает информацию от тёти: про то, что Карим стоял на грани сильной депрессии, но рядом был Фарид, а вскоре из города в Аару приехала и сама Нейла, чтобы поддержать брата и позаботиться о девочке. Благодаря близким Карим смог вытереть с лица плевок судьбы и вместо того, чтобы забыться от горя, погрузился в родительские хлопоты. Кандакия ему безмерно благодарна и безмерно им дорожит, не зная никого, кто был бы ей на свете ближе.

Вторыми исключениями идут староста деревни, дядя Анпу, и его друг Белькасем. Эта милая пожилая пара сопровождает Кандакию всю её жизнь, бессознательную и сознательную, заменив настоящих дедушек, один из которых умер за много лет до её рождения, а второй, человек городской, редко приезжает в деревню.

Третий — Фодил, на удивление, не старше её в разы, всего лишь юноша, каких в Аару много. Но Кандакии он отметился тем, что не стал, подобно остальным, верить сплетням о её склонности к нимфомании, и помогал на пару с Дэхьей вернуться к общению с ровесниками без боязни оказаться затравленной.

Четырьмя представителями мужского пола список бы и исчерпался, но Кандакия заносит туда ещё одно имя карандашом — имя Сайно; и это одна из вещей, которую она ожидала от себя в последнюю очередь.

Они не виделись двенадцать лет. Кандакия не помнит их детство, но помнит, что воспоминания о нём были живы до средней школы, а с ними тёплое чувство, разливающееся в животе при упоминании Сайно. Воспоминания эти записаны в дневник забавным детским слогом.

тетя нэйла дала мне кросивый блакнотик чтобы я стала лутше писат. сайно не умеит писат как я он малинкиий. тетя учит ево читат но он не читаит он ест книгу. ищо он называет себя она а миня он хатя я девачка. он ищо глупый

Запись датируется первым классом. В ту пору Нейла усиленно занималась образованием сына и племянницы. Кандакия очень хотела похвалы и конфет, поэтому быстро перевыполнила учебный план и к шести годам уже составляла простые предложения, которые не ленилась прописывать, к чему склоняло восхитительное оформление блокнота в популярный в те времена мультфильм для девочек. Сайно от неё отставал: он мог подолгу залипать на буквы, не торопясь издать ни звука, затем просто вырвать страницу, на которой изображён кремовый торт, и начать глотать её, вызывая приступы отчаяния у матери. Зато в заучивании стихов он Кандакию превосходил, запоминая правда не по тексту, а повторяя за Нейлой. Кандакия находит интересной фразу "называет себя она, а меня он, хотя я девочка". Она часто нянчится с соседскими детьми и замечает и за ними долгое обучение тому, какой род правильно использовать в отношении определённого человека.

сиводня мы с сайно падралис. он пириехал маю любимую куклу. папа поругал нас. он сказал мне зашищат сайно а не обижат патаму что он млатше. а сайно сказал защищат миня патаму что я девачка. и кто каво должин защищат я запуталас. он всо равно плохо паступил

Сейчас Кандакия уже не путается: ей не нужно, чтобы её защищал мальчик — она сама может себя защитить, и тех, кто младше, тоже.

тети нейлы и дяди фарида долго нет. двацат дней. или сорок. или три. (тупая матиматика!!!!!!!!!!!) мы с сайно играли была весела. но сичас он грустит. папа сказал ани скора вирнуца. пака сайно живйот у нас. он смешно ходит ва сне

Кандакия не первый раз читает дневник, но всегда, как в первый, на этой странице сердце падает в пятки

тетя нейла уехала. у нийо дела. но она сказала что будит приизжать. сайно скучаит. мне грусна кагда он грустит. он даже не играит са мной. а я не хочу делатЬ уроки

Она быстро перелистывает на следующую.

сиводня сайно уехал. он думаит што едит в парк развличений но папа сказал что он едит в город и приедит не скоро. мне нечива делат. я не хочу делать уроки.

Дальше дневник повествует о прочих жизненных мелочах, и только два раза там появляются записи, где упоминается Сайно.

приехала тетя нейла!!! сайно не приехал. он ещо учится. бедный сайно.

тётя нейла приехала! сайно снова не приехал. хатя сичас зимнии каникулы. они что пастаяна учаца??? хочу ево увидить

Наконец Кандакия добирается до заветного.

сайно не приехал. снова учица. кажеца он врёт и просто не хочет приизжат. дурак тупой не хочу ево видить

Больше записей о Сайно нет, постепенно он перестал волновать Кандакию настолько, что практически стёрся из памяти. Но она запомнила, как тёплое чувство переросло в горькую обиду, и может восстановить эту эмоцию, хотя и не испытывает её всерьёз, ведь причины, которые имели значение в прошлом, не значат сейчас ничего.

Странно то, как приоритеты с течением времени меняются и когда-то важный человек становится пустым местом. Наверное, Сайно осознаёт то же, а, может, он вообще не думает об этом: он ведь забыл её ещё раньше, так и не приехав. Хотя сейчас Кандакия рассуждает, что он мог хотеть встречи.

Она не намеренно подслушивает разговоры старших — ловит обрывки, пока накрывает на стол или убирает его, отрывки о том, что Фарид настраивает сына против Нейлы. После Нейла сама в личном разговоре признаётся Кандакии, что Сайно словно чужой и видится с матерью через силу, не едет с ней никуда, куда бы она ни звала, а на сообщения совсем не отвечает.

С одной стороны Кандакии жаль, что Сайно стал инструментом в руках отца, с другой — сейчас он достаточно взрослый и сознательно избегает мать. Кандакию это ранит: она обожает Нейлу. Нейлу, которая заботилась о ней вместо матери, которая навещает Аару в каждый свой отпуск, которая научила ухаживать за собой во время месячных и подарила первую палетку теней, которая сильная и целеустремлённая, пример для подражания и опора. Как можно с пренебрежением относиться к такой женщине — это преступление.

У Кандакии бардак в голове, когда отец возвращается из города, куда ехал проведать родителей, с новостью о том, что летом к ним приедут Сайно с отцом. Сайно. С отцом. Которых не было в Аару двенадцать лет. Непостижимо.

Кандакия не хочет иметь с ними ничего общего. Они отвергли Нейлу, когда та просто поняла, что нуждается в другой жизни, но сохранив связь с тем, что оставила старая. Почему она должна терпеть их у себя дома и делать вид, что всё в порядке. Карим тяжело вздыхает, прикладывая ладонь ко лбу. Его настигает печаль, какую Кандакия редко имела возможность видеть на лице всегда весёлого подвижного отца. Она замолкает с возмущениями, становится приёмником, ловящим радиоволны. «Понимаешь, Фарид мне был не чужим, — отец убирает руку с лица и смотрит умоляюще. — И сейчас не чужой. Мы увиделись случайно, сама судьба свела, а у меня внутри всё перевернулось. Я так соскучился, оказывается. А притворялся, будто ничего, сестра важнее». Кандакия не понимает. Но отец звучит предельно искренне — она больше не смеет перечить, кивает смиренно и морально готовится. Лето обещает быть сложным.

Сайно не такой, каким она его себе представляла. Она видела его похожим на Фарида, а он копия Нейлы, только худой и черты лица грубее. На первый взгляд он замкнутый и тихий. Кандакии не очень интересно снимать скорлупу с таких, зато можно меньше взаимодействовать, только познакомить с деревней, а дальше пустить в свободное плавание — замечательный план.

С первых минут Кандакии тяжело плана придерживаться. Сайно не делает ничего особенного, но привлекает её взгляд, цепляться за детали и запоминать. Это естественное любопытство — исследовать новое. Смирившись с внутренней тягой, она служит Сайно проводником по дому, а по пути в душ он даже говорит что-то забавное, отчего настороженности к нему убавляется. За обедом он помогает убрать со стола и сидит на кухне, болтая ногами со стула, внезапно милый в роли младшего брата, бегающего хвостиком и предлагающего быть полезным. Кандакии уже сложно относиться к нему с былым отторжением, руки сами тянутся тискать. А его просьба о шугаринге — пик очарования, Кандакия не понимает, что это за покемон такой, но она точно хочет с ним ещё побыть.

Она чересчур быстро к нему проникается всем мягким и доверительным, что хранится внутри, и хотя она всегда открытая, в случае с Сайно некая сила служит катализатором их сближения. И вот Кандакия уже делится травмировавшим и показывает любимое место, куда никому другому прохода нет. И главное, Сайно, вопреки страхам, тараканами ползущим по холодным склизким потемкам души, доверие не разбивает, а заключает под замок и обещает защищать — Кандакия бессильна. Она снова и снова вглядывается в его имя карандашом в блокноте и медленно очерчивает, аккуратно, входя во вкус.

Жестокое солнце опаляет всё в округе, не позволяя покинуть дом, чтобы порезвиться на озере. Однако взаперти тоже есть, чем заняться. Сначала Сайно хочет сыграть в любимую карточную игру, но только он разыскивает её в сумке, как в гости заявляется Дэхья. У Дэхьи в руках своя сумка. Кандакия знает, что там находится.

Она кое-как уговаривает Дэхью не стесняться, убеждает, что Сайно свой и не помешает.

И Сайно не мешает. Он слегка огорчён отменой игр в карты, но не бунтует — сидит на полу, окружённый косметическими принадлежностями, изучает этикетки. Должно быть, он смущён тем, что Дэхья красит подругу, устроившись на её бёдрах и нависнув сверху, и всячески избегает смотреть на эту картину.

— Без обид, но зачем вы краситесь, — вдруг подаёт он голос. — Мы же никуда не собираемся, а в воде всё смоется.

— Для красоты, и это водостойкие тени.

— Ты и так красивая.

— Говоришь как мой отец.

Кандакия хихикает, и Дэхья, которая сосредоточенно растушевывала пигмент по веку, вторит ей:

— И мой.

— В отцы меня ещё не записывали, — Сайно неловко чешет голову. — Ну хоть алименты платить не приходится.

Дэхья ведёт помадой по губам подруги, поправляет детали, затем наклоняется и быстро чмокает. Рандомные поцелуи для неё обычное дело, и в другой раз Кандакия была бы не против, даже за, а в этот они не одни. Она оборачивается на Сайно: краснея кончиками ушей, он прячет глаза в пол. Дэхья следует за её взглядом:

— Разве он не свой?

— Всё равно, не при людях.

— Да мне без разницы, — бормочет Сайно. Кандакия не верит: его тирады про раздражающих тисканьем друзей ясно показали ей, как ему некомфортно быть свидетелем физического контакта, выходящего за рамки объятий. — Я могу уйти если что.

— Продолжения не будет, — смеётся Дэхья. — Просто подружеские штучки. Ты так не делаешь?

В её голос явно заложена ирония, но Сайно серьёзно отвечает:

— Я не тактильный с друзьями, — немного подумав, он добавляет. — Да и парень моего друга, наверное, против бы был.

— А её девушки здесь нет, вот и безобразничает.

Кандакия ловит себя на ошибке, только почувствовав строгий взгляд Дэхьи.

Про девушку Дэхьи никто не знает, как и про её ориентацию — здешние нравы не дают права на огласку. Кандакии секрет был доверен по лучшей дружбе и из импульса — описывая восторг от лагеря, Дэхья не смогла умолчать о девушке, чьё имя обрамила в тысячу эпитетов. Кандакия была потрясена, но сделала вид, что рада за подругу — не хотелось обрубать счастье, льющееся потоком. А ночью в одиночестве рассуждала: она привыкла к схеме "дружить с парнями и девушками, любить парней" и не видела в ней изъянов. Истории про гомосексуалов, редко появляющиеся в инфополе, не триггерили ненависть, скорее отчуждение и непонимание, и Кандакия думала, что это её не коснётся. Коснулось. И на мир пришлось взглянуть с новой стороны, чтобы Дэхья не отдалилась, в ответ на искренность получая неловкость.

— Не говори никому, — Кандакия спешит исправиться.

— О том, что Дэхья встречается с девушкой?

— Да.

— Как скажешь.

— Проблема решена, — Кандакия выуживает из арсенала самую невинную из своих улыбок, чтобы подруга не вскипела от гнева, и это едва, но срабатывает. Она правда не нарочно: от Сайно как будто нечего таить, он не навредит, и секреты сами тянутся ему раскрыться.

Дэхья поднимается из удобного положения и ждёт, пока Кандакия встанет, чтобы поменяться позициями, но у той другие планы. В голове долго зрела идея, и ещё дольше набиралась решимость, чтобы её осуществить, но теперь Кандакия готова.

Она всё сравнивает Сайно с Нейлой. К этому располагает и сильное внешнее сходство, и мимика, будто заимствованная друг у друга, и даже мелкие ворчания с одинаково протяжным вздохом. Кандакия недоумевает, как Сайно удалось так точно повторить образ матери, даже не живя с ней, но факт остаётся фактом, и Кандакию мучает желание проверить теорию. Если его немного подкрасить, то будет вылитая Нейла. Мгновенно сделать Сайно толще и добавить телу форм нельзя, но то, что ниже шеи, можно отбросить. Она пристально смотрит на Сайно, озадачивая и Дэхью, и его самого.

— Сайно.

— М.

— Хочешь, накрашу?

Он хмурится:

— Не хочу.

— Почему?

Великолепный вопрос: будто каждый парень с мужской социализацией в обществе горит желанием попасть в лапы визажиста. Но Сайно принимает задумчивое выражение лица — о какой высокой философии он постоянно грезит — и отвечает:

— Меня как-то красила младшая сестра Тигнари, и вышло не очень. Не хочу это убожище опять видеть.

Дэхью прорывает смехом — не ясно, что она себе представила, но Кандакия хотела бы представить то же. Пока у неё перед глазами Нейла, а разве можно Нейлу назвать убожищем?

— Может, она плохо накрасила?

— А ты умеешь лучше?

— А ты как думаешь?

— Давай, Сайно, выбери правильный ответ, — Дэхья загадочно улыбается, пока Сайно переводит взгляд с неё на Кандакию и наоборот.

— Да, полагаю..? Я не разбираюсь. Ладно, накрась меня, и проверим.

Победа далась Кандакии легко, и она не потратит шанс зря. Она предвкушает результат опыта топотом маленьких ножек на подушечках пальцев. Однако она не ожидала так скоро добиться согласия, поэтому, сев перед Сайно, встаёт перед задачей, как именно красить, с чего начать. Она вглядывается в его черты, мысленно накладывает тени, прикидывает, какой блеск подойдёт, и стоит ли увеличить нижнюю губу, чтобы сходство с Нейлой было идентичное, или для чистоты эксперимента не строить визуальные иллюзии, лишь подчеркнуть настоящее. Она смотрит с разных углов, а Сайно невозмутимо смотрит в ответ, и всякий раз, как их взгляды встречаются, внутри Кандакии перегорает по лампочке, стреляя в кровь электрическими разрядами. Она без понятия, как это ощущение трактовать, лишь выдерживает секундное помутнение и пытается вернуться к построению плана мейка, несмотря на то, как плывёт в уме.

— Не отвлекай меня, — просит на всякий случай, когда от выстрелов уже хочется безвыходно спрятаться.

— Я ничего не делаю.

Она подносит пальцы к глазам Сайно, заставляя рефлекторно их прикрыть, касается подушечками век и испытывает облегчение.

— Ладно, — хихикает Сайно. Его смешки сравнимы с резким выдохом. Люди каждую секунду дышат, это не что-то из ряда вон выходящее. Но Кандакия умиляется, снова отвлекаясь на охоту погладить Сайно по волосам или по щеке, или даже чмокнуть — он, вероятно, был бы даже не против, но это так неуместно. Хотя, когда ласка бывает уместной. Вряд ли они будут отводить специальные часы для того, чтобы выражать чувства. Исходя из этого, Кандакия таки целует его в щёку — прикосновение искрится на губах конфетой-шипучкой, и она целует в другую. Она бы от него не отлипала вовсе, тепло, накрывшее губы, так приятно, однако Дэхья на фоне кашляет дабы привлечь внимание:

— Мисс, ты его вроде бы красить должна, а не прелюдию устраивать.

В Дэхью тут же летит кисточка, разнося по комнате её звонкий смех.

— Не смешно, Дэхья, — бурчит Кандакия. Правда, не смешно, она смущена дико, а Сайно тем более, только откроет рот, сразу закроет — так и отупел как рыбка. Она хлопает его по плечу, пытаясь привести в чувство, но он на неё не смотрит. — Ну вот, ты его сломала.

— Я тут ни при чём.

Сайно подаёт знак жизни, хочет что-то сказать, судорожно подбирает слова, но в итоге просто вздыхает беспомощно и рушится на спину, тут же пряча лицо за близлежащей подушкой.

— Мы его потеряли, — досадует Дэхья.

— Проснись, Сайно, мы тебя не накрасили.

Сайно не просыпается. Он размеренно дышит под подушкой. Солнечный свет льётся в комнату и падает на худой смуглый живот, тонкие ноги в синих шортах. Кандакия любуется. Она бы огладила кубики пресса и грудь, которая для парня довольно велика и оттого ещё привлекательней, но тогда Дэхья пойдёт в отрыв, а Сайно им ещё нужен живым.

Спустя полную благоговейного молчания минуту, в которую Кандакия и Дэхья разговаривали взглядами и жестами — они не уверены, что до конца поняли друг друга, но суть разговора не была важна так или иначе — Сайно поднимается, встряхивает волосами и вздыхает:

— Ладно, продолжаем.

И Кандакия наконец его красит. Она усилием воли не отвлекается на то, какой Сайно красивый, старается не целовать спустя каждый взмах кисточки персиковые щёки и с горем пополам заканчивает, делая пометку не сидеть к нему так близко больше, по крайней мере, когда рядом Дэхья со своим даром комика.

Она отодвигается, чтобы рассмотреть своё творение, и улыбка сползает с её лица.

— Что там? — предвкушает Сайно. Кандакия нехотя протягивает ему зеркало. Улыбка сходит и с его лица. Он немного молчит, разбирая отражение, и выносит вердикт. — Без обид, Кандакия, но, если это была проверка на твои навыки, ты её провалила.

— Да блин, — Кандакия сама знает. Вроде бы она делала как обычно, это не идеальное повторение мейка Нейлы, но так плохо получиться не должно было: Сайно похож на женщину средних лет, пытающуюся выглядеть моложе за счёт краски, но выбравшую не те средства.

— Как грубо, — хмыкает Дэхья. — Может, это у тебя лицо не предназначено для мейка.

Не бывает лиц, не предназначенных для мейка, Кандакия уверена. Хороший специалист подберёт образ любому. Проблема в том, что и она не визажист высшего класса.

— Думаю, так и есть. Не быть мне красоточкой. — Сайно качает головой. — Могу я смыть на кухне, да? А то боюсь, на дворе увидит кто...

— Да, конечно.

Сайно уже отправляется стирать плод стараний Кандакии, когда дверь распахивается, и в проёме возникает голова Фарида. Сердце Кандакии скачет в пятки. Нелогичные оправдания скопом собираются на уме, дабы предотвратить надвигающийся гнев старшего. Однако тот не спешит гнать Сайно и бить по шее. Фарид просто говорит:

— Тебе не идёт.

— Я знаю, — досадует Сайно.

Фарид не отводит глаз от сына. Думает, думает и обращается к девушкам:

— Раз у вас тут импровизированный салон красоты, можете постричь его немного?

— Ну пап, мы же это обсуждали уже, мне нравится эта длина.

— Да хотя бы чёлку убери, ты же не эмо.

Сайно складывает руки на груди и едва заметно дует губы — Кандакию от него отделяет два шага, чтобы повалить и расцеловать, запутавшись в восхитительных белых прядках, от которых Фарид несправедливо хочет избавиться.

— Я тебя, конечно, люблю, мой волчонок, но это вот невозможно, — с тяжким вздохом Фарид неодобрительно качает головой и прикрывает дверь. Кандакия прокручивает в голове ласковое прозвище. Она бы произнесла его вслух, подсластила губы воздушным, но Сайно очевидно смущён, да ещё и Дэхья сгущает краски, совсем не громко хихикая в кулак, ну совершенно.

— Да что ж такое, классные у меня волосы, скажи же, Кандакия, — Сайно питает надежды, и Кандакия незамедлительно их оправдывает.

— Но ты можешь зрение испортить, так что с чёлкой правда можно что-то сделать.

— У меня отличное зрение.

Она жмёт плечами: хорошо, как скажешь, волчонок. Улыбается новому имени, нашёптывая про себя в спину Сайно. Дэхья наблюдает за её мечтательными воздыханиями с недоумением, но не гадает, чем она очарована — просит не витать в облаках и помочь убрать инструменты.

— Пойдёшь к пруду? — спрашивает Кандакия по возвращению Сайно. Он мнётся, в итоге отказываясь:

— Наверное, не лучшая идея после вчерашнего.

— Хорошо. А ты дома или..?

— Туда, куда вчера.

— Ага. Тебе составить компанию?

— Как хочешь.

Кандакия смотрит поочерёдно на Сайно и Дэхью, заключает:

— Может, я позже к тебе присоединюсь.

И на этом они расходятся. Когда Сайно исчезает размытой точкой за тамарисками, Кандакия перестаёт то и дело оглядываться. Она концентрирует внимание на Дэхье, замечая, что Дэхья осязает её цепким взором.

— А что было вчера?

— Ох, — Кандакия восстанавливает детали происшествия в памяти. — Мы шли домой, а на площадке ребята играли в футбол. Рахман, Касан и остальные. Сайно тоже хотел сыграть, очень хотел, и никто не был против, они уже собирались начать. Но вдруг Рахман возомнил себя царём зверей.

— Что, зачем?

— А ты слушай дальше. Мы тоже ничего не поняли, а он объясняется. Он с какого-то перепугу посчитал, что Сайно гей — он обозвался педиком, если вдаваться в подробности. Он наотрез отказался играть с геем, видишь ли, это унижает его гордость.

— Ну нихуя.

— Да, правильно, — Кандакия наконец вспоминает, что Дэхья и Рахман на самом деле неплохие товарищи, и услышать от него гомофобию для неё, должно быть, вдвойне неприятно. — Они немного погудели, полезли драться. Я разняла их, и мы с Сайно ушли. Но ситуация не из приятных. И почему он так взъелся, ума не приложу.

— Пиздец, — по взгляду, устремлённому за крышу ближайшего дома, Кандакия соображает, что Дэхью связали мысли, и не тревожит её разговором, пока она не продолжает спустя минутное молчание, заполненное жужжанием мух и голосов, доносящихся с чужих дворов. — Ну ублюдок.

— Мне жаль, солнце, — Кандакия обнимает её за плечо и чмокает в щёку. Хныкнув, Дэхья склоняет голову к шее подруги и трётся носом о шелковистую кожу, пропитанную запахом красноплодника.

— Они все тупые.

Кандакия не уверена, под «они» имеются в виду парни или люди в целом, но соглашается, как бы оно ни было:

— Да.

Она бы не отстраняла Дэхью, но ходить с телом, упирающимся в тело, не удобно, поэтому выпрямляется и берёт подругу за руку.

— А Сайно не гей?

— Вроде нет, — Кандакия сама не уверена. — Но вроде и не гетеро.

— Что за трансфомер.

— Не знаю, — у неё невольно проступает улыбка. — Он славный.

— А почему Рахман решил, что он гей?

— Потому что он попросил у меня шугаринг подмышек, а это якобы черта геев.

— Пиздец.

Она гладит Дэхью по голове, забрать шквал свалившегося разочарования.

— И правда трансфомер. Но не такой плохой, как я думала.

— Он чудесный.

— Да я вижу, что ты его обожаешь. Чуть не съела, пока красила, — Дэхья вдруг закусывает губу, потянувшуюся в улыбку.

— Что? И чему ты радуешься?

— Да шутку придумала.

Кандакия не ожидает ничего хорошего, тем не менее любопытствует:

— Выкладывай.

Улыбка Дэхьи расширяется, глаза игриво сощурились. Подозрительно. Чересчур подозрительно. Она наклоняется к уху и шепчет:

— Когда попросит шугаринг интимной зоны, постарайся не расцеловать его член.

Она немедленно получает локтем куда-то в живот и сгибается болезненно, но не сбавляя смеха — довольна собой, очень довольна, грёбанная комедиантка. А Кандакии бы утихомирить заколотившее в груди сердце, прилившее кровь к лицу.

— ОТВРАТИТЕЛЬНО, ДЭХЬЯ, ОТВРАТИТЕЛЬНО.

На озере ожидаемо собрались почти все ребята из деревни. Аару небольшая, и Кандакия их знает по именам, родителям, домам, некоторых даже по интересам и кругу общения — как и они её и друг друга. Она садится на берегу к девушкам, плывущим рядом, не хочет окунаться, ибо в планах посетить Сайно и прохладиться уже в маленьком озере. Она ведёт привычные разговоры: о поступлении в университеты и о результатах распределения по ним, которые станут известны только в конце июня, мучая бедных выпускников весь месяц, об уходе за кожей, выкидывающей увлекательные трюки, и новом сериале, который показывают в девять тридцать на главном канале страны. Рутина, повторяющаяся с завидной постоянностью, и Кандакия отдала бы многое дабы её сохранить. Точно не вручила бы в руки проходимцу на разрушение, но внезапно появляется Рахман и просит поговорить. Кандакия не находит причин отказать.

Рахман уводит её на расстояние, на котором лиц других подростков не видно. Тревога поднимается в Кандакии клубами дыма. Она напоминает себе: никто не станет ей вредить, зная, что слухи о преступлении тотчас разлетятся по всей деревне. На всякий случай она выискивает пути побега, сочиняет сценарии боя. Во всех сценариях она проигрывает, потому что Рахман крупнее и, если навалится, то никакая техника и стратегия ей не поможет.

— В общем, — тянувший резину, Рахман наконец поднимает голову. — Я хотел. Ну, это. Извиниться за вчерашнее. Я погорячился и оскорбил тебя, но я не считаю, что ты шлюха. Что скажешь, мир?

Он протягивает руку, и Кандакии мерзко. Погорячился. Вот как это сейчас называется. Нехотя она тянет руку в ответ — так проще, чем затягивать с конфликтом: с Рахманом ей ещё видеться не раз, и лучше иметь нейтральные отношения. Тяжёлая рука отпечатывается на ладони жирным и грязным.

— Перед Сайно тоже извинись.

— Я не уважаю таких, как он.

Кандакия не вступает в споры без потенциала вырасти в понимание, не ставит целью переубедить несогласных, не тратит нервы и время попусту. Но укол в сторону Сайно на неё действует провокацией — она ослабляет контроль над собой, делая шаг в болото, пока кожу будто точечно обжигают:

— Он тебе ничего не сделал. Ты вообще его не знаешь.

— Он твой родственник, понятно, почему ты его защищаешь. Но мне он никто и знать я его не хочу.

— Так не трогай его.

— Так пусть не трогает то, что принадлежит мне.

Кандакия упирает руки в бока — пока не накинулась на Рахмана с кулаками — и размеренно дышит, испепеляя ровесника взглядом. Он гордо выстаивает, но её ярость сильнее: обволакивает тенями, вдавливая в землю.

— Ты. — металлический вкус впивается в кончик языка. — У меня слов нет. Сначала найди мозги, потом поговорим.

Кандакия удаляется со скоростью кометы, неизбежно надвигающейся на Землю, прочь от Рахмана, и от пруда — её любимую повседневность потревожили, и притворяться, что всё, как обычно, не охота. Ноги сами мчат к убежищу, которое прежде принадлежало только ей, а теперь припрятано и для Сайно — сейчас Кандакия о разделенном секрете жалеет, ибо негде остаться одной, а представать перед Сайно уязвимой снова унизительно. Она несёт в себе разговор с Рахманом, будто камень, с которым обречена падать с горы, только взобравшись наверх. И камень не дробится, сколько бы вода его ни точила. «Иногда люди тупые, — успокаивает себя Кандакия. — С ними ничего не сделаешь. Ничего не жди от них». Доводы действуют с малой эффективностью, но над большим она не властна.

Она устало усаживается на берегу, опускает в воду ноги. Сайно безмятежно рассекает синюю гладь; хвостик сегодня завязал лучше, но всё ещё есть чему поучиться.

— А почему сюда никто не ходит?

— Он находится дальше, толку нет, — пожимает плечами Кандакия. — А ещё в прошлом веке здесь при загадочных обстоятельствах долгие годы тонули девушки, так что атмосфера тут жуткая.

Сайно замирает, хлопает ресницами и оборачивается, лишённый выражения блаженства на лице. На секунду он хмурится, забавляя кузину калейдоскопом эмоций:

— На такой глубине нельзя утонуть.

— Молодец, — Кандакия хлопает в ладоши. — Но словосочетание «загадочные обстоятельства» заставляет всех верить, так что этими байками я держу всех отсюда подальше.

— То есть никто здесь не тонул?

— Нет, это сюжет моего любимого ужастика.

Под её хихиканье Сайно, вновь ничем не обременённый, продолжает купаться.

— А почему ты держишь всех отсюда подальше?

— По той же причине, по которой ты не ходишь к пруду.

Он набирает в щёки воздуха, тихо плавает, сосредоточенный.

— Я думал, тебе нравятся большие компании.

— Мне нравятся. Но иногда хочется побыть одной. А дома в такие моменты, как назло, кто-то приходит к папе. И начинается: Кандакия, подай это, принеси то. «Какая она у тебя хозяйственная», — Кандакия закатывает глаза. — «Ещё и красавица, хорошей невестой будет».

Она устало выдыхает. К досаде о Рахмане добавляется раздражение взрослыми, которые хвалят её в качестве привлекательной машины для работы по дому, но за спиной ставят детям в пример нравственно опустившегося человека. Только Сайно способствует тому, чтобы раздражение разбавилось смешинкой, отвечая нелепое:

— Моему папе тоже нужны друзья. А то к нам некому приходить и хвалить меня за то, какой я хозяйственный.

— Да какой ты хозяйственный? Ты съедаешь все помидорки к салату.

— Но это потому, что ты главная. Когда я отвечаю за готовку, я ответственнее.

— Ну ладно, — Кандакия щурит глаза в игривой улыбке. — В следующий раз будешь главным.

— И ты скажешь, что я буду отличной невестой.

Она рассыпается крупицами смеха и кивает. Сайно не отводит взгляда долго-долго, будто забылся и ушёл в себя. Не скоро он сдвигается с места. Но в эту игру могут играть двое, и Кандакия тоже активирует режим разведчика.

— Ты не будешь заходить? — он подплывает ближе, поднимает голову, смотрит снизу вверх.

— Пока не хочу.

— Что-то случилось?

— С чего ты взял?

— У тебя лицо как у моего папы, когда он хочет пожаловаться на своего начальника.

Кандакия прыскает. Любуется волнением Сайно, сглаживает стыд, нашёптывающий гадости, расставляет приоритеты.

— Ничего важного, правда.

Она пытается избежать напряжённого исследования, которое Сайно не теряет надежды довести до ума. Янтарь глаз пробивается через оковы души — она сцепляет руки на коленях и чешет о плечо шею, внезапно покрывшуюся колебаниями. Перебирает пальцами, будто в них чётки для молитв, и скрывает за укусом губ улыбку, скользнувшую под пристальностью генерала сыщика.

— Как скажешь, — сдаётся он. Кандакия празднует то, что она в безопасности от допросов, но краем глаза замечает след тусклости на лице кузена, и на праздник прокрадывается незваный товарищ по кличке чувство вины. Она не уверена, что именно Сайно задело, но на всякий случай тянется погладить по макушке. Оттуда рука сползает на щёку, и Сайно смотрит на кузину с той же печалью, но примешанной к удивлению и восторгу. Щёки у него мягкие. Кандакия бы сгребла его в охапку, если бы он не прятался от её ласки в воде. Возможно, тем лучше: дружба стремится проявиться не только через невинные жесты, но и через поцелуй, застрявший на губах навязчивым желанием. Чёртова Дэхья, с которой жизнь настолько скрепила, что не дико и целоваться — всего-то сцепление губ, как будто друзья не делают то же самое руками. Но люди закладывают в этот жест большее значение. Сайно не поймёт.

— Гав. Гав. — Произносит Сайно по слогам, выводя кузину из гипноза. На её недоумение он объясняет: — Ты гладишь меня как щенка. Поэтому я вникаю в роль.

Она задумчиво поправляет ему прядь с лица за ухо.

— Ты не щенок. Ты волчонок. — расплывается в улыбке, пока Сайно краснеет ушами и прячет глаза в водных узорах.

— Ты запомнила...

— Звучит очень мило.

— Не знаю. Может быть.

Она смеётся про себя: Сайно, который не против и побриться для красоты, и накраситься, стесняется сладких прозвищ.

— А как насчёт шакала?

— Ассоциация с предательством.

— А ты знаешь про великого бога Анубиса? Он был судьёй над мёртвыми, и его изображали с лицом шакала.

— Опять твои байки?

— Это мифология. У нас дома есть сборник с мифами. Могу дать почитать, если не веришь.

— Верю.

Сайно задумчиво хмыкает.

— А что, неплохо. Я могу даже создать такого персонажа в ДНД... А что, прекрасно... — он замечает её непонимание. — Ты знаешь, что такое днд?

Кандакия качает головой.

— Это типа ролевые игры.

— Ролевые игры... Игры по ролям... Как дочки-матери?

— Да, суть ты поймала. Только в ДНД ещё уйму запутанных, но чрезвычайно интересных правил, — Сайно наполняется воодушевлением. — Жаль, тут интернета нет хорошего, я бы поставил тебе партию от своих любимых ютюберов.

— Я была бы рада.

Пока он придумывает, о чём ещё поговорить, мычит песенку, забавно покачиваясь на воде, и Кандакия не сдерживается. Таки опускается в воду и, резко приблизившись, чмокает в щёку. Сайно на неё смотрит невдуплёнышем, держится еле-еле, хихикает, дабы загладить напряжение, нависшее электричеством — реакция с водой и от них не останется живого места. Необратимый конец, к которому Кандакия стремится, рассекая тепло воды и чужого дыхания, прикованная взглядом к закусанным губам, влекомая непреодолимо, как будто боги простят её и воскресят из пепла. Боги не простят — напоминает ворон пронзительным карканьем и улетает доложить небесам о святотатстве. Кандакия вздрагивает, не успев достичь конечной точки, отплывает в исходную. Они с Сайно растеряно переглядываются. Она боится следующей минуты, боится насмешек и унижения, ещё сильнее боится избегания. Её судьба в его власти, хотя она не мертва, а он не Анубис. Сайно отводит замыленный взгляд за верхушки тамарисков. Кандакия пытается прочесть его мысли и отыскать в них отвращение, воображает всевозможные исходы, доводя себя до умолишения. Сайно обратился в камень, будто сам повинен в грехе и несёт своё наказание.

— Я должен тебя целовать? — вдруг спрашивает он. Кандакия сглатывает, на горле саднит треснувшей тишиной.

— Что?

— Вы с Дэхьей целуете друг друга, и ты меня тоже. А мне надо тебя?

Она полна ледяного страха. Такой исход она не предвидела.

— Если ты хочешь. Целовать или нет зависит от твоего желания.

Сайно молчит немного, хмыкает.

— Тогда я воздержусь. Я обычно не целую друзей. И они меня. Меня папа даже не целует. Кажется, за последние годы сегодня меня впервые кто-то поцеловал.

— Ого.

Что ж, кажется Сайно не зол. Кажется, ему даже не противно. Кандакия не может сказать, что у него на уме – оно и неважно. Она благодарна бесконечно за прошедшую мимо суда глупость и обещает не потакать больше капризам, рискуя мирозданием.

— Тогда я больше не буду.

— Как хочешь. Но я не против. У тебя изо рта не пахнет. И текстура у губ приятная, — Сайно накрывает свои щёки ладонями и прикрывает веки. — Ощущения такие... Да. В общем, приятные.

Он очаровательный до безумия, и Кандакия издаёт нервный смешок: она только договорилась не заходить за рамки, а Сайно даёт ей волю. Раз так, она бы никогда от него губ не отрывала. У неё учащённо бьётся сердце от состоявшегося разговора и несостоявшегося поцелуя. Сайно прямой как лист бумаги, не стал делать вид, будто ничего не было, и благодушный чрезмерно, будь на его месте кто-то другой, не упустил бы шанс воспользоваться промахом другого человека, чтобы самоутвердиться и вылить разочарование миром. Кандакия давит в зачатке новые желания, вспыхивающие из ниоткуда, будто воздух раскалён и вот-вот случится пожар: она точно никогда не жаждала так поцеловать Дэхью. Почему сейчас она так остро реагирует. Она проводит параллели между отношением к отцу, к Дэхье, к Фодилу и к Сайно, находит общее и выделяет различия. Только у Сайно есть пункт на магнитное притяжение, граничащее с помешательством. Кандакии неуютно от этого открытия.

Она согласна, что обожает Сайно. Но это объяснимо: редко кто так внимателен и заботлив с ней. А ещё у Сайно нет предрассудков. Кандакии рядом спокойно и надёжно. Ей, без сомнений, нравится его уверенность, которая не спотыкается о случайные нелепицы. И она считает его красивым, заглядываясь в строгий взгляд, пробегающий по позвонкам током. Её бьёт желание ухаживать за ним, когда он расчёсывает белую гладь волос. И нервы слегка шалят, пока он разминается, стройный и гибкий. Но он предначертан не ей, она не смеет быть ему кем-то кроме сестры и подруги. Это очевидное и естественное, ни о чём другом и речи быть не может.

Она вспоминает два года назад: когда Кагемни стал оказывать ей знаки внимания. Тогда она испытывала любопытство и происходящее казалось игрой. Поцелуй, который должен был стать промежуточной станцией, стал финишем: вместо бабочек и салютов, она почувствовала равнодушие. С Сайно Кандакия играть не хочет. С ним такая функция недоступна по умолчанию, но даже существуй она, Кандакия бы ею не воспользовалась. Сайно прямолинейный и ждёт того же от других, он бы не стал разгадывать шифры, искать тайные смыслы. Даже сейчас он оценивает её поцелуи как дружеские, только потому что она так сказала, и это замечательно — Кандакия бы сгорела от стыда, заподозри он, что интерес к нему ограничивается не только дружбой. Она гонит прочь лишние мысли: не важно, какого характера её чувства, она больше не даст им волю.

Она запирает желания таинственной природы глубоко внутрь и изображает весёлость. Плещется в воде, не обращая внимание на то, как тело обнимает мягкое и тянущее соприкоснуться с Сайно, и как можно реже смотрит ему в глаза, чтобы не выдать больше, чем показывает.

После шести традиционно время вернуться домой. Кандакии удаётся сосредоточиться на том, что Сайно говорит, а не на том, что бы она себе позволила, связывай их не родственные узы, и говорит он о книге, написанной по мотивам его любимой карточной игры. Увлечённый выдуманным миром и магией, он отмечает, что ему нравится простор для воображения, который даёт игра, с сохранением ограничений, в рамках которых надо действовать.

— То есть тебе нравятся ограничения?

— Это удобно. Если бы все творили, что им вздумается, играть было бы сложнее.

Он приводит в пример ситуацию, когда главный герой книги создал из воздуха несуществующую карту, давшую тому преимущество против соперников, и выражает неоднозначное отношение к такому повороту событий. Кандакия думает, что он тот ещё фантазёр, но вслух не говорит.

Солнце всё ещё освещает землю, и улицы гремят людьми. Проходя мимо площадки, Сайно невольно застывает: футбол, милый футбол. Глаза его сверкают, так сильно он хочет быть частью игры. Кандакия уже сочиняет планы, как осуществить его желание, но судьба оказывается благосклонной: один из ребят, завидев Сайно, сам подбегает.

— Привет, ребята, — Джабари, известный добродушностью и мягким характером, виновато смотрит на Сайно. — Рад вас видеть. Сайно, извини, что вчера так получилось. Мы не хотели тебя обидеть.

Кандакия переводит взгляд на Сайно считать реакцию: тот, привычно невозмутимый, немного молчит и отвечает:

— Ладно.

— Хочешь сыграть?

Сайно колеблется и поворачивается к кузине, как бы спрашивая мнения, и весь его вид сквозит нерешительной надеждой.

— А что Рахман? — строго спрашивает Кандакия, сложив руки на груди. Джабари чешет затылок:

— Наверное, он не против. Всё равно он не главный.

Кандакия считает Рахмана главным — преклонение перед ним другими мальчишками очевидно и понимаемо: он крупнее, сильнее и в нём сильнее воля к власти. Она опасается отпускать Сайно к нему, но оставить Сайно без желанной игры тоже не вариант. Она жмёт плечами, и Сайно, засчитав это за "да", неумело скрывая предвкушение, бежит на поле.

Среди подростков Кандакия замечает и Дэхью.

— О, вот ты где, — восклицает подруга, вспотевшая и полная энергии. — Не хочешь с нами?

Кандакия оглядывает присутствующих. Она не любит играть с парнями, потому что у них нет техники, зато дурь бьёт в голову, и они бешено ударяют по мячу, который, рассекая воздух, способен разбить лицо. Кандакия предпочитает вдумчивую партию и равной мощью не обладает, к тому же она давно не стояла на поле. Она сомневается, однако Сайно, услышавший предложение, предлагает то же, и звёзды, мерцающие у него в глазах, Кандакия не может погасить.

Она идёт в команду к Хабачи вместе с Сайно, а Дэхья остаётся в команде Рахмана. Кандакия гадает, что между ними теперь, после его гомофобной выходки, но заведёт этот разговор с подругой позже.

Игра начинается внезапно. Свисток, конечно, предупреждает: вот, готовьтесь, сейчас понесётся. Но Кандакия отвыкла и всё равно недостаточно готова. Фигуры вокруг словно призраки, и она теряется в хороводе. Она следит, уворачивается, перенимает повадки, чтобы раствориться со всеми, чтобы насыщенный синий стал блеклым голубым, а потом и вовсе прозрачным. Постепенно она вливается. Её цвет смешивается в густую массу. Постепенно в массе различаются комочки. Их игра максимально любительская, нет закреплённых позиций; суть в том, чтобы закинуть мяч на границу сети противника, роль которой выполняет изображение из мела на деревянном покрытии. Иногда из-за излишней агрессивности мяч выходит далеко за пределы, и тогда кто-то вырывается из массы, перетекая в инородное вещество, и мяч, вернувшийся на поле, тоже впитавший чужеземье, летит буйный и яростный, не находя баланса между старым и новым. Такие моменты Кандакия ненавидит, и ей радостно, когда Сайно на перерыве досадует: «Не знают, как играть, зато бьют как угорелые». Сайно явно научен игре: ему хватает и силы, и настроя, и техники. Возможность выбросить энергию, вступив в единение с группой, он ценит больше всего. И Кандакия хочет сберечь эту драгоценность для него. Она наблюдает за Сайно восторженно, стараясь не отвлекаться от своей миссии вносить вклад в команду, и гадает, как в нём сочетается любовь к спорту и убеганию в мир фантазий.

На перерыве Сайно необычно громкий и общительный. Он даёт всем пять, восклицает игре, чуть не обливается водой из бутылки. Эта его сторона настолько же очаровательная, как и все остальные, доселе знакомые Кандакии. А когда Сайно смотрит на неё, ей кажется, будто его страсть может рассечь её, и земля под ногами становится шаткой, а руки некуда деть.

После перерыва Кандакия даже начинает получать удовольствие от игры. Она не забивает в ворота, но совершает удобные пассы, которые другие игроки переводят в гол, и получает похвалу и пятёрки ладонь в ладонь. Она почти настолько же заряжена, как Сайно, но вдруг предчувствие заливает возбуждение серостью. Сайно как раз передал мяч и выжидает следующего шага. А сзади бежит Рахман – Кандакия замечает его краем глаза и рефлекторно бросается вперёд — заслонить собой. Рахман наваливается всем весом. Запястье и щиколотку пронзает боль, колющим ядом растекаясь по крови. Боль бьёт в голову сладким металлическим привкусом, и Кандакии стоит усилий не заругаться на всю площадку. Она крепко зажмуривается, перенося продолжительную атаку, и открывает глаза только когда слышит беспокойный голос Сайно.

— Сильно болит? — он садится перед ней и в смятении разглядывает разорванные шорты на коленках, ссадины на ногах и в ладонях. — Так и знал, что здесь небезопасно играть. Пойдём домой. Ходить можешь?

Кандакия пробует опереться ногой о землю и чувствует, будто ей вжимают что-то в стопу.

— Кажется, растянула.

Она пробует опереться на другую, и в этот раз приподняться получается.

— Я понесу тебя, — говорит Сайно.

— На руках, что ли?

— Могу и на спине.

Кандакия неловко оглядывает людей, собравшихся вокруг. Она пытается найти во взгляде Дэхьи ответ, нет ли в этом ничего предосудительного, ибо саму себя она успела осудить за всплывшие в голове романтические образы. У Дэхьи во взгляде только беспокойство.

— Я помогу, — она придерживает Кандакию, пока та взбирается на спину Сайно и обхватывает его. На лицах других ребят тоже нет следов неприязни. Никто не хочет фыркнуть на неё как на «жертву», вешающуюся на шею парню. До неё доходит: никто и не станет. Для них Сайно брат Кандакии, никак не романтический интерес. Она может вздохнуть с облегчением. Но она нервничает сильнее.

Она не ожидала, что Сайно сможет её не то, что поднять, но удержать, однако посадка устойчивая, а Сайно петляет к дому, как будто груз на спине для него всё равно что перышко от подушки.

— Прости, что помешала игре, — бормочет Кандакия. Умом понимает, что если бы не она пострадала, то тогда Сайно. Без всяких сомнений Рахман набежал нарочно: поддеть плечом, толкнуть как бы случайно. Но из ниоткуда появилась Кандакия и сбила его с пути, заставив врезаться посильнее. Озвучивать подозрения Кандакия не хочет, пока у ребят есть шансы помириться.

— О чём ты? Мы и так хорошо сыграли. И ты не виновата, что вы столкнулись. Такое бывает. Но поле вам заменить надо.

Сайно не сказал ничего сверхъестественного — друзья всегда стремятся утешить, а не сделать хуже, но его утешение воспринимается по-особенному. Кандакия опускает голову на его плечо, потому что устала держать прямо и потому что хочет прильнуть. Боль прошла, уступив место другим ощущениям, и Кандакия чувствует влагу на своей щеке. Она не чувствует запаха пота, отметив, что Сайно неплохо за собой ухаживает, и чужая мокрость даже не бесит. Кандакия отгоняет мысль, что не была бы против, если бы ей пришлось обмазаться этим потом — уже которая дикая мысль за сегодня, и Кандакия не понимает, что с ними делать, злится и стыдится. Она отодвигает голову назло себе — терпи теперь, может, хоть так уму-разуму научишься. Но ум-разум не учится. Внутреннее я, наоборот, сопротивляется, подкидывает не слова, а образы, и чем сильнее Кандакия жмурится, тем они ярче. Она давно не ругалась с собой. А это, оказывается, истощает и приводит только к ещё большей неразберихе на душе.

— Сайно, — придумывает Кандакия. Если она не может отвлечь себя от глупостей самостоятельно, то пойдёт обходным путём. — Ты, случайно, не знаешь анекдоты?

— О. Хорошо, что ты спросила.

Сайно молчит немного, после чего досадует:

— Вот когда надо, ничего не вспоминается, погоди, — наконец он восклицает: — О! Итак, какой жанр слушает золотой слиток?

— Какой же?

— Тяжёлый металл.

Кандакия прыскает: анекдот сработал лучше планированного. Если так продолжить, то вся грязь из мыслей утечёт.

— Давай ещё.

— Я бы рассказал тебе шутку про химию, но боюсь, никакой реакции не последует.

— Да рассказывай.

Кандакия ждёт продолжения, но Сайно не спешит. Молчит и молчит. Она просит ещё раз:

— Ну пожалуйста.

— Это и есть шутка, — Сайно тяжело вздыхает. — Реакции не последует.

Он ждёт, пока прокрутятся шестерёнки у Кандакии в голове, и она протянет "а" озарения. Но для смеха уже поздно.

— Ладно, вот ещё. Говорит матра учёному: "Вы арестованы по подозрению в краже 69 томов энциклопедии из Дома Даэны". А учёный ему: "Подождите, я всё могу объяснить".

Кандакия долго думает над смыслом загадки — Сайно кивает и терпеливо поясняет:

— Он прочитал кучу книг. И теперь может объяснить всё. Потому что он очень много знает. Поняла?

— Ааа… Прости, я плохо соображаю…

— Да нет, это мне надо выбрать шутки посмешнее. Сейчас.

Чтобы никого не смущать, Кандакия принимает решение смеяться над шутками вне зависимости от того, поняла ли она их или нет. Такой расклад на практике так же удобен, как и в теории. А главное, она наконец переключается с распирающего изнутри желания на логические рассуждения о том, как элементы анекдота связаны в юмористический результат. И до дома ребята добираются в безопасности.

На пороге Сайно убеждается, что Кандакия чувствует себя лучше, и уже собирается дать слезть, но неподалёку маячит знакомая фигура, перетягивая на себя внимание.

— Сетария, это ты, — первой реагирует Кандакия. — Привет!

С Сетарией у неё сложные отношения, потому что мать девушки религиозная и придерживается высоких моральных правил. Услышав о том, что Кандакия распутная девица, та строго-настрого настояла на том, чтобы дочь с ней не общалась. Об этом Кандакия узнала от Дэхьи, у которой Сетария собирала сведения о сверстниках, поделившись опасениями матери. С тех пор Кандакии очень хотелось подружиться с городской девушкой и убедить в том, что вреда она не причинит, только предложит опору и защиту.

— Привет, — Сетария улыбается в ответ, и Кандакия думает, что это хорошее начало. Следующее относится уже к Сайно. — И тебе добрый вечер, Сайно. Давно не виделись.

— Всего два дня.

— Ты сказал, что придёшь, — в голосе Сетарии добрая насмешка, приправленная наигранным укором, но Сайно реагирует серьёзно, тускнеет и весь как будто хочет спрятаться.

— Так сложилось.

Что произошло между этими двумя, чрезвычайно интересно. Кандакия гадает, переводя взгляд с одного на другого, и примеряет, как хорошо они смотрятся вместе. Она замечает ту же заинтересованность во взгляде Сетарии, касающуюся конструкции из двух тел, которая всё не спешит разваливаться.

— Опусти меня, — доходит до Кандакии. Сайно послушно опускается и придерживает её за руку, когда она делает первый шаг не на ту ногу, быстро отскочив и сменив позицию. Она обращается к Сетарии, которая всё стоит на месте и смотрит то и дело в телефон: — Ты кого-то ждёшь?

— Да, родителей. Они пошли в гости и ещё не вернулись. А мне… — Сетария сомневается, прежде чем продолжить. – У наших соседей большая собака во дворе. Она меня очень пугает, если честно. И я жду, чтобы пойти с родителями.

— Заходи к нам, там будет лучше переждать.

— Спасибо, но я думаю, они скоро, не хочу вас беспокоить.

— Никаких беспокойств, ты же наша подруга, — естественно, никакие они не подруги и не друзья, но Кандакия намерена это исправить. — Пойдём.

— Да, зачем тут стоять, тут даже лавочки нет, — присоединяется Сайно.

— Спасибо.

Сетария всё ещё сомневается и скованна, но Кандакия позаботится о её комфорте: угостит вкусным ужином, включит что-нибудь приятное на телевизоре, заведёт ни к чему не обязывающую беседу. Она уже думает пуститься в беготню, но, ступив два шага, вспоминает, что не в лучшем состоянии. Хочет исполнить план как есть, прихрамывая, но Сайно план стирает напрочь напоминанием о том, что раны любого масштаба надо обрабатывать во избежание попадания инфекций.

— Где у вас лекарства, бинты и прочее?

— У нас гостья, подожди, — настаивает Кандакия, но битву в упрямстве выигрывает Сайно с поддержкой Сетарии.

— С этим правда лучше не шутить. А мне ничего не надо, я просто посижу.

Кандакия слушается, чувствуя себя непутёвым ребёнком: хотела как лучше, а в итоге беспомощно сиди в ожидании, пока Сайно придёт и позаботится. Он орудует перекисью, достаёт занозы, прикладывает холод к ступне и через пятнадцать минут собирается наложить повязку.

— А в это время сиди спокойно.

Кандакия ненавидит сидеть. И в такой неподходящий момент: наконец выдался шанс сблизиться с Сетарией, очаровав её гостеприимством, а она вынуждена сидеть. Сидеть и смотреть. Как Сайно накрывает на стол, включает телевизор, заводит беседу. Он замечательный, и Кандакия немного возмущена тем, что её обязанности взяли на себя, но больше восхищена и прячет влюблённые глаза. Она осознаёт, что впервые применила «влюблена» по отношению к нему. И на то, чтобы смириться с собой, ушёл даже не день, меньше. Похоже, она правда избалована отцом и позволяет себе слишком много, как любят поговаривать в деревне.

Сайно вошёл во вкус и продолжает травить анекдоты, понять которые Кандакии всё ещё удаётся только со временем. Зато Сетария щёлкает их как орешки и звонко смеётся. Она всегда была умной, в какое бы лето ни приезжала. И Кандакия хотела быть на неё похожей.

Она старается не отключаться от беседы, но чем дольше та длится, тем дальше она от обсуждаемого и в конце концов просто растворяется у себя на уме, грустно предполагая, что придётся ещё неделю не тренироваться и лучше никуда не выходить без необходимости.

Сайно вдруг уходит в её спальню и возвращается с красочно оформленной коробкой.

— Это то, о чём я говорил, Священный призыв семерых, — объясняет он. — Кандакия, смотри, как надо, я буду упрашивать тебя каждый день сыграть.

Кандакия кивает: конечно, она будет очень внимательна. Первое время она правда внимательна, но скоро игра становится такой хаотичной и быстрой, что Кандакия смещает внимание на Сайно. Его волнение настолько же очевидное, как у первоклассника, копошащегося под ёлкой в праздничное утро. Кандакия поняла по восторженным рассказам, что он эту карточную игру обожает, но реальность превосходит её ожидания. Сайно даже цитирует какие-то пафосные монологи, от которых всем стыдно, но ему хоть бы что, поймал волну и рассекает её, не забывая поправлять элитные пляжные очки. Кандакия не знает, краснеть ей или восхищаться. В итоге всё равно склоняется ко второму, проклиная себя за слабость.

— Ну как тебе? — у Сайно блестят глаза, и у неё язык не поворачивается ответить, что игра её запутала. Она отвечает честно, хотя не об игре, а о впечатлении, которое произвёл Сайно, беззаветно увлечённый тем, что ему нравится:

— Восхитительно. Обязательно сыграем.

Сайно одаривает её одной из своих робких улыбок, редких настолько, что Кандакия каждую бы хранила в шкатулке как драгоценность. Она треплет его по щеке, заставляя застыть и смущённо оглянуться на Сетарию. Она помнит, что такой же эффект произвёл Фарид, когда проявлял ласку к сыну, и делает пометку не трогать Сайно на людях, снова поражаясь, что косметика для него не беда, но быть любимым что-то из разряда неловкостей.

— Ой, — Сетария поднимает потерянный взгляд с телефона. — Мама написала, что остались там на ночь.

Кандакия спешит её успокоить, расположить к себе и к дому, который может стать родным на одну ночь:

— Ты тоже оставайся. У меня в комнате много места.

— Я не хочу вас беспокоить.

— Ты абсолютно не беспокоишь нас.

— И всё же, — Сетария досадно вздыхает. — Нет, я не могу злоупотреблять твоим гостеприимством.

Кандакия хлопает ресницами: о каком злоупотреблении идёт речь? Она бы с радостью разместила девушку у себя, устроила бы ей мягкую постель, обратилась бы в плюшевого ночного друга, если потребуется. Она хочет так и сказать, но по Сетарии видно, что девушка будет твёрдо стоять на своём.

— Ладно, это всего лишь собака. Она меня не тронет, — Сетария кивает, убеждая себя.

— Я могу тебя провести, если хочешь, — подаёт голос Сайно.

— Ну вот, опять я вас беспокою.

— Ты что, так далеко живёшь?

— Не особо, но...

— Тогда это не беспокойство.

Прежде чем Сетария полезет спорить, он обращается к Кандакии:

— Тебе что-нибудь нужно перед выходом? Я могу что-то сделать?

— Ничего. Ты и так много сделал. Спасибо, что позаботился.

— Как будто я должен был просто смотреть, как тебе плохо, — усмехается Сайно. — Странный из меня друг бы получился.

Кандакия улыбается ему обожанием — Сайно быстро отворачивается и спешит к двери.

— Если что, звони.

Он разобрался с проблемой лучше некуда — Сетария не находит слов поспорить. Она машет Кандакии на прощание, и Кандакия надеется, что мягкая улыбка девушки — знак того, что они хоть немного сблизились за этот вечер. По крайней мере Сайно с Сетарией точно нашёл общий язык, и это не может не радовать. Кандакия хотела бы, чтобы он обзавёлся друзьями в Аару — в таких крохотных уголках Тейвата, где каждый знает друг друга через одно рукопожатие, важно иметь связи.

Когда дверь захлопывают, Кандакия остаётся одна. Тишина непривычкой растекается по ушам. Сайно вернётся минут через десять, папа с дядей, как и родители Сетарии, задержались у кого-то в гостях. Они который день навещают старых друзей, с которыми Фарид вырос, но которых покинул и не видел двенадцать лет. Эти сентиментальные мужчины: выпьют пару рюмок и вот уже распускают сопли, вспоминая былое и проливая слёзы по прошлому. Кандакия не уверена, когда они вернутся. Она часто тоскует по тишине и времени наедине с собой. Так уж вышло, что отец не на шутку общительный, и их дом открыт для всех. Сейчас, когда выдалась спокойная минутка, Кандакия спешит в свою комнату, снова забыв про ногу и ойкнув, неаккуратно ступив на покалеченную.

Она садится с дневником и ручкой на раскрытую на полу постель. Восстанавливает в памяти отрывки прошедших суток и записывает впечатления. Когда слова вырисовываются в имя Сайно, Кандакия замирает. Ворох эмоций, который она старательно отгоняла целый день, накрывает вновь. Треклятые бабочки порхают в животе, а снаружи крылышками касаются кожи, оставляя мурашки. Кандакия надеется, что никакие это не бабочки, а мотыльки, полетят на свет и скоро помрут. А пока они неугомонно отбивают биты, медленно сводя её с ума. Она так долго промывала себе мозги, убеждая в том, что никогда больше не должна думать о Сайно не в том ключе, что сейчас не различает, что чувствует. Отчётливо среди палитры перемешанных потемневших красок проступает только фиолетовый, отзываясь гудением внизу живота. Кандакия его игнорирует, но тщетно. Она спешно проверяет время: по идее, Сайно должен вернуться через пять минут. Она пишет ему с вопросом без надежды, что тот ответит, занятый в пути, а не уткнувшийся в телефон, но он печатает мгновенно: «Меня бабушка Сетарии заставила выпить чай ㅠㅠ Надеюсь, на долго не затянется». Кандакия невольно радуется. Ей необходима разрядка. Так будет лучше, чем продолжать грызть себя. Возможно, это плохой вариант решения проблемы, но он лучший из худших, поэтому она к нему прибегнет.

Она задвигает шторы, запирает дверь, протирает руки влажными салфетками. Ложится в постель и спускает шорты с бельём к коленям. Она старается представить что-то нейтральное. Образы из роликов, которые они с Дэхьей обнаружили на флешке Фодила и сначала долго потешались над юношей, смущая до жути, затем смущали уже тем, что сосредоточенно наблюдали за действием в видео, пока Фодил делал вид, что не хочет провалиться сквозь землю и больше всего на свете его интересуют задачки по математике. Всё идёт по плану, но порноактеры не желают засиживаться в голове и без сопротивления отдают место образу Сайно, от которого Кандакия не может скрыться даже у себя в воображении. Она может чётко представить, как садится на Сайно сверху, как оглаживает торс, как покрывает поцелуями. Она не уверена, какое бы выражение застыло на лице Сайно, а, когда перебирает варианты, жаром накрывает с новой силой. Одно радует: она не знает, как выглядит у него то, что ниже туловища и выше колен, и знанием этим обладать никогда не будет — ограничивает от того, чтобы пуститься во все тяжкие.

Кандакия вздыхает с облегчением, когда наконец достигает кульминации. В ушах звенит, контрастируя с тишиной в доме. Она прислушивается к себе. Внутри вроде улеглось, шальные искры пока не собираются устроить фейерверк. Снаружи так же тихо. Кандакия убирает после себя, проверяет телефон, в панике глядя на пропущенные сообщения.

«Мне хотя бы удалось избежать супа, хотя меня очень хотели накормить всем, чем можно»

«Кандакия, меня допрашивают, тут очень страшно, почему она хочет вытянуть из меня всё про мою жизнь, она же старая, она всё равно забудет»

«Я недооценивал твою поддержку в компаниях со старшими вот бы ты была рядом»

«Это не призыв сейчас же прийти если что»

«Ты там как»

«Ау»

«Ладно»

«Какие конфеты ты любишь, мне тут предложили взять на выбор»

«Ладно я взял всё на всякий случай»

«Бабушка посмеялась, но вроде довольна»

«Знаешь, а она милая»

«Она пригласила меня заходить, когда захочу»

«Это такой этикет или я правда могу, когда захочу??»

Последнее сообщение отправлено четыре минуты назад, и Кандакия высчитывает, что скоро кузен вернётся. Она быстро сочиняет более-менее осмысленные ответы на каждое сообщение, перечитывает их, перечитывает сообщения Сайно и падает лицом в подушку, стукает рядом по полу. Сайно милый невыносимо, и это уж точно то, с чем она не может справиться. А она фантазировала о нём, и в фантазиях этих он был не милым, но послушным и стонал под её ласками. А теперь он настоящий будет смотреть на неё, говорить о чём-то обыденном, ждать ответа, а она не сможет сказать ни слова. Какой же стыд. Почему подобные мысли вообще лезут в голову. Откуда нездоровое влечение, никем не званное и никому добро не предвещающее. Кандакия не пытается себя больше переубедить: факты ясны, как день, она влюблена, и против этого не попрёшь, сколько себе ни объясняй порочность этого чувства и не моли перестать им гореть. Она обижена на себя, но не хочет с собой ссориться – от внутренних конфликтов больше вреда, чем пользы. По крайней мере Кандакия не животное и всё ещё контролирует своё взаимодействие с Сайно. Её постыдная тайна умрёт вместе с ней, и Сайно ничего не потревожит.

Он скоро приходит. Кандакия понимает это по стуку в дверь. Она поднимается, пока ноги охватывает дрожь, плетется к двери, нехотя отпирает и не смеет смотреть Сайно в глаза.

— Что случилось?

Кандакия просит конфеты, делая вид, что не поняла вопроса. Гадает, что же могло выдать расстройство, и выкачивает из себя больше энергии, чтобы поддержать весёлый облик. Сайно не настаивает. Конфеты так конфеты. Чай так чай. И не касаться опасного алого на щеках, так и запишем.

Конфеты безвкусные ужасно — Кандакия это предвидела, зная бабушку Азизу: скупает по дешёвке и раздаривает ничего не подозревающим детям. Однако Сайно разочарован:

— Вот же, а я уже предвкушал.

— Твой отец принёс из города, сейчас принесу.

— Скажи мне где, я сам принесу. Ты лучше лишний раз не тревожь ногу. Сильно болит?

— Да нет.

— А что болит тогда?

Кандакия хочет завыть или стукнуть Сайно, или стукнуть себя, только чтобы он перестал быть таким чутким и не донимал опекой, от которой чудесно бесконечно, но тоскливо, и хочется, чтобы Сайно заботился только о ней, но он защитник по природе и отламывает кусочек от себя каждому.

— Вот тут болит, — она кусает запястье и указывает на него. Сайно косится озадаченный.

— Собака у Сетарии, кстати, правда огромная. Ну не у неё, а у Рахмана. Жалко её, я бы не пережил соседства с Рахманом.

— Точно, я и забыла, что они соседи.

— Он, кстати, попросил у тебя прощения за сегодня. У меня тоже, но не очень искренне.

— Правда? — Кандакия греет надежду на счастливый финал не очень счастливой истории, но Сайно обрубает ей крылья:

— Да. Но я не принял.

— Почему?

— Он мне не нравится. Я ненавижу делать вид, будто лажу с кем-то, когда нет. В школе постоянно заставляли. И зачем. Глупо.

Ничего не понимает. Ничего. Ладно, он городской. Ещё оценит важность хороших отношений, когда придётся каждый день видеть одно и то же ненавистное лицо, и притворяться, будто от него не тошнит. Кандакия успокаивает себя тем, что до тех пор она за Сайно проследит и никому не даст в обиду, даже Рахману и его огромной собаке, которая на самом деле покладистая и очень милая.

— Поступай, как знаешь. Но помни, мы не чужие друг другу и должны приходить на помощь, а не копить обиды.

— Какие ты правильные слова говоришь. Но он меня всё равно бесит.

— Он не самый приятный, но и не самый ужасный. Я не буду просить тебя поладить с ним, раз ты так сильно не хочешь. Но если ты решишь попробовать, я тебе помогу.

— То есть ты хочешь, чтобы я с ним подружился.

— Можно и так сказать.

— Если ты хочешь… — Сайно вздыхает досадно. — То я хочу тебе угодить.

— Почему?

— Это прикольно.

Он прячет лицо за кружкой чая, а Кандакия рассуждает о философском. Она не думала на него давить и велеть поступать против своей воли, но, вроде, она ничего тиранического и не говорила.

— Просто делай, как тебе будет лучше, хорошо?

— Хорошо.

Она кивает, заливая в горло тёплые струи. Что таит завтрашний день, неизвестно, но пока вечер, тихий и пропитанный солнцем, обещает, что всё и правда будет хорошо.