Солнце стоит в самой высокой точке неба, огибая очертания гробниц, настолько огромных, что кажется, будто до них рукой подать, когда на самом деле не хватит и миллиона рук. Сайно смотрит на солнце в окошко — они с Кандакией безмятежно жуют черешню на кухне. Солнце в их единение вмешивается едва-едва, растекаясь блестящими пятнами на поверхности стола, дотрагивается до черешни в узорчатой чаше и перекатывается на пальцы, когда кто-то тянется за ягодой.

— А есть ещё? — Сайно таращится на пустую чашу, будто таким образом можно её наполнить.

Кандакия встаёт — в который раз не на ту ногу, и её лицо морщится на секунду — и хромает к полкам. Сайно даже не ворчит уже, устал, только качает головой неодобрительно и вспоминает:

— Давай мазь нанесём.

Ещё одна порция черешни, и он несёт мазь из спальни в гостиную, где Кандакия, поднявшись на второй уровень настила, устроилась на курпаче, и садится рядом. Выжимает в ладонь, размещает удобно стопу перед собой, втирает в кожу, сухую и местами морщинистую.

— Нельзя использовать тех, кто младше, как рабочую силу, — разносится голос Карима. Сайно оглядывается на дядю, который надел очки и ищет книгу в домашней библиотеке, с улыбкой уставившегося. Переводит взгляд на кузину, смущённую и притянувшую ногу к себе.

— Я не использую.

— Да, я сам.

— Решил потрогать ноги девушки?

— Да, — в голове щёлкает. Сайно заливается стыдом. — То есть нет.

Карим смеётся над ним: позор на остаток веков, пора провалиться под землю и никогда оттуда не выбираться. Но Сайно учили держаться стойко перед невзгодами. Пока положение поддаётся спасению, он пытается:

— Она ногу растянула, я мазь наношу.

— Думаю, она с этим сама справится.

Кандакия кивает: справится, справится — забирает мазь. Подальше от Сайно с его нечистыми помыслами — наверняка Карим так и видит сложившуюся картину, и Сайно теперь не посмеет ему в глаза смотреть, не то что заниматься дяде-племянскими вещами вроде рыбалки или просмотра футбольных матчей. Должно быть, Сайно слишком мрачнеет, потому что Кандакия трогает его за плечо, обращая на себя внимание. Она смотрит нежно-нежно, как только у неё получается, и он забывает, почему запаниковал.

— Ты так не переживай, папа просто пошутил.

Сайно проверяет: дядя наконец берёт из самого низа шкафа толстую энциклопедию и уходит в спальню. Отчитывать или выгонять на улицу непутевого племянника не собирается.

— Но я тоже сглупила. И правда, сама должна была, зачем тебе мои грязные ноги трогать, — Кандакия хлопает ресницами, что-то осмысляя. — Странно вышло.

— Да ладно, я помою руки.

Она жмёт плечами, неловко улыбаясь. Сайно невольно улыбается ей в ответ, залюбовавшись: даже неловкими её улыбки выглядят как восьмое чудо света. Он ждёт, пока она нанесёт мазь, следит за кругообразными движениями и тем, как кожа мнётся под пальцами. Он не замечал за собой симпатии к чьим-то ногам, но в руки вселяется желание вновь прикоснуться к чужой стопе, огладить и подняться к коленке, которую прикрывает ткань шорт. Желание таинственной природы — у Сайно к себе много вопросов.

— Ты сбавил мою бдительность, — Кандакия его отвлекает. — Всё утро хлопочешь обо мне, и я даже не поняла, что не так. О нет. Я и правда использую тебя как рабочую силу.

— О чём ты? Какая рабочая сила?

— Ты сделал за меня все дела сегодня.

— Но это потому что тебе тяжело ходить.

— Но ты сделал за меня все дела сегодня, — улыбка её покидает. Ясности проблеме это не придаёт, и Сайно переводит тему:

— Дурацкие шорты.

Шорты серые, мешковатые, смотрятся на Кандакии хорошо, только потому что её внешность сглаживает это преступление против вкуса.

— Они папины. В Аару не найти длинные женские шорты, а в коротких удобно, только если сверху надеть юбку.

— Почему так?

— Здесь мало кто носит шорты, это не совсем традиционная одежда. И когда торговцы приезжают, они привозят только то, на что видят спрос. И выбор шорт у них не большой. Но мне нравятся эти, они нормальные, разве нет?

— Нет. — Сайно спешит поправиться, заметив, что кузина озадаченно разглядывает свою одежду: — Но главное, чтобы тебе нравилось, так что без разницы.

— А как было бы красиво?

— На тебе как угодно.

— Какой ты хитрый, — Кандакия улыбается прищуром. Однако хитрости никакой нет — одни откровения, которые по обычаю сыпятся с Сайно раньше, чем он успевает подумать. — Но, если серьёзно, что подойдёт лучше? Боюсь, Дэхья права, и моё чувство стиля хуже, чем у дяди Анпу...

— Тут же нет ТЦ, да? Тогда давай закажем что-то в интернете.

— Сюда не доставляют ничего, — хихикает Кандакия. — Разве что в Караван-Рибате есть пункты выдачи.

— Твой папа туда часто едет, сможет забрать, — её улыбка становится проницательней, и Сайно чувствует себя попавшим в западню. — Ладно, ладно, просто я давно ничего не покупал. А так руки чешутся.

— Вы с Дэхьей бы спелись.

— Тогда надеюсь, она покажет мне пару местечек, где можно закупиться приколямбами.

Вспомнишь лучик — вот и солнце. Во входную дверь стучат, а, услышав, что она открыта, входят друг за другом Дэхья и некий юноша. Кандакия восклицает им. Прежде чем она в очередной раз наступит на больную ногу, Сайно предостерегающе кладёт ей руку на колено, снова думая о том, какие её шорты дурацкие, и не признаёт, что хочет избавиться от них не только потому, что они безвкусные.

— Мы пришли тебя проведать, — у Дэхьи в руках тарелка, завернутая в прозрачный пакетик. У юноши пакет, свисающий на ручке. — Принесли вкусняшек.

— Мои хорошие, — Кандакия в миг преображается от нахлынувшей радости. Таки встаёт и обнимает каждого — в руках юноши она будто уменьшается вдвое.

— Фодил, ты вернулся из города. И куда решил в итоге поступить?

— Университет, который посоветовал дядя Карим, — говорит названный Фодил. Голос его низкий, тон спокойный и серьёзный. — Он и правда лучший из всех. А это кто?

Ранее на Сайно не обращали внимания — лучше бы так и оставалось. Он на автомате закрывается: утро выдалось тихим, не обещающим гостей, и настроения впускать кого-то в своё пространство нет. На всякий случай он готовится к тройному поцелую в щёки. Благо, обходится рукопожатием, когда Кандакия представляет парней друг другу.

— Рад знакомству, — сдержанность в голосе Фодила не позволяет выловить, рад ли он взаправду, но Сайно ведёт себя в соответствии с обычаями:

— Взаимно.

Он смотрит на парня дольше положенного — на него так же изучающе смотрят в ответ. Наверное, тишина нависает неловкостью, потому что Кандакия открывает рот, но, прежде чем она что-то скажет, Сайно обгоняет:

— Я накрою, сиди.

Возмущение проступает в напрягшихся чертах, но не формируется в слова, и Сайно торжествующе идёт на кухню. Сейчас придётся налаживать отношения со сверстниками — их тут как будто бесконечное количество, наваливаются со всех уголков и требуют дружить и общаться, энергичные до изнеможения. Сайно бы сбежал: во двор или в спальню Кандакии —, да она не обрадуется. Он несёт тарелки с фруктами и орехами и садится рядом с Дэхьей, ибо кузину окружили с обеих сторон. И разговор уже завели бойкий и весёлый, который Сайно не понимает и над которым скучает, находя единственное развлечение в сочных персиках. Пока стрелки часов изранено ковыляют от точки до точки, он отбивает пальцами ритм по ковру и не сводит глаз с Кандакии. У неё кошачьи губы и глаза тоже отдают чем-то кошачьим — вопреки тому что Сайно часто сравнивают с сутулыми псами, сам он падок на тех, кто собакам противостоит. Кандакия его взгляд замечает, улыбается, вынимая из скуки золотых песков. Жаль, что Сайно не может приковать её внимание полностью. Наверное, он многого просит, учитывая, что последние дни они постоянно вместе. Увы, этого недостаточно.

Сайно из того типа людей, кто не дружат со всеми подряд, но если приметили кого-то, то вряд ли отстанут. Так было с Тигнари: до знакомства с ним Сайно ни с кем не водился, а после был вынужден научиться делить друга с другими такими же очарованными. Обучение это тяготило, но было на пользу. Хотя всё равно не уберегло, когда Тигнари обзавёлся отношениями и стал проводить весомую долю времени исключительно с парнем. Времени, которое раньше принадлежало Сайно и которое он стал коротать в одиночестве, закипая от злости при мысли о том, как легко дружбу с ним поставили на второй план.

Сайно бы и дальше искал себя в одиночестве, отдающим чем-то родным и уютным. Но Кандакия ворвалась без стука, и он повторяет пройденный сценарий, прекрасно зная, что обречён, а это кино обещает концовку ещё печальнее.

— Чего сидишь такой хмурый? — выносит его из потока мыслей Дэхья. — Лицо попроще.

— Это моё обычное лицо.

— Зануда.

Сайно кивает: ну да, зануда. Так и есть. Что с того.

— Сайно, не обращай на неё внимание, — Кандакия толкает подругу в локоть шуткой. Её ласковый взгляд спасает Сайно от испорченного настроения. «Мне и так сложно обращать внимание на кого-то, кроме тебя» — думает он, благо, вслух не озвучивая.

— Мне всё равно.

Дэхья от этих слов почему-то раскатывается смехом — Сайно не понимает почему, как ни силится. Желание уйти в нём нарастает, но лишнего внимания к себе не хочется. Хотя, если сбежать грамотно, никто и не задастся вопросом, куда подевался неприметный коротышка. В самом деле, компания так увлечена друг другом: если сделать вид, что нужно отойти на звонок, и не вернуться, никто не предаст этому значения. Сайно уже намеревается воплотить свой безупречный план побега в действие, когда Кандакия огибает Дэхью и сжимает его в объятиях:

— Да блин, не обижай его.

И всё: его нет, какие бы сигналы вселенная ни отправляла. Сайно бы запищал, как хорошо, да усердно делает вид, что мир не перевернулся. Кандакия устраивает голову на его плече и оплетает руками живот — Сайно из последних сил держится, чтобы не разбить себя о стену. На «я не обижаюсь» его не хватает: тепло сдавливает грудную клетку.

Он думает, что она сразу отпустит его, но Кандакия никуда не спешит. Пытается вслушаться в протекающий разговор, но всё его существо отвлекается на её прикосновение. Он делает глубокий вдох — выдох, ещё раз и ещё. Даёт себе время привыкнуть, считает цифры от одного до нуля. Что угодно, чтобы вернуться в состояние покоя. И процедура работает: мелкую дрожь унимает, становится выносимо выдерживать руки Кандакии. Сайно колеблется, но накрывает её ладони своими — мольбой не разрушать мгновение, из которого не хочется выбираться. Она никуда не собирается. Переплетает их пальцы и жмётся щекой к щеке. Как будто нет никого вокруг, будто они наедине и допустимо так близко находиться к друг другу. Наверное, допустимо. Если бы Сайно не думал о ней иначе, чем о сестре, то было бы. Он блаженно прикрывает глаза. Солнечный свет, проникающий через окно, разливается полосами по коже. Кондиционер разносит прохладу, и рай, должно быть, выглядит именно так.

Рай рассыпается, когда на второе плечо ему кладёт голову Дэхья и тычет в щёку пальцем.

— Капец мягкие, — зачарованная, она продолжает тыкать. Сайно прислушивается к себе: не лопнуло ли ещё терпение. Лопнуло бы, но ласковый смех Кандакии рядом с ухом восстанавливает раздражение в точку ноль.

— Что вы к нему прилипли? — спрашивает Фодил недоумением. Сайно вдруг тоже интересно.

— Я всегда хотела маленького брата или сестрёнку, чтобы тискать их, — Дэхья вздыхает о неродившихся детях.

— Но я младше всего на год.

— Ну ты выглядишь как пятиклашка.

Если бы Сайно давали мору каждый раз, как его принимают младше настоящего возраста, он бы уже накопил состояние, которое стоит деревня Аару. Он даже не реагирует никак, просто поправляет:

— Пятиклашки не так выглядят.

— Ну ты понял.

Сайно вдруг досадно: Кандакия тоже окружила его лаской, потому что умилилась его маленькости. Не больше, не меньше. Точно не то, что пронизывает внутренности острым и не хочет обращаться в слова.

Вдруг ему тычут в живот: уже рука спереди, большая и жёсткая. Фодил с непроницаемым лицом жмякает его плоть:

— И правда мягкий.

И Сайно лишается дара речи. Он никогда не попадал в ситуации, когда его трогают со всех сторон. Кандакию бы он не отпускал и дальше, а, что с её друзьями делать, не уверен.

Благо, Фодил на его теле не задерживается, убирает руку и, разглядывая во все глаза, сжимает её, запомнившую ощущения. Дэхья следует его примеру.

— Тебе комфортно? — уточняет Кандакия. Сайно бы проклял глупое сердце, которое неровно шевелится только от одного её голоса, сделавшегося тише, чтобы не задеть его слух. Он неуверенно кивает.

Он слушает продолжающийся с прежним весельем разговор друзей, предельно в него не вникая, и благодарный за то, что вникнуть не просят. Время тянется незаметно. Расходятся они только спустя час или больше: солнце чуть спустилось с небес, и снаружи не должно сильно печь.

— Будем ждать твоего возвращения в строй, — говорит Дэхья на прощание, обнимая подругу.

— Поправляйся поскорее, — добавляет Фодил. Он не следует за Дэхьей на выход, застывая в дверях и возвращается в гостиную, где Сайно убирает скатерть после посиделки, а Кандакия сидит в подушках. Сайно уносит посуду на кухню, а на пути обратно наблюдает, как Фодил трогает шею Кандакии, цепляя какое-то украшение — Сайно украшения сначала не замечает, давясь возмущением от того, как их лица близко друг к другу. К счастью, ничем, привычным в романтическом кино, сцена не заканчивается, ограничившись объятием. Тем не менее Сайно сверлит Фодила взглядом, будто вместо глаз у него лазеры, способные спалить человека в пепел. Когда тот не замечает, Сайно старается сверлить усерднее, но Фодил уже уходит.

Сайно несётся сесть рядом с кузиной, чтобы взять ожерелье в руки и посмотреть хмуро. Оно круглое, высечено узорами цветов, облитых золотом.

— Что это?

— Подарок.

— Зачем?

— А зачем дарят подарки?

Сайно пытается высмотреть в её лице, что она о подарке думает, но высматривает только хитрые искорки, которые при попадании сожгут без остатка. Он опускает взгляд на украшение, моргает, падая в размышления. Кандакия обнимает его щёку рукой, но убирает руку, стоит их взглядам столкнуться.

— Что не так? — спрашивает она наконец-то. Сайно осознаёт с ужасом:

— Да ты ему нравишься.

— Не выдумывай.

Сайно снова в неё вглядывается и качает головой:

— Да ты же сама знаешь.

— Ничего подобного.

— А он тебе?

— Что?

— Нравится?

— Сайно, мы друзья.

— А хочешь, чтобы были парой?

Кандакия вдруг затихает и, видит бог, её щёки прежде так ярко не горели. Проклятие.

— Мы с тобой не лучшие подружки, чтобы обсуждать мальчиков.

— Я оскорблён.

Шутки шутками, но на душе у него свет затухает и даже смех кузины не может вновь его зажечь. Вот проклятие.

Сайно не хочет выдавать никак, что ему не всё равно, но знает себя: добро пожаловать в аттракцион навязчивых мыслей. И выбирает сбежать, хотя бы пока не отпустит, не обустроится в голове.

— Можно я схожу поплавать?

— Хочешь поплавать? — Кандакия кажется удивлённой. — Да, конечно. В маленьком пруду?

— Наверное.

— Хорошо.

Она не спрашивает, когда он вернётся, да Сайно и сам не знает. Хотелось бы побыстрее, чтобы не оставлять Кандакию скучать одну, но это зависит от него только частично.

Он подставляет себя под солнце, к жару которого ещё не привык. Делает пометку надевать кепку впредь и по дороге, где рельеф понижается, идёт вниз, стараясь держаться тенистых участков. Их, к сожалению, не так много, ведь высокой растительности в Аару мало, а магазинов или других зданий, под которыми можно прятаться, практически нет. Как люди здесь выживают, немыслимо.

Сайно очень завидует Тигнари, который лето проводит в Гандхарве: там и виды красивые, и погода чудесная, и фруктов огромное разнообразие, прямо с огорода. Аару же покинутая богами земля. В какой-то момент Сайно кажется чудом, что здесь прорастает хоть какая-то жизнь. И благодарит отца за то, что они уехали в город.

Но не уезжай они, Сайно бы рос бок о бок с Кандакией и относился бы к ней как должен, как к сестре, а не той, для кого он даже не может подобрать слово. Не то чтобы чувства захлёстывают его с головой, лишая всякого контроля: нет, Сайно не составляет труда сдерживать себя, какие бы желания его ни оплетали. Его смущает скорее само их наличие, в большей степени потому, что Кандакия приходится ему родственницей, и в меньшей потому, что раньше Сайно такого влечения, потрясающего по своей силе и сконцентрированности, никогда не испытывал.

Он мало что знает о любви, но знает, что влюблённость спонтанна и возникает на физическом уровне, поэтому не видит смысла анализировать, почему он в Кандакию, прости господи, влюбился. Но его интересует: а часто ли случается такой сбой у людей, и, если да, то как это выяснить. Сайно почти сразу вспоминает Тигнари.

Тигнари самый умный и знает всё обо всём, даже о том, о чём, казалось бы, не должен. Сайно колеблется, прежде чем достать телефон и напечатать: "Ты хотел когда-нибудь поцеловать Коллеи?" Его вдруг пробирает дрожь — вроде они тысяча лет дружат, а такую хрень даже Тигнари страшно написать. К тому же последнее время общение всё чаще сходит на нет, ибо Тигнари или наслаждается отдыхом в Гандхарве, или переписывается с любимым парнем, которого Сайно уже начинает не переносить. Вот и сейчас друг не читает сообщение. Пожав плечами, Сайно оставляет телефон до лучших времён, включив звук на уведомления.

Он думает, как глупо расстраиваться из-за того, что Кандакии нравится другой парень. Почти смеётся: да уж, вот абсурд — но мимо проходит некто, и Сайно откашливает смех. Даже не будь он Кандакии кузеном, Фодил привлекательней его. Тот высокий и накаченный, и лицом не дурен. Кандакия, крепко сложенная и вытянутая, с ним хорошо смотрится. А Сайно для неё низкий и мускулатуру не может обрести, как ни пытается.

Щурясь от солнца, Сайно не замечает камешка перед собой — хотя ими забита вся дорога, и слететь с неё дело не пыльное, что с Сайно и случается. Он уже прощается с жизнью, передавая слова любви вселенной, дабы донесла отцу. Но мир, качнувшийся и стремительно рвущийся вниз по дороге, раскачивается в последний раз — Сайно крепко зажмуривается. Когда он решается открыть глаза, голову кружит. Но вроде бы небеса отказались от самопожертвования. Перед ним Дэхья и девушка с озера, чьё имя он не запомнил.

— Чёрт, ты аккуратней будь, так и разбиться не далеко, — испуганно говорит Дэхья. Сайно чувствует, что наконец может стоять на ногах ровно, и она отпускает его плечи, за которые ухватилась, препятствовав дальнейшему падению.

— Спасибо, — бормочет он. Осознание, что жизнь правда могла закончиться мгновение назад, настигает и его испугом.

— На, выпей.

Сайно с благодарностью принимает бутылку и испытывает огромное облегчение.

— Пришёл в себя?

— Вроде да.

— Ты на пруд?

— Да, — он не уточняет какой.

— Я тоже, окажи мне услугу и пойдём вместе.

Сайно не может отказать своей спасительнице, но заранее придумывает план побега, ведь пункты назначения у них разные. Благо, Дэхья быстро прощается с подругой и ведёт его вниз по дороге. На этот раз Сайно предельно осторожен.

— А куда мы?

— Поможешь мне поднять воду до дома.

— У вас разве не идёт из шланга вода?

— Она не питьевая. Питьевую надо добывать из родника. Кандакия тебе не говорила?

— Нет, не обращал внимание раньше.

— Мне бы стоило быть как она, и по утрам за водой ходить, а не в такую жарень, но так влом в пять утра вставать.

Сайно кивает: он абсолютно понимает. Сколько бы ни пытался, в пять утра он не способен функционировать физически — о том, чтобы просыпаться и что-то делать речи нет.

Дом Дэхьи уступает дому Карима и в размере, и в ремонте. Сайно стоит посреди двора, ожидая девушку, смотрит вокруг и замечает в углу забора большой мешок, из которого выпирает стекло. Он задаётся вопросом, а куда отправляется мусор в Аару, но углубиться в размышления не позволяет Дэхья, вернувшаяся с четырьмя металлическими ведрами. Она отдаёт два Сайно, и они петляют вниз, пока не добираются до подъёмника. Это творение деревни способно вместить двадцать человек и пересечь огромную высоту — у Сайно вырывается восхищенный выдох.

Они спускаются, кажется, целую вечность, но Сайно не скучает, а смотрит заворожённый на поток воды, срывающийся вниз, с противоположной стороны и неровность камня, возвышающегося стеной. Подходить к краю подъёмника Сайно не осмеливается, как и смотреть на землю — от того, насколько земля далека, становится тошно. Он надеется хоть на самый маленький ветерок, чтобы сдуло мурашки с кожи, но её только обжигает солнце.

Течение в речке слабое, солнце играет в ней бликами, маня окунуться, а струи воды свысока рушатся, чтобы соединиться в одно целое. Сайно не представляет, какой здесь открывается вид на рассвете. Может, ради этого вида и стоит проснуться однажды рано как смерть. Он ждёт, пока Дэхья наберёт воды, осматривая редкую растительность: пустые, пустые земли, полная противоположность тропическому лесу. Поднимает взгляд на водопад и пробует слово «Родина» на вкус — горько.

Когда Дэхья вручает ему вёдра, он чуть не валится от тяжести, но скоро к ней привыкает. А сама несёт вёдра к подъёмнику как ни в чём не бывало. Сайно приятно удивлён: Дэхья не производит впечатление силачки. Её не назвать хрупкой, но рядом с Кандакией, с которой они пусть и одного роста, она кажется чуть меньше из-за пропорций тела. И её страсть к уходу за своей красотой не наводит на мысль об истинной силе. Сайно уважительно кивает.

— Не устал? — спрашивает Дэхья, когда они тащат вёдра к её дому. У Сайно грузно в руках, но напряжение это скорее приятное. Он качает головой. — Молодец. Ох, чёрт.

— Что такое?

— Хотела к пруду пойти, но вспомнила, что придётся видеться с Рахманом. Теперь не очень хочу.

— Он тебя тоже обидел?

— Нет, мы друзья. Вроде. Были. Не знаю, всё сложно.

Сайно бы спросил, насколько сложно, но молчит на случай, если сложность личная, а они с Дэхьей не настолько близки. Благо, Дэхья продолжает сама:

— Ты же знаешь, я лесбиянка. А он тебе какую-то хрень сморозил. Сначала я была так зла на него! Хотела убить, но, когда мы встретились, он вёл себя как обычно? А обычно он не кажется мудаком, понимаешь. И я не смогла ничего сделать.

Сайно не совсем понимает и продолжает слушать.

— Мы знакомы с ним с детства, и он обо мне всегда заботится и чуть ли не как старший брат. Как отец? Блин, куда меня повело, ох уж эти дэдди ишьюс.

О да, знакомая тема, только с матерью — Сайно кивает.

— Но я не могу смириться с тем, что он не принимает то, кем я являюсь. Думаю об этом и бешусь, хотя он ничего плохого мне не делает.

Сайно осторожно хлопает Дэхью по спине, надеясь, что прикосновение не будет ей противно:

— Да уж, тяжело.

Она хихикает с него почему-то — в который раз за день, будто Сайно надел красный нос и разноцветный костюм и сам не заметил. Успокаивает то, что роль клоуна не самая худшая. Придётся пока придерживаться её, раз волки в цирке не выступают. Подумав, Сайно добавляет:

— Но если бы ты ему сказала, кто ты, он бы мог тебе навредить. Так что ты можешь на него выбеситься сейчас.

— Да в том-то и дело, что не могу. Если я с ним поговорю об этом, то на следующий день уже вся деревня будет в курсе, и. Короче, лишних проблем не хочется. К тому же я всё равно в сентябре-августе уезжаю, так что это уже не будет важно. Зачем портить последнее впечатление об Аару.

— Уезжаешь?

— Да, я же в Академию поступаю.

— Академию?

— Да, на Амурту. Ну, я попытаюсь. Если не получится, то... Чёрт, я не хочу подводить свою девушку, она в меня очень верит. Будет чертовски обидно.

Поступить в Академию — задача не из лёгких, продержаться в ней — задача ещё невыполнимей. Сайно понимает это как никто другой, ведь сам собирается поступать через год. Изначально этой безумной затеи в планах не было, хотя желание и мелькало: образование Академии даёт возможность обеспечить достаток в будущем. Но учитель Сайно, мудрец в отставке, разглядел в мальчике из пустыни талант и настоял том, чтобы Сайно не губил свой потенциал, предложив стать его наставником. И, собственно, кто Сайно такой, чтобы не принимать руку помощи, когда её протягивают.

— Удачи тебе. Не волнуйся из-за девушки. Если она тебя любит, то не порвёт с тобой из-за этого.

— Нет, конечно, — смеётся Дэхья. — Но она из богатой семьи. И мне бы хотелось ей соответствовать, эх.

— Богатой? В Аару есть кто-то богаче дяди Карима с кондиционером?

— Нет, — она снова смеётся. Сайно задаётся вопросом, почему его шутки эффектом вызывать смех не обладают, в отличие от случайных слов, над выуживанием которых он старается куда меньше. — Но моя девушка из города.

— Ого. То есть вы встречаетесь на расстоянии?

— Да. Я так по ней скучаю. Ты бы её видел...

И Дэхья читает ему лекцию о том, какая её любимая милая, нежная, чуткая, внимательная, и так далее, и тому подобное. Сайно терпеливо слушает, хотя чужие краши его никогда не интересовали. Всё же хорошо, что Кандакия не считает его лучшей подружкой: он бы вскрылся, если бы пришлось стать свидетелем её воздыханий по Фодилу.

— Вы будете видеться чаще в городе, это здорово, — находит что сказать Сайно после длинного признания.

— Да, потрясающе.

— Но... — он решается на вопрос, который долго сидел в голове. — Что если ты не поступишь?

— Тогда буду разнорабочим в городе, — Дэхья делает паузу, представляя худшее. — Поступать в Караван-Рибат я не вижу смысла — корочка, которая тебе ничего не даёт, ни знаний, ни перспектив. Работы с ней не найдёшь, условный уборщик в городе получает больше лекаря здесь. Поэтому отсюда все сливают, либо в город, либо наёмниками становятся. Из-за экономического неблагополучия криминальный уровень в пустыне зашкаливает. Серьёзно, это только в Аару так спокойно, а если выйдешь за её границы — не делай этого, кстати, — то пиздец.

Пиздец. Хорошее слово — эмоции от услышанного Сайно именно им и может описать. Он кивает сочувствием. Думает, что, хоть его детство и было не из лучших, ему повезло вырасти в городе. Сейчас больше шансов пробиться в люди — у подростков в пустыне этот шанс есть один на миллион, скрывается среди зыбучих песков и в него приходится вгрызаться зубами.

— Надеюсь, у тебя получится. Если будет нужна помощь, сообщи мне, мы с папой поможем.

— Спасибо, ты правда славный, — Дэхья улыбается ему, и её кристально-голубые глаза настолько красивые в сиянии солнца — у Сайно даже мелькает мысль: что хуже, влюбиться в кузину или в лесбиянку? Он заглядывает внутрь себя, радостно обнаружив, что второй случай на своей шкуре проверять не придётся.

Когда они добираются до дома Дэхьи и заносят вёдра в сарай, Сайно нехотя фантазирует:

— Я тут вспомнил, что забыл кое-что дома. Иди без меня.

— Я могу подождать. Или пойти с тобой.

— Да нет, не утруждай себя.

— Ты просто не хочешь идти к пруду, да? — она хитро улыбается. Какая догадливая — а Сайно неловко за ложь, и он молчит под её проницательным взглядом. — Ладно уж, иди, куда хочешь.

— Спасибо, — он кивает на прощание и уходит, испытывая облегчение.

По пути к пруду на телефон приходит уведомление: Сайно гадает, что это может быть, радуясь имени Тигнари в сообщениях.

«Когда она была маленькой, то была довольно милой, и бывало»

Сайно смотрит в экран недоумением, но медленно до него доходит.

«А сейчас»

«Не в щёки, а в губы»

«Как девушку»

Сердце учащённо бьётся — как Тигнари вообще отреагирует. Сайно успокаивает себя тем, что они давно знакомы, и из жизни его точно не удалят, а остальное терпимо. Но сообщение остаётся непрочитанным, и он с горечью убирает телефон в карман.

Зов пруда в ушах стоял громкий, обещал дзен, нирвану и счастье на остаток жизни, а в итоге Сайно напряжён, даже объятый водой. Он смирился с тем, что с Кандакией вместе никогда не будет: сейчас ревность и невозможность осуществить желаемое колют, но влюблённости проходят, это лишь вопрос времени. Однако в голове шумит разговор с Дэхьей и плавают воспоминания о далёком, но чётко видимом.

Когда они с отцом только перебрались в город, у них не было практически ничего. Они теснились в крошечном доме, и отец днями-ночами пропадал на работе, чтобы на зарплату разнорабочего-чужеземца прокормить семью. Сайно с малых лет учился оставаться один и печься о себе в быту.

Школу он ненавидел. Там грубые беззаботные дети в красивых одеждах, с красочными принадлежностями и милыми игрушками бесились в своё удовольствие, Сайно в свои игры не пуская. А учитель любил напоминать ему о том, что он в силу происхождения отличается низким интеллектом, так что пусть не мучает себя попытками получить оценку выше тройки. Сайно силился доказать обратное, но, как бы он ни старался, выше тройки ему и не ставили. А когда он пожаловался учителю, что должен получить пять, ведь у него одинаковые ответы в работе с тем, кого по достоинству оценили, учитель разозлился — Сайно долго выслушивал речь о том, что ставит под сомнение авторитет старшего, полную унизительных формулировок, оскорбляющих косвенным образом и его лично, и народ пустыни в целом. Сайно тогда не сдержал слёз, и над ним ещё неделю потешались за то, что он нытик. С тех пор он старался не говорить ничего без надобности и тщательно прятать эмоции.

Ко всему прочему ещё была сильна его тоска по матери. Но когда Сайно спрашивал отца о ней, тот раздражался и бросал: «Если так скучаешь, то иди жить с ней, без меня». И Сайно пугался и замолкал: всё же отца он любил больше и не мог вообразить их жизни раздельно.

Он чувствовал себя ужасно одиноко и беспомощно. Следом его охватывала злость, которую Сайно не знал, куда направить. И, когда, несмотря на его старания держаться тихим, сверстники всё равно находили повод цепляться, обзывая ксенофобными словами, Сайно не выдерживал: он начинал драку, из которой обидчик не выходил целым, и Фарида вызывали в школу.

Наверное, после многочисленных вызовов и наступил переломный момент. Фарид всерьёз озаботился не только тем, чтобы сын был сыт, одет и получал образование, но и его ментальным состоянием. И пускай было трудно совмещать бесконечные часы работы за деньги, работы по дому и просто время по душам с Сайно, Фарид как-то вывозил. А когда стал вывозить меньше, отдал сына на каратэ, услышав от приятеля, что спорт помогает и направить энергию в нужное русло, и социализироваться, да и просто увлекателен.

Поэтому Сайно следует примеру отца и, достигнув умиротворения в воде только частично, направляется на площадку, надеясь, что ребята для игры собрались. Время показывает пять часов: пора бы вернуться домой, но Сайно решает, что в таком удручённом состоянии он заставит скучать Кандакию сильнее, чем если оставит одну.

Когда он оказывается далеко от пруда и близко к деревне, телефон гудит уведомлениями. Он видит сообщения от Тигнари и открывает их, игнорируя крупную дрожь, охватившую тело.

«Нет?? Мне уже стоит беспокоиться, почему ты такое спрашиваешь??»

«Если что, порно "инцест-кончил-в-сочную-попку-сестры" это просто чьи-то специфичные фетиши, не ведись»

Сайно усмехается — дрожь постепенно уходит. Всё-таки Тигнари среагировал лучше, чем ожидалось. Сайно набирает с меньшим волнением: «Кажется, мне нравится моя сестра».

Он не спешит убирать телефон, даже когда истекает минута, и ожидание себя оправдывает.

«Нурвали??? Я бы решил, ты прикалываешься, но, зная твоё чувство юмора. Но на всякий случай. Ты серьёзно???»

Сайно хлопает ресницами, ужасаясь.

«Нет»

«Другая»

Нурвали — дочь Нейлы от второго брака, по совместительству единственная причина, по которой Сайно может выдерживать долгие встречи с матерью. Он очень слаб, когда дело касается детей, очаровывается ими мгновенно и стремится уберечь любой ценой. Тигнари, который к детям питает такое же равнодушие, как и ко всем незнакомцам, никогда эту черту друга не разделял, хотя она присуща многим людям.

«Я уже ничего не понимаю»

«Кандакия, моя двоюродная сестра»

«Она мне нравится»

«И сколько ей?»

«18»

«Я хотел сказать, так лучше, но нет, не лучше»

Сайно фыркает: как это влечение к ровеснице не лучше педофилии.

«И что ты собираешься делать»

«Не знаю»

«Ничего, наверное»

«Я просто хотел узнать»

«Вдруг у всех так, но оно быстро проходит»

«Лично у меня такого никогда не было. Если такое и бывает, то это не нормально. Когда-то и было, но сейчас нет, и человечество в этом плане развивается в правильном направлении. Во-первых, генетическое разнообразие продвинуло его далеко вперёд, дети от межродственных браков зачастую рождаются с отклонениями. Во-вторых, раньше часто у людей, в особенности у женщин, не было права выбирать партнёра, автоматически им становился родственник, без разрешения которого брак с кем-либо ещё был запрещён. Избавление от этой традиции тоже благоприятно сказалось на обществе. И возвращение к кровосмешению это откат в развитии. В конце концов, девушек в мире миллиарды, оно того не стоит»

«Может, тебе стоит обратиться к психологу, как вернёшься в город»

«Не делай глупостей во всяком случае»

Сайно сложно смотрит на сообщения: внутри натянулась струна, и он ждёт, когда она дернется. «Хорошо», — пишет он, но не убирает телефон. Струну наконец отпускают, хлеща злостью.

Тигнари справедлив. Он всегда говорит, что думает, не важно, понравится ли это собеседнику или нет. Сайно за откровенность благодарен — лучше так, чем додумывать, что за загадочными формулировками имели в виду на самом деле. И всё равно не может закрыть диалог.

«Но твой союз вообще не даст никаких детей. Это уже не откат в развитии человечества, а ведение его к гибели». Сайно набирает текст снова и снова и снова и снова стирает. Что-то яро в нём противится и стремится обосновать чувства. Но в конце концов, перечитав получившееся эссе, Сайно смотрит на него в последний раз, выделяет и удаляет. Он откладывает телефон в сторону.

Он не хочет ничего доказывать. Спор может вытечь в конфликт, а решать конфликты на расстоянии ещё сложнее, чем вживую. А Сайно не хочет ссориться с лучшим другом из-за смутной цели быть правым и получить разрешение на что? Встречаться с Кандакией? Этого не случится в любом случае. Даже в параллельной вселенной, где произошло чудо, и она ответила ему взаимностью, отношения между ними невозможны.

Сайно не считает отношения самоцелью, он видит в них инструмент поддерживать контакт с дорогим человеком. И поддерживать всю жизнь, желательно, чего зачастую не происходит. Так что если не всю жизнь, то хотя бы длительно, чтобы эмоциональные ресурсы на допуск нового человека в жизнь и расставание с ним стоили того, чтобы быть вместе.

С Кандакией они пробудут вместе максимум три месяца и разойдутся. Связь придётся утаивать, и вырасти во что-то большее, чем интрижка, потенциала у неё нет. Своей любовью не поделишься ни с друзьями, ни с родителями. Соответственно, создать семью с Кандакией Сайно не сможет. Заранее всё между ними обречено на провал. Неприятная правда, с которой приходится мириться.

Сайно мысленно гладит себя по волосам: всякое бывает, отпусти и забудь, займись чем-то приятным. Но рука в мелькнувшей фантазии, всегда принадлежавшая отцу, сменяется рукой кузины, и Сайно чертыхается, встряхивая головой. Пока его не утянуло в ещё один лабиринт мыслей, он убегает к площадке.

Он играет в одной команде с Рахманом — соглашается без сцен, помня о слове, данном Кандакии. Игра идёт, на удивление, слаженно. Сайно концентрируется на мяче, и узел мыслей распутывается в поток, в котором каждая знает своё назначение. Сайно даже соприкасается с Рахманом руками, когда даёт пять. Сперва жест ощущается странно, но постепенно Сайно привыкает. А на перерыве они сидят неподалёку друг от друга, и он напряжённо пытается подойти к парню и позвать мириться. Попытка остаётся попыткой. Как бы Сайно ни старался, как бы Рахман ни казался нормальным, изнутри кричит предупреждением: он притесняет невинных людей, не подходи, одумайся. Сайно не подходит. И надеется, что Кандакия поймёт.

Игра даёт ему долгожданное освобождение. Только пот, липнущий к коже, мешает насладиться чувством, поэтому он хочет поскорее в дом и принять душ. Впервые Сайно поднимается по дороге с остальными мальчишками. Он слушает их разговор, но не вступает в него, не заинтересованный в обсуждении планов на вечер. Позже разговор переходит к теме ужина, и Сайно лучше включается: тело человека не совершено, однако потребность в пище, создавшая кулинарное искусство, скорее не ограничение, а благословение. Он хотел бы сходить к каждому в гости и попробовать приготовленное матерями, но и без того много провёл сегодня вдали от дома — пора возвращаться.

Чем выше рельеф, тем меньше остаётся парней в компании. Скоро Сайно остаётся с Рахманом наедине. Они идут молча. Сайно казалось, что его будут донимать разговором, но Рахман время от времени крутит телефон в руке, да и только. В давящей тишине, занявшей опустевшую голову, они добираются до дома Карима. Сайно восклицает про себя концу неловкой прогулки, грезя о тёплом душе и вкусном ужине. Но забота о себе остаётся на потом: из дверей дома выходит Сетария. Он с тоской думает, что надо бы её проводить.

— Привет, Сетария.

Она быстро откликается. Держится сдержанно, должно быть, преданная образу, чьё предназначение оберегать от потенциальной опасности. Сайно понимает — сам пользуется похожим механизмом защиты.

— Привет. Я как раз заходила проведать Кандакию. Удивилась, не увидев тебя с ней.

Сайно думает: чему удивляться. Но он в самом деле постоянно с Кандакией и сегодня впервые бороздил просторы Аару один. Может, поэтому так не терпится войти в дом, несмотря на боязнь, что эмоции встряхнёт по новой.

— Ясно. Тебя провести до дома?

Сетария не успевает открыть рот, как за спиной Сайно доносится смешок:

— Не утруждай себя, нам по пути.

Сайно поднимает взгляд на Рахмана — давно собственный рост не вызывал такого раздражения —, но Рахман смотрит не на него.

— Или ты меня боишься?

На миг сошедшая улыбка возвращается к Сетарии — вежливая и холодная.

— Обижаешь. Это было бы очень некрасиво с моей стороны.

— Тогда чего шарахаешься от меня?

— Жаль, если тебе так показалось.

Сайно напрягается: не понимает, как трактовать озорство на лице Рахмана, а о Сетарии и речи не идёт, она, как всегда, дневник, запертый на ключ.

— Тогда идём, — Рахман подаёт ей руку. Она колеблется и говорит с пошатнувшейся уверенностью:

— Я не ребёнок, чтобы вести меня за руку.

И всё же делает шаг вперёд мимо Сайно. Краем глаза он замечает, что руки у неё подрагивают. И отпускать с Рахманом никуда не хочет: кто знает, что у таких индивидов на уме.

— Хорошего тебе вечера, — Сетария улыбается на прощание, впервые предельно искренне и вместе с тем скользящей нервозностью. Сайно точно не хочет её отпускать. Но не в праве оспорить её выбор.

— Пока. Отпишись, как будешь дома.

Он думает, что звучит как отец, и вспоминает похожий комментарий от Кандакии. Просто тесное общение его с девушками ограничивается младшей сестрой Тигнари, Коллеи. А в отношении её Сайно перенимал манеру друга, который опекающий, иногда до оправданной строгости: в детстве Коллеи пострадала от насилия, и, хоть преступника удалось упечь за решётку, с прежней беззаботностью ни у неё, ни у её семьи жить не получалось.

Сайно достаёт телефон и, хихикая, набирает двусмысленное: «Ты похож на папочку». Уже суёт устройство в карман, но оно гудит уведомлением.

«И как мне это понимать?»

«Из тебя бы вышел хороший отец»

«Я не хочу иметь детей»

«Но я хочу понянчиться с твоими детьми», — Сайно ставит на конце смайлик с давящими на жалость глазами.

«Можешь создать с моей мамой клуб разочарованных и хотеть вместе»

Он улыбается, качая головой саркастичности друга: тоска заползает по рёбрам к груди и ноет.

«Я скучаю»

«Мы скоро увидимся»

«А в пустыне ты не был целую жизнь, осмотри всё и расскажи мне, мне тоже интересно»

«Да тут ничего интересного»

«Не может быть»

«Так и есть»

«Я уверен, к концу лета ты поменяешь своё мнение»

«Если останусь в своём уме, у меня начинает ехать крыша»

Сайно ждёт полминуты, но больше Тигнари ничего не пишет, и заходит в дом.

В гостиной отец с дядей ужинают за телевизором, выставленном на низкую громкость. Сайно кидает им приветствие и стучится в спальню Кандакии, подавая голос. Она не заставляет себя ждать.

— С возвращением.

Сайно поднимает глаза — лучше бы не поднимал. Снова его сокрушает эта улыбка, и присутствие Кандакии обнимает уютом, как тёплое молоко и плед в преддверии Нового года. И снова от осознания бедствия молоко обращается в кипяток, оставляя ожоги, а плед душит.

— Как твоя нога?

— Славно, хорошо восстанавливается. Денёк-другой, и можно сбавить строгости.

— Здорово, — Сайно находит в сумке атрибуты для душа. — Ты занята?

— Нет.

— Я зайду, как помоюсь?

— Да, заходи.

Он несётся во двор и влетает в кабину. Весь день потратил на то, чтобы прочистить голову, а одна встреча с Кандакией, и горько-тоскливая смесь обволакивает его. Он рассудительный мальчик и не станет ломать дров. Только было бы куда лучше не терять опору из-под ног в этой восхитительной чехарде химических реакций, которые знаменуют то ли влюблённость, то ли не пойми что — пропади оно всё пропадом. В такие моменты Сайно ненавидит то, что умеет чувствовать.

Вернувшись в комнату, он валится на близлежащую подушку лицом и не знает, что делать. И так сделал всё возможное, идеи кончились.

— Ты устал? — он слышит, как Кандакия подползает к нему.

— Да.

— Ты поел? Принести тебе поесть?

Сайно и правда целый день не ел, но не обращал на голод, не выдававший себя, внимание, озабоченный иным. А, может, расстройство и правда из-за голода. В любом случае в горло сейчас ничего не полезет.

— Нет.

— Что случилось? Кто-то тебя обидел?

Если бы обидчик существовал — ох, если бы. Сайно бы с ним разобрался, сначала словами, потом кулаками, если с первого раза не дойдёт.

— Нет.

— Тебя обнять?

Слова вылетают, прежде чем Сайно успевает подумать:

— Не надо, пожалуйста.

— Хорошо. — в голосе Кандакии скользит досада, или он сам себе это выдумал — не разбирает в карусели ощущений. — Тогда тебя оставить?

Он взвешивает на чашах весов два зла и выбирает наименьшее:

— Нет, останься.

— Мне помолчать?

Проверяет наступившую тишину — она отзванивает в ушах, не заглушая переживания, но раздражая.

— Нет, говори. Расскажи, как прошёл твой день. Или ещё что-то.

— Как прошёл мой день? Хорошо. — издав задумчивое мычание, Кандакия продолжает. — Было очень скучно. Обычно мне нравится гулять по деревне, но сегодня я выходила только во двор. Наверное, у меня был очень удручённый вид — папа даже решил прочесть мне мою любимую сказку, прямо как в детстве.

Сайно представляет, как Карим убаюкивает дочь сказкой, и ловит себя на крошечной улыбке.

— После этого я смотрела телевизор, пока не пришёл Фодил, — Кандакия замолкает на мучительно долгие секунды, прежде чем продолжить. — Кажется, ты прав. Я ему всё же нравлюсь. — она тяжело вздыхает. — Ужасно.

Сайно бы перебил её, чтобы не слушать ни о каком Фодиле и ни о никаких влюблённостях, но любопытство сильнее. Кандакия его не утоляет. Спустя другую она продолжает:

— Когда он ушёл, я вспомнила, что у меня запылился набор для плетения бисером и прибегла к нему, — она качает головой. — До такой степени мне было нечего делать. Но я связала милые колечки и браслетики.

О Фодиле она всё ещё не говорит, а Сайно хочет некрасиво свернуть тему назад, искоса разглядывая украшение, мозолящее глаза. Он надеется, что третья пауза в рассказе посвящена тому, чтобы собраться с мыслями и поведать о намечающемся романе. Но следующая реплика кузины доносит до Сайно, что момент упущен и больше информации разведать не выйдет.

— Хочешь взять какое-нибудь?

— Колечко?

— Да, — её голос вдруг звучит оживлённее, резкостью даже бьёт по слуху.

— Хочу.

Сайно поднимается в сидячее положение, сложив ноги галочкой. Когда копошение в шкатулках заканчивается, перед ним лежит несколько ручных украшений, выполненных просто, но аккуратно. Сайно достаёт из разноцветной коллекции то, за которое сразу цепляется глаз, фиолетовое с белыми вкрапинками, мотает между пальцев, пристально разглядывая.

— Так и думала, что ты возьмёшь это.

— Да? Почему?

— Знаешь, это было не сложно, — Кандакия с улыбкой смотрит в сторону, где в чёрном и белом, помещённом в сумку Сайно, мелькает чаще других побочных цветов фиолетовый.

— А. Ну да. — Сайно невольно улыбается за ней. Надевает кольцо на средний палец, мнётся и переносит на безымянный. Бисер не давит и переливается оттенками фиолетового, названия которых ещё живы в памяти и которых ещё туда не попали.

— Нравится?

— Да.

— Хорошо. Пока я плела его, думала, что оно подошло бы тебе.

Сайно заглядывается, греясь о знание, что кольцо делали с мыслями о нём.

— Спасибо, оно замечательное.

— Ты замечательный. — Кандакия улыбается шире, знакомой лаской, в которой Сайно мог бы расплыться как в сладкой вате. Он с горечью думает, что знай кузина о его истинных чувствах, никогда бы такого не сказала. Было бы справедливо о них ей сообщить, чтобы не держать в заблуждении, но в то же время несправедливо обрекать её на тот же душевный груз, что сам Сайно испытывает. Рассчитав за и против, он решает смолчать на пользу всем. — Ну какой ты грустный. Ты точно не хочешь поговорить? Я тебя выслушаю, я же твой друг.

Сайно ловит себя на том, что его лицо снова сделалось слишком серьёзным, и пытается расслабиться. Но сопереживание Кандакии не умаляется, а улыбка и взгляд всё умоляют: ну давай, не грусти, я хочу, чтобы ты был в порядке. И Сайно гадает, что бы ей такого сказать, чтобы не пришлось выкладывать правду: он не любит заставлять друзей волноваться. Идея приходит незамедлительно.

— У меня гражданский кризис, — это даже не ложь, просто не тот вопрос, который морочит голову в значительной степени. — Патриотический? Не знаю.

Сайно проверяет: Кандакия сидит, насторожившись, вроде, повелась.

— Понимаешь, я рос в тропическом лесу, хотя родом из пустыни. И мне там хорошо, но всё равно не чувствую до конца, что могу называть его домом. И люди всё равно будут относиться ко мне как к чужаку. И культурные различия всё равно остаются некоторые, которые я до конца не понимаю тоже.

Он останавливается, понимая, что переборщил и выложил ситуацию действительно как ощутимую проблему. Но Кандакия кивает, показывая всем видом, что вовлечена в его историю. И Сайно, отбросив стеснение, продолжает:

— Но пустыня. Пустыня это вообще что-то незнакомое для меня. И она мне даже не нравится. Тут просто... Пусто? И выходит так, что в городе Сумеру я не чувствую себя своим. А здесь, где по идее моя Родина, я вообще чужой. И я не знаю, я не понимаю, к чему себя относить вообще. Чувствую себя вдвойне отвергнутым.

Кандакия не торопится с ответом, поэтому он осторожно уточняет:

— Я слишком много ною?

— Нет, нет, — она протягивает задумчиво. — Просто мне незнакомо это чувство? И я озадачена. Прости.

— Всё в порядке. Навалил на тебя.

— Нет, я же сама попросила, и я рада, что ты захотел мне открыться, — она сжимает ладони на коленях. — Не знаю, давно ли тебя это тревожит. Но на некоторые вопросы нужно время. Может, сейчас, нет, но в будущем ты поймёшь, где твоё место, если это для тебя важно.

— Надеюсь. — Сайно думает, что вопрос исчерпан: ему правда нужно время, чтобы осознать себя, а, может, что-то ещё. Но это переживание помогает отвлечься от основного, поэтому он продолжает: — А твой отец не скучает по городу? Как он научился жить здесь?

— Изначально он приехал сюда для исследования. Но они с мамой влюбились, поженились, и, закончив то исследование, он взялся за другое, которое мог бы проводить здесь же, а потом и третье, и четвёртое. И теперь вся его учёная деятельность связана с пустыней.

— Ого. Он смог полюбить пустыню, несмотря на то что она во всём уступает тропическому лесу?

Выражение Кандакии приобретает строгость, и после мгновения, заполненного только её досадным вздохом, она отвечает:

— Его любовь происходит не из сравнения, что лучше для быта, а что хуже. Мой папа учёный, ты должен знать их лучше меня. Иногда они настолько загораются темой своей работы, что забывают обо всём на свете. И с ним так же. Может, в пустыне нет таких условий для жизни, какие есть в городе, но здесь есть то, чем он горит.

Сайно кажется, будто она разочарована, но он не понимает причины. Стать её разочарованием — однако как быстро он смог достичь такого позора.

— Знаешь, когда я была маленькой, со мной играли старшие ребята. Но шли годы, и со временем те лица, которые сопровождали моё детство, стёрлись. Эти люди уехали в город. Я понимаю, почему они уезжают. Но меня раздражает, когда меня спрашивают, почему я не хочу уехать.

— А ты не хочешь?

— Нет.

— Да ладно, почему?

Кандакия смотрит на него непониманием и смеётся — спустя секунды до Сайно доходит. И лицо хочется спрятать за ладони, чтобы его стыда не видели.

— Но правда, тут ужасно.

— Я так не считаю.

— Но они сплетничают о тебе и обижают тебя.

— Вовсе нет. То есть. Редко.

— Я не понимаю. Тут нет возможностей для развития. Люди здесь разлагаются, стремясь удовлетворить только свои базовые потребности. Ладно, может, когда-то пустыня и была великой, и у неё даже есть какая-то история, по которой твой отец тащится, но эта культура в прошлом, а сейчас оно всё мёртвое, на это больно смотреть.

Улыбка с лица Кандакии пропадает — что именно улыбку заменило, Сайно не разбирает, зато разбирает, что окончательно стал разочарованием. И продолжать разговор толку нет — он уже готов уехать за три света, чтобы стереть из её памяти такого глупца, который мало того, что желает её, так ещё и твердит что-то нелепое и чуждое ей.

— Пустыня не мертва, пока здесь есть жизнь. Да, люди постепенно её покидают и, может, когда-то их здесь вовсе не останется, но до этих времён я не доживу. А сейчас она скорее постарела? Но ей идёт старость. И эта тишина, и спокойствие, то, что ты называешь скукой. Мне от них хорошо, я чувствую себя на своём месте.

Месте, которое Сайно пытается назвать своим тоже. Но «Родина», как и прежде, отзывается пустотой. Он пробует напоследок, потому что мысли ещё остаются за пазухой и нуждаются в разъяснении:

— Но может в тропическом лесу тебе было бы лучше. Или в другой стране. Ты даже не пробовала зайти дальше, а уже хоронишь себя здесь, как старушка, которая не хочет принимать новое.

— Люди пробуют новое, если их что-то не устраивает в старом, или если они хотят новых ощущений, но я довольна Аару — а если есть какие-то моменты, которыми нет, то могу их поменять при желании и с помощью. Ты говоришь, что я топчусь на месте, не желая принимать новое, но как по мне, вечный поиск, когда то, что тебе нужно, прямо под носом, это тоже топтание на месте.

Сайно хмурится: всё равно не понимает. Как можно променять целый мир на одно единственное место, которое обмена не стоит. Почему Кандакии это место дорого. И зачем между ними встаёт ещё одно препятствие в виде расстояния, как будто и так помех было недостаточно и Сайно не смотрел на неё через внушительный знак «СТОП».

— Я тебя ещё больше расстроила?

— Нет.

Да, на самом деле: Сайно горько от того, что по окончании лета они не встретятся ещё год, а, может, и больше. И с одной стороны — его не будет мучить страсть, с другой — чем-то придётся заполнять пустоту, которая образуется, когда поезд качнётся в сторону города. Но говорить об этом Кандакии, пока она старается его подбодрить, гнусно.

— Просто у людей разные подходы к жизни. И мой отличается от твоего. Не навязывай мне свой, хорошо?

Сайно только осознаёт, что в попытках понять её звучал так, будто хотел подавить её волю — стыд снова подползает к лицу, и он думает, какой же этот день неудачный.

— Да. Извини.

— Ничего, я не только от тебя такого наслушалась, — Кандакия печально вздыхает над воспоминаниями. — Сколько у нас с Дэхьей споров было. А тётя до сих пор не смирилась.

— Может, она просто, ну. Будет скучать, если вы будете по отдельности.

— Скорее всего так и есть. Я тоже буду скучать, но не готова пока менять свой образ жизни ради неё. Прости, Дэхья.

Сайно кивает пониманием и гадает: переехал бы он в Аару насовсем, чтобы быть с Кандакией, обратив в прах усилия отца, собственные усилия и блистательное будущее — ответ сразу находится в отрицании.

— Ну вот, совсем мы приуныли, — Кандакия ласково улыбается ему. Откуда в ней столько добра даже к таким придуркам — Сайно бы на её месте себя послал куда подальше, чтобы не действовал на нервы. — Принеси Святой, — её лицо вдруг делается сложным, и, когда глюк не исправляется сам по себе, Сайно понимает.

— Священный призыв семерых?

— Да, именно его. Развеселим тебя.

Сайно в миг загорается: и воздух свежеет, и вечер светлеет, и жить в радость. Когда он обозревал Кандакии любимую игру, сделал вывод, что она особо не впечатлилась, поэтому не хотел досаждать. Но она просит сыграть — не из интереса, а чтобы поднять ему настроение. Он не понимает, чем такую заботу заслужил, но ковыляет к сумке ещё более виноватый за резкие слова. На сумке телефон оповещает новым сообщением на экране блокировки: «Забыла написать, я дома». Сайно складывает пазл в голове, кусочек к кусочку и в общую картину. Этот день не мог опустить его самооценку ещё ниже, но пробивает дно. Сайно тускнеет: что за беда, почему ум заняла хтонь, а по-настоящему важные вещи забылись. Благо, Сетария цела, Рахман не оправдал сомнения, но что если бы случилось необратимое. Сайно перебирает ужасные исходы, углубляется в яму, которую роет на ходу, пробирается к мраку, откуда несёт гнётом и разложением. Его ноги вязнут в грязи, ей же сковывает руки, ещё чуть-чуть, и заберёт бесповоротно.

— Что потерял?

Сайно смаргивает. Всматривается: один глаз синий, второй янтарный — чудо природы, однако вытесняет в реальность, и дышать становится легче.

— Ничего, — бормочет он. — Давай играть.

И в игре надеется забыться хотя бы ненадолго — хватит на сегодня Кандакии его загонов.