Первый раз, когда Арсений предлагает поменяться местами, Антон отвечает, не задумываясь: нет, спасибо.

— Ну давай так, ты пробовал хоть раз?

Антон морщится:

— Не пробовал и не хочу. Ну не моё это.

— Так откуда ты знаешь, твоё или нет, если ты даже не пробовал? — резонно возмущается Арсений. — Куче людей нравится. Мне нравится. Это же значит, что что-то в этом есть, не?

Вот на это «что-то в этом есть» он и повёлся. Арс знает, давно просёк, нужно просто закинуть крючок, просто дать Антону что-то, к чему он будет возвращаться по десять раз на дню, и в результате придёт с тяжёлым вздохом и скажет: ладно, давай попробуем. Давай попробуем пилатес, давай попробуем комбучу, давай попробуем пилинг ног рыбками. Что-то в этом есть.

Но сейчас «в этом» есть море неловкости и тупого ничем не объяснимого стыда. После всех вещей, которые они друг с другом делали, после всех ситуаций, поз, состояний, в которых они друг друга видели, почему-то сейчас всё равно неуютно. Возможно, не стоило торопиться раздеваться догола, но Антону почему-то показалось, что это покажет, как серьёзно он относится к делу.

— Мож, винца хотя бы? — осторожно предлагает Арсений, пытаясь размять его напряжённые плечи.

Антон уверенно мотает головой:

— Не, так потом сложно будет понять, что где. Такие вещи нужно делать трезвым.

— Ага, — кивает Арсений, — в трезвом уме и твёрдой памяти, надев каску, и чтобы под окнами дежурила бригада скорой помощи. Да расслабься ты!

Ага, легко сказать — расслабься. Арс-то сам сколько раз это делал? Тысячи… ну ладно, скорее, сотни. Ну точно десятки. Он если не эксперт, то хотя бы знает, чего ожидать, как это всё работает…

— Я тебе всё покажу, — обещает Арсений. — Но в начале ты должен сам понять, как это делается.

— Сам? — настороженно уточняет Антон. — Типа, прям… трогать себя самому надо… внутри?

Арсений кивает и принимается разглаживать складочки на покрывале. Наверное, и сам волнуется, чувствует свою ответственность, это же он предложил. С другой стороны, а чего ему волноваться, это не в него же сейчас будут впервые пихать всякое. Разве что он не хочет, чтобы Антон ему потом это припоминал, если что-то пойдёт не так, ну так надо брать на себя ответственность за дурацкие идеи.

— Если честно, — Антон опускается на краешек кровати и нервно трёт ладонями колени. — Я думал, скорее, ты будешь всем заправлять, а я ну, просто… поплыву по течению. Типа знаешь, как у стоматолога: откройте рот шире, расслабьте язык, сплюньте…

— Ага, может, и анестезию тебе ещё поставить? — фыркает Арсений. — Нет, если ты хочешь, можем и в стоматолога поиграть, только попозже.

— Да я не… я для примера сказал, — отмахивается Антон. — В том плане, что стоматолог же не заставит себя копаться в собственном рту.

Арсений трёт лицо ладонью и вздыхает — он всегда так делает, когда объясняет что-то для него очевидное, что никак не может понять глупый собеседник.

— Шаст, ты же понимаешь, в чём смысл? Смысл в том, что я в душе не ебу, что там у тебя как. Я могу сделать, как я привык, как мне нравится, но, если тебе в какой-то момент будет некомфортно или больно, я этого не почувствую — а ты почувствуешь. Понимаешь? Ты сам для себя поймёшь, где надо остановиться, дать телу привыкнуть, можешь ли ты ещё, хочешь ли ты ещё. Я же не говорю: «еби себя сам, я посмотрю». Просто важно, чтоб начал ты.

— Чтоб начал я, — отзывается Антон печальным эхом. — Понятно.

Арсений кивает с видом мудреца, который только что поделился со своим учеником главной своей мудростью, и протягивает Антону флакон. Антон этот флакон знает, он его держал в руках, он его открывал, он сам его выбирал, перебирая тонны комментариев про липкость и скорость высыхания. Но сейчас смазка в руке кажется незнакомой и чужеродной, почти угрожающей. Антон осторожно нажимает на диспенсер и растирает прозрачный гель между пальцами, как будто впервые видит.

— Можешь побольше добавить, если надо, — подсказывает Арсений.

— Да откуда я знаю, надо или нет, — ворчит Антон и поскорее переносит ладонь ближе к месту боевых действий, чтобы смазка не успела капнуть на покрывало.

Так.

Ну жопа и жопа, чего бухтеть-то. В конце концов, в чём принципиальная разница между оральным сексом и анальным? В том, с какой стороны расположено относящееся к желудочно-кишечному тракту отверстие, не предназначенное природой для сексуальных целей?

Чтобы хоть что-то начало происходить, Антону приходится напоминать себе расслабиться. Это же он управляет процессом. Это же как щекотка — сам себе плохо не сделаешь, да? Да?

Запнувшись на пару секунд на выборе между указательным и средним пальцем, Антон почему-то выбирает средний и осторожно проталкивает его внутрь.

Тук-тук.

Кто там?

Я.

Кто «я»?

Я это вы. Я гость, я дом, я дверь, я все участвующие в этой сценке одновременно.

Вопреки ожиданиям, палец скользит внутрь легко и пока что без излишнего дискомфорта. Просто… странно? Странно чувствовать, как на нём сжимаются его собственные мышцы, странно ощущать, как внутри горячо, странно ощупывать переход от плотного кольца входа к мягким стенкам, видимо… кишечника?

Фу.

Вау.

Теперь, убедившись, что от одного пальца никто не собирается умирать, Антон позволяет включиться своей любознательности. Исследовательский интерес заставляет его протолкнуть палец глубже и начать робко ощупывать стенки в поисках заветной кнопки включения удовольствия. Кнопка никак не находится.

— А где… она? — растерянно уточняет он, поднимая взгляд на Арсения.

Господи, ну и глупо они сейчас выглядят, наверное. Антон, голый, растерянно копошится у себя в заднице, пока Арсений восседает рядом полностью одетый и смотрит, наверное, на весь этот цирк с усмешкой.

Но стоит Антону на секунду отвлечься от себя, как он понимает — это не так. Арсений смотрит на него, чуть закусив губу, весь румяный и с выражением какого-то восхищения? на лице.

— Ближе к брюшной стенке ищи, — отвечает он хрипло, и от его голоса у Антона самого во рту пересыхает.

Из научно-познавательной экспедиция внутрь себя медленно начинает становиться сексуальной, как и задумывалось изначально.

Теперь, без точной карты, но хотя бы с указаниями о том, где искать клад, Антон чувствует себя увереннее — вертит кистью, ногу отставляет поудобнее, прощупывает сантиметр за сантиметром и… о!

Кажется, у него на лице всё написано в этот момент, потому что Арсений улыбается и подаётся вперёд, чтобы чмокнуть его в макушку:

— Бинго! Я же говорил, в этом что-то есть.

В этом есть что-то странное — пока что. Антон не хочет усердствовать, но понимает, что даже лёгкое надавливание отзывается приятным напряжением. Член пробуждённо вздрагивает.

Как бы ни хотелось остаться здесь на подольше, у них другие планы. Прежде чем наслаждаться расширенным функционалом, нужно понять, готов ли Антон на что-то, кроме одного пальца.

Поэтому он пробует два. Указательный, твоё время настало!

А ещё настало время понять, о чём говорил Арсений, потому что тело реагирует на такое рвение неодобрением. Теперь больно. Антон шипит.

— Тш-ш, куда ломанулся, — успокаивает Арсений и подталкивает флакон со смазкой ближе. — Тише едешь — глубже будешь.

Эти его тупые пошлые шуточки, на которые Антон обычно реагирует полуснисходительной улыбкой, сейчас на удивление помогают разрядить обстановку.

Антон выдыхает, послушно достаёт пальцы и добавляет на них смазки. Двух нажатий на помпу достаточно, чтобы измазать одеяло, но их также достаточно, чтобы пальцы вернулись к предыдущему положению без особых трудностей.

Действительно, нужно просто двигаться медленно, останавливаться, когда что-то начинает беспокоить и давать телу привыкнуть к новым реалиям — как Арсений и объяснял. И тогда, минуту поступательных движений спустя, можно обнаружить… можно обнаружить, что… э… что мысли в голове путаются. Можно обнаружить, что два пальца это тоже не так плохо, а в каком-то смысле даже и хорошо.

Все ощущения не отдельны, они складываются в один большой хоровод возбуждения — командующая парадом простата, трущийся о покрывало полутвёрдый член, даже это странное ощущение наполненности, они все сматываются в один большой тёплый клубок внизу живота, и Антону хочется, чтобы у него перехватили управление. Кажется, с азами он разобрался, а дальше нужен опытный пилот.

— М-может, дальше… ты уже? — осторожно предлагает Антон, поднимая взгляд на Арсения, раскрасневшегося так, словно это с ним сейчас делают все эти неприличные вещи.

— Ты, блядь, не представляешь, как сильно мне этого хочется, — хрипло отзывается он и быстро целует Антона в губы. — Но нет. Пока что нет.

Антон разочарованно мычит, растягиваясь по кровати. Ну что там ещё?

— Не ной, тебе понравится, — цокает языком Арсений и тянется Антону за спину, видимо, к полке за кроватью. — Только я тебя умоляю, держи крепко и не отпускай, потому что, если что, придётся потом скорую вызывать.

С этими интригующими словами он кидает на покрывало перед Антоном вибратор. Опять же, Антон с этим товарищем пересекался уже, но именно сейчас его гладкий хромированный корпус выглядит угрожающе. Антон ещё не успел до конца примириться с идеей пальцев внутри себя, а Арсений вон уже раскатывает презерватив по этой штуковине, как будто каждый день в себя такое пихает.

— А это обязательно? — с сомнением в голосе уточняет Антон.

Арсений замирает и опускает руку с вибратором себе на колено.

— Нет. Ничего не обязательно. Можем закончить в любой момент, если тебе не нравится. Я ж говорил.

Этот полностью логичный и ожидаемый ответ почему-то Антона обескураживает. Нет, они это обсуждали, даже несколько раз, просто…

— Нет, подожди, я не хочу закончить, — отзывается Антон неуверенно.

— Хорошо, а чего хочешь?

Блядь, вот с психоаналитиком то же самое было, самые простые вопросы всегда самые сложные. Чего Антон хочет?

Он явно хочет продолжения, хочет, чтобы этот клубок напряжения распустился, хочет, чтобы Арсений принял в этом непосредственное участие. Хочет получить эту ачивку, в конце концов, и чтобы никто (Арсений) потом не говорил, что он даже не попробовал.

— Я хочу, чтобы ты меня… — начинает Антон уверенно и сливается к концу предложения.

Арсений выжидательно приподнимает бровь.

— Я хочу, чтобы ты меня выебал? — хмурится Антон.

Предложение вроде и закончено, но интонация всё равно выдаёт целую гору сомнений, которые копошатся сейчас в кудрявой голове.

— Ты меня спрашиваешь? — фыркает Арсений.

— Нет, я просто… я просто вдруг понял, что…

Антон тянется чистой рукой к резинке штанов Арсения, прекрасно зная, что не найдёт за ними белья, зато найдёт готовый к труду и обороне член. Как, блядь, у него так быстро и безошибочно встаёт в любой ситуации?

Вибратор Шастун забирает из руки Арсения, прикладывает непосредственно к объекту сравнения, щурится, сравнивая диаметр и осознаёт даже без штангенциркуля, что, если он рассчитывает в конце концов ощутить в себе член Арсения целиком, то боятся ему стоит вовсе не обладающую довольно скромными размерами игрушку.

— А-а… — тянет Антон с пониманием.

— Ну так а я о чём, — усмехается Арсений.

Ладно, кажется, он всё-таки знает, о чём говорит. Совсем как будто он делал это уже кучу раз и имеет представление о том, как работают такие вещи, ха.

— Знаешь, что, — пока Антон с тоской и напряжением разглядывает вибратор, набираясь смелости, Арсений стаскивает с себя свою любимую безразмерную домашнюю футболку. — Что-то я затупил.

— А?

Прежде чем Антон успевает понять его задумку, Арсений и штаны отбрасывает, а потом тянет Антона на себя:

— Иди сюда.

Антон послушно взгромождается сверху — доверяет. Опять же, сколько он раз оказывался на Арсении, даже сидел вот так вот в точности, гладил оба их члена, но сейчас всё равно ощущается по-другому.

— Удобно? — интересуется Арсений, ёрзая на месте. — Я подумал… я подумал, ты всё ещё сделаешь это сам, но я перехвачу инициативу, когда ты поймёшь, что готов. Понял?

— Нихуя не понял, — признаётся Антон. — Мне эту штуку в себя пихать или как?

— Пихай, — уверенно отзывается Арсений и тут же исправляется, — если, конечно, сам хочешь.

— Ой, блядь, в пизду, — отмахивается Антон от всех этих красивых оговорок, за которые он одновременно благодарен и вместе с тем задушить хочет Арса.

— Не в пизду, — поправляет Арсений и шаловливо хихикает.

Вот дурак.

Антон качает головой, наклоняется, чтобы поцеловать его в губы, и уже не разгибается. Так — хорошо. Близость их тел — хорошо, кожа о кожу — хорошо.

Это ему Арсений когда-то сказал, что ему так нравится, когда всем телом соприкасаешься, и Антон как-то так слился с этой идеей, что сам не заметил, когда чужое предпочтение стало и его предпочтением тоже. И сейчас эта близость успокаивает лучше любой валерьянки.

На покрывало уже плевать — Антон льёт столько смазки, что невольно вспоминаются мемы со страницей интернет-магазина и бочкой смазки на двести литров. Если он войдёт во вкус, придётся и им такую купить.

Сначала возвращается к пальцам — убеждается, что разогретые мышцы всё ещё податливы и довольно охотно пропускают внутрь чужеродные объекты. Антон осторожно разводит пальцы, скорее массирует, чем трахает себя ими, и, убедившись, что никакого дискомфорта больше нет, наконец-то решается на следующий шаг.

Сразу понимает — это другое, очень сильно другое. Пальцы мягкие, и тёплые, и чувствуют всё, что происходит внутри. Вибратор на контрасте твёрдый и бескомпромиссный, и оглушительно гладкий. Антон теряется и как будто бы не знает, что чувствовать.

— Всё хорошо, — шепчут губы Арсения у виска, — не торопись, мы никуда не опаздываем.

Ага, как же, на словах «не торопись», а на деле у него член уже такой твёрдый, что может посоперничать с вибратором в способности гвозди заколачивать.

Тем не менее, Антон и правда замедляется, позволяет себе передохнуть. Замечает, что в основание игрушки вцепился так, будто та активно вырывается и пытается ускользнуть — слишком много смешных рентгенов он в интернете видел, чтобы оказаться на том же месте.

По ощущениям кажется, что большая часть вибратора уже внутри, но, когда Антон осторожно ощупывает его пальцами, понимает, что успел протолкнуть в себя едва ли треть. Сдаёт немного назад и снова надавливает. Уже лучше, уже дальше.

Пальцы Арсения на бёдрах должны подбадривать и успокаивать — но они только распаляют сильнее. Если Антон будет достаточно упорен, если он покажет себя хорошо, он заслужит эти пальцы внутри себя, и может быть этот член, который трётся о его живот — тоже внутри. Заслужит почувствовать Арсения в себе, наконец-то понять, что тот чувствовал все те разы, когда извивался под Антоном так, словно его током бьют.

Поэтому Антон продолжает, упорно продвигается вперёд, отступает назад и снова толкает вибратор внутрь.

— Включи, — подсказывает Арсений.

— Чего?

— Я же тебе не просто так его дал.

Антон осторожно, словно недоверчиво, поворачивает диск в основании игрушки и прислушивается к своим ощущениям. Лёгкая, еле заметная вибрация в том режиме, который Антон раньше называл бесполезным, внутри словно умножается, отскакивает эхом и только туже затягивает уже спутанный и тугой узел возбуждения внизу живота.

Антон глухо стонет и весь сжимается, падает лицом в изгиб Арсеньевой шеи.

— Забери его у меня, — шепчет умоляюще, почти скулит.

— Достать? — уточняет Арсений шёпотом.

— Нет. Просто забери.

Только когда рука Арсения уверенно перехватывает основание вибратора, Антон понимает, как затекла его собственная кисть. Он шевелит липкими пальцами, неловко вытирает ладонь о покрывало, которое и так уже не спасти, и наконец-то позволяет себе вцепиться в Арсения. Прижаться к нему полностью, впиться ногтями в спину, мычать в шею — и наконец-то отпустить себя.

Арсений двигается увереннее — достаёт туда, куда Антон побоялся, наращивает амплитуду, раз за разом бьёт по самому чувствительному, и узел возбуждения только туже затягивается. Всё тело звенит, зудит, колотит, и Антон понимает, что не знает, куда себя деть от этих ощущений.

— П-подожди, что-то… слишком… — шепчет он куда-то между жёсткими волосами и солёной шеей.

Арсений замирает, а через пару секунд Антон чувствует и слышит, как игрушка покидает его тело с пошлым мокрым хлюпаньем. Наверное, со смазкой он всё-таки переборщил.

— Ты в порядке? — настороженно шепчет Арсений и гладит его по спине.

— Вибрация противная, — находится, наконец, Антон через несколько секунд. — Сначала прикольно, а потом больше раздражает.

— Ну и нахуй её тогда, — быстро соглашается Арсений и в подтверждение своих слов отбрасывает игрушку на постели подальше от себя. — Иди ко мне.

Это звучит смешно, конечно, учитывая, что они и так уже слиплись в один бессовестный ком, но Антон всё равно к нему льнёт, обхватывает лицо мерзкими липкими руками и целует раскрасневшиеся щёки.

— Ты продолжать-то хочешь? — уточняет Арсений.

Он говорит это смешно, как в мультиках, потому что Антон мнёт его лицо в руках.

— Хочу, — кивает Шастун. — Только давай так, без этого… Сами?

Арсений кивает, и Антон где-то за спиной слышит, как он ещё один презерватив открывает и возится со смазкой. Заботливый, как будто Антон и так не уделал в смазке всего себя и всю постель.

Осторожный — подступается медленно, мнёт ягодицы, отвлекает, а потом скользит внутрь холодными пальцами, и Антон глухо выдыхает. Само ощущение не отличается ничем и вместе с тем отличается всем — потому что он знает, что теперь внутри него Арсений.

— Господи, какой ты горячий, — хрипит Арсений и прикусывает Антона за мочку уха.

Ему, наверно, чудовищно тяжело сдерживаться, но он всё равно не давит, не торопит, сосредоточен на Антоне. Золото.

Его пальцы внутри вытворяют чёр-те что — сначала просто прощупывают рельеф, а затем смелеют и начинают двигаться вразнобой, растягивая, дразня, выбивая из Шастуна тихий скулёж.

Антон сам не замечает, как подаётся назад, словно пытаясь насадиться глубже, почувствовать ещё больше. Как это, блядь, так, он десять минут назад приходил в ужас от мысли об одном несчастном пальце внутри себя, а сейчас приходит в ужас от мысли о том, что это закончится.

Ему нужно больше, ярче — не тупой мелкой вибрации, а вот этих настоящих прикосновений, единения. Как будто чувствовать Арсения внутри себя — совсем не то же самое, что чувствовать его снаружи, что-то чудовищно неправильное и вместе с тем неопровержимо настоящее. Как будто самое большое проявление любви — это позволить чёрной дыре внизу живота разрастись и засосать в себя их обоих полностью.

Арсений то ли чувствует настроение, то ли просто не может терпеть — вытаскивает пальцы, но продолжает дразнить, разминать вход, почти нырять внутрь, но снова появляться снаружи.

— Ну что, попробуем? — шепчут его губы у шеи Антона.

— Дав-вай, — отзывается тот, но получается какой-то жалкий умоляющий скулёж.

У него звёзды летят из глаз, ещё когда он чувствует головку Арсения, трущуюся между ягодиц. Пальцы в отчаянии хватаются за собственный член, потому что от бесконечно нарастающего возбуждения кажется, что он уже взорвётся к херам скоро.

Арсений дразнит ещё несколько кажущихся вечностью секунд, а затем наконец-то надавливает, и Антон чувствует, как головка распирает его изнутри.

Как же. Это. Блядь. Хорошо.

И какой он дурак был, что так долго ломался.

Он впервые позволяет себе отлипнуть от Арсения и выгнуться назад, чтобы самому медленно и с полным осознанием ситуации опуститься на его член.

Получается неидеально — медленно и рвано, и Антону нужно выдохнуть, устроить привал на самом пике, потому что снова становится слишком много всего одновременно. Он замирает, вцепившись Арсению в плечи и мямлит:

— Я, блядь…

— Чего? — ждёт продолжения Арсений, но не получает никакого ответа, кроме стремительно рушащегося на него обратно Антона.

Быть сверху снизу оказывается сложно и нихрена не удобно, гораздо неудобнее, чем быть сверху сверху, и Антон благодарен рукам Арсения, которые направляют его бёдра, заставляя весь механизм снова прийти в движение. Сначала медленные и неповоротливые, они набирают темп, и через несколько фрикций Антон рычит, вцепляясь в собственный член, когда чувствует подкатывающий оргазм.

Это словно впервые слышать музыку в стерео после того, как потратил годы на тупую монофонию. Слышать и понимать, что кто-то слышал так музыку всегда.

Эта волна сигналов сбила бы Антона с ног, если бы он стоял на ногах, но она вместо просто рушится на него, наконец-то позволяя напряжению развязаться и выплеснуться наружу.

Минус, конечно, в том, что вместе с напряжением Антона покидает и способность управлять своим телом, и он превращается в безвольный набор конечностей, отвратительный, весь липкий от смазки и спермы.

Арсений пытается осторожно продолжать двигаться, но Антона всего передёргивает от того, как чрезмерная чувствительность перевирает ощущения, ещё минуту назад казавшиеся божественными. Он вздрагивает, что-то протестующе мычит и чувствует, как Арсений выходит из него.

— Извини, — дрожащим голосом шуршит Антон и целует Арсения куда-то в ухо.

Сам не знает, за что извиняется — за то, что не дал кончить, за липкий от спермы живот или за общее количество возни, которая потребовалась, чтобы довести задуманное до финала.

— Да ну, ты чего, — фыркает в ответ Арсений и гладит его по спине кончиками пальцев.

Собрав силы в кулак, Антон перекатывается на бок и слышит, как где-то под коленом хрустит флакон со смазкой. Тянется к члену Арсения, но тот перехватывает его руку и сплетает его липкие пальцы со своими, мол, не волнуйся. И Антон не волнуется.

Они оба молчат, наверное, минуту, пока Антон не резюмирует произошедшее:

— Охуеть.

— Я же говорил, не так страшно, — улыбается Арсений и скатывает с члена пустой презерватив.

— Вообще не страшно, — подтверждает Антон. — Но ощущения теперь странные.

— Ну это будет ещё денёк-другой, — со вздохом подтверждает Арсений.

Антон вздыхает:

— Это что, получается, я теперь не хетчбэк и не седан?

Арсений вопросительно выгибает бровь, а Антону приходится объяснить шутку:

— Универсал.

— Ой, блядь, универсал он, — фыркает Арсений, — ты сначала счёт сравняй.

— Я сам не могу, — вздыхает Антон в ответ. — Мне тут понадобится твоя помощь. И вообще, может, я теперь совсем в пассивы переквалифицируюсь?

Разгорячённые тела начинают остывать, и Арсений тянет на себя угол грязного покрывала, укрывая их обоих — пофиг, всё равно потом в душ идти.

И ворчит, утыкаясь Антону в плечо:

— Шаст, иди на хуй.