Он улыбался моими губами.

Смотрел на меня моим глазом.

Поправлял мои волосы моей рукой.

Он тоже носил синее, обнажал грудь.

Накручивал цепочку на палец, когда волновался.

И он также владел крио Глазом Бога.

Всякий раз, когда он оказывался рядом, в венах стыла кровь, а сердце замирало.

Мондштадт.

Поздний вечер в «Доле Ангелов».

День первый.

Таверна пустела. Свет становился тусклее. Прекрасная обстановка для приятного отдыха. Но это не обо мне! Я все еще на работе, пусть остальные работой это не считают.

Остальные? Хах! Разумеется, я имею ввиду хозяина заведения. Весь вечер он бросает в меня презрительные взгляды. Я игнорирую, медленно потягивая свой коктейль.

Двое моих новых приятелей, что слегка перебрали с горячительными напитками, уже распластались на влажном от пролитого алкоголя столе. По половине бокала «Полуденной смерти», пара шотов чего-то очень горького и крепкого и обоих унесло в царство сновидений. Третий заливается потом. Понимает, что победа в моих руках. Он бросает кости. На тех две четверки и единица. У меня в сумме семнадцать. Несчастный залпом выпивает стопку крепкого алкоголя. Я выдыхаю сигаретный дым в его лицо, и мужик падает щекой на стол, крепко засыпая.

Спешно тушу сигарету, бросаю в пепельницу и подлетаю с места. Как же зря… пока сидишь, не ощущаешь опьянения. Теперь у меня кружится голова и ком подкатывает к горлу. Я снова бросаю взгляд на Дилюка. Неясно, злится он, раздражен или хочет выпотрошить меня, как куропатку. Потому я успешно сдерживаю рвотные позывы. Встряхнув головой, пританцовывая, выбираюсь из-за стола и принимаюсь прохлопывать одежду только что заснувшего человека.

Бинго! Вынимаю из потайного кармана свертки с концентратом наку, пару мешочков моры, странного вида пилюли и сложенные втрое документы о купле-продаже запрещенных по всему Тейвату веществ. Поморщившись, собираю все в заранее подготовленную коробку. Рыцари, что до сих пор незаметно сидели по углам таверны и ждали своего часа, уже готовы забрать всех троих.

— Я не просил разводить мой коктейль соком, мастер Дилюк, — опускаю мешочек с морой на барную стойку. Рядом ставлю коробку с находками, принимаюсь фиксировать каждый предмет. Закончив, расписываюсь, после свой красивый витиеватый автограф ставит Рагнвиндр, затем двое из рыцарей. Пакую все в коробку и запечатываю.

— Ты мог проиграть. Тогда пришлось бы пить больше. Это рискованно, — заявляет Дилюк, непринужденно протирая стакан. Он даже не смотрит в мою сторону, а в хрустале, кажется, вот-вот появится дыра.

— Много ты знаешь, — возражаю я.

Упираюсь локтем в столешницу, наблюдая за работой рыцарей. Вынимаю новую сигарету, сжимаю ее в зубах. Дилюк стягивает перчатку, щелкает пальцами, посылая сноп искр. Я медленно затягиваюсь, благодарно киваю. Дилюк морщится, вдыхая ядовитое облако. Он ненавидит, когда я курю, но знает — со мной нет смысла спорить.

— Годы тренировок, клубы дыма. К тому же, алкоголь в той стопке был разведен… чем? Водой? — мастер согласно качает головой, я отзеркаливаю. — Потому поймать кубик крио — раз плюнуть! За это спасибо, но мой больше не разбавляй. Получается отвратная кислятина.

— Как скажете, сэр Альберих, — бросает он.

Мой желудок вновь скручивает, но теперь от этой напыщенности. Ищь, перья распушил! Незаметно рассматриваю лицо грозного филина.

— Мне прибраться на столе за собой? — немногословный собеседник отрицательно качает головой. — Тогда налей мне чего-нибудь пряного и крепкого, да я пойду.

— Тебе достаточно на сегодня.

Как невежливо! Чувствую, кожа щек начинает полыхать от негодования. Пытаюсь просверлить дыру в лице мастера, но отчего-то не выходит. Тушу сигарету. Даже желание курить пропало.

— Это компенсация за моральный ущерб. Ты посягнул на «Полуденную смерть»! Превратил ее в ослиную мочу.

— Тебе не привыкать, — вновь колко бросает Дилюк.

Теперь я даже рад, что под рукой не было ничего жидкого, иначе это жидкое плеснул бы в наглую физиономию. Но нахожу пиалу с орешками. Бросаю гневный взгляд на Дилюка. Тот игнорирует. Хватаюсь за края пиалы, желая швырнуть ее в нахала! Но меня пронзает колкий взор Рагнвиндра. Почему у него получается так убедительно?! Может, потому что он смотрит двумя глазами, а я одним? И все же, с грохотом ставлю пиалу перед собой. Насупившись, отворачиваюсь.

— Тогда немного вина, — пытаюсь добиться своей награды за хорошую работу.

Дилюк наконец ставит несчастный стакан на стойку. Поворачивается ко мне. Я незаметно закусываю внутреннюю сторону щеки. Обожаю, когда он так смотрит на меня… А это что? Улыбка? Он что, улыбается мне? Рагнвиндр отвечает, но я не могу различить слов, полностью утонув в грезах.

— Что?

— Нет.

Мир грез тут же рассеивается.

Вновь хватаю пиалу и… ставлю перед собой. Подцепляю пальцами один маленький орешек. Бросаю в Дилюка. Скорлупка ударяется в плечо, отскакивает, падает на пол.

— Не будь идиотом, Кайа, — хмурится он, а я бросаю второй орешек. Затем третий. И еще. — Доброй ночи, — отрезает винодел, отставляет бокал и, подхватывая чистую тряпку, отправляется вытирать стол в зале.

Все?! Рагнвиндр просто развернулся и ушел?! С каких пор он обладает такой крепкой выдержкой? Громко цокнув, я решаю сам о себе позаботиться и переваливаюсь через барную стойку, пока Дилюк не видит. Подцепляю уже открытую, но почти полную бутылку красного сладкого вина, коробку и резво, вприпрыжку мчу к выходу.

— Стой! Верни вино, мелкий гаденыш! — слышу я ярость названого брата, и в мою спину прилетает мокрая, горячая тряпка.

Я нагибаюсь, пропуская «снаряд» над головой, победоносно вскидываю подбородок, выныриваю из таверны, неровно бегу по узкой улочке и громко смеюсь. В затылок летят гневные ругательства и предупреждения, но даже пытаться не стану их разбирать. И так знаю, что Дилюк в ярости. Миссия выполнена!

Останавливаюсь возле фонтана, понимая, что погони не наблюдается. Пытаюсь отдышаться. Адреналин питает кровь неудержимой энергией. Алкоголь заставляет мир вращаться. И все же… обхватываю стеклянное горлышко, делаю глоток и двигаюсь к бесчисленным лестницам в сторону своего съемного жилья.

Кто вообще придумал ступеньки? Проклинаю каждую из них, порой присаживаюсь, любуюсь небом. Благодать! Давно не чувствовал себя настолько хорошо. Пару раз забываю забрать коробку, после чего рыскаю в поисках по ровным шарообразным кустам. Оба раза нахожу на лестнице, печати на месте.

К моменту прибытия домой, в бутылке осталось еще чуть больше трети вина. Часы отстукивали три часа ночи. Выходит, гулял я около двух. Ноги ноют. Сбрасываю повязку, открываю второе веко и расслабленно выдыхаю. Свет в доме решаю не включать, дабы не раздражать чувствительные глаза. Оставляю бутылку на рабочем столе, коробку ставлю на кухонный. Мельком бросаю взгляд в зеркало на пороге.

Вздрагиваю.

Показалось?

Еще бы… в кромешной тьме мало ли что привидится. Еще и опьяненному разуму.

Встряхиваю головой и, закинув на плечо огромное полотенце, отправляюсь под горячий душ, смываю с себя весь груз, накопленный за минувший день. Стою под жарким потоком еще минут пятнадцать. В голове возникают картинки того, как Дилюк кроет меня гневными ругательствами. Отчего-то становится забавно, но улыбка быстро пропадает. Он давно перестал замечать меня. Потому приходится из кожи вон лезть и получать хоть малую долю внимания брата такими неприятными способами. Но не будем об этом.

Наконец, выбираюсь из ванной комнаты. Заматываюсь в теплое, приятное для тела полотенце. Останавливаюсь перед зеркалом, и меня пробивает озноб. Отражение смотрит на меня и совершенно не двигается в то время, когда двигаюсь я. На долю секунды забываю, как дышать. Ладонью провожу по гладкой поверхности. Вдруг кто-то пошутил и приклеил мою фотографию? Хотя… в этих стенах с момента моего заселения не было ни души, кроме меня самого.

Зеркало обычное, без шуток и розыгрышей.

— Ах, капитан Альберих, ты и правда перебрал. Та бутылка явно была лишняя… — заключаю я и спешу скрыться от отражения.

Картинка в зеркале что-то быстро бормочет. Кажется, ругается, но различить слов я не могу. Они расползаются эхом по помещению, забираются в тумбы да на полки, просачиваются в слои тканей, но огибают мое сознание.

Я слишком напуган.

Забираюсь в холодную кровать. Еще некоторое время смотрю в ту сторону, где за углом располагается зеркало. Как только голова касается подушки, засыпаю. Да только сон мой длится недолго. Проснуться вынуждает собственный внутренний голос, что громко и настойчиво зовет меня по имени. Открываю глаза и вновь сажусь в кровати, тру лицо. Голова начинает гудеть.

— Да заткнись ты… — бормочу сам себе под нос и снова падаю в постель.

— Идиот, иди сюда, говорю! Кайа! Кайа Альберих! — гневно отвечаю сам себе.

Глаза вдруг раскрываются. Понимаю, что это не мои мысли. И губы мои оставались сомкнуты. Но я слышал отчетливый голос. Свой голос.

— Чурловщина какая-то… что было в этом вине?.. — пытаюсь прокрутить происходящее мысленно, но на этот раз внутренний голос еще более требователен.

— Кайа, каэнри’ахская задница! Иди сюда немедленно! Я здесь, в зеркале!

На этот раз и правда подрываюсь. Голова болит с невероятной силой. Мир качается, вращается вокруг меня. Буквально. Я срываюсь с места, как послушный пес, и лечу к порогу.

И снова это лицо.

Это я. Но не такой, как сейчас. Волосы отражения взъерошены. Ломкие и сухие, оттого торчат в разные стороны, как у дикобраза. Руки трясутся. Голос дрожит. Я утираю слезы рукавами черной рубахи. За плечами отражения разливаются золотые отблески солнца. Я оглядываюсь, но у меня по-прежнему ночь. Так не бывает. Касаюсь пальцами своей щеки, но моя кожа сухая. Да и… черное. Я не ношу черные рубашки и ни одной в гардеробе не имею.

— Что происходит?

Неужели кто-то из похитителей подсыпал мне наку в коктейль? В любом случае, видение слишком правдоподобно и пугает до чурликов. Я молча накидываю на зеркало мокрое полотенце и спешу обратно в кровать.

— Хэй! Не смей, слышишь! Кайа! Ты сто раз так делал! Это всегда заканчивается одним и тем же! Кайа! Не зли меня! — раздается из-под плотной ткани.

Я вынимаю сигарету, ищу спички, но те отсырели. Тогда просто становлюсь на колени, по пояс выныриваю из окна. Жую кончик со вкусом табака, рассматриваю небо, часто и глубоко дышу, стараясь привести мысли в порядок.

Но я вновь теряю связь с реальностью. Теряю любой смысл услышанного и не понимаю ни единого изречения этой неудачной шутки разума. Сминаю сигарету в пальцах, бросаю в пустую пепельницу. Голос все еще разносится по маленькой комнате. Это лишь мотивирует меня накрыть голову подушкой и одеялом. Пока зеркало не начинает раскачиваться и не падает. Звон разносится по помещению.

Я вновь подскакиваю. Сердце долбит по внутренней стороне ребер. В доме становится тихо.

Сквозь тьму считаю предметы, что меня окружают. Так учил Крепус, когда мы с Дилюком были еще совсем маленькими и просыпались в слезах от кошмаров.

Тумба, стул, шкаф, табурет, чернильница, бутылка…

Медленно успокаиваюсь и решаюсь подойти к зеркалу. Поднимаю тяжелое полотенце. Рассматриваю крупные кусочки. В них отражается только ночь. Сгребаю все в пустую рамку, мелкие осколки собираю в совок и заворачиваю все это добро в мокрое полотенце, затем в мешок. Выставляю за порог.

Вновь зарываюсь в одеяло, накрываю голову подушкой и, наконец, засыпаю до самого утра.