Драконий Хребет.

Логово Альбедо.

Поздний вечер пятого дня.

— Миры смешаются. Для монстров откроются порталы, через которые они проникнут в Мондштадт. Закрыть их, конечно, реально. И можно сделать это довольно быстро. К тому же, для рыцарей Ордо Фавониус такие враги не станут чем-то ужасным и непреодолимым. Сущий пустяк, — отмахнулась Сахароза, тихонько шмыгнув носиком. — Однако никто не может предугадать, откуда они полезут: из карманного зеркальца Флоры, старого фотоаппарата Марджори или бутылок мастера Дилюка.

Закончив свой доклад, девушка опускает планшет.

В ее очках вижу себя. Я снова в черном.

Сахароза сдергивает очки, прячется за спиной Альбедо, а я вылетаю из пещеры на мороз, закуривая. Ветер треплет мои волосы, их покрывает снег. Я ощущаю дрожь в теле, но не понимаю, связана она с холодом или с осознанием, что я снова не спас его?

— … эйа…

Я таращусь куда-то в пустоту, на непроглядные горы Ли Юэ, сокрытые за пеленой снежной бури. Кто-то старательно пытается пробиться в мое сознание спокойным, настойчивым голосом.

— Кайа… — донеслось до моих онемевших ушей снова. На этот раз внятно и четко.

Я моргаю, жую кончик сигареты. Даже не заметил, что все это время просто дышал через нее, не вбирая в легкие едкий дым. На таком холоде не покуришь… И все же во рту появился стойкий привкус горького табака. Медленно поворачиваю голову. Рядом стоит Альбедо. Да так расслабленно, будто температура здешних мест его совершенно не трогает. Мой глаз отслеживает изгиб его руки. Замечаю наконец пальцы на моём плече. Даже не почувствовал прикосновения.

— Я снова не помог. Не спас его.

Мороз шепчет что-то голосами колючих ветров. Мы же оба молчим. Его пальцы сжимаются. Теперь чувствую эту немую поддержку.

— Перед вашим приходом мы с Сахарозой старались спрятать все, где мог бы показаться твой двойник. Хотели сделать безопасную и защищенную среду.

— Но очки Сахарозы… — я не договариваю, когда Альбедо начинает понимающе кивать. Сам догадался.

— Наше упущение. Мы знаем, что ты устал и очень напуган, Кайа, — начинает алхимик и пристально смотрит на меня. Я морщусь, будто только что прожевал дольку лимона. Я? Напуган? Ха! Ты чертовски прав, мой друг… — Но мог бы ты вернуться к нам? Сегодня холодно, твои пальцы синие, и губы тоже. Согреемся, а после все вместе отправимся в город.

Я киваю. И снова… снова он прав. Не зря — ученый. Следую медленно за Альбедо, оглядываясь на белые просторы. Уже по привычке ищу отражающие поверхности. Ищу в них себя. Алхимик оборачивается, долго глядит на меня, выдаёт:

— Когда с Дилюком все разрешится, мог бы ты помочь мне с одним исследованием? — я щурюсь. Знаю эти его исследования. — Меня давно интересует один вопрос. Почему обладатели крио Глаз Бога мёрзнут не меньше остальных?

— Что? Почему именно я? Диона тоже носит крио… — уклончиво протягиваю, а Мел улыбается.

— Она еще ребенок, а на детях запрещено ставить эксперименты. Ты же можешь принять решение сам, так как в ответе за себя по закону.

— Логично. А Эола? — алхимик выжидающе на меня смотрит, и я киваю, когда до меня доходит. Сам попал в ее черный список трижды за минувший месяц. — Если Дилюк будет жив… все, что твоей душе угодно.

Альбедо благодарит и скрывается в пещере. Теперь у этого безумца больше мотивации для помощи нам. А я… хах… душу продам, если нам удастся выбраться из этого сумасшествия. Наконец, сам прячусь от холодного ветра. Только пригревшись у огня понимаю, как сильно замерз. Мона накидывает плед на мои плечи, протягивает чашку какао. Сахароза сидит без очков, часто хлопает ресницами, щурится, фокусируя потерянный взгляд на ложке, и хлебает горячий суп.

Когда пурга улеглась, с наступлением поздней ночи мы все вместе отправились в Мондштадт.

Мондштадт.

Съемное жилье Моны.

3 февраля.

— И все же, я совершенно не понимаю… — бормочет под нос девушка, вращая сияющий голубой диск перед своим лицом.

Она водит тоненьким пальчиком, сравнивает с многочисленными свитками, полотнами и изображениями в раскрытых книгах. Переступает с ноги на ногу. Ее конопатый носик привычно морщится, а глаза мутнеют. Что-то не сходится в этой светлой голове. Я сижу в глубоком кресле, потягивая горячий кофе. Отличается от того, что подает Дилюк в своей таверне. У этого вкус более насыщенный, горький и крупинки плавают, неприятно проскальзывают в горло. Чем-то напоминают земляные комочки.

— Ты точно больше не рассказываешь ему о том, что происходит в твоей жизни? — недоверчиво бурчит астролог. Я кладу руку на сердце, даю свою искреннюю клятву. — Тогда совсем ничего не понимаю. За минувшие месяцы твое созвездие сместилось еще на пятнадцать сантиметров. Вот, смотри, в сторону «Мудрой Совы»…

Я вглядываюсь. Как по мне, так картинка не изменилась со времен прогулки по утесу Звездолова. Только Мегистус об этом говорить не рискую. Характер у девушки скверный, она вспыльчива, пусть и отходчива. Но пока дойдет до этого «отходчива», мало ли, что прилетит в меня на этот раз?

— Мудрая Сова? Это…

— Да, Дилюк Рагнвиндр.

— О, так это прекрасно! — расплываюсь в улыбке, но девушка по-кошачьи шипит на меня.

— Нет, не прекрасно! У каждого созвездия имеется свое место. Смещение на чужую область недопустимо!

Я только и успеваю раскрыть рот, как она одним взглядом отсекает мои будущие вопросы, что роились и гудели в голове. Сравнивая записи во всех имеющихся источниках, астролог мельком печально поглядывает в мою сторону. Это порождает еще больше вопросов. Чую — она что-то утаивает от меня. Спустя минуту молчания, девушка все же неуверенно шепчет:

— Судьба неизменна, Кайа. На то она и зовется судьбой. Но ты делаешь что-то, из-за чего границы сильно истончаются… — диск быстро завертелся, с громким эхом рассеялся.

Мона плюхнулась в кресло напротив, закинув ногу на ногу. Ее пальчики прижались к вискам, массируя гудящую голову. Бедняжка выглядит вымотанной. Я бы и сам никому не пожелал такого клиента, как я, но это не совсем в моей власти. Мегистус не отпустит меня, пока не убедится в безопасности Мондштадта.

— Ты допил свой кофе? — право слово, от резкости смены темы я едва не подавился!

— Мечтаешь поскорее избавиться от меня? Погоди, крошка, я скоро… — она взмахивает ладошкой. В меня летят брызги ее гидро, и я затыкаюсь, изумленно хлопаю ресницами. Я бы ответил ей на сей наглый, даже хамский жест, но все еще предпочитаю не испытывать судьбу. Вдруг мне предначертана смерть от утопления?

— Кайа, ты можешь закрыть рот и допить его?! — рычит Мона.

Я сжимаю губы. Сдерживаю смех. Так и хочется задать вопрос, каким образом я должен допить эту дрянь закрытым ртом, но она все еще выжидающе смотрит. Делаю последний глоток, кривлюсь от гадкого осадка, попавшего на язык. Киваю.

— Переверни на блюдечко вверх дном, — командует она, щечки розовеют. До меня быстро доходит, стоит мне уловить эту реакцию:

— Оу! Так вот, почему твой кофе так ужасен! С каких пор ты стала гадалкой? Я думал, только Лиза промышляет подобным в своей книжной норе.

— Хм! Это ты ужасен! — от возмущения она становится пунцовой, скрещивает на груди руки, защищаясь. Сейчас, кажется, она впервые посмотрела на меня за сегодняшнюю встречу. То все время в бумажках, в схемах да рисунках. А сейчас смотрит и в лице меняется. Я все еще хихикаю, но девушка добавляет тише: — Нет, правда. Ты и правда выглядишь скверно…

И она чурловски права.

За месяцы я сильно похудел, в волосах появилась редкая седина, а под глазами пролегли темные мешки. Я много курю и утешаю себя алкоголем каждый день. При всем этом, на меня ежедневно ругается отражение. Я ведь и правда молчу, скрываю от него происходящее, пока гляжу на его черные одеяния. Меня тошнит от его лица, от его голоса, от его…

К слову, есть и нечто прекрасное в моей жизни. Эти месяцы отнюдь заняты не только самобичеванием и руганью с собой любимым. Отношения с Дилюком с каждым днем становились лучше. Мы реже спорим. Иногда вместе сражаемся с монстрами. Капитан кавалерии Ордо Фавониус и Полуночный герой. Мы даже Новый год встречали вместе, на винокурне. Аделинда была вне себя от радости, а Эльзер, пунцовый, как зад пиро хиличурла, лакал свое игристое. Все вместе мы пускали фейерверки, которые Дилюк заранее заказал из Инадзумы. И даже подарками обменялись, чего не делали с далекой юности.

Да только это все вгоняет меня в тупик. Что бы я не делал, а спасти его не получается. Кайа из будущего только и твердит о новых смертях нашего старшего брата.

Заметки из дневника:

«3 ноября — Маг Бездны поразил Дилюка ударом электро.

4 ноября — Ступня застряла между камней, и Дилюк не успел увернуться от удара культиватора.

5 ноября — Падение с крыши Ордо Фавониус. Спасти не успели.

6 ноября — Зеркальная дева вонзила клинок в затылок Дилюка.

7 ноября — На нас напали щенки гончей. Мать появилась позже, за спиной Дилюка.

8 ноября…

9 ноября….

10 ноября….

11 декабря.…

12 января.…»

Мой дневник заканчивается. Скоро придется заводить новый, если это не прекратится. Но чую, не прекратится. Вера в успех иссякает. И кажется, я больше не могу слушать подробности о том, что случилось с ним на этот раз…

— Да, я знаю… — выдыхаю, уводя взгляд от Моны. Она тянет ладошку к блюдечку. Я подаю ей чашку с мазней по стенкам. И что Мона желает увидеть здесь, кроме грязи? Но астролог смотрит так, будто читает книгу. В какой-то момент вскидывает ресницы и глядит на меня:

— Только никому! Алиса три шкуры с меня спустит, если узнает, что я занимаюсь не наукой, а гаданием.

— Как скажешь, малышка! — посмеиваюсь, прикусывая кончик мизинца. — Ну что там? Все плохо? Доктор, я буду жить? — в меня летит какой-то бумажный комок. Я уворачиваюсь, смеясь. А девушка дуется, словно ребенок:

— Ух, была б моя воля, запустила бы в тебя астрологическим глобусом! Да жалко, ему и недели еще нет!

— Ладно-ладно, не надо никаких глобусов, — успокаиваюсь. — Так что там?

Мона вновь окунает свое внимание в мою чашку. Крутит, вертит ее в разные стороны, выглядывает что-то. И вот, в какой-то момент она громко ахает.

— Что?! Ты ведешь дневник?! Так вот в чем дело, дурная твоя голова!

Ее писк сравним только, разве что, с голосом той летающей говорящей консервы: такой же гадкий, звенящий и раздражающий. Я прочищаю мизинцем ухо. Она подрывается с места, начинает бродить кругами по комнате.

— Вот в чем дело — ты пишешь дневник! Оттуда будущий ты все узнает! О каждом, чурл тебя, твоем шаге! В подробностях! Потому вселенная стонет и плачет, а звёзды плывут навстречу друг другу…

До меня быстро доходит. И ведь точно. По словам отражения, я единственный, кто добросовестно ведет дневник. С того момента все изменилось. Именно тогда я впервые заметил, как расстегнулся воротник отражения без помощи его рук. Еще пометку сделал на обложке. Теперь я прикусываю язык, стыдливо опускаю взгляд в пол и чешу затылок. Вероятно, на этот раз и правда заслужил этой брани…

— Я понял… я… сожгу все записи. Будущий я ничего больше не получит.

Мона вновь подхватывает чашку. Наступает минута молчания, пока она снова рассматривает кофейную мазню. Высовывает кончик языка увлеченно, прикусывает губу, крутит и вертит эту несчастную чашку. И вдруг ее зрачки расширяются, ее глаза темнеют, а сама она бледнеет и оседает на край кресла. Косится на меня. Поджимает губы. Подглядывает в личные записи, что-то сравнивая. Сама себе кивает, подтверждая что-то.

— Кайа… — шепчет она, и сердце мое перестает биться от этой интонации. — Тебе… нужно остановиться… — я врастаю в кресло. О чем твердит эта девица? — Прекрати искать спасение для него. Иначе… вы оба…

— Постой. Но вы сами с Альбедо затеяли все это, — мой голос начинает дрожать, стоит ее словам достигнуть разума. — Когда мои отношения с братом наладились… когда у нас наконец-то все хорошо, ты говоришь, что я должен бросить все это?!

Мой мир только что перевернулся.

Все старания.

Все попытки спасти его.

Этого не избежать?

Быть такого не может! Будущее еще не наступило! И я мотаю головой, отрицая пророчество астролога. Но девушка неумолима. Мона отставляет чашку, провожая ее серыми глазами.

— Мне очень жаль, Кайа. Ты… пока у вас есть время, ты можешь провести его с ним. Подари вам обоим лучшие воспоминания. Подари себе лучшие воспоминания о нем. Попроси за все прощение и… кхм. По крайней мере… его жизнь обрывается ровно в тот день… Ты знаешь о сроках и…

— Не обрывается!

Стол с посудой, свитками, книгами переворачивается. Вокруг все звенит и грохочет. Мона забирается в свое кресло с ногами, сжимается, прикрывая ладошками голову, пока я крушу комнату.

— Ты не смеешь говорить так, Мегистус! Это всего-лишь гадание, а ты никакая не гадалка! Не гадалка! Ты ведьма! Так наколдуй! Помоги, чурл тебя подери! Помоги же нам! Ты не говорила о неумолимой смерти, смотря на свои фальшивые звезды, значит узнала из горстки молотых зерен! Значит, все это ложь! Так посмотри же на свои звезды снова и скажи, что все это шутка!

— Кайа… — шепчет она, не решаясь открыть мокрые глаза. Девушка в ужасе, я слышу это по ее голосу, но остановиться не могу. — Кофе лишь… подтвердил… если ты не… то вы оба…

— Заткнись, Мона! Он. Не. Умрет!

С громким топотом я несусь наружу, хлопаю за собой дверью так сильно, что она едва не слетает с петель.

В ушах эхо ее голосом…