Как останется мечтой,

Как останется собой,

Та мечта, 

Что ввысь прорастала на крови?

Кто-то хочет сесть на трон,

Кто-то будет погребен,

Ну а ты пока живи.

© Karma Embrace — Нет времени жить 

Темнота не равнялась покою, не даровала тишины. Она засасывала, словно вязкое болото, глушила любые крики, оставляла в беспросветном одиночестве, шептала жутким многоголосьем, давила неподъёмной виной, душила, не давала вдоха, залепляла глаза и уши, лишала всего. Темнота пахла едкой кровью. 

Каждый вдох до крови раздирал горло, каждый стук сердца кузнечным молотом отдавался в висках. Фесс должна была цепляться за жизнь, выкручиваться из, казалось бы, безвыходных ситуаций и уходить из лап смерти, ведь её ждали. Но имела ли право она, после всего, что сотворила, оставаться в живых? Могла ли?.. Она — Разрушитель, она не заслужила тех упрямцев, кто раз за разом вытаскивал её из-за грани и ждал, надеясь.

Сон и забытье не давали отдыха утомлëнному разуму, и Фесс выныривала на край между явью и небытием, растягивала выдернутые украдкой минуты покоя. Когда голова была пуста до звона, когда не существовало ни боли, ни отчаяния, ни мечтаний — ничего, абсолютно ничего. Однако покой таял льдинками под солнцем, уходил вместе с приливной волной обратно в открытое море. 

И вновь захлёстывала боль, накрывала с головой, лишала воли к жизни, забирая желание бороться, но бессмысленное упрямство кололо под рёбрами, вновь и вновь толкая немеющее сердце. Память отказывала, перетасовывая колоду воспоминаний, как заправский картёжник, сплетала нить прошедшей жизни в тугие узлы. Долина, копьё, Император, отцы-экзекуторы, Серая Лига, кладбище, Академия, родители, Чёрная башня, драконы. Образы наслаивались друг на друга, лица расплывались цветастыми пятнами. 

Выныривая из зыбкого небытия, на вкус отдающего тухлым болотом, Фесс вытягивала кусочки реальности, прежде чем рухнуть обратно в мутную, вязкую жижу, поглощающую с головой. Негромкие голоса сливались неразборчивым фоном, окружение скрывалось за расплывчатой пеленой, но разум выхватывал детали, отпечатывал их на подкорке, бросал спасительные якоря.

Умелые руки меняли повязки, вливали противные зелья и непрерывно тормошили, не позволяя затеряться в тихом сне. Взяв на себя обязательства, Эйтери не собиралась от них отступать, и Фесс кривилась, сквозь боль и неподъёмную тяжесть разлепляя веки. Голова кружилась и болела, а забытье сжимало горло и опрокидывало обратно во тьму. Хотелось говорить, кричать в голос, умолять оставить её в покое, но потрескавшиеся губы не пропускали ни единого звука.

Вновь и вновь Фесс замирала где-то между. Не здесь и не там, не свет и не тьма, не жива и не мертва. Её жизнь была и, наверное, останется до скончания времён одним сплошным противоречием. Бесконечным противоборством непримиримых, но намертво сплетённых в одну тугую нить противоположностей, обращающих всё вокруг в клочья, а её существование — в кошмар наяву.

Слабость окутывала ватным одеялом, но при этом не давала тепла. И Фесс замерзала, покрывалась изнутри коркой льда, словно хрупкая скульптура, которую только тронь, а она и рассыплется прозрачными, блестящими на солнце осколками. Безумно-обманчивая мечта о светлой и тихой, спокойной жизни давно погасла, не оставив даже тлеющей искры, свернулась в животе противным слизким комком, словно выпотрошенные и сложенные назад внутренности. И не распороть, не вывернуть обратно, не исправить — ничего не исправить, ничего не изменить, время уже вышло. Уже слишком поздно, Разрушитель. Тик-так. 

Время уходило песком сквозь пальцы, время рассыпалось пеплом от прогоревшего костра. И былые надежды оборачивались острыми кольями, серебряными кинжалами, вонзающимися в мёртвую веру. Веру… во что угодно. Во Тьму и Свет, в Спасителя и Великую Шестёрку, в магию и меч. Как можно верить кому-то или во что-то, если не веришь даже — особенно — самой себе?

Ослепительно белым вспыхивал вокруг яркий свет, слышался переливчато-звонкий смех, и на мгновение — только на пару ударов сердца — становилось легко и спокойно. Беспечно. Но свет гас, как огонь под крыльями чёрной птицы, оставляя ожоги и раны, вспыхивающие чистой, пронзительной болью. Заслужила. Она не могла навеки оставаться нейтральной и безучастной, как бы ни хотелось. Или-или, мгновение выбора кратко, но весомо, и чаши весов не могут вечно колебаться в хрупком балансе. Одно движение, один вдох или напротив недвижность, — и стрелка качнётся, укажет на итог. И Фесс выбирала, заставляя себя дышать, втягивать воздух до боли в рёбрах.

Пускай Разрушитель отдала всё, что могла, оставив себе лишь безразмерное ничто, и осталась, словно треснувший сосуд, в который лей или не лей — всё одно, всё бесполезно. Выбрав жизнь, Фесс обрела бóльшее наказание, чем если бы уснула тихим сном до следующего изменения мира, ведь она взвалила на себя тяжёлую, непосильную ношу, ломающую сгорбленные плечи. Спасла, уберегла от гибели, как обещала и как смогла, но цена… 

Фесс зашлась в приступе хриплого надсадного кашля, приподнимаясь на жёстком лежаке, царапнула по нёбу пересохшим языком и, нашарив под рукой заветную флягу, жадно припала к горлышку. Голову обыденно зажал в тиски приступ пульсирующей боли, напоминающий — не будет тебе покоя, Разрушитель, не положено, ни днём,  ни ночью, ни во сне, ни наяву. Вечная мука да бесконечная вина — наверное, то единственный достойный её удел. 

— Цто зе это делается-то… — свистящий голос Севера оцарапал слух, как скрежет несмазанного колёса, но даже на раздражение не хватило сил. Фесс пыльным мешком рухнула обратно на лежак, а измученное ломающими приступами тело отозвалось волной дрожи. — Неясыть, цем, мозет… — гном замолчал, повинуясь слабому движению руки. Ничем, ничего ей не надо, только тишины, покоя, тихого и достойного, такого, какой мог дать один нечеловек.

Даэнур всегда молчал, не произносил ни единого слова; лишь чуялся встревоженный взгляд пронзительно-жёлтых глаз да слышалось порой клацанье когтей о каменный пол. Иногда бывший наставник садился рядом, сжимал бледное запястье, но всё так же окутывал спокойной тишиной, не чистой, отдающей противно-горькой скорбью, но самой приятной из всех. Он волновался — и понимание, о ком вся эта щемящая жалость, сводило нутро прогорклой неловкостью. А усталый, надрывный смех острыми когтями царапал рёбра, горло, язык, но оставался внутри, под замком, и только разъедал душу до самого дна.  

Фесс больше не могла чувствовать, словно пропадая в тёмном бездонном болоте, но слишком знакомые действия не оставляли простора для воображения. Пальцы на запястье, ладонь на груди — классическое положение при передаче сил. Даэнур занимался делом, которое не могло привести ни его, ни её ни к какому результату — хоть к плохому, хоть к хорошему. Это было ненужно. Бессмысленно. Такое отчаянное слово. Не бесполезное и не безвредное — всего лишь не таящее в себе ни малейшей ценности, а отнимающее время и силы. 

Там, где раньше горел магический огонь, греющий даже в самые отчаянные дни, больше не осталось ничего. Дыра. Кровоточащая рана. Из неё словно вырвали сердце, и ничего не вложили взамен. Холод снаружи и внутри. Нет, она ошиблась в определении: не мороз, а всепоглощающая пустота. Отсутствие тепла, но не стужа. Для тех, кто хоть раз касался плотных потоков, сплетая их невесомой паутиной да творя хитроумные чары, магия становилась… дыханием. И потерять её — словно задохнуться на большой высоте, глотая разряженный воздух.

Навсегда. Фесс не хотела верить в глупые утешения, что всё временно, что «пока нет». Кому, как не ей, знать, что некоторые раны не подлежат исцелению? Она свою долю удачи, отравленной нарушенными Словами, исчерпала тем, что выжила. Всё. Верить поздно, нет смысла больше надеяться на чудо свыше. Не осталось этому миру ни богов, ни хранителей. Чёрная башня ведь неспроста окрасилась в чёрный; смешав в себе десятки разноцветных источников, от Разрушителя на самом деле она требовала немного — удержать да направить. 

Хотя бы с такой незатейливой задачей Фесс справилась. Достойная работа, финальная, красивая точка во всей её жизни, стремящейся в бездну с необъяснимым упрямством. Почему её не оставили там, в центре ритуального рисунка, почему она сама выбрала жизнь, а не вечный покой? Бывший Разрушитель не мог найти ответ на этот мучительный вопрос. Просто, наверное, сейчас, помня всю тревогу, отданные силы и заботу, сдаться было бы бесчестно, слишком грубо и легко. 

В самом деле, не после сделанного выбора отказываться от своего решения и снова падать в бескрайнюю темноту. Пустота… Однажды ей уже приходилось выбирать между магией и мечом. Теперь выбор был противоположным. Вынужденным. Болезненным. Неприятным. Теперь сила оказалась полезнее в чужих руках, тех, что смогут ей воспользоваться, а калеке, неспособной почувствовать даже мелочь — колебания творимых чар, она без надобности. Поток пройдёт насквозь, как вода через решето, и вновь развеется в пространстве, сольётся с плавным течением реки.

Фесс с трудом перевернулась на бок, плотно обхватывая себя руками. Холод снаружи и изнутри — везде и всюду, пронизывающий до самых костей. За пару часов бодрствования она уставала так, будто сутки махала в бою двуручным мечом, и сил не хватало даже на то, чтобы злиться с этой давящей усталости. Живот снова свело тошной судорогой, боль  прокатилась волной по позвоночнику и отозвалась тоскливым звоном в ушах. Эйтери мешала зелья, подсовывала до ужаса противные отвары, от которых немели губы, но отвратительная слабость никуда не девалась.

Гнома клятвенно обещала, что со временем и восстановлением потерянной крови станет легче, — если её потеря не повторится, — но до момента, когда «легче» станет заметно, ещё стоило дожить. А до тех пор даже мрачные выразительные взгляды не действовали на излишне переживающих наблюдателей. Иронично: хоть с выбором, хоть без него, но Фесс не хватало сил даже на убеждение, что она выживет и оправится. Это злило. В конце концов, она ничего не говорила о том, что собирается сдаваться и прекращать барахтаться на поверхности. Думала, конечно, кто бы на её месте не думал,  но даже не озвучивала, не позволяла роковым фразам повиснуть в воздухе. 

Жизнь — её бремя, так пусть будет так. Не каждый груз можно взвалить на чужие плечи, не каждый камень нужно снимать с шеи утопающего. Только не надо надежд, не надо жалости, не надо ей ничего, просто тишины и покоя. Она не хотела слышать ни слов ободрения, ни слов поддержки, ни слов заботы. Но в одиночестве её оставлять никак не желали.

— Неясыть, — Даэнур коснулся лба, отводя назад седые пряди. От когтистых пальцев веяло освежающим холодом чешуи, и Фесс путалась в желаниях — отстраниться, и так замерзая в сосущей пустоте, или наоборот прижаться поближе, прогоняя мутный жар из головы. Её бросало из крайности в крайность, и конца-края этой бестолковой чехарде на горизонте не наблюдалось, а потому выбор оставался за наставником. Очень занудным, к слову. — Неясыть, я знаю, что ты не спишь. Открой глаза, я тебя прошу.  

Обращение резало слух, напоминая, сколько лжи — масок — она вокруг себя накрутила. Не Неясыть она, уже нет, не некромант и не Разрушитель. И не Кэра, не магичка из мирной Долины магов, и даже не Фесс, не советник Императора, сама ведь от Мельина отреклась. Никто и нигде, запутавшаяся в собственных сетях и ненужная ни в одном из миров. Сколько ещё времени Эйтери провозится с ней, сколько раз подойдëт Даэнур, сколько попыток встряхнуть её сделает Аэсоннэ? Неважно количество, важен итог, а он прост — всë закончится. Когда выйдет срок обязательств, когда найдутся новые желания, когда… 

— Это бессмысленно, — разомкнула губы Фесс, выталкивая из себя тяжёлые, как камни, слова. Бессмысленным оказывалось в принципе всё. Она жила, она дышала — в этом не было цели, но оно происходило. Чего ещё от неё хотели, какого внимания и участия? Забота, участие, жалость — зачем? Она гоняла мысли по голове, как стеклянные шарики, но солнечные лучи не отражались от них разноцветными бликами, а вязли в зловонной трясине глубинных страхов и сомнений. И виски вновь ломило от кусачей злобной боли, стучащей сотнями молоточков.

— Пояснишь свою мысль? — Когти Даэнура невесомо царапнули кожу на запястье.  Фесс слабо мотнула головой, одними губами отвечая: нет. Что она могла пояснить? Ничего такого, до чего наставник не мог бы догадаться самостоятельно. Он ведь тоже не в стороне сидел, да и стоило вспомнить Ордос… Будто бы он не понимал, чем обернулось создание Чёрной башни, что она отдала, какую цену заплатила. Зачем тогда трогал, зачем тормошил, выдёргивая из забытья и мыслей? Отдавая силу, он не мог не почувствовать, что она уходит в пустоту. Зачем продолжал делать вид, что всё в порядке? Такая ложь не делала проще.

Глаза зло защипало от подступающих слёз, и Фесс зажмурилась ещё плотнее, до цветных кругов под веками. Она не маг — короткие три слова, как приговор палача. Она впервые сказала это прямо, пускай не вслух, для себя, но… Больше нет. Она так привыкла называть себя магом, что отрицать это — будто отрывать кусок сердца, даже не пытаясь остановить хлещущую кровь. Зачем беспокоиться о сопутствующих потерях, если больнее уже не станет, некуда?

— Неясыть, — усталый вздох. Фесс не успела злобно вспыхнуть, чтобы огрызнуться на повторённое уже в третий — она не глухая! — раз, как Даэнур наклонился ниже и привлёк её к себе, крепко обнимая за плечи. Она оцепенела, утыкаясь лбом в широкое плечо, и внезапно даже для самой себя не дрогнула, не стала вырываться. Тяжёлая когтистая рука легла на спину, чуть ниже лопаток, поддерживая; наставник держал уверенно, но в то же время ничуть не удерживал, давая возможность в любое время спокойно отстраниться. В очередной раз давал выбор, ни к чему не принуждая, но предлагая альтернативы. До ужаса спокойный и надёжный. 

Даэнур был таким всегда, сколько Фесс его помнила. Таким — и в то же время другим, он изменился, они все стали другими. И дело было вовсе не во множестве внешних следов, что оставила им всем… война. Разглядеть бывшего — настоящего? — наставника после пробуждения она уже успела, но каждый раз непроизвольно цеплялась за свежие шрамы и облезающую чешую рядом. Уродство? Нет, навряд ли. Новая непривычная деталь, к которой пока не удавалось привыкнуть. 

Однажды удастся. Не сейчас, не сразу, но когда-нибудь… Когда будут силы и вера, а на глаза перестанут наворачиваться слёзы при любом упоминании о прошедшем. Несмотря на влитое зелье, приглушающее боль, слабость от кровопотери никуда не делась, и Фесс порой чувствовала себя куклой, подвластной движениям окружающих. 

— Я не хочу, — еле слышно прошептала Фесс, не отвечая ни на один из вопросов, но в то же время рассказывая обо всём. Слабость плохо сказывалась не только на физическом состоянии, но и на умственном. Раздражало. Казалось, что даже шевелить губами — невероятный труд, требующий героических усилий. А она, конечно же, совсем не герой. Даже наоборот. Когда тебе множество раз повторяют, что ты принесёшь одни беды, однажды с этим приходиться согласиться. — Лучше расскажите что-нибудь. 

Ещё со времён Академии она знала, что у Даэнура всегда есть много интересных историй. Рассказы позволяли скоротать вялотекущее время выздоровления в отсутствие любых книг и записей. Фесс ненавидела ощущать себя слабой, а со всей бездельной пустотой чувство никчемности начинало грызть в разы сильнее, впиваясь острыми зубами в горло. Все делали что-то полезное, занимались чем-то дельным, а она лежала пластом или глубокомысленно смотрела в потолок. Ладно, ещё была Ниакрис, уложенная Эйтери в соседней комнате. Та же кровопотеря, то же бессилие. Но другое. 

Фесс могла простить бездействие ей, не себе. Она же сильная, она же справится, она же сможет выгрести против течения бурной реки, а потом отряхнуться и встать, как ни в чëм не бывало. Без опоры и костылей, без поддержки. Она просто не слабая. Еë не надо защищать, спасать и вытаскивать из бед. Она — одиночка, как положено Разрушителю. А вынужденное признание слабости, принятие помощи для себя, не для других, отзывалось гневливой тоской, сводящим скулы признанием: нет, она не сможет подняться, если никто не протянет руку, не нырнет следом и не вытащит из омута. 

Только получив возможность двигаться без риска, что разойдутся наложенные швы, и не обращая внимание на неубедительное ворчание Эйтери, Фесс стала выбираться на улицу. Буквально выползать, опираясь на стены и порой вновь повисая на Даэнуре безвольной куклой, набитой мокрым песком. Всё лучше, чем валяться на лежаке да снова и снова вперяться в низкий потолок, на котором даже трещины было не поразглядывать из-за идеальной ровности серого, будто припорошенного пылью камня. 

Коснувшись тусклого янтарного шара, Фесс осторожно опустила посох на землю рядом с собой. Безучастное древко холодило ладони, и пальцы жутко коченели. Она вся зябла, несмотря на тёплое весенне-летнее солнце и расстеленный по ступени перевёрнутой пирамиды меховой плащ. Однако терпела, не жалуясь ни на что — в узких то ли карцерах, то ли обычных для прежних обитателей комнатах было ещё хуже: там давили опостылевшие стены. 

Фесс уже не рассчитывала на отклик верного ранее оружия, — убеждала себя в этом, — но гулкая пустота растекалась по венам концентрированной горечью. И пускай сначала его приходилось вынужденно терпеть, таскать с собой навязанный Белым советом «подарок», но со временем она привыкла. Больше, чем к Мечам, больше, чем к ключу-шестиграннику. Посох принадлежал именно ей, именно она его хозяйкой… была. Теперь нет. Конечно, тому, кто не является магом, посох без надобности. Он всего лишь дубинка. Даже не волшебная. Но зато крепкая. 

Её посоху пришлось ой как нелегко: им и нежить били, и на камни швыряли, и закапывали, чтобы потом вновь откопать. И в лапах Инквизиции он побывал, но каждый раз возвращался к ней, никогда не подводил. До их последнего боя. Фесс приподняла уголки губ в блеклом, выцветшем подобии улыбки. Не вина оружия, что она сгорела, словно беспокойный мотылёк, который всё кружил и вился вокруг жаркого пламени свечи, но однажды подлетел слишком близко. 

Не вина… ничья это не вина, никто не виноват. Всего лишь плата за смерти и разруху, за нарушенные Слова, за принесённые горести. Может, однажды она привыкнет и к бездонной дыре в груди, к этой глухоте и слепоте, к разом потускневшему миру. Может… Но пока любое напоминание обжигало калёным железом, цепляло под рёбрами острыми крючьями. Пустота хуже вампира высасывала силы, не насыщаясь и не становясь меньше. А холодное древко не могло согреться в ледяных ладонях.

Это било под дых острым разочарованием. Значит, недостаточно сильна, несмотря на все усилия. Фесс всё ещё нуждалась в поддержке и не знала, чем придётся заплатить в итоге. Возможно, и не ей самой, возможно, как раз тем, кто подхватил её, не давая рухнуть в пропасть. И каждый раз, закрывая глаза, она видела бледные лица. Прадд и Сугутор. Рысь. Фейруз. Отец Этлау. Император. Хранители Кристаллов. Тëмная Шестёрка. Наёмники из Белых Слонов. Эльфийки. Сотни безымянных героев, ставших на её пути или за спиной. С какой бы стороны они ни были, теперь они лежали в земле.

Может, Фесс стоило уйти в отшельники, чтобы никого и никогда не касаться, никому не приносить ни радости, ни горечи? Если и погибнет, то в одиночестве, не утянув за собой ни единого человека. Но попытки сложить такую картину трещали по швам: не выдержит она монашеской отрешëнности, не сможет жить в стороне от всего происходящего. Даже сейчас, когда жажда приключений потухла, вместо трещащих дров получив ведро ледяной, отрезвляющей воды. 

За спиной послышались легко узнаваемые по клацанью шаги, и Фесс обернулась, тщательно игнорируя вздымающуюся к небу громаду бывшей Чёрной башни. Теперь, спустя не такое большое, но весьма насыщенное время, она лучше понимала Даэнура в его стремлении к покою, тихой жизни. Для этого нужен был опыт, чтобы осознать и проникнуться. С губ сорвался еле слышный смешок: мысли, как у старой бабки, прожившей под тысячу лет, хотя ей всего… а сколько ей? Со всеми страхами год мог считаться за десяток, но если считать честно, то недалеко за тридцать, совсем недалеко. Тридцать три года. По сравнению с тем же наставником — юное дитя. Даже для Аэсоннэ не старшая сестра, ведь что драконам, обладающим памятью многих поколений предков, быстро бегущие человеческие года? 

Фесс старалась не вспоминать, что лет этих ей теперь осталось не так уж и много. Сколько живут немаги? Забавный вопрос, она никогда не интересовалась, не задумывалась особо над существованием обычных людей, а уж тем более над его протяжённостью. Сто лет? Много или мало для них? Для магов, чей возраст мог исчисляться веками и тысячелетиями, — мало, ещё самый расцвет шальной юности. Для обычных людей… финал? Мелькание в вечном калейдоскопе жизни. Было так странно оказаться с противоположной стороны. Что же, может, чем короче путь звезды, тем ярче она горит? 

— Эйтери просила напомнить, что бегать за тобой с перевязками она не будет. — Фесс подняла взгляд, смотря на Даэнура снизу вверх. Когтистая рука уже привычно отбросила волосы со лба, проверяя температуру; ей больше и бурчать не хотелось на такую заботу, всё равно бесполезно, однако щëки лихорадочным румянцем обжигало по-прежнему, словно в первый раз. — Но если вновь пойдёт воспаление, то потакать твоей безалаберности по отношению к своему здоровью — тоже. 

— Никакой безалаберности, — слабо улыбнувшись, качнула головой Фесс. Пропустить ежедневную перевязку Эйтери — это обречь себя на ворчливые замечания и усиленный надзор. Оно ей надо? — Я как раз собиралась к ней… — Не думала даже, засидевшись на улице, но не так важно, раз напомнили. — Только встану. — Опираясь на посох и протянутую руку Даэнура, она поднялась на ноги и мимолётно порадовалась не закружившейся голове. Мелочь, но уже приятно. — А это вам. — Холодное древко покинуло ладонь, втиснутое в когти наставника. — Заберите, чтобы не бросалось в глаза.

Фесс мельком думала об этом, вроде бы хотела вручить Даэнуру служившее верой и правдой оружие, но только сейчас неясный порыв оформился в действие. Она не спрашивала, что случилось с посохом наставника, но его отсутствие говорило само за себя. А ей смысла держаться за ушедшее больше не было. Проще избавиться от напоминания, отдать его тому, для кого будет полезнее, — глядишь, быстрее пройдёт боль в груди. 

— Мне без надобности, а вам пригодится, — подкрепив слова кривой ухмылкой, Фесс отпустила руку ошарашенного сюрпризом Даэнура и неуверенно, но уже не пошатываясь на каждом шагу, как бывало в начале, зашагала в сторону «своей» комнаты. Стоило надеяться, что плащ наставник со ступени заберёт. 

Стоило надеяться… На многое. Но чем лучше становилось её состояние, тем чаще Фесс задумывалась о том, что её ждёт впереди. Она открывала глаза каждое утро — ради чего? Чтобы не разочаровывать наставника, дочь, Эйтери… Ради них, не ради себя. Только нужно ли было им такое одолжение, или вновь правила игры диктовало всеведущее чувство вины? Оно пожирало всех, вгрызалось острыми зубами, не принося облегчения мятущимся душам. 

Каждый из них стремился к своему покою. Порой, замирая от непомерной для человечьих плеч усталости, Фесс наблюдала за Эйтери, за тем, как гнома толкла и мешала свои чудодейские снадобья, и зачастую видела лишь напрасный труд, призванный занять руки и отвлечь голову. Зачем мельчить лист до состояния пюре, когда достаточно ошпарить да порезать вдоль жил? Конечно, большая часть отваров уходила в дело, но многие из них не нуждались в таком тщательном приготовлении.

Фесс запрокинула голову, глядя на стремительный полёт Аэсоннэ. Драконица кружила одна, воистину свободная, но ничуть не безмятежная. Что могло дать бесконечное облегчение? Такой же бесконечный и безнадёжный покой, где нет ни движения, ни звука. Только в нём решатся все непримиримые конфликты, забудутся, но не краткий миг, а навсегда. Так маняще и отвратительно одновременно, как спасительное решение и приговор. 

Аэсоннэ не оставалась на месте дольше необходимого. Она не первый день и даже не первую декаду наматывала круги над островами. Сразу, как Эйтери позволила ей вновь подниматься в небо, неуёмная драконица начала изучать окрестности. Оттуда же, с высоты, порой охотилась, приносила в когтях тушки выловленных, а иногда и поджаренных животных. И в этом была польза, однако… 

 Не было цели. Прожить день, два, три, дать им сложиться в декаду, а тем – перетечь в целый месяц. Фесс шатнулась из стороны в сторону да опустила взгляд от бескрайнего неба к очень ограниченной земле. Ноги сами привели её на этот обрыв, оплетённый корнями; весной с него открывался хороший вид на каменистый берег, но сейчас просторы перекрывали зелёные ветви, раскинувшие листья во все стороны. Одни облака над головой и зазубренные скалы далеко внизу. Что подняться, что упасть — всё едино, всё… свобода.

Фесс сделала маленький шажок ближе к обрыву и замерла, не в силах отвести глаза от россыпи острых камней. Все мысли будто бы выдуло из головы порывом стылого ветра, оставляя вместо себя смутную и неясную жажду. Она не смогла бы описать или дать объяснение ничему, никакому порыву, она просто качнулась вперёд, чуть не срываясь с края и цепея над пропастью. Одно неловкое движение, робкий испуг или решительный взмах — и скалы её примут. 

Поймут. Отпустят.

Ветер ласково коснулся лица, размазывая по щеке солёную слезу. Нет, она не сможет, не шагнёт, не сорвётся. — немного постоит и уйдёт, похоронив в груди желание стать подбитой птицей или наивным мотыльком. Фесс сглотнула вставший в горле комок и раскинула руки в стороны, ловя освежающие потоки воздуха. Опереться бы на них и воспарить, как семена одуванчиков, сдутые шаловливыми детьми, а не липнуть к подошве сапог наёмника, прошедшего по полевым цветам. 

— Мне так страшно, — откровение рухнуло с губ тяжёлым камнем, под стать безмолвным скалам, и покатилось, увлекая за собой. Такое не подхватить ветром, никогда не поднять над землёй, и даже крылья здесь не помогут. Камни падают только вниз — это мировой закон, который не оспорит никто. Разве что маг подхватит головокружительным вихрем, чтоб швырнуть да рассыпать мелкой крошкой и обломками с режущими гранями.

— А мне, пожалуй, ещё страшнее, Неясыть. — Замерло подскочившее к горлу сердце, спёрло дыхание и, кажется, само время остановилось в тот краткий миг, когда Фесс старалась удержаться на краю обрыва, стремительно выскальзывающего из-под ног, да не заорать во весь голос то ли от страха, то ли от негодования, непонятно на кого направленного. — Только падать необязательно. — Даэнур без лишних церемоний дёрнул её на себя, перехватывая поперёк груди, и поддержал, не давая рухнуть от нахлынувшего дикого ужаса. 

Грудь прошило крупной дрожью, и Фесс сдавленно захрипела, хватаясь за чешуйчатые руки. Отмершее время пустилось вскачь, догоняя осознанием и болезненной слабостью, Тихо сползти на землю уже не давал Даэнур, не спеша ослаблять крепкую хватку, будто боялся, что она снова попытается прыгнуть с обрыва. Хотя сейчас и с обычными-то шагами неприятность возникла: подкосившиеся ноги держать отказывались напрочь, как тонкие ивовые ветви, гнущиеся даже под самым слабым напряжением. Конечно, для них целое тело удержать — это уже непосильная задача. 

Она ведь действительно могла упасть. Прямо вниз, на острые скалы, которые вспороли бы и так перештопанную куртку, а за ней — кожу, покрытую шрамами-заплатками, портя всю кропотливую работу-вышивку Эйтери. Треснули бы заботливо сращиваемые из раза в раз кости, – если сразу шея, то не больно, даже без понимания, что случилось. Она рухнула бы лицом вниз, разбивая его в кровь, с противным хрустом сминая череп. Нет, неправильно, было бы лучше смотреть в небеса, а не на пустую землю, холодные камни. Глядеть бы широко распахнутыми глазами на бесконечную синеву с белыми-белыми облаками, на фоне которых совсем теряются пушистые семена одуванчика... 

Фесс совсем обмякла, повисла на Даэнуре, даже не пытаясь устоять. Её любимое решение всех проблем, не правда ли? Бежать, бежать от всех, прятаться в лесных дебрях или пустынных дюнах. И пусть даже не от кого больше скрываться, привычка-то осталась: от себя уходить, куда угодно прыгать, лишь бы не оставаться наедине с бедой. Из Долины, из Мельина, из Ордоса, от Клары, от Инквизиции, даже от Спасителя — ей от всех удалось улизнуть. От всех, кроме себя. В прошлый раз рядом оказались друзья, теперь — наставник, ведь их больше не осталось. Будет ли кому останавливать потом, будет ли в этом хоть какой-то смысл? И есть ли он сейчас?

— О чём бы ни были твои мысли, Неясыть, тебе лучше перестать думать. Это не приводит ни к чему хорошему, как я успел заметить. — Даэнур наклонился и разжал объятия, но тут же перехватил Фесс под колени и за спину, с лёгким кхеканьем выпрямляясь. Он поднял её так, словно это было в порядке вещей, будто ничего странного не произошло. Точно всё, что меняли этими тягучими днями, не пыталось в одночасье рухнуть и обратиться в прах. — Обними меня за шею, только руки не сжимай, пожалуйста.

Судорожный всхлип вырвался из горла, вытолкнутый смешком, и Фесс тяжело уронила голову на плечо наставнику. Дрожащие руки дёрнулись, она зажала пальцами потрёпанный воротник мантии, но не стала даже пытаться поднять их выше. Даже если упадёт, то с высоты роста Даэнура — совсем невысоко. Даже не ушибётся… По щеке скатилась капля, оставляя за собой мокрую дорожку, вероятно, ещё и солёную. Такое позорище ещё поискать надо, а слёзы уже не испортят ситуацию, в которой портить больше просто нечего. 

Глаза защипало со страшной силою, словно на ресницы насыпали чистой соли. Без повода и без причины — всего лишь от дикой боли, не физической, как будто даже не реальной, но всё же пронзившей голову насквозь. Шмыгнув носом, Фесс крепко зажмурилась да прикусила кончик языка, сжала зубы до хруста и железистого привкуса во рту. Только это не спасло, не помогло отвлечься, и она самым постыдным образом разрыдалась. 

Пожалуй, она вела себя неподобающе даже для мужчины, которым девочка-магичка по сути своей никогда не являлась, но однажды решила выбрать эту роль. Может быть, Фесс ошиблась ещё в то время, когда поменяла всё и отрезала длинную косу. Может, тогда стоило не бегать зря, а доучиться, не спешить бросать тётушку, не ввязываться в чужую войну… И, ради всего святого, чего уже не осталось, не пытаться прыгнуть с обрыва. Казалось, мысли, нескончаемым роем клубящиеся в голове, собирались разломить череп без помощи камней. 

Даэнур сделал пару шагов и опустился на землю у ближайшего дерева. Будто понимая излишность слов, он ничего больше не говорил, не сожалел и не сочувствовал, даже не осуждал, хотя мог бы. Суровый наставник молча поглаживал Фесс по спине и позволял поливать слезами своё плечо, не имея ничего против. Невозможность ситуации поразила бы, если бы за последний год они не повидали с десяток абсолютно немыслимых вещей и немного чудес. Дивом было только то, что дуотт до сих пор не вышел из себя, а сохранил необычайное спокойствие в противовес своей беспокойной ученице.

— Я-а…  — попытка что-либо сказать оказалась прервана икотой, смешавшейся со всхлипами. Фесс задержала дыхание, пережидая новый приступ и заодно вытирая щёки рукавом, а затем выдала одним разом, даже не запнувшись: — Не хочу думать. — И вновь шмыгнула носом, размазывая продолжающие течь бесконечным потоком слёзы. Она никогда не думала, что сможет столько реветь. Наверное, в последний раз такой опухшей ей довелось побывать на могиле родителей, после пустых похорон, даже без тел. Потом всё было серьёзно. 

— Не думай, — без тени иронии отозвался Даэнур, когтем касаясь её лба и убирая выбившиеся пряди. — Слушай, не анализируй, не думай, просто прислушайся. У тебя неплохо получалось слушать и при этом слышать. Попробуй остановиться на этом. — Фесс неуверенно качнула головой, вздрагивая и прикрывая рот на очередном икании, но вновь прижалась щекой к плечу Даэнура и зажмурилась так, что слиплись мокрые ресницы. 

Первые минуты не было ничего, кроме продолжающейся икоты и судорожных всхлипов, но постепенно они исчезли, их заменило шумное, но почти ровное — если не считать периодических сбоев — дыхание. И за ним уже можно было что-то расслышать. В груди Даэнура ритмично и монотонно стучало сердце, сейчас с примерно той же частотой, что и у людей. Как-то оно билось медленнее, это Фесс помнила, когда заметно похолодало, ещё в Ордосе… Лишние мысли. Она прикусила щёку изнутри и мимолётно нахмурилась, стараясь действительно выкинуть из головы прошлое.

Вокруг шумела листва. Ветер покачивал ветви деревьев, и они передавали колебания дальше, играя свою лесную симфонию. Где-то в стороне моря пронзительно заорала чайка, видимо, упустив добычу. На Утонувший Краб постепенно возвращалась жизнь, вылезала из своих укромных уголков и строила свою жизнь. Правда, держались они всё равно подальше от Чёрной башни, но их нельзя было винить в осторожности, эта громада могла внушать ужас. Фесс вновь обречённо вздохнула, пытаясь перенаправить мысли в иное русло. Она передумала их уже множество раз, обыграла со всех сторон, но каждый раз они возвращались в голову, как подлые бумеранги. 

Мерный рокот с хриплым клокотанием несколько выбился из окружающей обстановки, и Фесс подняла голову, щурясь на Даэнура, а он лишь улыбнулся краем безгубого рта и продолжил… издавать гремучие звуки. Это было не бормотание, не пение, не разговор — что-то неясное, чему не находилось обозначения в человеческом языке. Не в первый раз, конечно, когда дуоттов не удавалось описать словами, в книгах пару раз упоминалась их речь, и по расплывчато-испуганным описаниям людей того времени, мало для кого она звучала красиво и привычно. 

Только что-то особенное скрывалось в шипящем звучании, пряталось за рычащими переливами. Фесс вновь пристроилась на плече наставника, вслушиваясь не столько в звуки, сколько в вибрации, которые отдавались по всему телу Даэнура. Это завораживало и очаровывало, как некий загадочный ритуал, вводящий в транс, а потом и вовсе начало напоминать успокаивающую колыбельную. Действовало, во всяком случае, ничуть не хуже отваров, которые она в своё время пила нередко, чтобы уж в самые худшие дни не пытаться перегрызть горло излишне назойливым людям.

Сейчас Фесс могла понять, что имел в виду Даэнур, когда советовал слушать, не пытаться анализировать, а просто воспринимать. Закрыв глаза, легко почувствовать, как вокруг бьётся жизнь, которая, несмотря ни на что, не закончилась и заканчиваться пока не собирается, и всегда хочется остаться в этом ощущении надольше. Только сквозь нахлынувшую дремоту уже чуялась подступающая вечерняя прохлада, и наставник зашевелился первым, прекращая успокаивающе рокотать и разминая очевидно затекшие конечности. 

— Я могу идти самостоятельно, — Фесс сразу сонно заворчала, пытаясь разлепить ресницы, которые таки высохли и слиплись, и сдавленно зевнула, утыкаясь в предплечье. Голова попыталась напомнить о себе тяжестью в висках, но ничего острого в этом уже не было. — Не упаду, обеща-аю. — Даэнур только сдержанно хмыкнул, вновь подхватывая её на руки и отрывая от земли, как будто в принципе не услышал замечания или не посчитал его весомым. 

— Не дёргайся уже, Неясыть. В тебе не так много веса, чтобы мне было непомерно тяжело. — Пока Фесс думала о том, не назвали ли её весьма завуалированным образом отощавшей пигалицей, Даэнур добавил: — К мыслительному процессу пока лучше не возвращайся, лучше хотя бы после ужина и сна. И всё же постарайся держаться, хорошо? — На заметную долю доброго и явного ехидства она скорчила неопределённую гримасу, но за плечи наставника приобняла, внезапно смутившись. Очень своевременно, конечно, но лучше позже, чем совсем никогда.

Расслабившись под плавные и укачивающие движения Даэнура, Фесс позволила дремотной мути взять вверх и даже не заметила, как окончательно провалилась в сон под тихое дуоттское рокотание. Напоследок проскочила мысль, что всё произошедшее стоило обсудить напрямую, но она растаяла, не оставив следа, улетела семечком одуванчика с попутным ветром. Наставник никогда не был дураком, отлично её понимал и мог всё принять, но, наверное… 

Утром у Фесс невообразимо болела голова, так, словно её всю ночь обхаживали кузнечным молотом. И Даэнур, судя по всему, провёл это время с ней рядом, ушёл только с появлением Эйтери, будто передав дежурство, как они делали в первые недели на Утонувшем Крабе. Надежда оставалась только на то, что он не рассказал гноме о вчерашнем дне. Конечно, чужих секретов наставник не раскрывал, однако, если они относились к таким вещам, то мог ли?.. 

Теперь у Даэнура был очень весомый аргумент для обоснованных подозрений, и поспорить с ним Фесс не имела возможности. Хотя Эйтери ничего не упомянула, только привычно поворчала и подсунула под нос облупленную кружку с имбирным чаем. Жгуче-лимонный привкус уже стал привычным, это растение было одним из немногих универсальных вариантов, и, самое главное, оно росло здесь, на островах. Корни зрели долго, поэтому выкапывали немного, кое-где использовали листья, и на повседневные нужды хватало. 

А вот от мазей и прочих зелий в основном остались пустые склянки. Какие бы обширные у Эйтери ни были запасы, за столько времени на Утонувшем Крабе да с такими пациентами они заметно истощились. Счастье, что они требовались всё меньше и меньше, последние дни гнома даже ничего не наносила, только осматривала да тыкала, иногда вызывая болезненное ойканье. Но в этот раз Фесс даже заскучала, послушно отвечая на все вопросы, что, нет, кроме головы, совсем ничего не тянет, не ноет и не режет тоже, только если посильнее нажать. 

— Что же, дальнейшее лечение уже не имеет смысла, всё, что могло зарасти, уже заросло, от остального мне не избавиться, — наконец, заключила Эйтери и прицокнула языком, поднимаясь с коленей. — Рубцы так и останутся, некромант, может быть, со временем уменьшатся, но полностью не исчезнут уже никогда. Впрочем, с твоим арсеналом впишутся, как родные, добавишь в коллекцию темномагические шрамы. Это детали из внешних последствий.

Фесс подобралась, садясь на лежаке и натягивая рубаху. Оставшимся шрамам она значения не придавала: не первые и вряд ли последние, к тому же, даже не на лице, а остальное не так заметно, вот и неважно, пускай остаются, лишь бы больше не болели. Только уточнение про внешние последствия напрягало. Эйтери в принципе немного говорила о следах, которые остались от ритуала, откладывая это до окончания лечения, но, видать, время пришло. Что-то уже было замечено опытным путём, но гнома наверняка могла ещё её порадовать.

— Я ожидала большего отторжения и проблем, однако если не считать ожидаемого загноения, которое также прошло легко, всё заросло без осложнений. — Фесс едва слышно фыркнула. Легко. Разумеется, она понимала, что имела в виду Эйтери, но с учётом памяти о весьма неприятном процессе выздоровления, звучало это довольно забавно. — Прими во внимание, что я по-прежнему удивлена твоей активности. Природа Разрушителя сыграла немалую роль, пускай мне и непонятна до конца её суть. Насколько бы сильным человеком и некромантом ты ни была, шансы того, что ты останешься в живых, оставались отрицательными, если говорить по-честному. Я уповала на чудо, и оно случилось. Возблагодарила бы Спасителя али Тьму, да некого больше.

— Возблагодари свои золотые руки, Сотворяющая, — негромко заметила Фесс. — И я без сомнений присоединюсь к благодарности. Мне повезло, я не спорю, но чего бы стоило это везение без твоих умений и навыков? Одним чудом не спасти жизнь, и я в безмерном долгу пред тобой. 

— Оставь, некромант, — Эйтери устало вздохнула, отмахиваясь, словно от надоедливой мухи. — То, что ты сотворила, с лихвой окупает любые долги. Да и не о том сейчас речь. К маханию мечом можешь возвращаться в полном объёме, разумеется, постепенно, но  не думаю, что мне надо рассказывать о необходимой осторожности при восстановлении после травм. Одни боги знают, как это может отразиться в будущем, так что не забывай совсем и, пожалуйста, следи за своим состоянием. Что ещё могу сказать? Родных детей у тебя, вероятнее всего, не будет. 

Таким плавным, успокаивающим тоном, наверное, озвучивались смертные приговоры, когда осуждённого жалели. У Фесс был небольшой опыт, чтобы судить, конечно, но, может быть… Эйтери явно старалась донести эту мысль как можно мягче, только вызвала ею одну растерянность. Дети. Те, кого жаждала однажды увидеть тётушка Аглая, и для чего ей активно предлагали женихов. Что же, теперь род Лаэда гарантированно закончится на ней, даже если вдруг сложится замужество. А оно не сложится. 

— Миру так даже лучше. — Фесс неуверенно пожала плечами. В самом деле, от природы Разрушителя что-то могло и передаться потомкам, а даже если и не могло, то бояться никто не запретит. Да и не видела она себя матерью ни сейчас, ни в отдалённом будущем. Были мысли, проскакивали, но гасли, стоило только вспомнить о приёмной дочери. Человеческие малыши не получат драконьей разумности и силы, а обеспечить им спокойное и счастливое детство она вряд ли сможет. Не хотелось даже предполагаемым детям такой же судьбы, как и себе: однажды не вернувшихся, пропавших без вести родителей. —  Я и не планировала. Мне хватит Аэсоннэ.

— Она вчера хотела с тобой поговорить, — ловко подхватила смену темы Эйтери, облегчённо выдыхая. Её явно порадовала достаточно спокойная реакция на такую новость, и Фесс больше не собиралась доставлять никаких проблем. — Только не нашла днём, а вечером уже не стала будить. — Щёки обдало жаром неясного происхождения: то ли от смущения, то ли от злости на саму себя. Надо же было до такого дойти. — А утром, как проснулась, так улетела охотиться. Надеялась тебя застать, как вернётся, так что не прячься, хорошо?

Фесс смущённо усмехнулась и покивала, не планируя никуда уходить. Теперь найти занятие было не так сложно, хотя все они не отличались сложностью и разнообразием. Собирать травы да ягоды, охотиться, плести корзины… Север недавно натаскал целую охапку прутьев, потому что предыдущую плетёнку умудрились спалить в костре. Чтобы не гулять по лесу, стоило заняться хотя бы очисткой и подготовкой веток. Бывший ритуальный нож не сильно подходил для такого занятия, но он хотя бы резал, позволяя заодно подравнивать края. 

— Мам, я хочу отправиться на разведку! — звонкий голос вернувшейся Аэсоннэ застал Фесс врасплох, отвлекая от монотонного обдирания коры с тонких гибких прутьев. Драконица, принявшая человеческий облик, закружила вокруг, словно не могла устоять на месте дольше пары мгновений. Обычное её поведение было в разы тише, да и внимательного взгляда она никогда не избегала, пряча лицо за завесью жемчужных волос. Вкупе с громким заявлением это наводило на очень нехорошие подозрения. 

— Ты ведь уже разведала всё поблизости. — Фесс опëрлась локтем о колено и оценивающе прищурилась, не отрывая глаз от дочери. — Утонувший Краб, Левая и Правая Клешня… Если я не ошибаюсь, ты облетела их все. — Однако до сих пор все её разведывательные полёты не занимали дольше суток и были довольно безопасны: острова пустовали. 

Фесс больше не чуяла никаких колебаний, но помнила ещё с высоты Чёрной башни силу и мощь бушующих сторон. Утонувший Краб — средоточие и место финальной битвы, вряд ли боги, или какие там сущности пришли из Межмирья, оставили возможность для повтора катаклизма. Тех, кого не выжег Разрушитель, добили или увели другие. И потому, иронично, но самое стабильное место пока оставалось здесь, в самом эпицентре. Только вот реши Аэсоннэ вновь покружить над Клешнями, она бы не сообщала об этом так.

— Ну… В этом и дело? — Драконица резко остановилась, заламывая пальцы и притоптывая ногой. Вся взбудораженная, всполошная и взбаламученная; Фесс не видела её такой даже в самые напряжённые дни, что им приходилось переживать. — Я хочу отправиться дальше. Я ведь быстро летаю, мам, это всего пара дней! 

Аэсоннэ обернулась, глядя с нескрываемой надеждой, а Фесс плотно сжала губы, сдерживая рвущееся с языка категоричное и бескомпромиссное «нет». Сказал бы ей кто-нибудь полжизни назад, что однажды она поймёт постоянную тревогу тётушки Аглаи, заботящейся о ней, как о родной дочери, она бы рассмеялась ему в лицо. А сейчас, ишь ты… Встревоженно подбирала слова, пытаясь показать своё неодобрение, но при этом не спровоцировать на необдуманные поступки. Собственный опыт подсказывал: кажущийся несправедливым запрет лишь больше подтолкнёт, а не остановит. 

— Я не буду делать наперекор! — Аэсоннэ вскинулась, будто её застали за чем-то непристойным, и обиженно насупилась, краснея щеками. Уже ведь делала, считая, что, так будет лучше, уже не слушала просьб, когда её пытались защитить, оградить от врагов, непосильных даже драконам. — Это другое… 

— Аэсоннэ. — Фесс укоризненно нахмурилась, постукивая пальцами по колену. Ей не хотелось снова читать лекцию о том, как некрасиво подслушивать чужие мысли без разрешения. Она знала, что для драконов это естественно, как дыхание, но в то же время они могли это контролировать или хотя бы не выдавать настолько явно, чтобы не вызывать острой негативной реакции. Мало кому понравится, что не скрыться даже в собственной голове. Особенно, если есть, что прятать, чтобы дочь не вздумала лишний раз переживать.

— Прости, я не хотела, просто ты так громко думаешь… — Аэсоннэ потупилась, в очередной раз непроизвольно напоминая: у Фесс теперь даже защиты от чтения мыслей не было, исчезла вместе с магией. Неприятное, очень неприятное ощущение. А драконица тем временем еле слышно добавила: — Ты говоришь теперь прямо как Даэнур. Те же интонации. 

Уголки губ дрогнули в слабой усмешке; Фесс пару раз отмечала, как подсознательно копирует манеры наставника. Ничуть не намеренно, они остались ещё с обучения в Академии, а сейчас лишь немного усилились от близости примера. И было не удивительно, что Аэсоннэ это подметила, тесно общаясь с Даэнуром, в наблюдательности ей не откажешь никак. Но попытка отвлечения от основной темы разговора всë равно провалилась. 

— Аэсоннэ. — Фесс вздохнула, потирая виски. Великая Шестёрка, почему родителем, даже неродным, быть настолько сложно? — Дай мне, пожалуйста, связать всё то, что я хочу сказать. — «Не читая мои мысли». На последнее она даже не особо надеялась, понимая, что не сможет проконтролировать, но совесть ведь у некоторых драконьих личностей должна была заваляться в закромах? Чтобы хотя бы не лезть в глубины памяти, не вытаскивать то, чего знать не надо.

Отпускать дочь на разведку не хотелось. Вообще никак. Фесс слишком сильно боялась потерять и её, чтобы без колебаний выдать разрешение. Запретить полностью… Логика робко поднимала голову, напоминая, что они не смогут вечно прятаться на Утонувшем Крабе, однажды — в ближайшее время — им придётся выбраться в новый мир, а для этого лучше знать, хотя бы в общих чертах, насколько всё стало плохо после слияния. Однако гложущее изнутри беспокойство от этого ничуть не затихало.

— Я правильно понимаю, что ты собираешься лететь в одиночестве через море в сторону той земли, которую знаешь чисто по моим воспоминаниям, а они также весьма расплывчаты? Или всё же в сторону Кинта Дальнего и иже с ним? — Фесс ещё надеялась, что Аэсоннэ решит отправиться к бывшему Эвиалу, а не поддастся любопытству для полёта к Мельину, но виновато-уклончивый взгляд говорил сам за себя. — Поня-ятно.

— Я буду осторожна! Очень осторожна и внимательна, меня даже никто не заметит. Я же дракон! — Аэсоннэ сложила руки перед грудью и состроила такую убедительную и невинную мордашку, что, не зная её, Фесс поверила бы моментально. Но она знала. И даже не сомневалась в способностях драконицы, не раз видела её в действии, и всё же… Порывистость в «причинении справедливости» дочь умудрилась унаследовать у неё, и если заметит что-то неправильное, то не сможет пролететь мимо. 

— Я могу подумать над тем, чтобы разрешить, но ещё ничего не обещаю, — Фесс сурово глянула на мигом притихшую Аэсоннэ. — При нескольких условиях. Ты полетишь строго на большой высоте, не опускаясь к поверхности. Если заметят, вернёшься сразу, не будешь пытаться сама ввязаться в бой. И всё путешествие займёт четыре дня, ни минутой больше. Двое суток на путь в одну сторону должно быть достаточно… — Радостный визг оглушил, заставляя осечься. — Не верещи ты так, я ещё не согласилась.

— Спасибо! — Аэсоннэ налетела с цепкими, но аккуратными объятиями, тыкаясь в плечо и радостно тараторя благодарности; она отлично понимала, что обсуждение условий — это уже выданное разрешение. Фесс лишь с тихим вздохом закатила глаза, ласково поглаживая дочь по жемчужным волосам. Может быть, она порой становилась слишком суровой, но надеялась, что её поймут.

Драконы, конечно, сильны и выносливы, однако Аэсоннэ ещё совсем юна, да к тому же одинока, без серьёзного опыта и без опоры на Кристаллы. Четыре дня уже казались слишком длинным сроком, слишком тревожным. И как только тётушка Аглая не сошла с ума с юной Кэрой, не просто ищущей неприятности, но и вовсе сбежавшей из родного дома в довольно юном возрасте? Фесс бы сейчас очень пригодился этот опыт. Как жаль, что спросить об этом не удастся.

Аэсоннэ отправилась в полёт следующим вечером, чтобы за ночь пересечь основную воду и над землёй покружиться уже при дневном свете, присмотреться, оценить происходящее. Фесс искусала все губы, провожая взглядом драконий силуэт, и, пожалуй, осталась бы ночевать прямо на скале, укутавшись в плащ, если бы не тихо нашипевший Даэнур. Нет, она не собиралась вновь болеть и простужаться, просто… Аргументов не находилось, поэтому пришлось перебираться в обустроенные комнаты, чтобы забыться беспокойным сном под утро.

Прошло чуть больше полутора суток с тех пор, как Аэсоннэ улетела, а её беспокойная мать не могла найти себе места. Не помогали даже попытки на что-то отвлечься: дела оказывались брошенными раньше, чем успевали заглушить тревожные думы. Вода проходила сквозь пальцы, смывая прилипшие песчинки. Сидя на травянистом берегу ручья и наблюдая за неторопливым течением, омывающим мелкую гальку на дне, Фесс потеряла счёт времени, забыла о лежащей рядом пустой фляге. Её надо было наполнить, но мысли разбегались в разные стороны, концентрируясь лишь в одной точке. Как там, за морем, всё ли хорошо? 

 — Неясыть. — Фесс дёрнулась всем телом и подскочила на месте, успокаивая сорвавшееся бешеным галопом сердце. Даэнур не в первый раз пугал её неожиданными появлениями, и это было очень дурно для забывшейся глубоким сном внимательности. Стоило возвращать былые привычки и осторожность, а то расслабилась, размягчилась, словно влажная глина, из которой лепи что хочешь. — Утопиться в таком ручье не выйдет, слишком много мороки. 

— По этому поводу и убиваюсь, наставник, — также немудрённо отшутилась Фесс, растягивая губы в лёгкой улыбке, и подняла голову, глядя на Даэнура снизу вверх. Сколько она здесь просидела, что её уже потеряли и начали искать? Неужели так потеряла счёт времени? Или за неё так переживают? Или так не верят? Последнее предположение добавило к забаве долю едкости. Она серьёзно больше не собиралась никуда прыгать!

— За старания высший балл. — Даэнур остановился рядом, посмотрел на ручей и перевёл задумчивый взгляд на пустую флягу. Да уж, хвалить здесь оставалось только старания по созданию эмоционального напряжения, в этом Фесс нынче преуспела. Жаль, что навык был бесполезным, но зато действовал на всех окружающих, даже если они до этого ничуть не волновались и не переживали. Трагическое лицо бывшего некроманта кого угодно могло ввергнуть в пучину отчаяния. Кроме наставника.

— Умирает пока, к сожалению, только моё спокойствие. — Фесс встала с земли, машинально отряхивая штаны от налипших мокрых травинок, и добавила без перехода, будто оправдывая свою тревогу: — Она последняя из чистокровных драконов. — Не надо было даже произносить имя и как-то пояснять, чтобы Даэнур понял, о ком речь. И не надо было выдумывать доводы для своих эмоций, и всё же они звучали, как скомканные, неловкие извинения непонятно по какой причине.

— Чистокровных? — По лицу Даэнура было сразу и не понять, задавал он вопрос серьёзно или снова, как часто бывало в последнее время, отвлекал от безрадостных мыслей, уводя разговор на путанные тропы других тем. Фесс склонялась к последнему версии, потому что… наставник ведь не мог в самом деле считать Аэсоннэ её родной дочерью. Память она, конечно, теряла, но не до такой степени, чтобы совсем не помнить семью, какие бы сомнения по этому поводу ни терзали ранее. 

— Да. — Деланно небрежно пожав плечам, Фесс прикусила щёку изнутри, вспоминая самую юную из Хранителей Кристаллов, погибшую незадолго до вылупления Аэсоннэ. Лёгкий солоноватый привкус во рту отрезвил, и она хрипло продолжила: — Её мать, Кейден, погибла в схватке со Зверем… — Белому Совету должно было быть известно об этой битве, они не могли не знать, а значит, какие-то слухи дошли и до Даэнура. Вероятно, искажённые, но она пока не чуяла в себе готовности рассказывать о том, как всё складывалось на самом деле. 

Война окончилась не пару дней и не пару декад назад, но о ней всё ещё не говорили, не обсуждали, а вспоминали только шёпотом. Про себя, переживая эту боль, погружаясь в неё с головой — в одиночестве. Вслух всё звучало в разы горше, потери будто обретали реальный вес и липли к рукам тёмно-красной кровью. На ладонях Фесс ещё оставались следы содранной кожи; она пыталась смыть этот гной, но запах смерти въелся в её тело намертво, впитался в кости и мясо, так, что не соскрести. Вряд ли остальным было легче. 

— Но она называет матерью тебя. — Даэнур замечал верно. И Фесс действительно взрастила Аэсоннэ, если её некоторое участие в этом процессе можно было так называть, однако она не чувствовала, что вправе называться матерью. Привыкла, конечно, и даже «дочка» больше не вызывало ступора, легко соскальзывая с губ, но… Старшая сестра, не более. Только драконьи принципы, впитанные дочерью Кейден вместе с памятью предков, оставляли всё, как есть. Девочке нужна была мать, и пускай та же Эйтери сошла бы для этой роли в разы лучше, Фесс брала на себя ответственность, надеясь не провалиться в очередной раз.

— У них свои законы, — она повела головой, вспоминая разговоры со Сфайратом. — Дитя дракона принадлежит тому, кто отомстил за его смерть. Мне не нужна эта «принадлежность», я забрала Аэсоннэ не из-за неё. Но… — Голос непроизвольно дрогнул и осип, как при сильном насморке. Слишком чёткими оставались воспоминания, яркими картинками они вставали перед глазами, и глаза начинало щипать против воли. — Я обещала Чаргосу, что сохраню его внучку. И я сама себе не прощу, если с ней что-то случится.

Когти осторожно коснулись руки, и Фесс шагнула ближе, молча утыкаясь лбом в плечо Даэнура. От чёрной обтрепавшейся мантии успокаивающе пахло травами и деревом. Было в наставнике то, что нравилось ей больше всего: он не разбрасывался попусту утешительными словами, не пытался убедить, что всё будет хорошо, и что Аэсоннэ никто не может угрожать. Заглушить неоправданную тревогу и страх логическими измышлениями всё равно не получалось, а хвалёный контроль спасал лишь от внешних проявлений нервозности.

Насколько же ей не хватало спокойной надёжности Даэнура. От него было не услышать мечтаний о светлом будущем, скорее бы прозвучало философское замечание, что все они смертны, хотя, несомненно, лучше бы протянуть подольше. Фесс скучала по этому, таки заразилась ностальгией по прошлому и не смогла его вовремя отпустить. И только сейчас, окончательно обретя надёжную скалу, островок посреди сурового моря, немного выдохнула. Здесь почти не оставалось места для зыбкости надежд, но зато под ногами не шаталась твёрдая почва опыта. 

— И не будете советовать спокойника выпить? — тихий смешок сорвался с губ. Фесс могла бы соврать, что она совсем не эмоциональный человек, но последнее время в это было очень тяжело поверить. Особенно на контрасте с Даэнуром, настрой которого читать приходилось по мелким деталям, порой заметно отличающимся от стандартных людских. Стоило ли гордиться, что сим умением она овладела весьма неплохо всего за год в Ордосе? 

— У меня походной лаборатории не сохранилось, чтобы его сварить, — мерный рокот, зарождающийся где-то в плавно вздымающейся груди и усиливающийся нечеловеческой гортанью, по-прежнему завораживал. — Однако он был бы полезен для тебя, Неясыть. — Фесс едва слышно фыркнула, даже не пытаясь обижаться, тем более, что в голосе Даэнура явственно слышалась ирония. Она в самом деле чересчур переживала, но ничего не могла с этим поделать.

Больше всего спокойствия дарило то, что Даэнур не пытался её разговорить. Подшучивал и был готов выслушать, но не давил, не допрашивал и не требовал ответов на вопросы, к которым Фесс не могла подготовиться. Она бы, честное слово, вновь разрыдалась при воспоминании об обрыве, а сейчас ещё и при думах об Аэсоннэ. Осталось пережить два дня. Всего лишь два дня. Это казалось вполне выполнимой, пускай и трудной задачей.

И теперь Фесс точно понимала, что больше детей она перенести не сможет. По крайней мере, одной драконицы хватало, чтобы испереживаться буквально вусмерть. Да, она прекрасно отдавала себе отчёт в том, что немного перебарщивает с волнением, однако только через двое суток, когда Аэсоннэ уже отсыпалась после длительного полёта, получилось поверить в её полную безопасность и перестать сильно тревожиться. Хорошо ещё, что вернулась дочь в строго оговоренное время и даже чуть раньше, иначе Даэнуру или Эйтери таки пришлось бы варить спокойник в полевых условиях.

Новости, принесённые Аэсоннэ, не внушали радостных мыслей, но Фесс поймала себя на том, что ей уже не так интересно, не так страшно и волнительно. Она уже однажды пожертвовала многим, чтобы спасти других, и сейчас хотела немного тишины для себя и тех, кого могла называть друзьями, чтобы отдохнуть и вновь не натворить делов. Бросаться вновь на спасение мира, вынуждая других спасать себя?.. Ох, дурная затея, только куда теперь без неё.

Вот миру-то далеко было до спокойствия и тишины: разумеется, слияние не могло пройти без последствий, особенно если считать второй приход Спасителя, чтоб ему не возродиться никогда, пускай это и нереально. Вроде светлый бог, а оказался весьма сильным некромантом и смог доставить неприятностей даже напоследок, оставив после себя беспокойные кладбища. Со временем и без подпитки они, несомненно, упокоятся сами, но сколько до тех пор будет жертв? 

В Эвиале ещё оставались отцы-экзекуторы, правда, Фесс было очень интересно, как теперь, после всего произошедшего, поведёт себя Церковь и что станется с силой инквизиторов, но, в любом случае, опыт борьбы с неупокоенностью у них имелся и весьма обширный, а вот Мельин… Ещё в бытие шпионом Серой Лиги она не помнила особых упоминаний нежити. Конечно, хватало и своих проблем, но конкретно эта была для него новой задачкой. Чтоб Спасителя во всех новых мирах, в которые он обязательно сунется, проклинали на все лады. Нет, не проклинали, это даст ему только больше сил, а просто не верили. 

— Вы, некроманты, можете пригодиться там, — Эйтери озвучила её мысли, будто нарочно игнорируя тот факт, что полноценным некромантом теперь оставался только Даэнур. И то, с чужим проводником, который он даже и не использовал: Фесс не видела его в деле, хотя пару раз наблюдала за творением чар. Может, так совпало, может, наставник по своим причинам не трогал её посох. 

— Прогоняешь? — Фесс нашла в себе силы для ироничной усмешки. Чуяла ведь, что не стоило отправлять Аэсоннэ никуда, осталось бы ещё немного покоя. Стыд за такие мысли горьким комом вставал в горле, но прекратить жалеть о рано закончившемся отдыхе она не могла. Понятно, что всё это не приказы, и вряд ли кто сильно укорит, если она попросит немного отсрочки… Только знание о беспокойных кладбищах никуда не денется. Она не рыцарь-спаситель, право слово. Бесполезное убеждение. 

— Намекаю, что у тебя все мысли на лице написаны, — ворчливо заметила Эйтери, заставляя Фесс краснеть. Ещë одна причина к тому, что задерживаться им здесь и дальше — дурная затея. Надо было выбираться к людям, вспоминать о шпионских навыках, оставляя за спиной бесполезную практическую некромантию, иначе она совсем потеряет хватку. — Мы с Севером останемся здесь, Ниакрис нужно время, а тебе — действия, иначе ты совсем зачахнешь. Я не буду спрашивать, что случилось тогда, но знай: одними сожалениями ты не проживёшь.

Фесс поджала губы, рассеянно разминая пальцы. Что-то зудело на краю сознания, как будто неправильное и подозрительное, но она не могла уловить, что конкретно. Слишком хорошо всё складывалось, слишком гладко и правильно, словно перед ней расстелили готовый путь, ведущий… а куда ведущий-то? В бывший Мельин? Да, на Утонувшем Крабе дел на всю её жизнь не нашлось бы, но всем слишком одновременно пришла в голову одна и та же мысль.

— А вы не хотели отправиться обратно в Эвиал? — глянула исподлобья Фесс, наклонив голову. Она не собиралась выдвигать поспешных обвинений, но кое в чём хотелось разобраться. Или же убедиться в собственной разыгравшейся тревожности, но всё-таки поставить точку, а не колебаться в сомнениях, накручивая себя всё больше. Последнее было явно лишним.

— Нет, Аэсоннэ предлагала нас отнести, но не стоит, — Эйтери старательно поболтала склянку с водой и выплеснула ту на улицу. — Пик Судеб вряд ли уцелел, нам с Севером всё одно некуда возвращаться. — Да, после взрыва Кристалла, оставшегося без Хранителя и использовавшегося на рост Чёрной башни, маловероятно, что там осталось что-то, кроме огромной ямы. А Ниакрис большую часть времени после того, как пришла в себя, проводила на обустроенном захоронении, вряд ли у неё остался дом. Фесс мало знала о ней, Даэнур что-то явно слышал и понимал, но расспрашивать его за спиной самой девушки казалось неправильным. — А ещё она просила подтолкнуть тебя к полёту, — спокойно продолжила гнома, как ни в чём не бывало. — Ты же это хотела спросить?

Пускай Фесс понимала, что всё равно бы, даже без лёгких, почти незаметных, но направляющих толчков приняла бы аналогичное решение, однако неприятный осадок оставался. Да, всё было бы точно так же, просто заняло бы немного больше времени, и её действия отлично просчитали. Она, что, в самом деле настолько предсказуема или её так хорошо изучили? Стоило ли дальше пытаться найти второе дно во всех поступках, относящихся к ней, стоило ли подозревать?.. Противный червячок сомнений и возвращающейся осторожности вгрызался в рёбра. 

— Да. Спасибо, что сказала, Эйтери. — Фесс уронила голову на подставленные руки и замолчала, не зная, что ещё сказать. Сама ведь скучала, когда было нечего делать? Доскучалась, пожалуйста, получите новые дела, не бойтесь, если что, найдём дополнительные. В конце концов, мотивы-то у них были благими, и цели своей они достигли: апатия не ушла совсем, но свернулась в дальнем уголке души, спрятав острые когти. Интриганы. Тяжело вздохнув, она поднялась и коротко сообщила: — Поищу Даэнура. Вероятно, отправимся завтра.

Эйтери проводила её понимающим взглядом. Да, Фесс не хотела злиться, но досаду на себя никто не отменял: что уж, она сама виновата, что перестала обращать внимание на окружение. Ничего страшного не произошло, за неё ничего не решили и даже не подтолкнули к верному решению, хотя и явно знали, чем всё закончится. Просто сами всё обсудили за её спиной, не посвятив в детали до поры. Она раздражённо пнула маленький камушек и подпрыгнула, выбираясь из перевёрнутой пирамиды. Скорее всего, Даэнура предстояло искать в лесу, потому что он собирался за травами. Или не искать, а просто пройтись, подышать свежим воздухом и успокоиться.

Знакомые тропинки, которые они успели протоптать, вели её недалеко от опушки, не углубляясь в колючую чащу. Заблудиться в лесу Фесс бы не смогла, но и Даэнур под вечер вряд ли бы пошёл куда-то далеко. Она свернула под нависающие листья, пригнулась, чтобы не стукнуться головой об сук, и чуть не наткнулась на высохшие деревья, ощетинившиеся острыми шипами. Странно, что они ещё стояли, не осыпавшись пылью, потому что на коварном утёсе, появляющемся буквально из ниоткуда, расти было не на чем, только если разбивать серые камни. Зато с него открывался хороший вид. Правда, им уже кто-то любовался.

Предательски хрустнула ветка, попавшая под подошву, и Фесс мысленно выругалась. Прогулка отбила желание как-то обижаться или обсуждать завтрашний день, и она хотела просто бесшумно уйти, чтобы не трогать наставника. Но удача и внимательность последнее время обходили её очень дальней дорогой, загуляв в заморских землях. Так бездарно попавшись, прятаться не имело смысла, всё равно уже привлекла внимание; в слухе Даэнура сомнений никаких не возникало. Не стоило, конечно, вообще сюда идти, ведь могла бы и догадаться, что место довольно укромное, но хорошая мысль, как часто бывало, запоздала.

— Извините, что нарушила ваше уединение, — выбравшись на край утёса рядом с наставником, Фесс виновато потупилась, отцепила от рукава заштопанной куртки сухие колючки и снова подняла голову, глядя на возвышающиеся вдали пирамиды и статуи. Часть из них обрушилась во время битвы и землетрясения, но строили жившие здесь маги крепко и надёжно, так что на Утонувшем Крабе ещё надолго останутся напоминания о копившейся веками ненависти и долгоиграющих планах всевозможных мстительных существ.

— Ты не помешала, Неясыть. — Не было ни в голосе, ни в выражении лица Даэнура ничего необычного, но ощущение, будто она сунулась на закрытую ранее территорию, возможно, запретную, никуда не делось. — Боюсь, я слишком задумался о делах уже давно минувших дней. — Как часто терялся в мыслях и прошлом каждый из них, почти без исключения. 

Фесс прикусила губу, теребя в пальцах край рукава. Стоило прекращать взваливать на себя вину за всё, и дело было вовсе не в «невиновности», а в том, что она слишком замыкалась на себе и своей боли. Как минимум, этого не заслужила Аэсоннэ. Теперь они могли считаться единственным оставшимися друг у друга… родственниками. Якорь, ради которого стоило жить и не просто существовать. Об отношении остальных до сих пор она старалась долго не думать: у них не было такой нужды в бывшем Разрушителе. В Даэнуре она сама нуждалась гораздо больше, чем он в ней.

— Вы жалеете о том, что произошло? — Вопрос вырвался прежде, чем Фесс задумалась о последствиях. Она словно ступила на тонкий, потрескивающий под ногами лёд и замерла в тревожном ожидании: выдержит или треснет, роняя в ледяную воду. Ласково ткнула в незарастающую рану, вроде, и с благими намерениями, но только вновь взбаламутила успокоившееся озеро, подняла со дна осевшую муть. И отступать поздно, трусливо, как будто она на мгновение осмелевший заяц, забивающийся обратно в нору.

— О том, что случилось с твоим появлением, Неясыть? — Пристальный взгляд упёрся в висок, и смущённая Фесс запрокинула голову, глядя прямо в ярко-жёлтые глаза, горящие отрешённой задумчивостью. — Нет, не жалею. Это вызревало давно, очень давно, и ты, моя ученица, стала камешком, запустившим лавину смёрзшихся, накопленных веками глыб. Это должно было случиться и, что же, оно случилось. Не нам судить итоги, только законченная война всяко лучше бесконечно нависающей опасности. Я думаю лишь о том, что мог, вероятно, уменьшить лавину ещё в зародыше, повлиять на сородичей, не бросая всё, словно оскорблённый юнец. Изменился бы ход событий, не обучи я Эвенгара науке Тьмы, или даже дуотты были направлены чьей-то умелой рукой? Пустая философия, больше свойственная вам, людям, несмотря на краткость ваших жизней, однако в одиночестве она приносит некое утешение.

— Вы не похожи на того, кто бросил бы всё без причины, лишь поддавшись мимолётному порыву, — осторожно шагнула дальше по хрупкой корочке льда Фесс, не зная, когда её остановят, но нерешительно проверяя границы, сколько ей дозволено узнать. Даэнур рассказывал о своём прошлом, но настолько далеко заходил очень редко. Почти никогда. Может, считал, что полезнее будут истории о людях, может, не хотел сам касаться этой темы. И от того, что было причиной тогда, зависел и ответ сейчас.

— Я был молод, — Даэнур хрипло хмыкнул, лицевые чешуйки скрипнули, на миг концентрируя внимание на шраме, пересекающем лицо. Фесс прищурилась, честно пытаясь представить юного наставника, но потерпела в том сокрушительное поражение: не складывалась картинка, несмотря ни на что. — Но не настолько безрассуден, ты права, Неясыть. Все эти планы и зреющая ненависть… Я ушёл сам, не желая принимать в этом участие, и оглядываясь на то, к чему мой народ привела одержимость идеей, всё ещё считаю своё решение верным. Однако порой терзают сомнения: может, оставался ещё некто разумный, некто, способный отринуть месть? Но это неведомо было мне в то время, и останется неведомым и далее — угас разум дуоттов, я не чую ни единого своего сородича. Может, и к лучшему. 

Фесс замерла, ловя в на мгновение исказившихся чертах ту застарелую боль, следы которой всегда оставались с Даэнуром, лишь порой сглаживались, когда глаза вспыхивали медовым янтарём, и он вновь погружался в прошлое, с жаром рассказывая о битвах и мирных временах, о людях и нелюдях, о городах и руинах. Кто знает, может, так и выглядела молодость дуоттов? Уже не узнать. Последний дуотт, последний дракон… Эвиал враз лишился нескольких древних народов. Вымирание никогда не могло быть к лучшему. 

— И раз подвернулся случай, — Даэнур сменил тему резко, не давая времени опомниться, — лëд под ногами устоял, но дальше идти было рискованно, от полыньи уже предупреждающе расползлись трещины. — Не мне тебе напоминать, Неясыть, что некоторые дары не стоит оставлять безответными. — Фесс нахмурилась, пытаясь понять, что наставник имел в виду, и резко вскинулась, вспоминая о посохе. Тогда она даже не подумала, что такая резкая передача может обернуться чем-то… нехорошим. 

В когтях Даэнура качнулся тонкий плетёный шнурок, извлечённый из кармана мантии, а на нём — крупная коричневая чешуйка. Одна из множества точно таких же, коими был покрыт наставник вместо кожи. Фесс широко распахнула глаза, вновь глядя на уже зарастающий шрам. Она надеялась, что отвалилась эта чешуйка сама собой, а не пришлось её отрывать. Вряд ли это приятнее, чем пытаться оторвать от себя кусок кожи. 

— Мне без надобности, а тебе пригодится, — Даэнур почти дословно повторил фразу при передаче посоха и повесил на шею Фесс этот необычный кулон, осторожно завязывая узелок. Холодные когти коснулись кожи, пуская по спине мурашки, и исчезли, оставив только висящее украшение. — Хотелось бы мне надеяться, что наложенные на него чары — сущая мелочь — никогда не потребуются, но я уже предполагаю, что мои надежды тщетны. За пределами Утонувшего Краба защита будет очень полезна. Чары активируются сами в момент опасности. И не советую благодарить, Неясыть, раз сама сбежала, не дав мне сказать и слова.

И так горящие смущëнным румянцем скулы вспыхнули ещё жарче; Фесс неуверенно улыбнулась, касаясь холодной чешуйки, и пожала плечами. Не факт, что она смогла бы что-то сказать: мысли спутались в голове в один тугой клубок, а оборванные нити выскальзывали из пальцев при попытках их ухватить и распутать. Одно можно было сказать точно: неожиданный подарок ей совершенно точно понравился. И с учётом всех проблем однажды может пригодиться. Хорошо бы, если нет, но… Почти безнадёжно думать о покое с её-то талантами. Придётся смириться — миру тоже. 

А ещё… Ай, да что толку злиться на эту компанию заговорщиков?