Ви просыпается вся в крови. Ебаный кошмар, она в ебаном кошмаре, и все это нереально. Засохшая кровь коркой склеивает губы, хрустит, когда она распахивает рот в судорожном вздохе. Воздух на вкус как плесень и мокрые тряпки. Она лежит в липкой луже, натекшей из шеи стражника с отрубленной башкой, развалившегося рядом — руку протяни, и ты нащупаешь белую кость. Вокруг пиздецки темно, и все, что она может чувствовать, это тяжелый, ядреный запах крови, от которого першит в горле. В голове бьется мысль, что надо встать и бежать куда-то, вот только — куда…

Ей некуда идти, не к кому.

— Джонни, — хрипит Ви, заставляя себя подняться.

Ослабшие ноги не слушаются, суставы скрипят. Она почти что ползет по густой кровавой жиже, чтобы наткнуться на его тело с разорванной улыбкой на горле. Вокруг проясняется, она привыкает к темноте, но от этого только хуже, она не хочет это видеть — лучше выцарапать себе глаза. Ви хочется кричать, но она только сипит. В горле словно наждачкой водили, иглы боли втыкаются изнутри.

Она касается, пачкаясь в крови. Его крови, не какого-то безымянного стражника. Всхлипывает, утыкается в грудь, жмется, как потерянный щенок. Кожа холодная, мертвая. Он — не может быть мертвым. Осознание умирает в муках, не добирается до ее рассудка. Ви замыкается в себе, продолжая тормошить проклятого чародея, как тряпичную куклу, гладит его по спутанным черным волосам, зовет, смотрит на бледное, белое лицо — на нем никаких отметин, только острый подбородок забрызган кровью.

— Ви, нам надо идти, — слышит она позади.

Ви оборачивается на голос. Ей хочется, чтобы это был Горо с отрядом Охотников, вышедший по следу вампира, который пришел вытащить ее из проклятых эльфских лабиринтов. Но Ви откликается именно на знакомый родной голос.

Она смотрит на Джонни, сквозь которого просвечивает стенка, и немо разевает рот.

— Ты умер.

До нее наконец-то доходит. Она обнимает его мертвое тело, а чародей стоит напротив, не касаясь подошвами воды, словно парит. Из него вытирается, исчезает все земное, ощутимое. Он всего лишь тень.

— Мы умерли, — ядовито усмехается он. «Блядь, только не снова», — обреченно проносится в голове Ви, и она истерически хихикает. — Иначе почему, думаешь, вампир не стал тебя жрать? Трупы его не интересуют. А нас ебнуло связью, как молнией, вот нас обоих и вшарашило. Я здесь, Ви, — почти нежно протягивает Джонни, наклоняется, касается ее виска. Она не ощущает его руки, только дуновение легкого ветерка, поцеловавшего ее голову. — Да. Я в твоей голове. Я же говорил, что мы связаны навечно.

— И… и откуда мне знать, что ты настоящий, что я не сошла с ума? — угрюмо спрашивает Ви и рукой вытирает сопливый нос. Джонни ничего не говорит про ее зареванный несчастный вид, он молчит, и это кажется доказательством его неправильности.

Он картинно взмахивает рукой, и по бокам вспыхивают старые светильники, вделанные в древние стены, хотя в чашах давно нет ни капельки масла. Ви закусывает щеку изнутри, вгрызается, словно наказывая себя болью. Кровью больше, кровью меньше. В свете огня Джонни кажется еще более призрачным, привидевшимся ей, но она обращается куда-то внутрь, к своей душе, и чувствует, что связь не утеряна. Он все еще здесь, с ней. Не важно как, — но с ней. Ви снова хочется разрыдаться, но теперь от слепого невозможного счастья.

— И тебе… не страшно? — удивляется она.

— Умирать не страшно. Это быстро, — он отмахивается, словно это не стоит разговора. — Гораздо хуже тем, кто сейчас наверху… и к кому вырвался Скрытый.

— Ты точно знаешь? — хмурится Ви. Она оглядывается по углам, словно всерьез опасается того, что там притаился вампир, наблюдающий за тем, как она испуганно бормочет, разговаривая с призраком в своей голове.

— Я вижу то же, что и ты, Ви. Но, будь я на месте этой твари, отправился бы поживиться в Оксенфурт.

— Значит, нам тоже туда надо, — упрямо мотает головой Ви.

Она не успела резко проникнуться любовью к этому городу, шумному, грязному и подлому, как и все города, которые Ви видела за свою недолгую жизнь, но она точно знает, что не желает смерти людям, которые его населяют. Ни суровой Бестии, которая не приемлет слабости, ни Жюдит, которая выкручивается как может, ни Горо, который пытался все исправить. Хуже всего — когда народ обретает лица и имена. Тогда и просыпается ебаное сострадание.

А еще они не выполнили заказ — обещали же избавить город от вампира.

Джеки бы не одобрил.

Она встает, смотрит во всколыхнувшуюся кровавую воду. Оглядывается на тело чародея, которого лижут эти невысокие волны. Ей не хочется оставлять его здесь, бросать на съедение турпоедам, если они вообще отважатся пролезть в логово Высшего вампира. Теперь весь Оксенфурт — его логово. Потому что они не справились.

— Брось, — тихо говорит Джонни, — это уже не заштопать. Не починить.

— «Это» — твое тело! — возмущается Ви, но он молчит.

Она понимает, что не потащит с собой труп, особенно сейчас, когда ее так шатает. Но Ви решительно наклоняется, начинает стягивать с него черный промокший плащ, мокрый, пропитавшийся кровью, противный, но почему-то так нужный ей. Надев его, Ви не перестает трястись от холода, но тут уже ничем не поможешь. Она похожа на демона, вся мокрая и в крови. Почти на ощупь Ви находит два клинка: ее и чародея.

Джонни наблюдает за ней. Ви останавливается у тела Радовида — оно тоже с раной на горле. Должно быть, излюбленное убийство их вампира. Она находит взглядом корону, слетевшую с безумной лысой головы. Круг в мутной воде. Ви не брезгует: подбирает ее и сует в заплечный мешок. Она все еще немного надеется выжить.

— А теперь я нас отсюда вытащу, — слышит Ви, прежде чем тело отказывается ее слушаться и вздрагивает в припадке.

Она видела, как бились юродивые на улицах. Некоторые умело притворялись, лишь бы заработать орен, другие — и впрямь родились больными или стали такими после того, как их кто-то ебнул по башке, всякое бывает на узких улочках Новиграда. Но никто из них не был одержим духом. Как Ви сейчас.

— Я и забыл, как колдовать двумя руками, — замечает Джонни, улыбается ее пересохшими губами.

Ви забита где-то под ребрами, в клетке из ноющих костей, пока он бормочет заклинание на Старшей Речи, которой она никогда не знала. Это кажется бредовым сном, но Ви никак не может проснуться, ущипнув себя.

— Не сопротивляйся, так нам обоим будет проще, — советует Джонни, распахивая портал перед ее носом. Он отступает, Ви снова чувствует свое тело, скованное болью.

Она блюет кровью, и горло болит.

Конечно, все самое неприятное достается ей.

***

— Магия! — слышит она истошный крик. Наполовину испуганный, наполовину яростный. — Эта дрянь колдует!

— Отставить! — грохочет уверенный голос Горо. — Это меньшая из наших проблем сейчас, сержант!

Ви вываливается из кошмара прямо перед лицом Горо. Возможно, лунный свет так скользит по его лицу, но Ви кажется, будто Охотник еще больше поседел за прошедшие дни. Таинственная луна — это не весь свет. Ви видит пожар, рыжее огненное зарево, пожирающее дома. Они где-то поблизости от порта, пахнет рыбой и солью, и к этому примешивается запах горелых досок и жареной плоти.

Корабль Радовида горит. Огненное зарево поднимается, кажется, до самых небес. Мачты скрипят и падают на палубу с ужасающим стуком, похожим на горную лавину. Издалека Ви слышит вопли, последний крик умирающей страны, и ей это до странности нравится. Чужая — уже общая — радость затапливает ее. Огонь красив, огонь всегда голоден. Огонь принадлежит им. На кончиках пальцев Ви загораются яркие искры, и Охотники отшатываются прочь. Поет тетива арбалета, но болт пролетает мимо — в темноту, расцвеченную пожаром.

— Отставить! — снова кричит Горо, и его голос наливается рычанием зверя.

Ви изумленно вскидывает брови, скалится в глумливой улыбке. Командир Охотников не такой благочестивый, как хочет показать. Сколько людей ты повесил, Горо?

— Чародей сказал ждать в порту! — восклицает Охотник. — Где он? Он?..

— Некогда болтать! — рявкает на него Джонни. Во всей этой спешке Горо не замечает, что ее голос звучит грубее и отчаяннее.

Он привел Горо сюда, чтобы он понаблюдал за тем, как догорают обломки правления Радовида. Ви ничуть не сомневается, что корабль вспыхнул не случайно, как остальные дома, а из-за маленького вмешательства Паучихи. Она тоже баловалась боевой магией, а не только изучала пыльные карты и перекупала информацию, как рассказывал Джонни.

В небе носятся тени. Крылатые, искореженные. Они ныряют вниз, чтобы кинуться на людей, бегущих прочь. Умирают моряки, оставшиеся в порту ночью, чтобы подработать, таская грузы, а может, выпить и трахнуть какую-нибудь из местных шлюх, которые теперь с визгом спасаются тоже. Ловкая быстрая тварь как раз настигает одну из девиц, впивается ей в горло с голодным урчанием.

Вампиры. Весь город кишит долбаными вампирами!

— Нам надо найти Скрытого, тогда они потеряют вожака, — объявляет Джонни, словно отдает приказ застывшим в ужасе Охотникам. Они держат щиты со всполохами Вечного Огня повыше, словно божество защитит их от неминуемой смерти, от когтей и клыков. — Я его найду, — обещает он. — Я его чую. Мы загоним его и убьем. Если хотите застрелить меня и отдаться смерти — вперед.

Ви против. Ви совсем не хочет, чтобы ее застрелили теперь, когда они чудом пережили стычку в подземельях! Она слышит только тихий смешок чародея. Ему не страшно, ему даже весело. Под черепом плещется безумие — их общее.

— Славно, блядь, — выдавливает Джонни. — Тогда — за мной!

Перед глазами Ви мелькает озаренная огнями улица, залитая кровью дорога, разорванные трупы, дикий пир вампиров. А еще — тени призрачных солдат, сражавшихся под Содденом. Они все были мертвы. Как и он.

— Она наливается кровью, — говорит Горо, обеспокоенно глядя наверх. Он не может исправить гребаную луну, и это его мучает. Но он неплохо держится на бегу для старика, как отмечает ехидный голос Джонни в ее голове.

— Скрытые — что-то вроде древних вампирских богов, Охотник! Никогда не хотел убить бога? Или обходишься только невиновными? — он заходится смехом, несчастное горло Ви хрипит на вдохе.

Горо видит безумие, плещущееся в ее глазах. И пламя. Это все еще ее глаза или глаза Джонни? Какого они цвета? Жаль, нет времени, чтобы посмотреть — наклониться над кровавой лужей…

Скрытый рядом, Ви это чувствует. Липкий, мучительный страх, который пробирается в самое нутро. В ее усталом теле и так тесно для двоих, чтобы вместить еще и этот древний ужас, поэтому проще отринуть все и отдаться яростному безумию, похожему на огонь, прокатывающийся с крыши на крышу, неумолимый и стремительный.

На них вылетает брукса, смешивая ряды Охотников. Острое разочарование колется, когда какой-то парень визжит, как мальчишка, встречаясь с оскаленной пастью вампира. Где же ваша храбрость, с которой вы входили в дома вчерашних выпускниц Аретузы, рыдающих от ужаса? Где же ваша вера, во имя которой Альт прибили к полу?

Чем больше Охотников умрет, тем лучше.

Но пока — пусть послужат цели.

Скрытого они находят быстро, а может, он находит их. Устраивает бойню неподалеку от порта, врезается в ряды реданских солдат, звенит когтями по тусклым нагрудникам, уже забрызганным кровью. Ви снова ощущает онемение по всему телу. Ее руки вскидываются, словно в безумном танце. Охотники на колдуний, совершенно обезумевшие от увиденного, защищают ее по бокам, она слышит, как скрипит зубами Горо, отшвыривающий катакана.

С ее пальцев срывается сноп искр, ударяет в небо, будто праздничный салют. Праздник смерти, праздник крови. Там, где багровеет луна, вспыхивают чародейские огни. Скрытый поворачивается медленно, словно не замечая, что один из отчаянных реданцев задевает его по тонкой мембране крыла. Царапина сразу же зарастает, сходится краями, а белобрысый парень со сбитым шлемом падает, захлебываясь кровью, когда на него кидается какая-то шустрая тварь, бруколак или вроде того… Он погибает, не зная, что король, ради которого он бьется, тоже уже мертв.

— Одной смерти тебе было мало, чародей? — грохочет голос Скрытого. Он видит их насквозь.

— Уже перестал их считать! — смеется Джонни, опьяненный прогорклым воздухом.

Вампир почти заинтересованно смотрит на него темными глазами. Почти что любопытно рассматривает их вечную жизнь. Может быть, не такую извращенную, как у него, пожирающего других. Может быть, более страшную, потому что Ви теперь никогда не останется одна в своей голове. У них две души, и обе они хотят разорвать древнего вампира в клочья.

— Угадай, что мы для тебя приготовили? — смеется Джонни, швыряя в него пригоршней огня.

Скрытый злобно шипит, прикрываясь лапами. Пламя не наносит ему вреда, однако яркие вспышки ослепляют чувствительные вампирские глаза. Быть может, они смогут выиграть, если дотянут до утра… Если утро настанет. Луна кровавая, вот-вот разольется по небу.

Джонни бежит, и их легкие горят. Скрытый ведется — кидается за ним, настигает, распарывая полу плаща, но не проливает ни капли крови. Он голоден, он слишком давно не напивался досыта этими жалкими девками, которых отсылали ему от короля, как подачку. Он хочет схватить ее — их — и разорвать горло снова, снова отхлебнуть от них крови, пропитанной грохочущей магией.

Слишком поздно опьяненный жаждой крови вампир замечает, что Джонни подманивал его к домам. «Мы» — это не только Ви и Джонни, спаянные навечно. «Мы» — это еще люди Бестии и Эвы на крышах, это Паучиха, чьи руки светятся, это отряд Охотников во главе с Горо, откидывающий назад низших вампиров. Вспышки бомб ослепляют, серебряная крошка по-зимнему устилает землю, хрустит под ногами. Заклинание Паучихи сетью опутывает вампира, не давая ему взлететь, а пока он разрывает его, люди сверху снова и снова дергают спусковые крючки. Дробь, пули — тоже серебро. Со всех сторон. Несколько ударяют о защитный купол, которым Джонни их прикрывает. Растерзанная кожа вампира не успевает обновляться, крылья похожи на обноски бедняка. Жалкое зрелище.

Он рычит, и сердце Ви едва не останавливается. Рывком Скрытый дергается к ней, заклинание Паучихи трещит, а она не успевает выплести новое. Но вампир отдергивается назад, странно, как цепная собака на коротком поводке. Горо держит серебряный крюк, впившийся в худую ногу. Так глубоко, что не вырвать.

Огонь с пальцев срывается прямо в бледное лицо. Кожа, мышцы, мясо — все сползает, оставляя гладкий череп, пахнет паленым. Тошнотный, густой запах. Ви сейчас, кажется, вывернет. Она же слышала, как лопаются его глаза, а теперь они снова собираются из поджаренной слизи. Где-то рядом гремят новые выстрелы, разрывающие спину Скрытого. «Держать строй!» — кричит Горо своим людям, оглядываясь. Его сапоги скрипят по разбитой брусчатке.

— Наверное, грустно, когда кучка людей оказывается сильнее бога? — усмехается Джонни.

В ее руке нет ничего стального, кроме хватки. И все же кровь бурлит магией, меч с серебряной сердцевиной чиркает по горлу, и они отрывают вампиру голову.

***

Ослабленный после битвы город уязвим, особенно теперь, когда стало известно о смерти Радовида. Охотники за колдуньями в кои-то веки занимаются чем-то полезным, носятся за нечистью, потерявшей контроль после смерти Скрытого. Но на улицах царит безумие, и Ви наблюдает, как кто-то собирает баррикады, готовясь к тому, что какие-нибудь войска попытаются занять город. Скорее всего — Черные, их пропустят к Оксенфурту, как только разнесется весть по Северу. Должно быть, толпа шпиков несется к передовой, загоняя лошадей, чтобы передать донесение первым.

Горо отказывается от власти — ему нравится его скромная работа и небольшое жалование. Может быть, ему не позволяет совесть желать большего, ведь он знает, что многие из казненных его людьми чародеев были невиновны. Ви понимающе кивает и торопится отойти, пока в ней не проснулась жажда крови и отмщения. Ей нравится старый вояка. Она обязана ему жизнью.

Может быть, Горо сможет сделать из остатков своих отрядов что-то хорошее. Ви хоть иногда хочется поверить в людей.

Бестия с Эвой находят хрупкое перемирие. У Эвы много друзей, ведь все они любят ебаться, а в «Облаках» лучший товар, и ссориться с мадам крайне невыгодно. У Бестии же больше опыта и налаженные сети по всему городу: контрабанда, наемные убийцы, охотники на чудовищ, фисштех, тайные партии в гвинт на большие деньги… А теперь в эту сеть впутывается и Паучиха. Не увязает, напротив, продолжает ее, приглашая в освобожденный город чародеев. Джонни она тоже любезно соглашается принять, но ходят слухи, что на Север вернулись остатки Ложи, а с этими суками он совсем не хочет встречаться.

Ви жаль оставлять Оксенфурт в одиночестве, но это уже не ее война. Он справится сам, пережив ночь Кровавой Луны, как будут рассказывать позже. И мало кто узнает, какой опасности город избежал, когда Джонни расплавил кости вампира чародейским огнем.

Ей хочется свободы, иначе она задохнется. Бестия говорит, что ей всегда рады, а Жюдит обещает писать.

Конь Джонни подозрительно обнюхивает ее руки, но взамен на наливное яблоко недовольно фыркает и принимает ее поглаживания. Ви тихо улыбается, прислоняясь к теплой конской шее. Оборачивается и видит чародея позади, на заборе, он сидит там, как нахальный мальчишка.

— И что мы будем делать теперь? — спрашивает она то, о чем не отваживалась заговорить в круговерти бешеных дней, в которые они помогали перебить оставшихся вампиров. Помощь боевого чародея оказалась неоценима.

— Можешь обратиться к ведьмаку, чтобы он меня изгнал, — ухмыляется Джонни. — Я слышал, что Геральт сейчас в Новиграде. Хотя подойдет любой. Просто тебе нужно достаточно убедительно изображать одержимую: я предлагаю пускать пену изо рта — мыльный корень нам приходится.

Тихо рыча, Ви наступает на призрачного чародея:

— Прекрати паясничать, с-сука! — Ее вовсе не заботит, что она орет на всю конюшню, тревожа лошадей. — Я не хочу, чтобы тебя развеивали. Я хочу… просто хочу как раньше.

— Тебе же было одиноко, — вдруг замечает Джонни.

Теперь он знает о ней все. А Ви предпочла бы знать о нем меньше.

Он знал о связи Радовида и Скрытого с самого начала. Когда встретился с Ви, уже задумывал убить короля — своими руками или клыками Скрытого, — а на болоте просто подвязался на подработку. Вести о том, что Радовид хочет получить вечную власть от вампира, раз уж не добился ее от Альт, до Джонни донес Керри. «Да уж, в ганзе мы его держали не за один красивый голосок», — замечает Джонни, подслушивающий ее мысли. Бард — прекрасный шпик. А Радовиду нравились его баллады. Особенно эти, о любви.

Бестия сначала была не в курсе, чуть не выпнула его за порог, а потом согласилась, прикинув, сколько выиграет. У Оксенфурта были шансы стать вольным городом, как Новиград, больше не зависящим от безумных владык и пьяных от крови палачей у них на службе. А Бестия могла стать бандитской королевой и править в свое удовольствие. Не вечно, нет. Она не была такой же поехавшей сукой, как Радовид, и умела остановиться.

Ей Джонни рассказал все после того, как они разворошили гнездо катакана под городом. Поведал, что низшие приползают на зов Скрытого и ждут урочного часа, чтобы устроить резню. Люди Бестии к тому времени осмотрели пепелище в катакомбах — им были известны эти ходы благодаря всем контрабандным делам — и рассказали Бестии, что их ждет, если она не согласится помочь. Таких гнезд могли быть десятки. Целой армии ведьмаков не хватит, чтобы вычистить тварей, прежде чем Скрытый призовет их на пир.

Ведьмак мог бы им помочь, но увы. Геральт оказался идейным — так что Джонни его понимал. Он бы тоже не променял свою месть ни на что.

След из девок, которыми кормился Скрытый, привел их к Эве, с которой он заключил союз, а потом и к Ублюдку, смерть которого помогла немного продвинуться Бестии. Джонни не сложно было сделать приятно старой подруге. Чтобы она его не убила раньше времени.

— Ты же хотел умереть! — всхлипывает Ви, глядя на его лицо — теперь оно кажется почти настоящим.

— Ну, хотел. Отомстить за Альт и уйти себе спокойно, — он криво усмехается. — Долгие годы моим желанием было посмотреть, как Радовид захлебывается кровью. Но этот уебок стал подозрительным и ни за что не подпустил бы к себе чародея. Не удивлюсь, если он себе двимерит в портки зашивал!

Сделать орудием убийства древнейшего вампира — ебаное безумие. Но Джонни любил невозможные затеи.

— И что тебя остановило здесь, а? — спрашивает Ви безнадежно. Она уже знает ответ, как знает и все, что он думает, но хочет услышать это от Джонни. Пусть скажет. Пожалуйста, пусть скажет…

— Я не хотел, чтобы ты ебалась с этим упырем одна, — мягко говорит Джонни. — И мне остопиздело сбегать. Меня не было рядом с Альт, я ушел от ганзы, но… я не смог кинуть тебя. Я, блядь, в ответе за тех, кого воскресил.

Ви безнадежно смеется, и горло снова режет болью. Ее тело все еще стонет от непривычной, незнакомой магии. Но к этому можно привыкнуть — как и к призраку в ее голове.

— Спасибо, — шепчет Ви.

Ей хочется коснуться, потрепать по плечу, но она знает, что это всего лишь иллюзия. Джонни может показываться другим людям, на то он и призрак, чтобы пугать народ до усрачки свободно разгуливающим духом, однако притронуться к нему нельзя.

— А что до того, что мы можем делать… — протягивает Джонни, когда Ви забирается в седло. — Все то же самое. Искать неприятности, убивать всяких тварей. Возможно, нам повезет и мы наткнемся на чародея, который знает что-то о разделении душ, поскольку я никогда не поверю, что Альт не переписывалась ни с кем и не сообщала о своих гениальных изобретениях, — с горькой иронией протягивает он. — Что-нибудь да найдем.

Ви кивает. Она мерно покачивается в седле, минует серые улицы утреннего, рассветного Оксенфурта. Кое-где на брусчатке еще видно бурые пятна крови. Впереди — мутная дымка будущего.

— Эй, Джонни, — говорит она, и он заинтригованно хмыкает у Ви в голове. — А я ведь теперь тоже знаю Старшую Речь!

«У меча предназначения два острия, — сказал он ей. — Одно из них — ты». Другое — я. Другое — смерть.

— Va'esse deireadh aep eigean, va'esse eigh faidh'ar, — вздыхает Ви.

Она умерла. Они умерли. Но мир все еще простирается впереди, по-утреннему приветливый, и ей радостно снова оказаться на Пути. Ви знает, что она разочаруется, как только доедет до ближайшей деревеньки и станет подыскивать себе заказ, знает, что окосевшие от сивухи и горя люди злее любых чудовищных трупоедов, знает, что кто-нибудь в корчме попытается схватить ее за задницу, а потом ее снова обманут. Но жизнь такова, хоть она и полное дерьмо. Может быть, все это не важно, пока конь мерно цокает по мосту, пока свежий лес шумит впереди, перекликивается птичьими голосами. И пока чародей мурлычет какую-то из своих песен.

Все говорили, что в одиночку по Пути идут только совершеннейшие дураки, только Ви теперь совсем не одна.

И никогда не будет одна.