Он послушает только тебя, шепчет Кассандра, но Лавеллан не знает, что говорить. Долийцы никогда не говорят о важном, и это тоже часть их культуры – Солас морщится, потому что не понимает, и в какой-то из моментов Лавеллан жалеет, что она такая. Она ходит босиком по крепости, носит на руке бомбу замедленного действия, способную как спасти весь мир, так и уничтожить его, ездит на рыжей, как она сама, галле, и слушает ветер.
Ветер не говорит ничего полезного, не подсказывает, и Лавеллан стискивает зубы, понимая, что все слова ей придётся найти самостоятельно – если она хочет хотя бы попытаться помочь Каллену.
Самое страшное, что помощи он не просит. Тяжело оседает у зубцов крепостной стены, когда думает, что его никто не видит; опирается о столешницу, потому что держаться прямо становится всё тяжелее.
Этого никто не видит, но знают об этом все, потому что слухи распространяются быстрее, чем Лавеллан успевает моргнуть.
– Я так хочу тебя поддержать, – говорит Лавеллан едва слышно и чувствует, как на макушку опускается ладонь в тяжёлой латной перчатке; неловко гладит, боясь сделать больно, и от этой осторожности хочется выть. Она сидит у него в ногах, как большая кошка, пушистая и бесполезная, способная только радовать глаз.
– Тебе не обязательно, – Каллен улыбается, но даже улыбка даётся ему с трудом.
– Невыносимо смотреть, как ты мучаешься, – она поднимает голову. – Но что я могу? Сказать, что будет легче? Сказать, что это того стоит? Сказать, что я верю тебе и верю в тебя? Почему слов настолько недостаточно?
– Это не так, – он устало закрывает глаза. – Благодаря тебе я знаю, что я не один. Так легче.
– Не легче, – она качает головой. – Но если ты выдержишь, ты войдёшь в историю, Каллен. Ты станешь для храмовников символом и примером. Они забудут, что за этим стоял простой человек… и что ему тоже было больно.
Каллен смеётся.
– Не желаешь мне такой же судьбы, как и у тебя? – спрашивает он. Лицо у Лавеллан горит, как от пощёчины.
– Не желаю, – упрямо отвечает она. – Но того, что может с тобой случиться, если ты не справишься, я не желаю ещё сильнее.
Он наклоняется, чтобы поцеловать её в рыжую макушку, и стонет от боли; эльфийка испуганно вскидывается.
– Я буду бороться до конца, любовь моя, – говорит Каллен тихо. – Но если я не справлюсь, ты знаешь, что делать.
Лавеллан знает.
И это знание хуже всего на свете.