…он успел увидеть, как блеснула, отражая сияние луны, первая сорвавшаяся стрела. Следующая вонзилась в круп Буревия; конь упал не сбавляя скорости, раня землю широкой бороздой. Захар полетел с него кубарем и больно ушиб голову.

Внутри черепа разлилась раскаленная медь, в глазах помутилось. Захар свернулся калачиком, застонал, заскреб ногтями холодную землю. Резко стало холодно, хотя мозг пылал; каждая пядь тела выла от боли, мысли гасли одна за другой.

Наконечник новой стрелы глубоко вбился ему в бедро. Захар всгавкнул; где-то неподалеку натужно хрипел, всхрапывая и повизгивая, слёгший Буревий — груда перетруженных мышц под потной шкурой.

— Вот-те раз… — голоса клубились над Захаром ядовитым чадом. — Больше без шлема даже в нужник не сунусь… И как его теперь доставлять-то — живьем?

— Недолго “живье”-то протянет. Не свезло так не свезло…

— Что там? — легкий крик подъезжающего.

— Да башкою об камень…

Кто-то сплюнул, выругался.

— Вот же…

— Ну что, добьем?

Добьем?!..

Нечеловеческим усилием Захар смог отползти на целый шаг. Бедро выло, разум сотлел в ничто. Он больше не был человеком; он был страхом и чистым желанием жить, не облеченным ни во что осмысленное.

Один из всадников спешился, подошел к умирающему и вынул кинжал.

— Да совьет ЛакХара твою нить сызнова краше прежней…

Через полчаса в поле было безлюдно. Распевались перед утренним концертом птицы. По светлеющему небу бежали редкие облака.