Эта зима какая по счёту? Возможно, пятая? Или седьмая? Существование Ники словно замирает в ожидании новых встреч.

Таких необходимых.

Таких ненавистных.

Хотела бы я любить свою жизнь, но Зейнара отравляет её.

Пальцы Ники стискивают верёвку, покрывшуюся инеем. Лихорадочный взгляд мечется между деревьями, пытаясь найти подходящую ветвь.

Достаточно прочную, чтобы выдержала.

Чтобы наверняка.

И кто придумал, что чувства окрыляют? Меня эта влюблённость со всей дури шмякнула о лёд.

Присаживаясь, Ника лепит под нужной ветвью ступеньку из снега. Затем перекидывает верёвку, задерживая тоскливый взгляд на петле. Забирается на самодельную ступень.

И в следующий миг летит прямиком в ближайший сугроб, сбитая сильным ветром. Рядом издевательски приземляются обрывки, пару мгновений назад бывшие крепкой верёвкой.

— Ненавижу тебя… — шепчет Ника в отчаянии, когда вокруг неё смыкаются знакомые объятия, а лицо покрывают колючие поцелуи.

Касания ледяных пальцев заставляют дрожать, чужие губы обжигают кожу, а от неживого, слишком холодного дыхания слипаются промокшие ресницы. Слезинки, успевшие скатиться по щекам Ники, застывают болезненными кристалликами.

— Любишь, — твёрдо отвечает Зейнара, крепко сжимая Нику в руках и очередным поцелуем срывая с её губ сдавленный вздох.

Это не похоже на обычное волнение за близкого человека. Скорее на страх потерять единственную ценную вещь, и не больше. Зейнара твердит о любви, но голос её безучастен, а лицо не выражает подобающих эмоций. Как будто не её девушка пыталась расстаться с жизнью.

Ника не чувствует себя по-настоящему любимой. Только не с ней.

— Я в-всё равно… — морозный воздух приглушает и ломает голос, но она говорит, превозмогая. — В-весной ты не придёшь сюда. Н-не остановишь меня.

— Не приду, — соглашается Зейнара.

И не приходит.