Внутренний сарказм так и требует спросить, до сих пор ли Зейнара считает себя зимой.

А какая-то часть, эмоционально противоположная ему, напоминает о появившейся тяге к этой женщине. Три месяца очередной зимы они встречаются каждый день. Ника прикрывает глаза, нежной кожей лица ощущая касания ладони Зейнары. Иногда чувствует себя трофеем. Иногда — сокровищем, до которого принято дотрагиваться с трепетом.

И никогда — самой собой.

В том, чтобы всецело принадлежать ей, я не вижу ничего плохого. И это страшнее всего.

А потом Зейнара неизменно пропадает. Как снежинка на поверхности тёплой ладони. Как морозный поцелуй-укус, поначалу приносящий боль, а затем вызывающий лёгкое сожаление своим отсутствием.

Быстро же она стала моей личной желанной болью.

И каждый последующий год похож на предыдущий.

— Почему бы не послать подальше ваши дурацкие правила? — однажды Ника не выдерживает непреклонности возлюбленной. — У нас же чувства! Они важнее.

— Я говорила тебе, что исчезну, если ослушаюсь Мать-Природу.

Ника уже и забыла, в какой момент чудные рассказы Зейнары перестали казаться ей бредом умалишённой.

Может быть, потому что я сама лишаюсь рассудка?

— Как исчезнешь? Ты же воссоздаёшь себя каждый раз!

Впервые она вырывается. Резко освобождает ладонь из холодной хватки чужих рук. В глазах напротив отражается недоумение. Зейнара качает головой, как бы выражая усталость от её капризов.

— Тебе не понять. Ты всего лишь…

— Это точно, — бесцеремонно перебивает возлюбленную Ника. Кривится как от боли. Хотя эта боль вполне настоящая — осознание порой хуже хлёсткой пощёчины. Синяк от последней вскоре пройдёт, но душевная рана не затянется и по прошествии лет. — Похоже, я для тебя именно «всего лишь».

За спиной у Ники — воющая пелена метели. Каждый новый шаг требует больших усилий, но она продолжает идти. Встречный порыв ветра врезается в плечи; если налетает позади — тут же опутывает воздушными сетями, будто затягивая обратно.

Ника уходит, прекрасно зная, что ей придётся вернуться.