1918–1942 гг.
Стефани Грейс Роджерс с рождения была слабой и болезненной. Однако её мать всем говорила, что всегда знала — её дочь настоящий боец. Даже в больнице маленькая Стеф с достоинством справлялась со всеми невзгодами. Казалось, каждый новый день приносил ей всё больше недугов, но Стеф принимала несправедливые удары жизни с изяществом и стойкостью. Сара, её мать, клялась, что она — самый сильный человек в мире и добьётся всего, если будет прислушиваться к своему сердцу.
Каким-то чудом Стеф пережила детство. Она росла медленно, и тело её оставалось худощавым. По утрам Сара молилась у кровати дочери. Молилась на ту моральную силу, которой у Стеф было даже с избытком. Вскоре рабочих мест стало не хватать. Сара едва могла оплачивать нынешнюю крохотную квартирку. Весь мир матери и дочери казался готовым сорваться в пропасть. Один толчок от мощного порыва ветра — и всё.
Сара на протяжении многих ночей боялась потерять дочь во сне. Утром тело Сары сотрясалось от кашля, она едва могла открыть глаза. В одно особенно плохое утро Сара, отняв ладонь ото рта, увидела кровь, и выражение ужаса в глазах дочери она не забудет никогда.
Чем старше становилась Стеф, тем больше проявлялось её упрямство. Она задавала миллион вопросов о своём отце, затем с уверенным видом заявляла:
— Я буду солдатом, как папа. Он будет мной гордиться.
Сара находила забавным — если не сказать милым — то чувство, когда наблюдала за дочерью, что с упоением слушала материнские рассказы о прошлом вместо обычных детских сказок на ночь. И хотя Сара знала, что её слабую здоровьем дочь никогда не возьмут в армию, она прижимала Стеф к себе, гладила по волосам и шептала:
— У тебя больше стойкости, чем у целого батальона мужчин, Стеф Роджерс. Папа уже гордится тем, что каждый день ты живёшь и дышишь.
Очень скоро Стеф узнает, как на самом деле устроен мир. С какой несправедливостью приходится сталкиваться женщинам. А до этого времени маленькая девочка будет трогательно предаваться мечтам.
Как только Стеф настала пора отправиться в школу, Сару охватил новый страх. Драки. Её дочь постоянно ввязывалась в конфликты, возвращалась домой в синяках, а иногда и с разбитой губой. Каждый раз обрабатывая раны дочери, Сара слышала её бормотание: «Ма, они приставали к маленькой девочке» или «Ма, они обижали кошку». Стеф была очень храброй и доброй. Со слишком большим для своего тела сердцем.
Сара чувствовала себя виноватой.
Один день изменил всё. Стеф поздно возвращалась домой, что чаще всего было признаком того, что Саре нужно приготовить аптечку. Она терпеливо ждала, готовая услышать сегодняшнюю историю чьего-либо спасения. Услышала топот шагов, звук поворота дверной ручки и, выглянув из кухни, была удивлена увиденным.
Стеф выглядела именно так, как должна была после очередной драки. Светлые волосы были взлохмачены и торчали во все стороны. Лицо и платье испачканы в грязи. На коленях ссадины, а щёку «украшал» крупный синяк.
Но не внешний вид дочери так удивил обеспокоенную мать. Мальчик, стоявший прямо за Стеф. Казалось, он был её ровесником или на год-два старше. Взъерошенные каштановые волосы, голубые глаза. Штаны его тоже были грязными, но в целом мальчик не выглядел побитым. Он одарил Сару неловкой улыбкой.
— Ма, на Десятой какие-то пацаны не давали нам пройти и требовали, чтобы мы заплатили им за пропуск. Это несправедливо, — небрежным тоном заявила Стеф, не сводя глаз с матери.
Однако в этот момент Сару волновало другое. Стеф впервые вернулась домой не одна. Раньше у неё совсем не было друзей. Сара вытерла ладони о юбку и спросила:
— А кто это у нас?
— Баки, — скромно улыбнувшись, Стеф обошла мать и направилась на кухню.
***
После того случая Баки Барнс стал постоянно участвовать в их жизни. Стеф называла его «мой Баки» и активно втягивала во все свои приключения. И он каждый раз поддерживал её, начиная с того вечера в переулке, когда им было десять и одиннадцать.
Когда Стеф достигла подросткового возраста, туберкулёз Сары обострился. Она знала, что ей осталось всего несколько лет. Драгоценных лет, которые стоило провести с дочерью. Их жизнь была нестабильной, поскольку Саре было трудно работать из-за болезни. А деньги тратились на лекарства и врачей для Стеф. Таким образом, Сара всегда отодвигала себя на второй план.
И снова чувствовала себя виноватой.
Это были годы, в которые она была особенно благодарна Баки. Прикованная к постели, Сара уже не могла заботиться о дочери, и тогда он пришёл на помощь. Обрабатывал раны Стеф после потасовок, сидел у её кровати, когда ей становилось хуже. И ни разу не жаловался.
Он всегда был рядом со Стеф, даже у смертного одра Сары.
За месяц до того, как Сара покинула их мир, она отчаянно умоляла Баки присмотреть за Стеф после её смерти. Он возражал, настаивая на том, что Сара ещё будет жить. Но она знала. Её время истекло, и даже поддержка лучшего друга её дочери не изменит эту судьбу.
— Обещай, что всегда будешь рядом с ней.
Баки тогда едва исполнилось девятнадцать, он присел у кровати Сары и, сжав её руку, наконец дал обещание, которое был вынужден повторять всякий раз, когда Стеф засыпала у материнской кровати.
Сара боялась оставить свою дочь. Боялась, что Стеф вскоре отправится вслед за ней из-за болезней.
Болезней, в которых Сара винила себя.
— Как бы я хотела дать ей здоровое тело, — однажды прохрипела она в скорбной молитве. Стыдила себя, злясь на бога за ту судьбу, на которую он обрёк её семью. За смерть мужа. И за её собственную скорую кончину.
Стеф исполнилось восемнадцать, и она планировала поступать в Школу искусств. В перерывах между работой, на которую ей пришлось устроиться, чтобы платить за квартиру, она сидела у постели матери, рисовала или рассказывала истории. Также Стеф готовила на всех (или пыталась готовить, как всегда дразнил Баки).
Последние дни Сары были спокойными. Она смогла встать с постели, даже пару часов поиграла в карты со Стеф и Баки. В глазах Стеф появился проблеск надежды, который на несколько часов передался и самой Саре. Возможно, она и вправду выдержит. Успеет застать свадьбу дочери и Баки, увидит своего первого внука. Возможно.
На следующий день солнце за окном взошло, а жизнь Сары Роджерс окончательно угасла.
***
Стеф никогда не плакала. Она всегда сдерживала слёзы, даже в детстве. Она была сильной. И храброй. А таким людям не принято плакать.
Но сегодня она не чувствовала в себе ни храбрости, ни силы. Стеф впервые за долгое время почувствовала себя такой, какой была на самом деле: слабой. Внутри будто всё замерло, онемело, и слёзы не катились по её щекам, даже когда гроб матери опускали в землю. Сара была самой сильной женщиной из всех, которых знала Стеф.
Она должна была выкарабкаться. Ей ведь становилось лучше.
— Стеф?
В тот день она избегала Баки. Ушла с похорон так быстро, как только могла, желая просто вернуться домой, забраться в постель и утонуть в собственном горе. Но только на пару мгновений. А потом она снова станет сильной и храброй.
Стеф не хотела плакать перед Баки, поэтому старалась держаться от него подальше. Он не должен видеть её слёз.
— Как прошло?
Она стояла к нему спиной, не смея повернуться и встретиться с ним взглядом.
— Нормально. Она рядом с отцом.
— Я хотел спросить…
— Я знаю, что ты скажешь, Бак. Просто... — Стеф остановилась перед дверью квартиры, ища ключ в карманах.
— Положим диванные подушки на пол, как в детстве. Всё как раньше, — Баки продолжил говорить, не замолкая ни на секунду. Стеф старалась игнорировать его и сосредоточилась на поиске. Вздохнув, Баки опустился к кирпичу, под который был спрятан запасной ключ.
Он протянул его Стеф, и она, лишь мельком взглянув на него, схватила ключ.
— Давай, — настойчиво повторил Баки.
— Спасибо, Бак. Но я сама справлюсь, — её губы искривились в печальной улыбке.
— Конечно, но... Это не обязательно, — Баки схватил Стеф за плечи, сжав чуть сильнее и заставив её поморщиться. — Я с тобой до конца.
И это сломало её. Стеф смотрела на ключ, зажатый в руке, её глаза начали застилать слёзы. Первая слезинка покатилась по щеке. Впервые за годы их дружбы Стеф плакала.
И тут же почувствовала крепкие объятия. Баки забрал ключ и сам открыл дверь, аккуратно проталкивая её внутрь.
— Чёрт, Стеф, прости, — услышала она его бормотание, но ответить не смогла. В голове всё смешалось в единую массу, окружающие звуки казались отдалёнными. Баки взял лицо Стеф в ладони, посмотрел в глаза, полностью затуманенные слезами. Даже сейчас она пыталась сдерживаться.
Но была слишком слаба. Поэтому позволила скорби поглотить себя. На одну ночь. Следующим утром Стеф Роджерс вновь проснётся сильной и храброй, а пока разрешит себе немного поплакать в объятиях Баки.
***
Баки сомневался во многих вещах в этой жизни. Он сомневался, каким хочет видеть своё будущее. Даже в собственной вере в бога сомневался. Но в одном был уверен точно: Стеф Роджерс была самой стойкой девушкой в мире.
Ночь после похорон матери была единственной, когда Стеф позволила себе плакать при нём. И как только Баки увидел первую слезинку, скатившуюся по её щеке, то почувствовал, что его сердце готово разорваться на части. Всю ночь они просидели практически в полной тишине. Изредка Баки спрашивал у Стеф, всё ли с ней в порядке и не хочет ли она чего-нибудь. Стеф отмалчивалась, не показывая никаких признаков того, что слышит его. Она просто находилась в его объятиях и плакала. В конце концов, Стеф заснула, свернувшись калачиком и прижавшись лицом к его рубашке.
А на следующее утро вела себя так, будто ничего не произошло. Стеф проснулась, взяла себя в руки и продолжила жить.
— Она бы не хотела видеть меня скорбящей, — месяц спустя объяснила Стеф, пока Баки листал её альбом для рисования и случайно наткнулся на набросок могил её родителей. Объяснила, а после резко выхватила альбом из его рук.
Жизнь Стеф продолжалась. Она училась в Школе искусств, подрабатывала где могла, чтобы оплачивать маленькую квартиру. Стеф пыталась выживать, и Баки помогал ровно настолько, насколько эта упрямица ему позволяла.
Он всё ещё не знал, в какой момент они пересекли черту дружбы, перейдя к чему-то… большему. Странные чувства подкрались к обоим слишком внезапно. Прежде невинные прикосновения стали дольше и нежнее. Он засыпал в постели Стеф, а не рядом на полу. Несколько раз Баки просыпался, обнаруживая, что прижимает к себе хрупкое тело Роджерс, и прислушивался к её дыханию. Затем просыпалась она и не отталкивала его. Просто одаривала застенчивой улыбкой и отпускала беззлобные колкости.
С тех пор Баки был уверен ещё кое в чём: он влюбился в Стеф Роджерс. В красивую, упрямую, сильную и храбрую Стеф Роджерс.
Впервые поцеловав её, он удивился тому, что она ответила взаимностью. Стеф никогда не показывала, что видит в нём кого-то большего, чем просто друга. Но всё-таки видела и охотно целовала его, пока они стояли у неё на кухне. И Баки был в восторге.
Несколько месяцев он чувствовал себя самым счастливым человеком на Земле. Стеф стала для него родной. Он планировал жениться на ней.
А потом началась война. Баки не хотел ввязываться во всё это, однако Стеф была полна решимости поступить на службу. Однажды вечером Баки, вернувшись домой, увидел её в шляпе, под которой были спрятаны светлые волосы, заплетённые в тугие косы. Стеф взглянула на него с ухмылкой и произнесла:
— Так я похожа на парня. Пусть думают, что я парень.
Меньше всего Баки хотел, чтобы кто-то из них стал солдатом. И от воодушевлённого вида Стеф ему становилось не по себе. Он эгоистично желал держать её подальше от разного рода опасностей и поближе к себе. А ещё Баки знал, что даже как парня её не примут в армию. Неважно, насколько сильно Стеф этого хотела — болезненное тело не позволит ей осуществить задуманное. Только она ведь упрямая, она не остановится.
И тогда он пообещал, что всегда будет рядом с ней, чтобы защищать. Стеф была полна решимости ступить на этот сложный путь. И за это он её любил.
Стойкости у Стеф как у целого батальона мужчин. Армии повезло бы иметь такого солдата. И по этой причине Баки хотел поменяться с ней местами.
— Ты же знаешь, что они в обязательном порядке проводят медосмотр, куколка, — с улыбкой отозвался он, снимая шляпу с головы Стеф и заставляя ту нахмуриться.
— Да у меня даже груди толком нет. Я смогу пройти медосмотр.
— На груди они не остановятся, — настойчиво продолжал Баки, притянув её к себе. — А ты со своей медицинской картой даже первоначальную проверку не пройдёшь.
Он знал, что никакие аргументы и здравый смысл не остановят её. Стеф не сказала ни слова, когда вернулась после первой попытки. Шляпа броском отправилась на кушетку, сама Стеф выглядела ещё более хрупкой в брюках и рубашке не по размеру, а в руке сжимала мятую бумагу. Она не плакала. В тот день её надежды лишь немного пошатнулись, но она, как всегда, не намеревалась сдаваться.
Баки не критиковал её за это, хотя Стеф знала, что ему не по душе это упорство. Но он продолжал поддерживать её и находился рядом.
После этого она попыталась ещё дважды. Две неудачные попытки. Она не могла пройти дальше из-за бесконечного списка проблем со здоровьем: астма, скарлатина, ревматизм, синусит, учащённое сердцебиение, нервные расстройства, деформация костей, дальтонизм, сколиоз, повышенное кровяное давление, сахарный диабет, анемия, частичная глухота, астигматизм и лёгкая утомляемость.
Казалось, всё складывалось против неё, и до сих пор она держалась только благодаря поддержке Баки. Каждый день он был рядом, всегда понимающий и не проявляющий неуместной жалости. Он смешил её в моменты отчаяния. Помогал справляться с приступами астмы. Ухаживал за ней во время обострения других болезней.
Пока его не призвали.
Баки чувствовал себя виноватым.
Иронично, что Стеф отдала бы всё за возможность отправиться на фронт, а когда узнала о том, что призывают его, ощутила своё сердце опустошённым и разбитым. Баки должен остаться в безопасности в их квартире, она не должна позволить ему уйти. Но было слишком поздно. Баки собирался оставить её, и она преисполнилась решимостью попытаться в последний раз. Чтобы помочь. Чтобы отправиться на службу вместе с ним.
— А это в который раз? О, ты теперь из Парамуса... Ты знаешь, что лгать в призывном листе — преступление? Была в Нью-Джерси? — с улыбкой обратился к ней Баки.
Стеф закатила глаза.
— Не пускать женщин на службу тоже преступление, — её голос стал печальнее, когда она окинула взглядом его военную форму. — Получил назначение?
Его улыбка стала кривой.
— Сто седьмой. Сержант Джеймс Барнс завтра на рассвете отбывает в Англию, — он никогда не расскажет ей, как ненавидит их вынужденную разлуку. Не расскажет, насколько его пугает война. Насколько он не уверен в том, что вернётся. Он боялся стать следующим в списке людей, отнятых у Стеф жестокой судьбой.
— Я должна пойти, — фыркнув, произнесла она, когда он обнял её за плечи и поцеловал в макушку.
— Да брось, Стеф, гульнём на прощание, — Баки не был намерен отпускать её до утра. Он должен провести последние несколько часов рядом с любимой. — Выпьем, потанцуем.
— Я не танцую, Бак, — насмешливо отозвалась она.
— Сделаешь исключение сегодня вечером.
— Куда мы идём?
— В будущее.
***
Воздух между ними едва ли не искрился, пока они добирались по тёмным улицам до квартиры Стеф. Оба были немного пьяны: Баки хотел расслабиться, а Стеф нужно было набраться решимости для двух танцев, в которых приходилось поспевать за темпом Баки (что было чрезвычайно трудно, учитывая разницу в росте и упрямое желание Стеф вести).
Они смеялись, ненадолго забыв о разлуке, которую принесёт утро. Баки весь вечер нашёптывал ей на ухо игривые и чувственные признания. А потом наступила ночь.
Они поняли друг друга без слов. Как только Стеф заперла входную дверь, Баки прильнул к её губам. Спотыкаясь в темноте, они добрались до спальни.
Им это было нужно. Отчаянно нужно. Попрощаться. Они оба сдерживали слёзы, обмениваясь любовными признаниями и жаркими поцелуями.
Им не до сна. Совсем. Баки прижимает Стеф к своей груди, скользит ладонями по её коже. Она жадно слушает биение его сердца, запоминая каждый удар. Они проводят ночь в объятиях друг друга. В какой-то момент Баки прижимает Стеф к кровати, толкается в неё ритмично и сильно, заглушая стоны поцелуями.
Когда свет утренних лучей медленно заполняет комнату, они вновь соединяются в близости, но на этот раз куда более нежной. Прощальной.
— Вернись ко мне, — прошептала Стеф, запуская пальцы в его волосы и притягивая к себе для поцелуя. Баки согласно промычал ей в губы, хотя знал, что на самом деле ничего не может обещать. Но он вернётся. Любой ценой.
— Не натвори глупостей, пока я на войне.
— Не смогу. Ты все увезёшь с собой.
— Соплячка.
— Тупица.
Я люблю тебя, танцевало на кончиках их языков, однако оба боялись произнести это вслух. Боялись, но в глубине души всегда знали.
Когда пришло время, Баки снова облачился в форму, а Стеф сидела и смотрела в пустоту. Опустившись перед ней на колени, он взял её руки в свои и крепко сжал.
— Не выиграй войну, пока я здесь!
Баки ободряюще улыбнулся и, быстро кивнув, поцеловал её на прощание.
Обняв Стеф напоследок, он скрылся за дверью. И лишь тогда она позволила себе пролить слёзы.
Но только на пару мгновений. А потом она снова станет сильной и храброй и найдёт способ выиграть войну вместе с Баки.