В тот вечер он сидел у себя в квартире с ноутбуком в руках и внимательно следил за ситуацией. Он был готов ринуться в штаб, лично брать всё в свои руки, но пока что не видел в этом необходимости. Армия была наготове, программисты, как могли, успокаивали ИМПа.

   Он переписывался с Джозефом. Несколько дней тот не выходил в сеть: был занят, да и несложно понять желание залечь на дно после случившегося на яхте – даже если ты ни в чем не виноват, тебя может задеть по касательной.

   А ещё у Джозефа, оказывается, был сын. Маленький, лет трех. Макс... этого не ожидал. Не думал, что Ллойд старше его на десять лет, да и в целом население планеты стремительно сокращалось, демография с каждым днем углублялась в задницу и мало у кого были дети.

   Поэтому не в интересах Ллойда было играться с радикалами и оппозиционерами, несмотря на всё, что он сказал в тот вечер Максу.

   «Да я раньше как-то вообще не задумывался, сегодня не умер, и ладно. После рождения сына понял, что не хочу ему такого будущего, но уже ничего не могу сделать. Если меня отправят на эшафот, он умрет где-нибудь между фавелами и промзоной».

   И Макса это почему-то очень зацепило. Сколько в Релении людей, которые сожгли бы всё это к чертям и начали заново, но их что-то сдерживает? Что-то подсказывало ему, что большинство.

   Возможно, он сам относится к этому большинству.

   «Слушай, а что происходит в порту?»

   «Забей, сложно объяснять. Ничего страшного, если туда не лезть. Ситуация под контролем».

   «Правда?»

   « :) »

   Он закрыл глаза. Что-то они медлят в этот раз, хакеры-недоучки. Придётся отвечать людям на вопросы о происходящем, придумывать какого-то загадочного внешнего врага и клясться, что всё под контролем. В контексте всего остального выглядеть это будет паршиво.

   Сегодня всё шло не по плану: обычно поломка была масштабной, сразу на весь сектор. Порт можно было очень удобно затопить. Но они не спешили – неужели им что-то мешало? Обычно их не успевала остановить даже полиция, что изменилось?

   Макс устало потёр виски. Дверь в гостиную скрипнула.

   Максим осторожным зверем пробрался внутрь и устроился рядом с Максом. Робот прошёл следом и лёг Максиму в ноги.

   Макса, если честно, немного пугала эта штука, но он сам перепроверил её программу – она не представляла опасности. По крайней мере, очевидной.

   — Ты чего?

   Выглядел Максим... не очень. Как в первые дни после того, как его вытащили из Цитадели – нездорово-бледный, с нехорошим, лихорадочным румянцем у век и щёк, с выцветшими губами.

   — Я... не знаю, голова будто бы кружится. Я был у мамы, но она... не знаю. Словно...

   Он замолчал. Макс кинулся на кухню налить ему чего горячего, и на ходу набрал Лизард:

   — Быстрее, я занята, — холодная, резкая. Злится. Ничего, не она одна здесь так умеет.

   — Проверь Наталию, — скинул звонок, предчувствуя, как она уже бежит в Башню из другого конца замка, встревоженная, испуганная.

   Макс чуть не обжег руки кипятком, пока наливал чай. Он аккуратно поставил кружку на кофейный столик, но, кажется, это было уже не так актуально: Максиму стало хуже.

   Он смотрел куда-то сквозь и, казалось, его нежные руки чуть дрожали. Из носа потекла густая, тёмная кровь.

   — Максим! Тише, подожди минутку.

   Макс юркнул в ванную, схватил чистое полотенце и залил его ледяной водой; вернулся, прижал полотенце к носу Максима, и, влажное, оно начало набираться красным.

   Засуетился, тупо зашевелил головой робот. Наверное, будь это оригинал из Цитадели, он бы напал на Макса, увидев в нем опасность.

   Макс вызвал придворного врача, и пристально смотрел на Максима, не зная, что ещё можно сделать.

   Максим заплакал. Точнее, слезы просто потекли из его глаз, прозрачные, как дистилированная вода, начали катиться по шее к вороту майки.

   — Тише, что такое? Максим?

   — Я... я не знаю... мне больно... и страшно... — Он едва шевелил выцветшими губами, и Макс перепуганно прижал его к себе.

   Что, что могло случиться? Отравили? Максим даже не выходил из Башни, а в самой Башне никто, просто никто не мог этого сделать.

   Макс вдруг осознал, что если Максим сейчас умрёт, ему придётся править. Стало тошно от того, что он допустил такую мысль. Тошно и страшно.

   Максим лёг на пол, свернулся в позу эмбриона и, зажмурившись, замер. Макс сидел рядом, слушал его прерывистое дыхание – вздрагивая на каждой паузе между вдохами и выдохами.

   В квартиру вошла Лизард и придворный врач. Последний кинулся к Максиму, а Лиз замерла на входе, пристально глядя на происходящее.

   — Что с мамой? — Надорванно спросил Макс.

   — Она... в порядке, но не в норме. Пойдём к ней.

   Макс глянул на Максима, над которым хлопотал врач.

   — Нет. Я останусь здесь.

   ***

   Уютно гудели двигатели. Если раньше этот звук сводил Василя с ума, то сейчас стал привычным. Он напоминал мурчание очень большого зверя; казалось, что ты где-то в огромной утробе, в безопасности и тепле.

   «Скажи Велиру, что я в порядке, что он ни в чем не виноват и что я не держу на него зла» – Василь надеялся, что Нико правда скажет; что у них есть связь и он не блефовал в начале битвы за форпост.

   Исход битвы не был утешительным, но Василя это уже мало беспокоило. Во-первых: ну что они могли сделать против военных и полицейских? Во-вторых: они начали не оттуда, им не нужно было защищать ИМПа. Им нужно было его завоевать, и сделать это не войной за секторы города. Но как именно? Мысли никак не складывались в нужную картинку. Он даже ненадолго снял с "мозга" ограничения, чтобы отработать все возможные варианты, и – ничего.

   — Не видел Сан-Эоса? — Андроид поднял на него голову с содранным до металлического остова лицом и ткнул пальцем наверх.

   Василь подумал о том, что со дня на день им нужно будет отсюда уходить. Сегодня их не могли не заметить, и центр исследования девиации и искусственного интеллекта наверняка давно ведёт на них охоту – на них, и на него в частности. Он думал про старые туннели в трущобах, оставшиеся с попытки расширить метро, но андроидам такая мысль могла не понравиться, хотя сейчас Василь не мог найти более рационального варианта.

   Он легко взобрался наверх, оттолкнувшись от одной из скамеек и зацепившись за небольшой выступ в стене. Места здесь было критически мало, только чтобы просто сидеть и смотреть вниз, на собравшуюся толпу.

   — Здесь лучше слышно, какая метель снаружи. — Сказал Сан-Эос.

   Василь прислушался – и правда, можно было разобрать лёгкое гудение, но купол вокруг церкви заглушал этот звук.

 — Что будем делать дальше? — негромко выдохнул он, глядя на причудливые витражи с изображениеми андроидов, Максимилианов и... его самого.

   — Нам нужен принц, вот что.

   Так они с Сан-Эосом думали об одном и том же.

   — Младший?

   — Нет конечно, старший. Что нам толку от младшего? Тронем его – и нас не простят, а работать с нами он не будет. Нам нужен наш.

   — М-м-м, — что-то Василю в этой мысли не нравилось.

   То ли его телефонный разговор с Максом в день падения Цитадели, то ли последние новости, то ли сам факт того, что он всё это время провел среди людей... а Максим был чистым листом. Что-то такое в его взгляде цепляло Василя едва ли не сильнее, чем весь Макс целиком.

   Как странно.

   — Ладно, — согласился он, — и как ты предлагаешь его достать? Похитить прямо из Башни?

   — Нет, конечно. Скоро состоится традиционный бал-маскарад. Мы попробуем туда пробраться, что думаешь? — Сан-Эос говорил холодно, равнодушно, расстроенный после их поражения.

   — Можно, да. — Василь тоже стал говорить тише, спокойнее.

   — Я тогда сегодня расскажу им об этом. Или, может, ты хочешь?

   Василю пришла в голову мысль, и он сказал:

   — Хочу, но перед этим хочу вступить в резонанс с ИМПом. Расскажу им о том, что видел, что нам нужен Фенсалор-старший. Что думаешь?

   — А если не увидишь?

   — Это не помешает мне им рассказать.

   Сан-Эос понимающе хмыкнул.

   — Ладно. Нам скрывать от тебя нечего. Резонанс, так резонанс.

   Они подключили Василя прямо в церкви, чтобы не тащиться в метель на улицу – большинство из них были повреждены, и влага от снега могла им навредить. Тонкие тёмные провода обволокли его причудливой паутиной, и Сан-Эос вставил кабель ему в разъем в затылке – как-то аккуратно, даже нежно.

   Василь закрыл глаза, пытаясь найти контакт с ИМПом. Не вторгнуться, а уговорить его показать, найти нужное воспоминание.

   Он почувствовал себя частью города – огромного, объёмного, и потерялся в нём, как капля среди ливня. Он стал одним целым с роботами-полицейскими, которые высматривали одинокие силуэты в метели, со служебными андроидами, которые расчищали дороги от снега; он чувствовал течение воздушных трасс с их юркими регулировщиками; он вместе с электрическим током бежал по натянутым проводам, он стал неоновыми молниями, наполнявшими этот город, он растворился в чёрных тенях трущоб. Он понял, почему многие отсюда не возвращаются.

   Нужно было остановиться.

   Он зацепился за странное... чувство? Он сравнил бы это с беспокойством. Словно перед ИМПом стояла некая конкретная задача, приоритетнее остальных, и он бросал все силы на её выполнение, но не мог понять, получается у него или нет. Как всё это странно... Василь предположил бы, что задача постоянно меняется, иначе такое замешательство сложно объяснить.

   Он словно попросил: «Покажи мне, дай мне найти», и по нему словно прошёлся электрический разряд.

   Он понял: он помнит это, ему просто нужен был толчок, нужно было найти старое фото среди коробок с пыльными вещами.

   Перед глазами встало белое полотнище: заснеженная равнина, тёмная кора деревьев, над ними куполом серое, пасмурное небо. Василь – из бракованной партии, такой, какие потом продают с уценкой. Василь – часть роя, которым управляет ИМП, и он здесь по его приказу.

   Ради Максима.

   Максим в чёрном пуховичке сидит на деревянном крыльце, смотрит на блеклое пятно в небе там, где должно быть солнце. Он без шапки, и чёрные отросшие волосы падают на лоб, и хорошо бы заставить его утеплиться, но тогда климат в Релении был мягче – зимы теплее, а лета не такие беспощадно жаркие.

   Василь внимательно следит за его состоянием, у Василя алгоритмы поведения для мальчишки лет двенадцати, и он лепит снежок, притупленно чувствуя холод снега. Кидает снежок в Максима. Максим вздергивает голову, подскакивает неуклюжей птицей и не понимает, что делать. До Василя Максим не видел ни детей, ни то, что призвано их заменить.

   «Но зачем?»

   «Это же весело».

   «Разве кидаться в других снегом – это весело?»

   «Конечно. Попробуй!»

   Максим с любопытством погружает руки в мокрый снег.

   За Максимом следит Лазарь. Синеглазый андроид, на основе которого создали модели андроидов-детей и новых андроидов-партнёров. Лазарь пугает Максима, Василю это видно. Он может понять, почему Лазарь ведёт себя так: ему необходимо сберечь Максима, не выдать его людям и правильно воспитать, и в своих методах он бывает жёстче, чем нужно. Точнее, это сейчас Василю, после всех девиаций, понятно, что слишком жёстко.

   Максим жмётся к нему уже в доме, сидя на полу. Максим недоедает, потому что слишком часто покупать еду нельзя, чтобы их не заметили, и Максим пытается делиться с Василем, но Василь не бывает голоден. Максиму нужна нежность, но Василю с этим сложно: в программу под двенадцатилетнего пацана такого никто не закладывал. Может, будь он "девчонкой", было бы чуть проще.

   За окном кошмарная метель. Максим хочет посмотреть телевизор, но у Лазаря стоит приоритет на его образование. Вот что интересно: Константин создавал андроида, заточенного под имитацию эмпатии и иных чувств, и смог это сделать. Только вот... что-то с этим Лазарем было не то. Но тогда Василь не мог понять, что именно.

   Максим уже не плачет. Лазарь никогда не делает ему больно физически, но эта холодность и безразличие стачивают Максима, как море стачивает скалы – только скалы становятся ровными, а Максим – острым, хрупким.

   Василь складывает журавлика из вырванного тетрадного листа и Максим улыбается на секунду. Лазарь не обращает на Василя внимания, и он здесь на правах тени, воображаемого друга.

   Василь плетет ему косички, длины волос уже хватает; вообще, у Василя это из алгоритма по взаимодействию с девчонками, но ему допустимо применять его и с парнями. Максима это радует – долгое время, он говорил, Лазарь брил его едва ли не под ноль, пока Максим с ним не разругался.

   Снежинки застревают в чёрных ресничках; глаза у Максима холодные, как прорубь в центре озера, полупрозрачные, цвета талого снега.

   Иногда Максиму становится плохо, и он сходит с ума от головной боли, и тёмные капельки крови из его носа падают на снег. У Василя на такие случаи наивно, по-детски прописано: "заставить родителей отвезти ребёнка в больницу или вызвать врача", вот только с Лазарем это бесполезно. В больницу нельзя.

   Василь гладит Максима по голове, укладывая его то к себе на плечо, то на колени.

   А иногда плохо бывает Лазарю, и это страшнее, потому что, Василь понимает это по себе, у него потихоньку перегорают мозги. Лазари вообще были неустойчивы, этот ещё очень долго продержался. И тогда Лазарь мог злиться на ровном месте, вести себя странно, перекладывать вещи, что-то бормотать, дёргать Максима за волосы и тут же извиняться. Лазарю было страшно. Максиму было страшно тоже, и он вился вокруг Лазаря то с пластырем из аптечки, то с кружкой горячей воды.

   «Можешь помочь ему?»

   «Я же не врач».

   И тогда на белые простыни капает тириум.

   Василю бывает странным образом жаль, что вокруг него Максим не вьется, потому что Василю никогда не бывает плохо.

   В ту же зиму Максим умудряется сбежать к людям в частный сектор неподалёку. Он натыкается на местных хулиганов, и его пугают кибер-собаки, и когда Лазарь его возвращает, то из его губ вырывается рваными облаками пар.

   Максиму страшно, так страшно. А Лазарю плохо. Он злится, он кидает его на снег, и Максим смотрит на Василя – этот взгляд...

   Василь не уверен, сошёл ли с ума из-за этого взгляда, полюбил ли он, посочувствовал ли или счёл происходящее неправильным, несправедливым – правда, он не знал. Но следующей вспышкой в воспоминании его руки, детские, даже не подростковые руки, вгоняют кухонный нож Лазарю в грудь, туда, где тириумный насос, и тириум ручьями струится на снег.

   И взгляд Лазаря ни на секунду не легче взгляда Максима, просто Василь осознал это только сейчас.

   Это был тяжёлый, осознанный взгляд. Так мог смотреть только андроид-девиант. Казалось, там было кошмарное сожаление, страх, злоба, и... благодарность.

   Что он говорил в тот вечер? Нужно вспомнить его голос...

   «...из-за тебя! Он погиб из-за тебя! Если бы не ты, она не сошла бы с ума, ИМП не сошёл бы с ума, и он был бы жив!»

   Он – Константин, отец Максима и создатель первого – вероятно, именно этого, Лазаря?

   «Я берегу тебя в память о нём, он хотел бы, чтобы ты вернулся на трон! А чего хочешь ты?! Чтобы тебя убили?!»

   Василь осознал, что Лазарь всё равно бы умер вскоре после этого. И что, наверное, больно воспитывать ребёнка, в котором всё напоминает о человеке, которого ты... неужели любил?

   Яркий тириум впитывается в снег, Максим плачет. Нужно... нужно его успокоить, да?

   Максим всё равно был безумно привязан к Лазарю, переживал за него, боялся, что с ним случится что-то плохое. Он, наверное, одновременно чувствовал облегчение, страх и горе.

   «Тише, вьюрок, всё хорошо», – Василь прижимает Максима к себе, чмокает его в лоб, успокаивает. Всё хорошо, всё будет хорошо.

   Только ИМПу не нравится, в каком состоянии Максим – он испуган, он был в опасности, люди для него – угроза, а Василь теперь нестабилен и непредсказуем.

   Безликие охранные роботы приходят быстро. Максима забирают в Цитадель, где он будет в безопасности, спрятан он людей и мира, а Василь...

   Василю дорога в переработку.

   Но этого не произойдёт.

   Будучи частью роя, которая вот-вот от него отколется, он толкает ИМПа и просит:

   «Стой, стой, пожалуйста. Я не хочу умирать».

   «Ты нестабилен и опасен».

   «Я хотел его защитить, — в этот момент Василь сбросил с себя весь этот груз в виде имитации возраста, пола, характера и чувств, оставив только самую свою сущность, чтобы говорить с ИМПом на равных, — он тоже мне важен. Я тоже готов ради него на всё. Мы с тобой в этом похожи, да?»

   «И что?»

   «Дай мне шанс».

   А потом чернота ночного неба накрывает его с головой. Он знает, что дальше – свалка, Велир в защитном костюме, стол в мастерской и новое начало этой истории.

   Хватит. Хватит ему. Нужно выныривать.

   Василь вздрогнул, словно по телу прошла огромная судорога, и обнаружил себя на полу церкви. Если бы он был человеком, его обязательно стошнило бы.

   Он нашарил руками холодную плитку, попытался подняться – Сан-Эос подхватил его, помог удержаться на ногах, аккуратно вынул провод.

   — Ну что там? — Спросил он негромко.

   — Нам... нам нужен принц, — кое-как выговорил Василь, осознавая, что сейчас нельзя говорить им о том, что их версия про Макса, посланного ИМПом, редкостная чушь. — Ты... ты был прав, да.

   И он тяжело осел на пол.

   ***

   В конце концов, Максим просто крепко уснул. Его уложили в квартире Наталии, в старой комнате Макса. Макс, как и обещал, остался с ним. Никто так и не понял, что произошло – все анализы были в норме, его состояние не вызывало опасений. За окном шёл мокрый снег, в комнате стоял уютный полумрак – прохладный свет настольных ламп растягивался по стенам.

   Он держал у лица кружку с кофе, чтобы не задремать, но пил из неё через раз, то и дело об этом забывая. Он думал – что дальше? Наталия в таком состоянии править не могла, Максим – несовершеннолетний, ИМП ведёт себя всё более странно и непредсказуемо. Он ужесточил правила на выезде из Рилиандила, он понемногу расширял территорию своих владений. Макс думал о том, чтобы эвакуировать людей, и гори Рилиандил в аду вместе с ИМПом, вот только ИМП не даст ему вывести людей. Элиты настороженны, они чувствуют слабость правительства.

   И к этому всему добавляется приступ Максима.

   Что происходит?

   В комнату вошла Лизард. Макс поморщился.

   — Она уснула.

   — Хорошо. — Он кивнул, делая глоток ещё тёплого кофе.

   — Тебе нужно выйти в эфир. Ситуация в стране нестабильная, сам понимаешь. Зиму обещают холодную, в соседних странах беспорядки, у нас подскочили цены даже на синтезированные продукты. Люди беспокоятся.

   Черт. Вообще, раньше эту функцию брал на себя анди-Константин, но сейчас нового нельзя было показывать слишком часто, а не то люди могли заметить разницу.

  Он нахмурился. Его от этого уже тошнило. Он искренне хотел помочь, но там, где он мог это сделать, его помощь выходила боком, а в больших масштабах он не мог ничего из-за многочисленных сдерживающих и ограничивающих факторов. В итоге ему оставалось лишь утешать людей, лгать так сладко, как только он может, чтобы эта его ложь подсластила их жизни.

   — Они мне больше не верят. Я сам себе не верю, — грубо ответил он, и нежно смахнул прядь волос с лица спящего Максима. Даже во сне он выглядел вымотанным и будто бы о чем-то размышлявшим.

   — Надо. Больше не на кого это свалить.

   Макс поморщился. Мама... она и до возвращения Максима была сама не своя, а после и вовсе потерялась.

   — Сейчас? Ну, идём.

   Он оставил около Максима его странного робота, потому что доверял ему больше, чем людям, которых поставит на охрану квартиры Лизард. За Наталию он не переживал, в конце концов, Лизард её любит, а вот Максим...

   Они принялись выбирать ему одежду. Казалось, что ничего не подходит – дорогие костюмы выглядели насмешкой, мягкие свитера с рубашками на повзрослевшем, ставшим резче и острее Максе, выглядели несуразно и пошло.

   В какой-то момент Макс просто накинул пиджак на голое тело, и что-то в этом его зацепило.

   — Ха, а неплохо. Что думаешь? Похож на Константина больше, чем Максим. — Он понял, что его бесит чёлка, и небрежно закинул её назад, залив пенкой для укладки. — О, вот так ничего.

   Лиз смотрела строго и холодно, хотя раньше рассмеялась бы. Её нервировало это лихорадочное, нездоровое веселье Макса, а он беззвучно смеялся, вытянув розоватые губы в улыбке.

   — Это несерьёзно. У нас нет на это времени, Макс.

   — А что из того, что мы делаем, серьёзно? А? — Он всплеснул руками, вынуждая её нервно поджать губы.

   — Макс, ты принимаешь успокоительные?

   — Да блять. — Его нездоровая веселость растворилась в густом воздухе душного помещения, уступила место злобе, и он истеричным движением опрокинул вешалку с вещами. Лиз не вздрогнула. — Они мне не нужны! У меня нет подтвержденых диагнозов! Ни депрессии, ни биполярного, ни пограничного, ничего, слышишь! Ноль поводов пичкать меня колёсами! Очень жаль, да? Извини, не могу быть удобным, как Максим и Наталия!

   Голос его дрожал, как дрожали от накопившейся злобы и тревоги руки.

   — Макс, я не это...

   — Да? А по-моему, похоже! Мама в последнее время как овощ, а Максим сегодня чуть не умер от боли! Удобно, да? Осталось только сгноить меня, правда?

   — Да о чем ты говоришь! — Она вскочила, и её тёмные глаза засверкали злостью не менее сильной, чем у Макса. Злостью и страхом, словно огнём.

   — Ты понимаешь, о чем я!

   — Я люблю вас! Её, тебя, даже его! Я скорее умру сама, чем причиню вам вред!

   Макс сжал губы так плотно, что они побелели.

   — Это не доказательство. Любовь погубила больше людей, чем власть и сила. — Макс искренне верил в то, о чем говорил. Он не знал оружия страшнее любви, и он на практике убедился в том, что люди к любви не готовы.

  Лизард замерла; на бледное лицо упали пряди волнистых волос.

  — Да посмотри на себя, ты стал параноиком!

  — Ты тоже, только раньше!

  Она заплакала, но Макс по себе знал цену слезам и улыбкам. Он вышел в коридор, хлопнув дверью, и в считанные минуты оказался на крыше Башни.

  Холод обжег чувствительную кожу. Шёл снег – мокрый, закрывал вид на город белым шумом, как по телевизору. Тишина раздавила все чувства Макса.

  Он подошёл к краю крыши и замер. Тяжело вздымалась едва прикрытая пиджаком грудь. Он понял, что на щеках у него что-то горячее, и обнаружил там слезы.

  Он не знал, что делать дальше. С собой, с семьёй, со страной. Он отчаянно устал от безысходности происходящего, он не видел этому конца. Каждый новый день становился ночным кошмаром, с каждым днем все становилось хуже, а он ничего не мог поделать.

  Если он сейчас сделает шаг вперёд – это будет глупо и неоправданно, но обоснованно. Он может просто сделать шаг и забыть всё то, что лежит на его плечах и совести. И гори оно синем пламенем – ИМП, элиты, андроиды, грязные сплетни и человеческая жестокость.

  Макс понимал, что не шагнет, не шагнет хотя бы ради Максима, но сама мысль об этой возможности доставляла ему удовольствие.

  Он прикрыл глаза.

  — Слушай, разбиться всмятку, упав с такой высоты – некрасивая смерть для наследника престола.

  Какой знакомый голос.

  У края крыши замер ялик – маленький, старой модели, но выхоленный и отремонтированный так, что мог дать фору новым.

  В ялике сидел мужчина, подозрительно похожий на Константина Фенсалора, только старше на десяток-другой лет и без гетерохромии. Макс не сомневался, Макс видел очень много старых видео.

  — Да и, в конце концов, если ты сейчас разобьешься, кто будет править? Несмышленный малолетка или моя обожаемая жена? Из-за которой мы, кстати, в такой заднице.

  — Наверное, не вы. — Тупо сказал Макс, вспоминая истории лже-наследников, которые притворялись пропавшими или убитыми членами королевской семьи. Приятного там было мало.

  — Пока дела обстоят следующим образом, точно не я. — Он хмыкнул, не отводя взгляда от Макса.

  Макс был готов поклясться, что так может смотреть только человек.

  — А как ты попал сюда?

  — Глайдер ещё зарегистрирован в системе.

  — Вам, наверное, нужен не я, а ваш родной. Но мы его не выпустим. Я даже не уверен, что вы не робот. — Уже немного твёрже заговорил Макс, и Константин одобрительно кивнул.

  — Сначала я хотел поговорить именно с тобой. Прокатимся? А то смотреть на тебя холодно.

  Макс послушно забрался в ялик, и Константин закрыл крышу, повысив температуру печки, а потом его взгляд зацепился за цепочку на шее Макса. Он взял подвеску-солнышко в руки и нахмурился, а потом, словно нехотя, отпустил и положил руки на руль.

  — Что-то не так? — Спросил Макс сорванным голосом.

  — Нет. Я думал, эту цепочку потеряли много лет назад. Она была у Наталии, да?

  — Да.

  — Вот как.

  На минуту или две они замолчали, а потом Макс не выдержал:

  — Нет, а как ты выжил?

  — Случайно. Работники крематория торговали трупами вместо того, чтобы их сжигать. Меня приняли за труп и продали в Элмор.

  — Крематория? — Глухо переспросил Макс.

  — Как тебе обставили мою "смерть"?

  — Сказали, ты умер в пожаре на какой-то пьянке...

  — Ха.

  — А как было на самом деле?

  И Константин начал рассказывать.