Дни после Кавех помнит плохо. Безразличие к собственной безопасности такое сильное, что он забывает обо всем. Он столько времени потратил, чтобы уйти целым и невредимым, столько скрывался, а теперь все это оказывается неважным. Первым же делом он идет в бар — алкоголь слабое утешение, но чем больше он пьет, тем больше кажется, что все это случилось с кем-то другим, не с ним. Что все это дурной сон, марево, которое развеется вместе с алкогольной дымкой.

Но реальность к нему не так добра, и каждый раз, когда опьянение хоть немного сходит на нет, воспоминания впиваются ему в голову и грудь раскаленными гвоздями. Кавех забывает как свободно дышать, без пригибающей его к земле многопудовой плиты, поэтому он просто пьет и пьет, и снова пьет, и раскаленные гвозди будто понемногу растворяются, оставляя после себя зияющие дыры.

Он даже не знает наверняка, почему ему настолько плохо: это не то же самое, когда умер отец, боль тогда была постоянной, острой и невыносимой. Не то же самое, когда уехала мать или когда его исключили из университета, лишив мечты, боль была глухой и мертвой.

Сейчас боль как дикий зверь, медленно обгладывающий его по кусочкам, иногда она уходит, насытившись, а потом возвращается с новой силой. Кавеха душит мысль об обмане, о собственной недогадливости, но больнее бьет то, что аль-Хайтама нет больше, что он не может ни поругаться с ним из-за всего этого, ни простить за недели введения в заблуждения — было бы грубым сказать, что аль-Хайтам ему врал, он ведь никогда и не говорил напрямую обратного.

Как просто оказалось его убрать, просто стереть строчки кода — и вот уже ничего не осталось. От человека хотя бы остается тело, которое можно оплакать, но аль-Хайтам просто исчез без следа, и это нечестно, несправедливо.

Поэтому Кавех пьет, ему тоже не хочется ничего за собой оставлять, и дни и ночи сливаются для него в разрушительное шествие.

Что он помнит еще хуже, так это человека, который находит его в очередном из баров и выводит оттуда силой. Голос знакомый, но Кавех отмахивается от него, не пытаясь даже вспомнить, кто это.

Когда он просыпается, все его тело болит, голова раскалывается, внутренности скручивает в тошноте, но хуже то, что он проснулся, он почти трезв и вынужден смотреть в белый потолок, пока не пройдет головокружение и пока жизнь его не вернется в нормальное русло.

Но похоже, она никогда туда не вернется.

Ему нужна выпивка и срочно.

Он почти скатывается с кровати, когда знакомый холодный голос пришпиливает его обратно.

— Лучше бы тебе этого не делать.

Удивление граничит с паникой, Кавех поворачивает голову и ждет, пока зрение сфокусируется на силуэте в дверях.

— Профессор… — выдыхает он обреченно и чувствует себя провинившимся щенком. Кавех множество раз говорил с ней, но первый раз встречает вживую: и что она видит? Это разбитое алкоголем и жалостью к себе тело? Ему хочется провалиться сквозь землю и никогда — никогда больше — не притрагиваться к спиртному.

Профессор подходит ближе, звук ее шагов, звук, с которым она ставит стакан на прикроватную тумбочку, все это впивается в голову болью и легким ужасом.

— Выпей таблетку и прими душ. Я жду тебя на кухне.

Она исчезает за дверью, и Кавех несколько секунд думает малодушно сбежать, ему не привыкать, но он неохотно признает: этого Цербера ему не обмануть. К тому же совесть не позволит ему это сделать, Профессор впервые явилась к нему лично, и за одно это он обязан проявить хоть какое-то уважение.

И все же он тянет время, немного надеется, что проблема рассеется сама собой, потому что видеть и слышать ему сейчас никого не хочется, на смену алкогольному мареву приходит пустая и горькая усталость.

Проходит еще минут двадцать, прежде чем он заставляет себя подняться: тело тут же отзывается болью и головокружением. Кавех послушно выпивает все, что оставила ему Профессор и плетется в холодный душ, едва ли помогающий ему встряхнуться.

Когда он наконец показывается на кухне — не слишком свежий, но достаточно живой, чтобы взаимодействовать — Профессор обнаруживается за столом с чашкой кофе, напротив нее высится горка чего-то мало аппетитного с виду, но отдаленно похожего на панкейки.

Кавех опускается на стол с обреченностью провинившегося школьника.

— Ты заставил меня поволноваться, — неохотно признается Профессор, размешивая кофе, звук, с которым маленькая чайная ложечка сталкивается со стенками чашки, отдается в голове ударами колокола. Кавех вздыхает.

— Извини.

Она пододвигает к нему тарелку и с любопытством истинного ученого наблюдает, как он зеленеет и отодвигает ее обратно. У Кавеха наконец появляется возможность посмотреть на нее вблизи, и это странное-странное ощущение. На ней легкое, совсем девичье платье, волосы стянуты в два хвоста, что придает ей вид несколько легкомысленный и очень юный. Кавех не обманывается ее внешним видом, Профессор ощутимо старше его самого, и нотки в ее голосе откровенно преподавательские.

— Ладно, — Профессор вздыхает. — Это должно было случиться рано или поздно.

Кавех поднимает голову, впервые по-настоящему заинтересованный. Профессор отводит взгляд, но помимо грусти в нем отчетливо читается вина.

— Ты знала, — выдыхает Кавех, слишком ошарашенный, чтобы найти больше слов. — Как давно?

Она молчит слишком долго, так что кажется, вовсе уже не ответит.

— Достаточно, — наконец признает она. — Было слишком много косвенных признаков. Тебя никогда не беспокоил тот факт, что твой герой-защитник так быстро подключался к сети в любое время суток? Он не спал, не ел, ни с кем не разговаривал? Его скорость обработки информации за пределами адекватных для человека. И направления разработки компании на стыке биоинженерии и программирования намекали, что это… возможно.

Кавех чувствует себя глупцом — он и правда упустил слишком много, будто ослеп и не заметил очевидных вещей. Но аль-Хайтам казался таким… живым. Может быть, немного слишком буквальным, холодным, но — живым.

Мысль эта его подавляет.

— Почему ты не сказала мне сразу?

— Надеялась, что тебе надоест и ты никогда об этом не узнаешь, — она говорит резко, но ее голос полон сочувствия, и от этого Кавеху еще хуже. — Я подозревала, что это тебя ранит.

Он качает головой — его ранило совсем не это.

Не только.

Кавех открывает рот, чтобы поделиться, и впервые за момент этой неожиданной встречи задумывается: а как много Профессор знает на самом деле? В голове у него все мешается, в груди тревожно сжимается — до короткого приступа паники.

— Как ты меня нашла? — спрашивает он вместо того, чтобы продолжить разговор, и заставляет себя не отводить взгляда. От собственного предположения паршиво настолько, что часть его не хочет знать ответа, но он устал, так чертовски устал, ему просто хочется, чтобы все вокруг перестали что-то скрывать.

Профессор удивленно хлопает глазами, растерянно приоткрывает рот и вдруг складывает руки на груди и заливается краской. Они некоторое время упрямо пилят друг друга взглядами, прежде чем Профессор вскидывает голову.

— Повесила на тебя маленький вирус, который отслеживает твое местоположение, — признается она с каким-то вызовом. — Еще года три назад. Он почти незаметен, но легко перемещается с устройства на устройство. Ты делал много глупостей, и я подумала, будет полезно за тобой немного присмотреть. Хотя, как показывает практика, ты и сейчас делаешь их не меньше.

У Кавеха кружится голова.

Его что, абсолютно все обвели вокруг пальца?

Приятно, конечно, знать, что Профессор, скорее всего, не является лазутчиком Академии, но все это все равно выбивает его из колеи.

Он вздыхает и трет виски руками.

— Покажешь?

Профессор поджимает губы и кивает, прежде чем снова взять в руки чашку.

— Я не пользовалась им ранее, просто у меня никогда раньше не было таких отчаянных учеников. Так что когда ты пропал, я забеспокоилась. Думала, с тобой что-то случилось, возможно, ты уже в участке или еще чего похуже. Никак не ожидала найти тебя в баре.

Смущенные нотки в голосе снова сменяются укоряющими, и Кавеху становится стыдно за свои подозрения. Несмотря ни на что Профессор нашла его и вытащила из глубин скорби и самобичевания — в конце концов, это была его вина. Но нужно жить как-то дальше — даже зная, что случилось.

Так что он наконец решается признаться.

— Его уничтожили, — голос садится до сипящего шепота. — Стерли. Даже копии не оставили.

Профессор замирает, щеки ее бледнеют.

Она совершенно не умеет утешать, вся ее мягкость таится вот в этой неожиданной грубоватой заботе, но она будто не знает слов, умеющих смягчать ситуацию, — только жалить как скорпион.

— Он представлялся мне кем-то поумнее, — также шепотом подытоживает она, и Кавех почти готов рассмеяться с ироничности ситуации, с того, как все сложилось, а потом эти слова будто пробивают его насквозь, и он давится собственным смешком.

— Ты права, — бормочет он, удивленный, как сам об этом не подумал. Профессор выпрямляется. — Он и правда умнее этого.

Честно говоря, он умнее всех, кого Кавех когда-либо знал.

Почему он вообще поверил, что аль-Хайтам не предсказал такой исход? Неужели он не мог придумать другого выхода?

Аль-Хайтам не прощался с ним.

Он сказал «я что-нибудь придумаю».

Кавех подскакивает на ноги, забывая и о головной боли, и о все еще ворочающейся мешком тошноте. Ноутбук обнаруживается в комнате, и зайти на взломанный сервер оказывается делом нескольких минут. Профессор наблюдает за ним с недоверчивым интересом, но он и сам не знает, что точно ищет. Что угодно, любые зацепки. Если аль-Хайтам знал, что это случится, он должен был оставить что-то для него. По этой причине Кавех так легко попал на сервер: аль-Хайтам должен был догадаться, что в первую очередь он будет искать его там.

От досады Кавех до боли закусывает губу: он должен был догадаться сам, должен был. Вместо этого он потратил столько времени — черт возьми, он даже не знает, сколько! — на то, чтобы утопиться в собственном горе.

Нельзя было сдаваться так быстро.

Он пролистывает папки одну за другой, выводит скрытые файлы, пробует пути и ссылки, пока наконец не достигает успеха. Скрытая ссылка сервера ведет на обычный текстовый файл без названия, и Кавех смеется, когда его обнаруживает. Вот так вот просто.

Профессор перегибается через его плечо.

— И что это значит?

— Десять минут, — поясняет он с какой-то внезапной нежностью. У него нет названия тому чувству, что затапливает его сейчас, но сквозь горечь наконец пробивается надежда. Профессор смотрит на него, как на идиота, она, конечно, итак видит, что тут написано, но Кавех не планирует объяснять ей, почему аль-Хайтам использовал именно это сочетание.

Кавеху потребовалось ровно столько, чтобы его найти.

И он единственный, кто смог бы выйти на этот вариант.

Он только надеется, что в файле не прощальное письмо, и несколько секунд глупо смотрит в экран перед собой. Ему не хочется расставаться с внезапно обретенным шансом, и этот шаг оказывается сложнее, чем он мог себе представить.

Но в файле вообще нет слов. Ни приветственных, ни прощальных.

Внутри адрес — обычный, физический адрес, а следом два набора букв и цифр — логин и пароль? Кавех понятия не имеет, но это — зацепка, это то, что аль-Хайтам оставил специально для него, а значит, куда бы ему ни пришлось сейчас отправиться, он сделает это.

— С ума сойти, — выдыхает за его спиной Профессор, и Кавех согласен с ней как никогда.

Через час у Кавеха появляется план, Профессор подсказывает ему какие-то моменты, а потом со вздохом начинает собираться.

— Уж извини, у меня есть и нормальные студенты, не занимающиеся ничем противозаконным, которым потребуется мое внимание, — говорит она будто недовольно, но Кавех и так понимает: она просто переживает, что не может остаться дольше. Он не спрашивает подробностей, — между ними они не приняты, — но благодарен и за то крохотное доверие, что она ему оказывает, и за помощь. — Не лезь на рожон, — добавляет Профессор прежде чем уйти, и Кавех знает, что этого обещания он тоже дать не может.

Тем же вечером, достаточно отоспавшись, он покидает насиженное место — его путь лежит в небольшой населенный пункт под Фресно, в Калифорнии. Выглядит как обычный провинциальный городок, и Кавех вообще не видит в нем ничего особенного. Приходится взять машину напрокат: на самолете было бы быстрее, но придется пройти проверку документов, да и камер в аэропортах больше, так что он оставляет этот вариант на самый крайний случай.

Когда Кавех наконец останавливается у нужного места, на часах не больше одиннадцати часов утра, светит жаркое южное солнце, а кофеина в нем больше, чем крови. По указанному адресу — какая-то дешевая забегаловка на отшибе, из тех, где никогда не знаешь, принесут тебе хотдог или резиновую подошву.

— Очень смешно, — бормочет он себе под нос, но все же обходит забегаловку по кругу — с одной стороны к ней примыкают редкие дома, с другой в отдалении тянется высокий длинный забор в несколько метров в высоту, и вот это уже интереснее. На картах никакой информации, на сервере администрации города — документация о продаже земли в частную собственность и только.

В конечном счете он устраивается за дальним столиком во все той же забегаловке, берет картошку фри, стараясь не думать о том, менялось ли хоть раз за все время существования этого заведения масло, в которой она жарилась, — и открывает ноутбук. То, что нужно, он находит почти сразу, название нужной сети оказывается в самом низу списка. Связь настолько плоха, что Кавех даже не уверен, что у него получится подключиться. Он на всякий случай оглядывается — убеждается, что тут никому нет до него дела, и вбивает пароль.

От волнения руки у него становятся холодными, почти деревянными, он не знает наверняка, чего ждет, пока подключение наконец не проходит. И сразу же следом всплывает запрос на скачивание файла.

Это кажется даже слишком просто, но Кавех забывает как следует испугаться. Он едва может усидеть на месте, в горле у него пересыхает, когда он нажимает на согласие. Полоса загрузки начинает свой отсчет мучительно медленно.

— Принести что-нибудь еще? — интересуется внезапно выросшая перед столиком официантка, и Кавех едва не подскакивает на месте. Видимо, зря он надеялся, что его оставят в покое: посетителей почти нет, а у официантки на лице глубокая скука и нежелание терпеть всяких проходимцев по минимальным тарифам.

— Кофе? — неуверенно пробует он, отворачивая от нее экран, и девушка провожает его тяжелым нечитаемым взглядом. И только потом пожимает плечами и отходит.

Воодушевление сменяется тревогой.

Кавех бросает взгляд на экран: файл весит, кажется, целую тонну, а интернет тут оставляет желать лучшего. А это значит, что он проведет тут от сорока минут до двух часов: куча времени, чтобы его посчитали подозрительным.

Десять минут спустя официантка ставит перед ним кофе, и он пытается приветливо улыбнуться, но та больше не заговаривает с ним. Кавех не знает, сколько времени у него остается. Еще через сорок семь минут, когда загрузка наконец завершается, он захлопывает ноутбук, оставляет щедрые чаевые и спешит убраться отсюда подальше: чужой взгляд жжет спину, и может, он и стал параноиком, но ни секундой дольше ему не хочется здесь оставаться.

Лучше всего было бы покинуть город сразу, не оглядываясь, но Кавех не отличается большим терпением: он боится разочароваться и боится обнадеживаться. А еще, если что-то пойдет не так, он уже не сможет сюда вернуться. Так что он возвращается в автомобиль и размещает ноутбук у себя на коленях. Колеблется несколько секунд и, задержав дыхание, запускает файл. Каждая секунда кажется бесконечной, каждая приближает его к мысли, что все его путешествие было бессмысленным, а ожидания — беспочвенными.

А потом экран его ноутбука гаснет и загорается, и знакомый спокойный голос выдает вместо приветствия:

— Это заняло у тебя несколько больше времени, чем я рассчитывал.

— И ты говоришь мне это вместо «Привет, Кавех»? «Как дела, Кавех»? — его собственный голос слегка дрожит, но он не может сдержать глупой радостной улыбки. — «Спасибо за спасение моей глупой электронной задницы, Кавех»?

Ненадолго повисает молчание, и когда аль-Хайтам заговаривает снова, все еще невозможно поверить, что голос кого-то, созданного искусственно, может звучать так неожиданно тепло.

— Ты прав. Привет, Кавех.