Анфиса привыкла к весёлой и роскошной жизни. Шубы, хорошие драгоценности, лучшая выпивка из возможной: вино итальянское, шампанское французское, коньяк тоже, виски и эль лишь английские. В общем-то, если коротенько, то чтобы жизнь подавала лучшее.
Но такое продолжалось ровно до того, как Миша с ней развёлся и вообще перестал в её жизни появляться. Не он, конечно, был фактором, из-за которого пропало всё, но тем ни менее, очевидна была такая вещь: Горшенёву больше не нужна муза, яркая улыбка которой способна осветить даже самую большую тьму. Но Анфиса знала: муза оттого выделяется, потому что тьма продолжает существование. Как без хаоса не было бы порядка.
Потому Горшок не мог не сам проваливаться и оставаться на этой скользкой дорожке. Он отказывался от наркоты, кодировался... В общем, всё ради группы, ведь она же 《семья》.
А Анфисе тошно. Мерзко. До дрожи. Повелевай она хоть чем-то, то её верные насекомые мы всех истребили. Она чувствует себя так, как будто бульдозером протоптано внутри. Устала Анфиса...
Уже выпито штук пять рюмок, штук десять шотов, кажется, что уже хватит. Анфиса понимает, что не сможет домой отправиться. Она дрожащими от горести пальцами и ощущением, что жизнь вот-вот и оборвётся, как по мановению рогатки мальчишки, ищет, кому бы позвонить. Мише нельзя. Андрей? Очевидно, отвратительное решение. Балу? Поручик? Яша? Маша?
Маша кажется подходящей, но сейчас у неё у самой проблемы, она беременная, ей нельзя волноваться и думать о чём-то плохом.
По крайней мере, становится ясно важное и очевидное — звонить надо девушкам. Но Анфису они не особо любили, злились, а та им отвечала ничуть не хуже, саркастичная же натура...
И тут в голове вдруг вспывает одно очень необычное, как и девушка, что его носит, имя. Агата.
— Ну неее, звонить девушке Андрея...
Они вроде появлялись вместе на вечеринке как-то? Веселились. Анфиса тогда смотрела на смолящую Агату, которая что-то щебетала о силе искусства. Красиво. Как в фильмах...
Анфиса чувствует, что её сейчас стошнит. Выбора уже нет. Она убегает в туалет, выблёвывает что-то, отторгнутое желудком, а после еле-еле дыша набирает номер.
Агата морщит нос, потом открывает глаза и уже брови нахмуривает. Кто додумался ей позвонить в такое ранне-позднее время? 3 часа утра... Она вздыхает, но берёт трубку, поправляя коричневые растрёпанные шоколадного цвета лёгкие кудряшки.
— Агатик, привет, прости, что поздно звоню.
Это Анфиса. Агата о ней знает чертовски мало. И что сказать про звонки было вежливостью. Почему вдруг та решила так?
— Какого чёрта ты звонишь в три ночи...
— Я тебя тоже люблю, Агатик, но дело серьёзное...
Нигровская глаза закатила, вздохнула. Она знала, что Анфиса употребляет наркоту и пьёт ничуть не хуже Миши. Оба друг друга стоят. Спасибо, что у Горшенёва есть Андрей. Внезапно Агата понимает одну вещь: Анфиса ей правда не стала бы звонить. Но... Это странное стечение обстоятельств повернуло их жизни так, что она одна. Анфисе правда мало кто бы помог. И это было грустно.
— Ладно, говори, что?
Анфиса аж выдыхает. За те полминуты она надумала всего. А тут...
— Э, не могла бы ты забрать меня... Тут слишком ярко и много тюленей да и...
Агата услышала звук тошноты, вздохнула.
— и пахнет говном, Агатик.
— Не сомневаюсь, — саркастично ответила Нигровская, — ладно, геометку скинуть можешь?
— Кажется да, пока клавиша мышкой не стала...
— Вот давай, поскорее...
Нигровская встала, взяла футболку и штаны со стула, ключи от машины. Она предпочитала мотоцикл, но догадывалась, куда пойдёт такое путешествие. Поэтому — машина.
Звук сообщения показал, что метку прислали. Агата вздохнула. Ура! Анфиса не потеряла ещё головы. А сама девушка сказала:
— Жду, Агатик... Пока, тут ща мышкой клавища станет... Отключаюсь.
Телефоннный звонок прервался. Нигровская снова закатила глаза, натянула джинсы, футболку, взяла кофту, надела, помедлив, взяла пакет, плед и джинсовку, свою любимую. Налила воды. Подумав, взяла помидор. Мало ли что... Она всегда знала, что последствия пьянок придётся ой как расхлёбывать, и что может понадобиться человеку тоже.