Мечта народа — неизменная вечность

В далёком детстве, когда Тома ещё жил в Мондштадте, отец-иназумец всегда говорил ему, что Иназума «верная». Когда Тома сам тут оказался, первой его мыслью было то, что Иназума закрытая. И дело даже не в границах, не в полотне молний, которые отделяют Иназуму от недоброжелателей, дело в людях. В Мондштадте всегда смеялись. Незнакомые люди подходили к тебе и заводили разговор. В Иназуме же тихо и совсем немного подавлено, а чтобы добраться до «верности» надо пробраться сквозь множество косых взглядов, молчаливого осуждения, полунамёков и отчуждения.

— Я понимаю, о чём ты, — говорит ему старший сын Камисато — такой молодой, а уже глава семьи, — и можешь не извиняться, я не считаю, что ты плохо говоришь о моей стране. Но Иназума и иназумцы... — он задумчиво вертит в руках чашку. — Они требуют времени. Мы здесь не привыкли открывать всё и сразу, а из того, что я слышал о Мондштадте, там всё совсем иначе. Но когда пройдёт время... — Аято загадочно улыбается и вытаскивает из рукава маленький амулет ручной работы — традиционное иназумское напутствие на удачу. — Это от Аяки за то, что ты так о нас заботишься. Мы оба тебе очень благодарны. Садись и чувствуй себя как дома, Тома. Выпьем чаю.

Когда пройдёт время — откроется верность.

***

Как за морем только не отзывались об Иназуме. В основном, конечно, было что-то про вечность и нерушимое постоянство, что не было в корне неверно, но всё равно не отражало сути. Но если вы спросите Казуху, то он с уверенностью ответит, что Иназума, она про спокойствие после шторма. 

— У Иназумы много шрамов, — говорит он морякам на Алькоре. Они все уже подвыпившие, и слова идут на удивление легко — не потому, что обычно Казухе сложно их подобрать, но потому что, как иназумец, он был научен о таком не говорить. Сейчас они не в Иназуме — они вообще нигде, где-то между водных границ разных государств. — Целые острова, разделённые напополам ударом меча Всемогущего Сёгуна. Острова, где гроза никогда не кончается. Шрамы гражданской войны и туманы печали. — Он отпивает саке и цепляется взглядом за ночное небо. Была ли Иназума про неизменность? Большинство бы сказали, что да. Казуха бы промолчал, потому что он пошатнул неизменность, встав перед мечом Сёгуна — и Казухе оставалось надеяться, что он застанет на своём веку неизбежные изменения, ради которых было положено столько жизней. 

— Я не могу говорить так красиво, как Казуха, — вступает в разговор Бэйдоу, и команда, тихо шептавшаяся до этого, тут же замолкает, давая слово капитану. — Но после твоего отплытия оттуда, я бывала в Иназуме чаще. Эта страна, конечно, что-то, — она качает головой, и экипаж корабля перегибается через столы, чтобы услышать, что заставило капитана Бэйдоу, видевшую весь Тейват, так говорить. — Как Нингуан после истерики: заплаканная, с размазанной тушью, которая скорее руку тебе откусит, чем позволит себе помочь. 

На палубе повисает неловкая тишина, но Бэйдоу будто не замечает, смотря прямо на Казуху. 

— Но истерика заканчивается, слёзы высыхают, она поднимается и идёт дальше. Шрамы остаются — и будут новые. Главное научиться их не бояться. Ты слишком строг к своей родине, Казуха, — она позволяет себе невесёлый смешок, — думаю, у вас, иназумцев, это в крови. Но тебе стоит посмотреть на неё свежим взглядом — такой большой стране потребуется больше времени, но изменения неизбежны. Спокойствие неизбежно.

Он откидывается на деревянную скамью. Иназума точно не была про изменения. Про успокоение — возможно.

***

— Если мы разорвём в клочья сказки, что ещё мы расскажем детям? Что Иназума заблокирована? Что идёт охота на Глаза Бога? Дети не должны думать о таком.

Несмотря ни на что, Йоимия не считала Иназуму плохой страной. Более того, она даже не считала её страной, неподходящей детям.

— Просто, понимаешь, — отчаянно размахивает она руками перед лицом растерянной Аяки, без возможности подобрать слова. — Все такие серьёзные, — в итоге вздыхает Йоимия. — Ну правда, мы в каком веке, что все ходят с такими лицами, будто улыбаться прохожим — это плохой тон? Как развлекать детей в такой обстановке? Нужно больше радости! Больше фестивалей, больше фейерверков, больше развлечений для детей, но таких, чтобы и взрослым стало интересно...

— Подать заявку на детский фестиваль, проходящий, например, каждые полгода — летом можно спускаться к воде, а зимой, к примеру, расставить костры, а ниже установить каток, — Аяка задумчиво загибает пальцы, а глаза Йоимии светятся от радости.

Они с братом много обсуждали, как обновить развлечения в Иназуме, чему им стоит поучиться у других стран, которые не были годами отделены от остального мира. Йоимия говорила голосами детей — только, в основном, более понятно.

— Обсудить с леди Яэ выпуск линейки книг для детей, — Аяка с радостью поддерживает её восторг. Юным девушкам из знатных семей не следует так открыто демонстрировать свою радость — так её учили книги этикета, которые были старше её прадедов. Йоимия хватает её за руку — в её голове нет ни одной книги по этикету, и ей явно живётся более весело.

— Ввести традицию запускать фейерверки прямо перед Тэнсюкаку!

— Думаю, для нашей страны такое пока рановато, — произносит Аято, заходя к ним и закрывая за собой дверь. А потом подмигивает, — обсудим это в следующем году.

Когда на Наруками проходит первый Зимний Фестиваль со вкусной едой, играми со снегом и конкурсом ледяных скульптур, небо над Иназумой застывает разноцветным взрывом фейерверков.

Иназума и правда довольно угрюмая, — думает тогда Йоимия, глядя на светлое небо посреди ночи, — но ничего такого, что не исправила бы искренняя улыбка.

***

Какой была Иназума? Раньше Кокоми бы ответила, что она была далёкой. Даже недосягаемой. Но сейчас она не знает.

Иназума не была чужой. Когда гражданская война кончается, войска Сопротивления выдыхают, жрицы перестают неустанно оплакивать погибших бойцов, а Горо берёт свой первый отпуск, Кокоми впервые не знает, что ей делать. Она едет на остров Ясиори и оставляет у скелета Оробаси подношение из жемчужин Сангономии. Несмотря на то, что Ясиори совсем не похож на Ватацуми, она не чувствует себя тут чужой. Каждый остров по-своему недружелюбен, будто не подпускает к себе, будто не хочет, чтобы какой-либо из путешественников ещё раз ступил на него. Иназума и каждый её житель пережили много трагедий и видели много смертей. Делало ли это Иназуму трагичной и мёртвой? 

Стратегия — искусство полководцев, но война кончилась, и Кокоми впервые не может просчитать, что будет завтра. Завтра она поедет на Наруками на турнир по Священному Призыву Семерых — первое появление на людях официальной делегации Ватацуми и Кокоми, как их представителя, после окончания войны. За ночь раны не затянутся, но Кокоми надеется, что завтра Иназума будет лучше. 

***

— Что из себя представляет Иназума? 

— Верно. После отмены Указа Сакоку, к нам снова потянулись путешественники, а с ними и распространился этот вопрос, — Мико пододвигает к себе тарелку жареного тофу. — Что скажете, Ваше превосходительство Сёгун Райдэн? 

Эи откладывает палочки. После выхода из Царства Эвтюмии она старательно читала современные книги, регулярно навещала именитых кузнецов, чтобы узнать, как изменилось мастерство ковки мечей за эти столетия, изучала современный боевой стиль и новую кухню, но знала ли она на самом деле, какая сейчас Иназума? 

В её памяти Иназума осталась игрой в каруту, сидя под сакурой, чтением стихов по ночам, домашними пирожными кицунэ Сайгу и мягким смехом Макото. Сейчас от той Иназумы не осталось ничего. 

Но, возможно, в этом и смысл? У неё остались воспоминания о тех временах — останутся и об этих. Она поймёт старое, и тут же появится новое, и в этом бесконечном цикле родится новая Вечность, которую она давно пообещала. 

— Иназума меняется, — наконец произносит Эи, и Мико посмеивается над её многословностью, — и она будет сиять вечно.