Амели вошла в дом — и застыла. Со стороны гостиной доносились звуки настраиваемого пианино… Она медленно прошла вперёд, потянула за ленту шляпки и, сев на диванчик, прикрыла глаза. По щекам скатились слёзы. Сколько она уже не играла? Шесть лет. Шесть лет она даже близко не подходила к фортепиано или роялям.

Последний год в пансионе выдался самым трудным. Даже вспоминать больно. Занятия музыкой, танцами, концерты… — Амели ходит туда через силу, а потом по ночам долго плачет в подушку до полного изнеможения. Отец верит, что ещё немного, и он поправится. На каникулах и врачи, и мать говорят то же самое. Но однажды она слышит краем уха разговор доктора с матерью. Нужно бы уйти, потому что подслушивать плохо, но она только подходит ближе к двери. Отец останется прикованным к постели. Вопрос лишь в том, сколько он ещё так протянет: год? полгода? два года? Неизвестно. Амели отшатывается; в глазах темно, кажется, что ещё немного — и упадёт. Тогда она в первый раз заперлась, чтобы прорыдаться.

Мать старается держать лицо и делать вид, что всё нормально и как всегда, но получается скверно. Младшим нельзя бегать, громко говорить, громко играть, громко смеяться. Потому что её это нервирует. По этой же причине дома теперь почти не бывает гостей, не устраиваются ужины, а походы в парки и театры — только по большим праздникам. Но первое, что она сделала, — заперла фортепиано на ключ. Отец говорил ей — Амели это слышала, — что это лишнее, что из-за его болезни дети не должны жить в монастыре. Но мать отвечала, что ему нужен отдых и покой, а у неё самой совершенно нет настроения для веселья.

После выпускных экзаменов Амели возвращается в дом и под разными предлогами выводит младших на прогулки. Иногда, когда отец чувствует себя получше, он немного рассказывает ей о делах, но разобраться в этом без его знаний непросто. Мать же с каждым днём всё меньше выходит из своих комнат.

Проходит ещё почти год, когда отец умирает. До сих пор не выходит вспомнить, что именно тогда происходило: и с ней, и вокруг. Но после того дня мать словно превратилась в тряпичную куклу: она не сломалась — из неё будто вынули опору. Она превратилась в призрака прежней себя. Кроме внешности с прежней собой её ничто не роднило. Когда Амели это увидела, ей стало понятно её поведение все предыдущие месяцы.

Время шло, но только не в их доме. Жизнь в нём будто замерла. Только младшие вытягивались со скоростью поезда: не успеешь оглянуться — а уже пора снова идти за новой одеждой. Тогда уже и самой Амели стало не до музыки. Само собой сложилось так, что она встала во главе семьи. Магазины приносили всё меньше денег, жизнь в Париже для всей семьи стала не по карману. Мать с самыми младшими переехала в маленький домик в предместье, а брат с сестрой сменили школы на пансионы. Амели сняла квартирку на последнем этаже с подругой по пансиону, чтобы работать в Париже.

И вот теперь, через шесть лет, у неё снова будет пианино. Пианино, на котором она сможет играть в любое время. И никого не нужно будет спрашивать! Сколько новых мелодий и песен она выучит!.. Как немного нужно, чтобы стать настолько счастливой…

В гостиной наиграли простенький этюд, а следом незнакомый мужчина сказал:

— Всё готово, мсье Морель.

— Благодарю, — ответил Фабьен.

От звука его голоса Амели очнулась, торопливо сняла шляпку и, взглянув на себя в зеркало, принялась быстро приводить себя в порядок. Нельзя прикасаться к музыке в таком виде.