Криков «Все на баррикады!» или «Да здравствует Франция!» уже несколько часов не слышно. Только от этого ни чуточки не спокойнее. Фабьен честно пытается читать, но постоянно сбивается — воспоминания о событиях дня не оставляют. А в ушах будто до сих пор стоит грохот падающей мебели, выстрелы, крики…

Фабьен, зевая, выглядывает в окно — уже темно и, наверное, очень поздно. А отца всё ещё нет. Но он же не мог его бросить? Нет, не мог, не мог. Не мог. Просто он опять забыл про время. Гувернантка пытается отвлечь рассказом о природе, но Фабьену не до того.

Внизу раздаются крики, и он испуганно оборачивается на звуки: неужели опять? Но потом до него доходит, что кричит отец, а вот того, кто ему отвечает, не слышно. Знать бы, что случилось, но отец вряд ли расскажет: он любит повторять, что Фабьен ещё слишком мал для этого. Хотя ему гораздо больше нравится копаться в инструментах в сарае, чем слушать сказки или играть в солдатиков. Но если отец так говорит, то так же и есть, правда? Когда-нибудь Фабьен тоже станет таким же, как он. Может, даже получится…

Сегодня на улице не горят фонари, и от этой непроглядной темноты мурашки бегут по всему телу. Фабьен вздрагивает всем телом, а гувернантка бросается укутать его своей шалью. Хоть бы всё уже закончилось, совсем-совсем закончилось. И пусть их квартиру никто не тронет, а он завтра всё-таки поедет к маме в Нантер.

Сколько ещё проходит времени — неизвестно, но дверь всё-таки распахивается, и в кабинет влетает отец. Он ничего не говорит, а только сжимает руки. Потом садится в кресло и молча смотрит в одну точку в окне.

— Мсье, может, вам что-нибудь нужно? — осторожно спрашивает гувернантка.

— Нового начальника цеха вместо этого идиота, пожалуйста, — ядовито цедит отец и медленно, прикрыв глаза выдыхает. И произносит уже спокойно, с улыбкой: — Простите, небольшие неприятности…

— Папа, а кода мы пойдём домой?

— Не сегодня. Эта толпа идиотов с кокардами… Как только правительство с ними разберётся, мы пойдём домой. Но сегодня мы все останемся здесь. Отсюда их уже выгнали. Собирайтесь и идите за мной.

Гувернантка быстро запихивает книги и письменный набор в сумку и берёт Фабьена за руку. Отец идёт впереди и вдруг выходит на улицу. Фонарь в его руке не способен осветить всю улицу, но то, что удаётся разглядеть, внушает ещё больше ужаса: разломанная мебель, какие-то пятна на мостовой и стенах, выбитые стёкла… Фабьен ещё сильнее вцепляется в руку гувернантки.

Вдалеке опять слышатся выстрелы и крики; отец ускоряет шаг, и Фабьену с гувернанткой приходится разве что не бежать за ним. Они заходят в дом — здесь светло и тихо, а это уже немало. Незнакомая женщина суетится у стола, но отец отмахивается от приглашения. Хочется есть, но перечить отцу Фабьен не решается. Да и спать хочется гораздо сильнее.

— Завтра останетесь здесь, — говорит отец, когда они остаются одни в комнате. — Вечером постараемся уехать в Нантер. Чёртовы идиоты… Как же они мне надоели. Мало им было два года назад… Всё, теперь спи, — и, потрепав волосы Фабьена, ложится на соседнюю кровать.

Отец редко позволяет себе ругаться, особенно в присутствии детей. Получается, сегодня и правда произошло что-то очень серьёзное. Фабьен съёживается под одеялом. В окно глядеть страшно — всё время кажется, что опять увидит солдат с ружьями. Но, может, завтра всё закончится? И они смогут уехать…

Что было два года назад, Фабьен не помнит. По словам отца — тогда случилось что-то похожее. Нет, всё-таки не помнит. Может, это и хорошо. Но Фабьен точно знает, что этот день он не забудет никогда.