Стук капель по камню раздражает его — и это единственное, что он знает. Следом за мыслью о том, что капает где-то совсем рядом с ним, приходит осознание холода и ощущение мелкой мороси на лице. Потом на случайное движение отзывается болью затёкшее тело. Наконец он открывает глаза, с трудом смаргивая не желающую отступать темноту.

Теперь он знает, что лежит на холодном каменном полу у пыльного треснувшего окна, за которым вовсю льёт дождь и ледяные мелкие капли, просачиваясь не то через трещины в стекле, не то через сгнивший потолок, разбиваются совсем рядом с его лицом. Он садится и, медленно, через боль в затёкшей шее вращая головой, оглядывается, понимая, что в полупустом, мрачном, пыльном и грязном коридоре он не один.

Тогда он впервые задаётся вопросом: «А он — это кто?» Но ответа не находит. Тогда он пытается спросить у себя, где он, но кроме язвительного: «Очевидно же, что в каком-то дерьме», — внутренний голос не отвечает ничего внятного.

Вопрос: «Кто она?» — также остаётся без ответа. Девушка лежит совсем рядом, за копной рыжих разметавшихся волос не видно лица, под ней и рядом с ней разбросана кипа пожелтевших от старости листов. Он дотягивается до ближайших и переворачивает их, но на бумаге не оказывается ничего, кроме старых мутных разводов и свежих крохотных мокрых пятен. Разочарованно бросая бесполезную бумагу на пол, он тянется рукой к девушке, не то спящей, не то мёртвой.

Фокусировать зрение у него получается с трудом, а потому уловить хотя бы тень движения в её теле он не может. Слабое дыхание, если оно и есть, тонет в стуке капель по полу и за окном. Где-то вдали гремит гром.

Он касается ладони незнакомки, потому что только до неё может дотянуться, не двигаясь с места. Болезненно бледная кожа холодна, но всё же на запястье девушки он может нащупать пульс. Делает он это слишком грубо, с трудом вспоминая суть своих действий, которые тело выполняет как-то само собой.

Отзываясь на резкое касание, девушка вздрагивает, просыпаясь. Вскидывает голову, испуганно и недоуменно глядя на него сквозь завесу длинных спутанных волос. Он чувствует, как сердце незнакомки начинает колотиться быстро-быстро, и в голове возникает вдруг образ сжатой в кулаке крохотной птахи, страх которой ощущался в ладони столь же явно и сладко.

Испугавшись жестокого воспоминания, он отдёргивает руку, будто от живого огня. Девушка приподнимается на локтях, сминая бумагу под собой и шугаясь этого звука. Дрожащими руками разглаживает пожелтевшие листы, дёргаными резкими движениями собирая их в стопку.

Тогда он вспоминает, как говорить.

— Кто ты? — его голос оказывается низким и хриплым, пересохшее горло с трудом выплёвывает звуки. Девушка открывает рот, но он продолжает слышать только назойливый шум дождя. Ни звука не срывается с её губ даже тогда, когда лицо девушки искажается ужасом, а хрупкие пальцы сжимают шею, будто в попытке выдавить из неё хотя бы слово.

Осознание вспыхивает в глазах незнакомки, смешиваясь в них странной смесью спокойствия и обречённости. Оглядываясь, девушка шарит по полу пальцами, сосредоточенно пытаясь нащупать что-то.

— Немая? — произнесённое слово наждачной бумагой режет гортань. Незнакомка резко кивает, прижимая собранную стопку листов к груди. Отбрасывает, наконец, волосы с лица, заправляя особо непослушную прядь за ухо.

Он замечает страшный шрам, ошейником сдавливающий её шею. Долго смотрит девушке в лицо, пытаясь найти в своей внутренней пустоте что-то, что отозвалось бы новыми знаниями. Он знает, какого цвета её глаза, но не может вспомнить ни одной вещи, с которыми можно их сравнить. Он видит её лицо, хранящее удивлённо-детское выражение, но стоит ему отвести на мгновение взгляд, и он уже не вспомнит, как девушка выглядит, будто не видел её никогда.

Он не знает, должно ли быть так.

Когда гром вновь грохочет за окном, девушка вздрагивает, а он почему-то понимает, что именно она пыталась найти на полу и почему так бережно собирала пустые бесполезные листы.

Он ещё не знает, умеет ли он читать и писать, но теперь помнит значение этих слов, услужливо подсказанных предательской памятью, в которой отыскивается столько бесполезных вещей и ни одного действительно важного ответа.

Сложившаяся ситуация раздражает его. Не пугает — несмотря на пустоту в памяти, он точно знает, что ему стоит делать. Он уже видит уходящий вглубь коридора след из тёмно-багровых капель. Это не кровь, потому что на руках его застыла липкой коркой та же жидкость: сладкая на запах и горькая на вкус. Кровь совсем другая. Не помня, откуда, он знает это.

Он поднимается на ноги, сквозь неожиданно сладостную боль разминает затёкшее тело, с мучительным наслаждением потягиваясь. Слышит шелест мятой бумаги, сжатой хрупкими руками, шорох одежды девушки, поднимающейся следом за ним. Он оглядывается.

Девушка стоит, обхватывая плечи руками, прижимая кипу листов к груди. Босые ноги подрагивают не то от холода, не то от слабости. Он нащупывает на груди пуговицы и, с трудом заставляя неповоротливые отчего-то пальцы двигаться, медленно расстёгивает плащ. Тяжелая ткань ложится на плечи вздрагивающей девушки, бледные пальцы хватают края норовящей соскользнуть одежды. Незнакомка кутается в плащ, который закономерно оказывается велик ей, и с улыбкой кивает, не имея других способов сказать о своей благодарности.

Он понимает, что не очень-то и нуждается в этом, и наконец начинает идти по следу из багровых капель, уходящему за угол.

За поворотом значительно темнее. На стенах нет больше окон, а факелы, выхваченные из сумрака неверным светом пасмурного дня, быстро размывающимся во мраке, не горят. У него нет при себе ничего, что может поджечь их. Тогда он ступает в полумрак, видя, как сгущаются перед глазами тени. Он будто ныряет обратно, в забвение, тьму без знаний, воспоминаний и ощущений. Ему не нравится это.

Шум дождя за спиной сменяется гулом в ушах, который неумолимо нарастает с каждым его шагом. Пульс эхом отдаётся в висках, а в горле встаёт ком. Руки начинают дрожать, а ноги — становятся ватными. Он не помнит уже ни слов, ни звуков, забыл, как говорить.

Он хватает ртом воздух и хрипит, задыхаясь. Встаёт посреди коридора, как вкопанный, на негнущихся ногах начинает отступать назад, к свету, не поворачиваясь к темноте спиной, хотя она вокруг него и, кажется, уже внутри.

Девушка скользит мимо, случайно касаясь его локтя. Это прикосновение отрезвляет его, будто положенная на лоб влажная тряпка в момент болезненного лихорадочного бреда. А девушка, удивительно чётко различимая в темноте, уже шагает вперёд, шурша полами слишком длинного тяжёлого плаща.

Он стоит, мысленно уже готовый пойти следом за девушкой, которая кажется светлым видением среди сгустившегося мрака. Но ватные ноги не слушаются.

Сзади доносятся голоса, он оборачивается, вздрагивая, будто дикий зверь, услышавший, как охотник прорывается сквозь заросли. Они говорят ни незнакомом языке, все сразу, каждый своё, где-то далеко, там, где остался свет, где-то близко, дышат буквально на ухо.

Почти бегом он догоняет девушку, которая уже шагнула в свет за новым поворотом.

След из редких капель багровой жидкости всё ещё тянется по полу, едва различимый в тусклом свете, падающем из щелей между досками, которыми забиты окна. Потом он теряется в узоре выцветшего ковра.

Он останавливается, когда ноги его ступают на мягкий ворс. Оглядывает широкий коридор и многочисленные двери, погасшие свечи в вычурных почерневших подсвечниках и засохшие цветы в огромной в самом конце коридора. Вдали есть ещё один поворот направо.

Открыта только одна из дверей, именно возле неё нерешительно мнётся его немая спутница. Он подходит ближе и видит багровое пятно у самого порога. Всё правильно. Им туда.

Без колебаний он заходит.

Комната оказывается спальней, след из капель, по которому они шли, действительно обрывается здесь — у тускло блестящего в ярком свете мелькающей молнии металлического бокала, лежащего посреди комнаты. Несколько секунд спустя гром бьёт набатом, вызывая в его воспалённом сознании тревогу. Он подходит ближе к кровати, на которой кто-то лежит.

Девушка неподвижна. Рядом с ней, явно выпавшая из её руки, лежит бутыль из непрозрачного стекла. Он осторожно берёт её в руки и нюхает горлышко. Запах тот же, что у липкой жидкости на его пальцах.

Тогда он задаётся вопросом, что же это такое.

«Это правда должно тебя волновать? Лучше проверь, умеешь ли ты читать».

Несмотря на то, что внутренний голос звучал с какой-то снисходительной усмешкой, он понимает, что его мысленный советчик прав. Потому берёт с тумбочки, стоящей у кровати, белеющий ярким пятном среди окружающего мрака листок. Деревянная фигурка птицы, стоящая на его краю, видимо, чтобы бумагу не снесло куда-нибудь неожиданным сквозняком, с гулким стуком падает на бок.

— Не стоит, — вслух бросает он своей немой спутнице, которая тянется к лицу девушки на кровати. Та испуганно отдёргивает руку, будто по ней ударили, а потом осторожно отступает от кровати, робко оглядываясь.

Он подходит к окну, туда, где светлее всего, и вглядывается в неаккуратные буквы записки. Ему думается, что текст писался в спешке или его автор сильно нервничал. Несколько мгновений всё, что он видит, не имеет для него никакого значения, но потом буквы сплетаются в слова, а те в предложения, обретая смысл.

«Ал. Возможно, сейчас это слово ничего для тебя не значит, но, поверь мне, это твоё имя. Ты ничего не помнишь, верно? Я выпил зелье забвения, потому что не мог больше жить с тем, что сотворил.

Я не прошу ни прощения, ни понимания. Но у меня есть просьба к тебе. Сделай то, чего не смог сделать я: спустись во внутреннее святилище и убей Эрсэль Вебер. Покарай её за ложь, за то, что она сотворила со мной. Отомсти за Юту.

Бывший ты. Ал».

Девушка слабо стонет и ворочается на кровати. Ал сминает в кулаке записку, чувствуя желание сжечь её к чёрту. Оборачивается.

Меня зовут Юта.

Немая девушка невероятно расточительна и позволяет себе потратить целый лист бумаги на то, чтобы крупно написать на нём этот текст. В руке она сжимает карандаш, найденный, видимо, на тумбочке рядом с запиской.

— Что с тобой произошло? — спрашивает Ал, вспоминая, что должен отомстить за Юту. Девушка хмурится и опускает взгляд, быстро выводя на бумаге единственное слово.

Прости.

Девушка на кровати снова стонет и поднимает голову. Ал ловит её взгляд — мутный и непонимающий. Смотрит, как эти эмоции в холодных синих глазах сменяются страхом.

Он — Ал. Немая девушка — Юта. В записке всего три имени, значит ли это, что она — Эрсель?

«Давай, убей её. Возьми стул и ударь по голове, просто, но действенно. Только осторожно, в мозгах не испачкайся».

— Кто ты? — спрашивает он, не отводя взгляд и стараясь сфокусироваться на шуме дождя за окном, лишь бы не слышать этого мерзкого голоса на краю сознания. Девушка приподнимается на локтях, мотая головой. Кашляет.

— Я не помню… — с ужасом выдыхает она.

— Ты знаешь Эрсель Вебер? — зачем-то продолжает он, понимая, что, наверное, всё, что сейчас знает эта девушка — стук капель дождя по камню крайне раздражает.

— Не помню, — эхом отзывается незнакомка. Она садится и оглядывается вокруг, будто пытаясь узнать место. — А кто ты? — щурится она, перехватывая инициативу.

— Ал, — коротко бросает он, по-прежнему ведя спор с самим собой. Та часть, которую он упорно пытается не слышать, по-прежнему предлагает ударить девушку чем-нибудь тяжёлым. Другая часть не видит поводов причинять ей вред, даже если она действительно Эрсель.

Юта по-прежнему держит в руках листок, на котором крупно написано её имя, поэтому Ал не представляет её. Он уверен, что девушка тоже умеет читать.

— Что тут происходит?

Вместо ответа он протягивает ей смятую в ком записку. Она смотрит с сомнением и непониманием, берёт лист брезгливо, разворачивает, касаясь его кончиками пальцем. Хмурится, вчитываясь в текст. Юта шуршит листами, и Ал оборачивается к ней.

Что в этой записке?

— Это письмо от бывшего меня. Он просит меня убить Эрсель, которая должна находиться во внутреннем святилище этого места. Это всё, что я знаю, — кратко пересказывает он для Юты.

— Ты подумал, что Эрсель — это я? — незнакомка кладёт записку на кровать, разглаживая её пальцами. Её голос звучит уже гораздо спокойнее, но пальцы ощутимо дрожат. Ал оглядывается на Юту, у неё в глазах — страх. Боится…

«Тебя, конечно».

— Я не могу быть уверен, — уклончиво отвечает он, не произнося ни слова лжи. — Но, мне кажется, во внутреннем святилище мы можем найти какие-то ответы. Если окажется, что ты — Эрсель, прости, я убью тебя, — признаётся он, сам пугаясь того, как легко принимает это решение. Он знает, что действительно сделает это, если придётся.

Девушка открывает рот, собираясь сказать что-то. Он снова читает страх в её глазах. Видит, как незнакомка сглатывает. Слышит судорожный вдох.

— Почему нам просто не уйти отсюда? — она едва ли не шепчет.

— Я не могу. Вы — как хотите, — он не собирается тащить за собой ни Юту, ни эту девушку. Откровенно говоря, если они откажутся — он выдохнет с облегчением. Пока Юта шуршит бумагой, незнакомка отзывается:

— Отлично, как только мы найдём дверь — я уйду. А до того... — она запинается. — Мне тоже интересно, кто я такая, знаешь ли, — она храбрится изо всех сил. Усмехается.

— Как хочешь, — равнодушно пожимает плечами Ал, бросая взгляд на Юту.

Я хочу пойти с тобой.

Почему-то этот ответ кажется ему совершенно естественным. У него есть куча вопросов к Юте, а она, кажется, может знать на них ответы. Ведь она единственная, кто помнит своё имя без записок и прочего.

— Но... мне не нравится жить без имени, — признаётся вдруг девушка. Ал едва может сдержать смех. Это правда так важно, что несколько минут без имени уже сделали её существование невыносимым?

Юта пишет что-то короткое. Ал читает вслух.

— Лиис? — хотел бы он знать, почему это имя было первым, что пришло Юте в голову. — Как тебе?

Девушка выглядит удивлённой, но потом усмехается снова.

— Лиис так Лиис. Не лучше и не хуже любого другого варианта.

Молния снова освещает комнату неестественно ярко, а когда сопутствующий ей гром стихает, сквозь шум дождя пробивается новый, пугающий звук.

Шарканье тяжёлых шагов по коридору.

Ал прикладывает палец к губам и крадётся к неплотно прикрытой двери. Приглушённое шарканье становится громче, его уже не могут заглушить ни дождь, ни шуршание ткани, сопровождающее спуск Лиис с кровати, ни шуршание бумаг Юты. Но эти лишние звуки раздражают Ала, который предпочёл бы остаться в полной тишине. Слишком громко. Слишком много. Слишком…

Он осторожно выглядывает в коридор. Сначала ему кажется, то, что приближается — нелепо одетый человек. Потом взгляд цепляется за отвисший до груди рот. Ужас впивается в Ала цепкими когтями, буром вгрызается в сознание и пригвождает к месту. Он не может отвести взгляд, только стоит на ватных ногах, рассматривая сплющенное и мятое карикатурно человеческое тело. Чем дольше он смотрит, тем ближе подходит монстр и тем яснее становятся видны полоски плоти со срезанной кожей и костями, проступающими сквозь багровое мясо, покрытые грязью когти на чрезмерно длинной руке, которая едва ли не волочится по полу следом за владельцем. Наконец, Ал ловит взгляд его слепых бессмысленных глаз и это возвращает ему способность думать.

Сердце его колотится так громко, что заглушает все прочие звуки, пульс набатом отдаётся в висках, липкий ледяной пот струится по спине. Ал отступает назад, запинается и едва ли не валится на пол. Задевает Юту, подошедшую слишком близко.

До боли в шее вращает головой, ведомый единственным чувством — страхом. Прячься, прячься, прячься — этот приказ слышится ему в истеричном биении сердца. Ал в ужасе мечется по комнате, пока не видит приоткрытую дверцу шкафа.

Зачем-то он тащит Юту за собой, грубо толкает её внутрь, и сам забивается в самый угол, как загнанный зверь. Ал успевает закрыть дверь, а потом раздаётся оглушительный грохот. Наступает мгновение звенящей иллюзорной тишины, в которой дыхание прижавшейся к нему Юты кажется нестерпимо громким. Ал закрывает ей рот ладонью. Он не знает, могут ли немые люди кричать, но не готов вспоминать это сейчас.

Потом он снова начинает слышать. Низкое утробное рычание, хриплое тяжёлое дыхание, всё то же шарканье шагов, стук чего-то деревянного по полу. Ал кожей чувствует присутствие монстра рядом и боится вдохнуть. Страх снова парализует его, ледяными когтями раздирая горло.

С громким треском что-то ломается, Ал чувствует, как всем телом вздрагивает в его руках Юта. Он с трудом выдыхает сквозь плотно сомкнутые зубы. Монстр снаружи продолжает бушевать. Что-то рвётся. Трещит, ломаясь, дерево. Валятся на пол какие-то предметы. Потом всё сходит на нет. Снова тяжёлое дыхание, удаляющиеся шаги — будто время обратилось вспять и всё возвращается к началу. При мысли о том, что круг замкнётся и они целую вечность проведут в душном шкафу, отделённые от жуткой смертельной опасности тонкой хлипкой стенкой, Ал вздрагивает.

Всё стихает.

Ал осторожно разжимает плотно сомкнутые на лице Юты пальцы. Осторожно толкает дверцу шкафа, выглядывая в образовавшуюся щель. Толкает уже увереннее, едва ли не выталкивает девушку наружу, чувствуя, что ему неприятно касание её тёплого тела — Алу душно и хочется дышать, выбраться из тесного шкафа куда-то на волю и в свет. Каждое мгновение, проведённое в окружении тёмных тяжёлых тряпок, невыносимо.

В комнате разгром. Монстр зачем-то поломал стулья и письменный стол, вытащил ящики из комода, разбросал вещи по полу. С кровати сорвано всё вплоть до матраса, который лежит рядом, разодранный длинными острыми когтями. Ал представляет, с каким звуком эти когти должны вонзаться в плоть, и его передёргивает от омерзения.

Лиис, о которой он до того момента забыл, выбирается из-под кровати. Заметив её движение, Ал принимает девушку за врага, но узнаёт её прежде, чем осознаёт, что из лежащей у него под ногами ножки стула может выйти какая-никакая дубинка.

— Кто это был?.. — голос Лиис дрожит, хотя она и пытается скрыть это. Но неестественную сероватую бледность лица ей точно не спрятать даже за завесой растрепавшихся всклоченных волос. — Чего он искал?.. — Алу кажется, что он видит дрожь в её руках, когда она откидывает назад тёмные слипшиеся пряди, пытаясь пригладить волосы.

Юта тоже бледна. С того момента, как они выбрались из шкафа, немая девушка сидит на полу, тупо глядя в пустоту перед собой.

— Я не знаю, — бросает Ал, прислушиваясь к себе: а не лжёт ли он? Юта оживает и принимается ползать по полу, отыскивая листы бумаги. Глядя на неё, Ал замечает красные следы от своих пальцев у неё на щеках. Слишком сильно.

Перед глазами снова возникает образ птицы в руках. Но испуганное истеричное биение её жизни, такое сладкое и приятное, ушло. Голова её вывернута под неестественным углом. Птица мертва.

Ал смотрит на свои руки, с трудом осознавая, на что способен. Может ли он так же легко свернуть тонкую шею Юты?

«Попробуешь?»

— Так или иначе, он ушёл, — Ал смотрит на выбитую дверь, висящую на одной петле. Со стороны окна доносится успевший до ужаса надоесть раскат грома. Кажется, звучит уже тише, чем раньше. Или стук крови в висках Ала просто заглушает все прочие звуки. Он болезненно жмурится. — Нам нужно осмотреться. Кажется, это жилое крыло. Мы сможем найти что-то о тебе, Лиис, или обо мне, — он косится на Юту, которая, кажется, вовсе не испытывает никаких проблем с памятью. Вернув себе часть своих листов, она сидит на полу, усердно выписывая что-то мелким почерком. Издалека Ал не видит слов, но девушка кажется очень сосредоточенной, поэтому он не окликает её. Несколько мгновений смотрит, как Юта в задумчивости кусает карандаш и снова принимается писать, а потом оглядывается на Лиис, ловя её неожиданно напряжённый взгляд.

— Если разделимся, сможем осмотреть всё быстрее, — бросает Ал, делая вид, что не замечает странной реакции девушки. А после и вовсе отворачивается, крадучись подходя к выходу из комнаты, осторожно переступая через разбросанный на полу хлам. — Он действительно ушёл, — в становящейся привычной сухости своего голоса Ал неожиданно замечает нотку облегчения. Напряжение, сковывавшее его до того, потихоньку отступает, а голове начинают роиться вопросы.

Кто это был?

Что он искал?

С недовольством Ал понимает, что мысленно повторяет слова Лиис. Он не знает, что это за существо и должно ли оно существовать в этом мире. Должен ли Ал удивляться, завидев его? Он не знает. Не удивляется. Но боится. Монстр настолько уродлив и мерзок в своей карикатурной похожести на человека, что не может быть созданием Божьим.

«Ты что, забыл, что ты отвергаешь эту религиозную шелуху?» — недовольно отзывается внутри него желчно-насмешливый голос. Ал пытается заглушить его своими словами:

— Возьмёшь на себя комнаты по ту сторону коридора? — спрашивает он у Лиис, потому что сам хочет остаться здесь. Ему кажется, он жил здесь раньше. Значит, именно здесь ему стоит искать ключи к потерянной памяти.

«Ты и правда идиот», — Ал до скрипа сжимает зубы. — «Так хотел это забыть, а теперь решил вспоминать. Определись уже».

Мысленно посылая самого себя к чёрту, Ал пропускает всё ещё настороженную, взъерошенную Лиис к выходу. Она выглядывает в коридор осторожно, щурится, вглядываясь в полумрак коридора. Кажется, даже принюхивается. Выходит осторожно, зачем-то придерживаясь рукой за дверную раму, будто цепляясь за относительно светлую и безопасную комнату — единственное место в мире, которое она помнит и знает.

— Встретимся, как закончим, — спокойный голос Ала будто ударяет девушку. Её оголённая спина странно выгибается, Лиис решительно шагает вперёд, разжимая пальцы. Ещё несколько мгновений Ал слышит её приглушённые ковром шаги и шелест подола траурного платья, волочащегося следом. Потом едва слышно скрипит дверь и Лиис под аккомпанемент грозы скрывается в комнате напротив.

Когда Ал оборачивается, Юта стоит у него за спиной. Он даже вздрагивает от неожиданности — как его напряжённый донельзя слух не уловил того шороха, что сопровождает каждое движение немой девушки?

Она отступает на шаг, виновато опуская голову, всем своим видом показывая, что не хотела пугать Ала. Едва-едва заметно дрожащими руками протягивает ему исписанный листок. В самом верху причудливым заголовком проставлена дата, но Ал не может разобрать года.

… год, 25 декабря. В этот день всё началось.

***

В её голове взрываются оглушительной канонадой воспоминания. Её мир расширяется с каждым шагом, с каждым вдохом, каждым ощущением, каждой вещью, вырванной из полумрака привыкшего к плохому освещению взгляда. Каждое заново осознанное понятие вытягивает из небытия забвения ещё с десяток других. Она находится в коридоре — в его конце поворот налево — существуют направления: налево и направо — за поворотом новый коридор и новые двери — нет, бывают ещё лестницы — тупики — всё это складывается в дом — поместье — замок.

Голова кружится, кажется, ещё немного и все эти слова, образы и понятия просто не поместятся там и Лиис взорвётся. Она с трудом выдирает из этой мешанины то, что может помочь ей осознать происходящее здесь и сейчас.

Лиис стоит перед дверью в комнату. Касается ручки — она холодная и гладкая, отполированная многочисленными прикосновениями. Лиис неуверенно толкает дверь, вспоминая вдруг о том, что некоторые из них имеют обыкновение оказываться закрытыми. Для того, чтобы их открыть, нужны ключи. Ключи порою теряются…

Дверь открывается, прерывая зарождающуюся цепочку воспоминаний. Лиис затравленно оглядывается и, убедившись в том, что никого рядом нет, а Ал по-прежнему остаётся в комнате, которая пару минут назад составляла весь её мир, заходит внутрь.

На первый взгляд эта спальня ничем не отличается от первой. Тут та же идеально аккуратно застеленная кровать, тот же широкий платяной шкаф, в котором может поместиться взрослый человек, тот же письменный стол, простенький, но вместительный комод на три ящика, та же тумбочка, на которой стоит потускневший от времени подсвечник с тремя полусожжёнными тонкими свечами.

По обе стороны от двери, будто охраняя жителя этой комнаты от незваных гостей, стоят пустые рыцарские доспехи, потускневшие от времени. Сначала Лиис принимает их за людей и пугается, но под забралами в прорезях для глаз видна лишь темнота. Они мертвы и безжизненны, как всё в этой комнате.

Здесь ощутимо светлее. Осознавая причину, Лиис едва ли не бегом в несколько шагов пересекает комнату и распахивает неплотно сомкнутые тяжёлые пыльные шторы. Окно не забито досками. Стерев ладонью пыль и грязь со стекла, Лиис приникает к окну. Сквозь пелену дождя и брызги мелких капель на противоположной стороне стекла виднеется бесконечная стена леса. Верхушки сосен покачиваются немногим ниже окна, из которого смотрит Лиис. Завороженная, она не отводит взгляда, пока окно не запотевает от её дыхания. Девушка закрывает глаза и касается холодного стекла лбом. Это немного успокаивает её.

Осознание огромности мира сваливается на неё, давит тяжёлым грузом, заставляя сердце биться гулко и тревожно. Кто она такая? Что она тут делает? Куда ей идти?

Чувство отчаяния и потерянности колет грудь, мешая дышать. Лиис хватает ртом воздух, сжимает руку в кулак, царапая ногтями по стеклу и пугаясь тихого, но неприятного звука, от которого что-то внутри неё содрогается. Преодолевая внезапную слабость, девушки резко отворачивается от окна. Сжимая и разжимая кулаки, она ищет, на чём бы сосредоточиться, чтобы не позволять губительным мыслям об огромности мира затопить её душу отчаянием. Взгляд её падает на письменный стол.

Лиис подходит ближе, замечая, что в комнате, вероятно, никого не было уже довольно-таки давно. Поверхность стола и все лежащие на нём предметы покрыты густым слоем пыли. Девушка пытается стереть её ладонью, а потом раздраженно сжимает в кулаке плотную ткань платья и использует его подол в качестве тряпки. Хоть на что-то эта груда тёмной ткани сгодилась. Лиис обещает себе обязательно переодеться, если в комнатах отыщется что-то более удобное.

А пока она берёт в руки стопку листов, перетянутую тонкой серой бечевкой. Пытается развязать узел, а после вспоминает о том, что в этом мире существуют ножи. Небольшие перочинные ножи, которые можно найти в ящике письменного стола. Большие кухонные ножи, которыми режут овощи и мясо. Боевые ножи, чтобы убивать людей. Ал убьёт Эрсель Вебер, даже если Эрсель — это Лиис. Ему, наверное, даже нож не понадобится.

Лиис не знает, что ей делать со своей жизнью в этом огромном бесконечном мире, но одно она осознаёт — терять эту жизнь ей не хочется.

Перочинный нож действительно обнаруживается в ящике стола, вместе с несколькими потрёпанными светлыми перьями и пузырьком высохших чернил. Перерезанная бечёвка лопается с неожиданно приятным тихим звуком.

Стопка бумаг — рисунки карандашом.

Верхний лист посвящён тому монстру, что разгромил комнату, где девушка очнулась. Поднося рисунок ближе к лицу, она может разглядеть его в подробностях, со всех сторон, какие-то мелкие важные детали, не прорисованные на крупном плане, вынесены на пустое место рядом с изображением грузной человекобразной фигуры, собранной из сплющенных вместе частей тел разного размера.

Лиис смотрит в пустые, лишённые осознанности мутные глаза монстра на рисунке и задаётся вопросом — кому могло понадобиться рисовать его? И кто мог рассмотреть его в таких подробностях, не пострадав при этом от бессмысленной агрессии чудовища, направленной на мир вокруг?

На втором рисунке тоже монстр, но уже другой. Лиис чувствует, как неприятный липкий ком подступает к горлу, когда смотрит на уродливое чудовище, у которого голова похожа на жуткий бутон цветка, который раскрылся, обнажая несколько рядов кривых зубов. Конечности его оторваны от тебя и держатся, скреплённые металлическими скобами, изуродованное помятое тело облеплено пластинами, которые, кажется, вшиты в кожу существа, а не надеты поверх, как доспехи. Вместо левой руки у него нож.

Им стоит остерегаться встреч с этим ужасом. То, что носит оружие вместо руки, не может быть дружелюбным.

На третьем листе пейзаж, повторяющий вид из окна. Лиис представляется, как тот, кто рисовал это всё, сдвигал тяжёлый стол в сторону, отодвигал в стороны шторы и светлым солнечным днём сидел, старательно зарисовывая многочисленные верхушки сосен и горы вдали.

Солнце. Тучи. Дождь. Гроза. Снег. Град. Ураган. Буря. Шторм. Море. Океан.

Яркие вспышки образов перед глазами. Лиис зажмуривается и, роняя листок, сдавливает виски пальцами. Мельтешение мыслей прекращается, а девушка чувствует себя так, будто только что кружилась несколько минут на месте. Её подташнивает, голова кружится, мир вокруг становится нечётким и расплывается. Лиис пытается сфокусироваться на следующем рисунке.

Там нарисована эта комната. Дальше идут рисунки цветочного сада, фонтана-купальни со странной статуей обнажённой женщины на дне, серых витражных узоров, ещё каких-то помещений, назначение которых Лиис понять не может, птиц и белок. Чувствуя, как голова гудит от взбудораженных рисунками воспоминаний, девушка откладывает их в сторону. Во втором ящике стола обнаруживается ещё один рисунок. Лиис понимает, что создан он другим человеком, не тем, что так детально зарисовал монстров и птиц.

На нём изображена улыбающаяся светловолосая девушка. В углу стоит небрежная подпись: «Для Сиглинд» и дата. Лиис не знает, какой сейчас день, месяц и год, потому не может судить, насколько давно это было нарисовано. Откровенно говоря, о том, что такое календарь и как измеряется время, она вспомнила несколько мгновений назад.

Критично ли это?

Решив, что это не так уж и важно, Лиис откладывает в сторону рисунок. Ей кажется, что девушка, изображённая на нём, и есть Сиглинд. Разочарованно глядя на завивающиеся тёмные кончики своих волос, девушка отказывается от мысли, что на листе написано её настоящее имя. А ещё теперь ей хочется найти зеркало и узнать, как она выглядит.

Любопытство оказывается настолько жгучим и невыносимым, что Лиис отступает от стола и подходит к шкафу. Ей помнится, что зеркала порой вешают на внутренних сторонах дверей.

Память не лжёт. Лиис смотрит на своё бледное отражение в пыльном зеркале. Собственный вид говорит ей лишь о том, что она действительно не Сиглинд и что она, кажется, давно не была на солнце и плохо спала и ела в последнее время.

При мысли об этом чувство неприятной сосущей пустоты в животе обретает имя. Голод. Продолжение прерванной цепочки о ножах для приготовления еды.

Шкаф заполнен одеждой, Лиис перебирает многочисленные платья в надежде найти что-то другое, но тщетно. Жившая тут девушка иной одежды не имела.

Краем глаза Лиис ловит в зеркале стремительное движение за своей спиной. Оборачивается, едва ли не налетая спиной на дверцу шкафа. Давится воздухом на коротком вскрике.

Рыцарские доспехи, до того стоявшие у дверей в комнату, безмолвно и угрожающе застыли в шаге от Лиис. Девушка моргает, надеясь, что видение исчезнет, а когда открывает глаза — молчаливые рыцари подступили совсем близко, обступив её со всех сторон, загнав в угол. Раскалённый металл обжигает кожу на расстоянии. Девушка моргает снова и теперь вся комната заполнена безжизненными доспехами.

Уши Лиис закладывает от жуткого скрежета, будто многочисленные когти царапают стекло. Она беззвучно кричит от ужаса, затыкая уши и затравленно отступая, отстраняясь как можно дальше от окруживших её пустых лат, равнодушно глядящих на девушку тьмой сквозь отверстия в забралах.

Лиис ударяется спиной об дверцу шкафа, роняя ненадёжно закреплённое зеркало и падая на пол вместе с ним. В момент, когда вокруг раздаётся оглушительный звон, всё заканчивается.

Девушка обнаруживает себя сидящей на полу. Осколки повсюду. Впиваются в ладони, блестят причудливыми украшениями на подоле платья, скрипят под ногами при попытке подняться. Рыцари исчезли, только двое стоят, как ни в чём не бывало, у входа в комнату. При взгляде на них Лиис начинает бить дрожь, а из груди рвётся не то рыдание, не то скулёж. Чтобы выйти из комнаты, придётся пройти между ними — мысль об этом ввергает девушку в ужас и она чувствует, что скорее умрёт тут от голода, чем вновь приблизится к этим жутким предметам. Свежие воспоминания обжигают её, оживляя на коже ощущение лихорадочного нестерпимого жара, а в ноздри ударяет запах горячего металла и гниющей плоти.

Гниение, трупы, смерти, убийства, пытки, потрошение…

— Хватит! — сипло вскрикивает она, хватаясь руками за голову, запуская пальцы в волосы и с силой сжимая, будто желая выдавить страшные воспоминания из головы. Какое-то время она сидит на полу, съёжившись, дрожа от ужаса и покачиваясь, будто в трансе.

Потом страх отступает и Лиис берёт себя в руки. Размазывая по лицу кровь, натёкшую из располосованных осколками зеркала ладоней, она отбрасывает назад непослушные пряди и поднимается, слыша, как крошится стекло под её ногами и как градом оно падает с её одежды. Неприятный звук преследует её ещё какое-то время, пока она неуверенными шагами к двери намертво впечатывает крохотные осколки в подошву.

Но когда Лиис, глубоко вдохнув, шагает между двух безмолвных стражей комнаты, стараясь не смотреть на тьму в прорезях их забрал, дверь открывается прямо перед ней.

***

Ты называл это Братством. Я мало что знаю о нём. Оно заменило тебе дом, семью, смысл жизни. До определённого момента.

Я не знаю, чем занималось Братство. Ты уходил и не возвращался днями и неделями. Приходил и тайком сжигал окровавленную одежду. Перевязывал раны, запираясь в ванной, думая, что шум воды заглушит твои стоны. Злился, когда люди из Братства приходили в наш дом. Просил меня не выходить из комнаты.

У каждого из них татуировка в виде птицы — каждый из них заключил контракт с существом не из этого мира.

Ал не успевает дочитать, потому что откуда-то доносится звон битого стекла, грохот и женский крик. Он вскакивает с места, не зная, что делать, мысли мечутся от «прячься скорее и не дыши» до «скорее беги посмотреть, что случилось» и обратно с бешеной скоростью.

Юта принимает решение первой. Ал не знает, ведёт её смелость или глупость, но девушка уверенно приближается двери. Осторожно, будто копируя движения Ала, выглядывает в коридор, скользя щекой по ободранному косяку. Оборачивается, кивает и машет рукой, лишая Ала выбора. Он покорно шагает следом за девушкой, которая снова едва ли не бежит в паре шагов перед ним, будто солнечное пятно, отражённое от сжатого в чьих-то руках зеркала. И Ал спешит за ним, но зеркало продолжают поворачивать и солнечное пятно неумолимо исчезает.

«Ты всегда такой романтик или тебя монстры возбуждают?»

«А ты никогда не затыкаешься?»

Юта ошибается дверью и спешит к следующей, но Ал быстрее — мягко отстраняя девушку в сторону, он касается ручки.

За дверью человек. Тело Ала движется само. Он весь напрягается. Вскидывает руки со сжатыми кулаками, подгибает колени, отставляет ногу назад, перенося вес тела на неё.

Лиис. Всего лишь Лиис. За мгновение до броска Ал понимает это. Девушка выглядит напуганной. По лицу её текут тонкие струйки крови.

— Что произошло? — спрашивает Ал, оглядываясь в поисках врагов. Приглядывается к ранам Лиис. Оказывается, он знает о том, что такие царапины оставляет стекло.

— Я упала и уронила на себя зеркало, — отстранённо отзывается девушка, вытирая ладони об подол платья. Взгляда от Ала она не отводит. Он читает ложь в её глазах. Но осколки зеркала и правда блестят на полу, когда Ал заходит в комнату.

— Ты что-нибудь нашла? — стекло хрустит под ногами. Новый неприятный звук раздражает Ала, он выходит на чистое пространство и вытирает подошвы об ковёр.

— Рисунки на столе, — голос Лиис звучит будто откуда-то издалека. — С твоего позволения, я пойду дальше. Если не веришь мне, можешь потратить время и осмотреть комнату второй раз. Кроме рисунков тут ничего нет, — Ал оборачивается и видит, как Лиис выходит, едва не задевая Юту, которая едва успевает отстраниться. В шаге от двери девушка замирает, будто наткнувшись на невидимую преграду. Пару мгновений спустя хлопает дверь.

Конечно же, Ал ей не верит и обыскивает комнату самостоятельно. Но самым интересным тут и правда оказываются рисунки, приносящие Алу не так уж и много новых знаний. Зато он думает о том, что на обратной, чистой стороне этих листов вполне могла бы писать Юта, поэтому он молча кладёт стопку на кровать рядом с ней и принимает из рук девушки новую записку. Вспоминает о чём-то и растерянно оглядывает себя.

— У меня тоже есть татуировка?

Девушка мягко стучит пальцем по своей шее. Сначала Ал думает, что Юта показывает ему на шрам и не понимает. А потом неохотно возвращается к усеявшему пол зеркалу, выискивая осколок покрупнее. Осторожно приподнимает приглянувшийся, свободной рукой оттягивает в сторону воротник, обнажая шею. Татуировки нет. Есть покрытая бурой коркой клякса заживающей раны. Ал проводит по шероховатому струпу пальцами, слегка поддевая его ногтями. Крохотные бусинки крови выступают почти мгновенно, напоминая Алу о том, что так лучше не делать.

— Татуировка была? — Ал вертит зеркалом, ловя в небольшом осколке кивок Юты.

«О-о-о-о, помнил бы ты, как ты от неё избавлялся. Рассказать? Восхитительное зрелище было».

«Иди к чёрту».

Ал бросает осколок обратно, чувствуя, что игнорировать навязчивый голос в голове ему становится всё сложнее. Ему кажется, он чувствует, как-то, что сидит в его сознании, заливается злым беззвучным смехом в ответ на каждую попытку Ала его заткнуть. И среди всех раздражающих его звуков самый громкий — этот издевательский голос, не слышный никому, кроме Ала.

Пытаясь отвлечься, он подходит к окну и сосредотачивается на тексте записки Юты.

***

Они начинают двигаться, как только Лиис перестаёт на них смотреть. Сначала она надеется, что ей просто кажется, но сомнений не остаётся, когда чёртовы доспехи, до того смирно стоявшие по обе стороны от каждой двери, смещаются настолько, что перекрывают входы в комнаты. Лиис вваливается в пустые нежилые комнаты, даже там стараясь не поворачиваться спиной к постепенно обступающим её рыцарям, но тщетно — они повсюду. Пока ловишь тень движения одних — другие уже подкрадываются сзади.

Когда один из них оказывается буквально за её спиной, девушка, не выдержав, выхватывает из крепления на стене давно погасший факел и с размаху бьёт по пустому шлему. Изо всех сил цепляясь за своё импровизированное оружие, чтобы унять дрожь в пальцах, Лиис смотрит, как шлем бесшумно катится по ковру. Обезглавленный рыцарь стоит перед ней, в груди у него — чёрная пустота. Он пышет жаром, будто негодуя. На слабеющих ногах Лиис пятится, натыкается спиной на горячий металл. Вздрагивает всем телом, снова замахивается, пытаясь задушить рвущийся из груди не то крик, не то рыдание.

В этот раз шлем отлетает в стену с гулким звоном.

Лиис оглядывается на дверь комнаты, в которой по-прежнему сидит Ал, боясь, что этот звук привлечёт его. Ей не хочется объясняться. Ей страшно. До подгибающихся коленей, холодного пота и дрожащих пальцев страшно.

Она помнит, то, у чего изнутри пустота, двигаться не должно, но доспехи — двигаются. Это неправильно, это страшно, это не должно быть так. Страх Лиис вырывается в злость, и она сносит головы сошедшим с ума рыцарям, чтобы те перестали, наконец, ходить. Она чувствует странное удовлетворение от этого, будто с каждым ударом страх отступает. Руки начинают болеть от постепенно появляющихся мозолей. Шлем за шлемом проминается под ударом потухшего факела и падает на пол.

Лиис останавливается, выпуская своё оружие из ослабевших пальцев. Её трясёт от рвущегося изнутри смеха. Они всё ещё двигаются.

***

Братство стало причиной нашей встречи. Тогда в декабре я обнаружила тебя, истекающего кровью. Ты едва не погиб, но твои товарищи почему-то не пришли за тобой. Может быть, просто не смогли найти. Как бы то ни было, тебя нашла я. Выходила. После этого ты собирался уйти и не возвращаться, потому что в твоей жизни не должно было быть никого, кроме Братства. Но ты не смог не вернуться.

Поначалу всё шло хорошо. Братство не знало обо мне, хотя и подозревало неладное, потому что ты менялся. Переставал быть тем, кто нужен был этой организации. Ты не хотел предавать Братство, а уход из него стал бы предательством. Но и оставить меня ты уже не мог. Разрываясь меж двух огней, ты стал похож на загнанного зверя. Но в конце концов тебе пришлось сделать выбор.

Ал поднимает глаза на Юту, встречаясь с ней взглядом. В карих глазах плещется удивительно заразное доверительное спокойствие. Во взгляде Юты — понимание и утешение. Будто она как никто знает о смятении и растерянности Ала.

Он пытается представить себе, что она чувствует. Потому что среди множества знаний, которых всё равно не хватает, чтобы заполнить гнетущую пустоту внутри, нет ни единого, связанного с Ютой. С ним самим тоже. С любыми другими людьми. Все знания, которые память высокомерно бросала ему, слишком общие и не связаны с кем-то или чем-то конкретным. Прописные истины. Шум раздражает, а цвет волос Юты — рыжий. Что ещё раздражает его? Знает ли он других людей с цветом волос, как у Юты?

Ал не помнит. Его память скупа на подачки.

Зато помнит Юта. У Ала есть к ней сотни вопросов, но бумаги так мало, да и карандаш не будет вечным. Как много она успеет ему рассказать? Ал ловит себя на беспокойстве. Он должен защитить Юту — единственную, кто может зажечь искру во мраке беспамятства. Он должен…

Ему вдруг становится необъяснимо страшно. За себя, растерянного и запутавшегося, за Юту, кажущуюся такой хрупкой и слишком светлой для этого мрачного места. Он смотрит на девушку, которая снова сосредоточенно пишет что-то, закусив нижнюю губу и немного нахмурившись. Слишком спокойная, слишком нереальная… её так легко сломать. Откуда шрам у неё на шее? Почему Ал просил сам себя отомстить за неё?

От незаданных вопросов, скопившихся в сознании, у Ала начинает болеть голова. Они бьются внутри, как тупые мухи об стекло.

— Юта… — хрипит он, сам не зная, что хочет сказать. Она поднимает на него взгляд — в её глазах всё ещё ужасающее спокойствие и только где-то на дне плещется затаённая грусть. Ал не решается. — Мы должны идти дальше.

***

Очередная комната оказывается запертой.

— Кто ты?

Когда из-за двери доносится приглушённый голос, Лиис отдергивает ладонь от ручки двери, как ошпаренная. Сердце её мгновенно сбивается с ритма. Из сдавленного спазмом горла не удаётся выдавить ни звука.

— Ты — Эрсель? — человек за дверью не дожидается ответа. — Я не помню ни одного имени, кроме этого, так что ты, должно быть, она.

— Нет, — с непонятно откуда взявшейся вдруг уверенность отзывается Лиис. Она кто угодно, но не Эрсель, потому что судьба этого человека, кем бы она ни была, обещает быть крайне печальной. При слове смерть память подкидывает Лиис множество тошнотворных картинок красного и бурого оттенка, а уши девушки закладывает от чужих фантомных криков боли. Лиис не хочет умирать. — Кто ты? — она снова хватается за ручку двери. — Открой!

— Не-е-е-ет, — довольно хихикая, скрипучий голос тянет гласную. Гласные, монофтонги, дифтонги, согласные, аффрикаты, краткие, долгие, звонкие, глухие… — Ты не войдёшь сюда, Эрсель, не-е-е-е-ет.

Он продолжает смеяться, пока Лиис вспоминает о том, что такое старость, для которой характерна подобная скрипучесть голоса.

А потом всё стихает. Лиис барабанит в дверь, повторяя требование открыть, но старик по ту сторону молчит.

Закрытые двери можно выбивать. Можно взламывать замки. Можно искать ключи. Можно искать другие входы.

Лиис не хватит сил, чтобы её выбить, и она не умеет взламывать замки. Лиис уверена, что в одинаковые спальни на этом этаже существует только один вход, и она понятия не имеет, где искать ключи.

Девушка сжимает руки в кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони. Хмурится и тут же кривится от боли — порезанное лицо саднит и горит. Лиис затравленно оглядывается.

А после новый, незнакомый ей звук прорывается сквозь темноту. Пронзительно красивый, невыносимо нежный и печальный… Девушка испуганно замерла, вслушиваясь в свои ощущения. Музыка. Пианино. Ноты: до, ре, ми… Пальцы скользят по клавишам непринуждённо легко и свободно. Одна ошибка — указкой по пальцам, а после они красные, как будто только-только из горячей воды.

Лиис вздрагивает, осознавая, что это первое воспоминание, связанное с ней самой, а не с миром вокруг. Пытается уцепиться за него, вытянуть цепочку, как всегда получалось до этого — ничего.

Тогда, будто завороженная, она идёт на звук.