Ал бежит. Оскальзывается на гниющей жиже на полу. Легко заскакивает на длинный крепкий деревянный стол. Рывком выдергивает Юту к себе. Снова бежит. Равномерный удары по двери, становящиеся всё громче, раздаются на каждый второй его шаг.

Уже на другом конце зала, у самой двери, Ал оглядывается. Лиис, вопреки его опасениям, не стоит в ожидании неминуемой гибели. Девушка пытается добраться до зашторенного разбитого окна.

Ал вваливается в зал славы, жадно вдыхая пыльный затхлый воздух, кажущийся ему свежайшим и чистым. Расталкивает столпившиеся у прохода чучела.

Его лёгкие разрываются, пока он судорожно вставляет горящий ещё факел в крепление у дверей. Пока тащит Юту подальше, в тёмный угол, где среди неясных силуэтов экспонатов полуслепой монстр не разглядит их неподвижно замерших фигур.

Он слышит, как дверь ломается под натиском упрямого, не знающего усталости монстра. Слышит недовольный рёв, приближающиеся хлюпающие шаги. Тревожно и напряжённо ловит каждый звук, пытаясь вычленить в шуме, производимым монстром, что-то, что принадлежало бы Лиис.

Криков не слышно, и, возможно, девушка ещё жива в момент, когда чудовище входит в зал славы. Юта вжимается в Ала, зарывается лицом в его одежду. Алу кажется, он чувствует, как часто-часто бьётся её сердце, хотя, скорее всего, это лишь эхо его собственного лихорадочного пульса.

«Не смотри на него».

Ал отворачивается от монстра, опуская голову и зажмуривая глаза. Замирает, весь обращаясь в слух. По помещению проносится порыв ледяного ветра. Уродливые пасти чучел со скрипом приоткрываются и высохшие языки неохотно ворочаются, выпадая из теряющих зубы пастей в попытке сказать что-то и выдать беглецов.

С глухим стуком падают на пол отсыхающие лапы, пришитые когда-то давно к чужим телам. Монстр проходит мимо, не понимая жестов и указаний. Он хрипло и тяжело дышит, волоча своё нелепое тело вперёд.

Проходит целая вечность прежде, чем шаги его стихают в коридоре. Пальцы Юты, мёртвой хваткой сжимавшие рубашку Ала, расслабляются. Девушка отстраняется. Ал открывает глаза.

Факел погас и вокруг царит полумрак. Ал поднимается на ноги, спеша убраться подальше из зала славы. Глубоко вдыхает, задерживая дыхание. Под подошвами хрустят, растираясь в труху, выпавшие зубы щерящихся чучел.

Лиис легко перескакивает с подоконника на стол, вскидывает руку, приветствуя Ала. Молча кивает в сторону разрушенной монстром двери, самодовольно ухмыляется и спешит туда. Ал старается не отставать.

По ту сторону двери узкий освещённый редкими факелами коридор. Картин на стенах, металлических статуй и прочих украшений тут нет. Ал замечает, как Лиис облегчённо выдыхает и ёжится, оглядываясь назад.

— Гости проходили через зал славы, а этот коридор предназначался для слуг, прислуживавших на приёмах, — не то предполагает, не то констатирует Лиис. Ал решительно идёт вперёд.

— Нет тут никаких слуг, мы бы давно уже кого-нибудь встретили.

Коридор заканчивается простой деревянной дверью. Ал толкает — незаперто.

Они попадают в просторную полупустую кухню. В помещении значительно теплее, чем в коридоре и пахнет какими-то пряностями. Почти погасший огонь в очаге едва тлеет. Ал подходит к стене, на которой выставленные напоказ висят рядом с поварёшками и черпаками тускло блестящие хорошо наточенные ножи разных размеров. Снимает один приглянувшийся ему. Вертит в руках, проводит пальцем по лезвию. Всё лучше, чем ничего.

Когда Ал оборачивается к своим спутницам, он ловит настороженный взгляд Лиис. Девушка напоминает ему дикого зверька, загнанного в угол. Скалится, шипит, изо всех сил показывает: приблизишься — убью.

Прекрасно понимая, что уже обречена.

В помещении есть ещё две двери, но когда Ал шагает к ближней, пол под его ногами ощутимо вздрагивает. Ал теряет равновесие и припадает на колено. Перед глазами темнеет, а в ушах стоит грохот падающей посуды. Лиис вскрикивает.

Всё кончается. Ал трясёт головой, у него по какой-то причине заложило уши. Оглядывается.

Из щелей между камнями, из которых сложены стены, выступает, медленно стекая на пол, бурая пульсирующая жижа. Замок будто истекает кровью, смешанной с гноем. Лиис, стоящая к ней ближе всего, брезгливо морщится и отстраняется, Ал, напротив, подходит ближе, протягивая руку. В нос ему ударяет сладковатый гнилостный запах. Влажное и неприятное тепло окутывает кончики его пальцев. Ал отдёргивает руку, не касаясь.

— Тень близко, — коротко комментирует он, вспоминая отрывки прочитанных когда-то книг. Мир дрожит на краю поля зрения, плывёт и распадается на части. Ал сдавливает виски, пережидая приступ тошноты.

Лиис, на которой Ал наконец может сфокусировать взгляд, неопределённо поводит плечом.

— Поторопимся, — бросает она, первой достигая двери. Когда девушка отстраняется, зажимая рот руками, Ал вскакивает, сжимая в руке нож и готовясь к худшему. Ладонь Юты ложится ему на плечо, успокаивая.

— Мясо. Туши. Свиные, — побледневшая Лиис отступает, закрывая дверь. — Там тупик, идём дальше.

Проверяя её слова, Ал всё равно заглядывает за приоткрытую дверь — из помещения веет неприятным холодом и запахом плесени и гнили. Вид сырого засохшего и заплесневевшего мяса вызывает у него неприятное посасывание в животе. Тошнота возвращается.

— Ты слышал? — тревожно спрашивает Лиис, замершая во втором дверном проёме. Поясняет, правильно трактуя ответное молчание. — Кто-то звал на помощь. Девушка…

Юта мотает головой.

— Нет, — отвечает за двоих Ал. — Тебе показалось.

Рука девушки, до того сжимавшая дверную ручку, безвольно опускается.

— Наверное. Пошли, тут ступеньки, осторожно. Света мало.

Следом за девушкой Ал спускается по крутой лестнице в помещение, уставленное огромными лежащими на боках бочками с металлическими проржавевшими кранами. Воздух пахнет пылью, сырой древесиной и вином. Ал вспоминает этот запах вместе с терпким вкусом. А цветом этот напиток точно как…

Кровь.

Они пересекают винный погреб молча — в нём царит непроглядный мрак и Лиис приходится вернуться за факелом. Когда она нагоняет ждущих её Юту и Ала, последнему кажется, что шагам девушки едва слышным эхом вторят чьи-то ещё.

А потом этот тихий звук заглушают голоса, громом гремящие в голове Ала. В своей памяти он насторожено саркастичен.

— Темницы с пыточными камерами обязательный атрибут подобных замков?

Его собеседница кажется знакомой, но Ал по-прежнему не узнаёт голоса.

— В обязанности рода входит поддержание порядка на принадлежащих ему землях. Вебер здесь закон и карающая длань. Поэтому темницы необходимы. Даже сейчас, в отличие от большей части этого замка, они не пустуют.

Лиис отодвигает в сторону смазанный легко поддающийся засов и открывает дверь, рядом с которой не указано, куда она ведёт. Скрип старых петель накладывается на похожий звук в воспоминаниях Ала и звучит в два раза громче, чем следует.

Теперь и он слышит, как кричат люди.

— И в чём же их грехи?

— На совести каждого — невинная жизнь. Их смерть будет лишь правосудием. Для них, пожалуй, будет честью стать жертвой Тени, — в холодном равнодушном голосе сквозит ненависть.

Ал слышит. Слышит, как они кричат. Чувствует, как извиваются изо всех сил, когда нож вспарывает кожу на животах. Зафиксированные на столах пленники пытаются избежать своей участи, бессвязно мычат, кричат в грубо затолканные в их рты кляпы, елозят, заставляя лезвие соскользнуть с начерченного белой краской контура.

Это приводит его в бешенство, и он бьёт жертву по лицу. Костяшки пальцев отдаются болью, зубы несчастного хрустят, смещаясь в сторону. Человек глухо кашляет, с трудом глотая кровь, давясь своими же зубами. Его выпученные от ужаса и боли глаза едва ли не лезут из орбит, взгляд мечется туда-сюда в поисках чего-то.

Ал перехватывает нож поудобнее, и лезвие входит в кровоточащую рану на животе жертвы. Кожа вспарывается неохотно, остро наточенное лезвие входит в плоть с трудом, Алу приходится прилагать немало усилий — а ведь нужно ещё следить за тем, чтобы узор оказался не слишком искажён.

Они кричат наперебой.

Они не виноваты, они никого не убивали.

Они молят о милосердии, просят пощадить их детей или родных.

Они все лгут.

Эти слова Ал читает в ледяном взгляде Эрсель, которая молча и хладнокровно наблюдает за ритуалами и пытками. Мрачной тенью она всегда стоит где-то в дверях, облокачиваясь на стену и скрестив руки на груди.

— Ты так и будешь молча смотреть?

— Чтобы ритуал сработал, это должен сделать ты.

Ал осознаёт, что сжимает рукоять ножа так сильно, что ему становится больно. Это немного отрезвляет его. Юта осторожно касается его ладони, мягко сжимая его пальцы в своих. Ал не отпускает её руки, ведя девушку за собой по узкому коридору. Он убеждает себя, что просто боится, что Юта потеряется в темноте — факел идущей впереди Лиис освещает дорогу исключительно ей — но на самом деле ему самому спокойнее от этих прикосновений.

— Где мы? — хрипло спрашивает Ал. Лиис останавливается для того, чтобы бросить на него короткий взгляд через плечо.

— В темницах, — бесстрастно отзывается она, но в свете факела глаза её странно блестят — Ал не может прочитать эмоции. Голос Лиис гулко отражается от низких каменных сводов и эхом отдаётся во тьме коридора.

Вопреки ожиданиям, темницы пусты. Алу слышатся голоса, но, когда он заглядывает в мелкие камеры, пропахшие потом, кровью и человеческими испражнениями, внутри никого не оказывается — только крысы и крупные тараканы с писком разбегаются от света и забиваются в щели между камнями.

Лиис не заглядывает в камеры. Она сторонится закрытых и открытых дверей, идёт строго по середине коридора, иногда отшатываясь в стороны от чего-то невидимого.

В какой-то момент, Ал готов поклясться, он слышит слетевшее с её губ шипящее: «Перестаньте!»

Но останавливается Ал лишь тогда, когда слышит за спиной голос Эрсель.

— Куда подевалась девчонка?!

Он впервые слышит, чтобы девушка была в такой ярости. После до него доносится звук удара по чему-то мягкому, звон цепей, сдавленный женский вскрик и кашель. Коротко окликнув Лиис, Ал бросается к источнику звука, невольно утаскивая за собой и Юту. Он затаскивает девушку в открытую камеру. Конечно же, там никого нет.

— Найдите эту мелкую дрянь, быстро! Она не могла уйти далеко!

— Пощади её, она невинное дитя! — отчаянный женский возглас снова срывается в крик, когда Эрсель наносит ещё один удар. Всхлипывая, женщина начинает плакать.

— Невинное дитя? — зло шипит девушка, склоняясь к закованной в цепи жертве, хватая её за подбородок и вынуждая смотреть на неё. — Та, кого вы убили, тоже была невиновна, так горите в аду! — Эрсель снова срывается в крик, отталкивая женщину от себя. Ал слышит тихий стук, с которым её затылок ударяется об камни. Захлёбывающаяся слезами жертва что-то шепчет, среди всхлипов Ал ясно слышит имя Господа. Эрсель тоже.

— Заткнись, тварь! — от очередного удара женщина наконец теряет сознание. В повисшей тишине тяжёлое дыхание Эрсель сливается с его, Ала, вдохами. Юта мягко тянет его к выходу — туда, где осталась Лиис, где на стенах пляшут жёлтые отблески успокаивающего пламени. Алу становится душно и тяжело дышать. Он помнит.

Помнит свою ненависть — к незнакомой женщине и её малолетней дочери. Помнит ярость, которую делил с Эрсель на двоих — одна драгоценная жертва посмела пытаться бежать.

Помнит исступление, с которым он расширял подземный лаз, обнаружившийся под кроватью — именно в него и скользнула, как крыса в нору, девчонка. Догнать, поймать, вернуть, убить — начертить на теле белый контур, вырезать узор ножом, с ребёнка крови будет мало, но всё лучше, чем ничего, отвести в пыточные камеры и выжимать из неё жизнь по капле, наслаждаться каждым криком, стоном, каждой пролитой каплей крови, каждой сломанной костью.

«Нравится, да? С девчонкой скучно вышло, на самом деле. Когда ты догнал её, случайно свернул ей шею — не рассчитал сил. Эрсель потом велела бросить труп в камеру её матери — то-то вою и криков было».

Юта дергает его за руку гораздо ощутимее, и, вырываясь из горячечного лихорадочного бреда, ведь покрытый липким потом, Ал успевает заметить последний сполох света в коридоре. Потом где-то рядом раздаётся стук упавшего и покатившегося по полу факела. Лиис вваливается в камеру, налетая на Ала. Испуганно шепчет, обжигая его шею горячим дыханием:

— Он там, и он совершенно точно успел увидеть свет.

Ал не думает и не колеблется.

— В лаз, быстро, — шипит он, сдвигая в сторону трухлявую деревянную кровать, не боясь звуком привлечь монстра — он уже слышит его уверенные шаги. Юта шелестит мимо него, бесстрашно спускаясь в узкий для Ала, но достаточно комфортный для неё тоннель.

— Ал, — окликает его Лиис, и голос её дрожит. — Я не могу.

Он вспоминает, что случилось с ней в тайном проходе, когда погасла свеча.

— Постарайся выжить, — бросает Ал напоследок. Лиис молчит, но он ответа не ждёт — лезет в лаз следом за Ютой.

Лиис остаётся позади.

***

Она выскакивает из камеры, чувствуя возмущённое рычание монстра у себя над ухом. Бежит, не помня себя, налетая на стены, теряясь в темноте, ориентируясь только на редкие факелы. Костлявые руки, тянущиеся к ней сквозь решетки в окошках дверей, мелькают перед глазами и норовят схватить за волосы. Они молят её о пощаде, заглушая своими криками шаги монстра. Лиис теряется. Ей кажется, что она бежит по кругу уже вечность.

Она не знает, преследуют ли её, когда заскакивает в первую попавшуюся открытую камеру. Она не знает, сколько времени сидит там, забившись в угол, сжавшись в комок и дрожа от страха. Невидимые в темноте призраки узников этих подземелий обступают её, шепча на ухо проклятия.

— Божий вечный, избави раба Твоего от всякого действа духов нечистых, повели нечистым и лукавым духом же и демоном отступити от душы и от тела раба Твоего… — судорожно шепчет Лиис и странные строки, всплывающие в голове, успокаивают её. Она осознает, что монстр отстал, раз она до сих пор жива. — Да бежат именем Твоим святым, и единороднаго твоего Сына, и животворящаго твоего Духа, от создания рук Твоею… — голоса вокруг затихают, тонут в едва различимом бормотании девушки, вцепившейся в собственные волосы и покачивающейся из стороны в сторону. — .аминь.

Лиис резко выдыхает, вскидывая голову. Решительно стаскивает с ног сапоги — слишком уж громко разносится по пустым коридорам эхо стука каблуков по камню. Ступать босыми ногами по холодному каменному полу оказывается до ужаса неприятно, девушка морщится, тихо, на цыпочках выходя из камеры.

Лиис не знает, где она и куда ей идти. Она совсем ничего не понимает и всё, что осталось у неё — животный ужас, заставляющий тело покрываться ледяным потом каждый раз, когда девушке мерещится движение где-то в полумраке или когда она случайно вдыхает непозволительно громко и в страхе замирает, боясь, что выдала своё местоположение монстру.

Её блуждания по лабиринту темниц оканчиваются, когда девушка натыкается на закрытую на простой засов решётку. За ней — освещённый коридор, на полу которого отчётливо виден окровавленный след, будто раненых людей волоком тащили по камням куда-то вперёд. Стены там кровоточат бурой слизью. Несмотря на то, что Тень должна явиться за Алом, девушке становится не по себе от вида сочащейся кровавым гноем реальности.

В груди Лиис ворочается тяжёлое пульсирующее нечто. Оно мешает дышать, оно мешает выпрямить спину, оно похоже на клетку, скрывающую монстра, бьющегося об стенки своей темницы — вот-вот вырвется наружу и уничтожит всё, до чего дотянется. Лиис пытается не думать об этом сгустке воспоминаний, к которым неизбежно ведут все выстраиваемые памятью цепочки. Все они обрываются в этом мраке, который скрывает то, что Лиис хотела забыть, залпом глотая зелье.

Девушка отодвигает в сторону засов и идёт по засохшему следу из крови. Ни к чему хорошему это её не приводит.

Пыточная — радостно отзывается пульсирующий сгусток у неё в груди. Пытки, мучения, казни.

Лиис замирает на пороге, будучи не в силах отвести взгляда.

— Святой отец, я согрешила.

Девушка смотрит на происходящее снизу, будто стоит на коленях. Перед ней — человек в рясе священника. Он почти бессознателен и явно не понимает, что происходит, а оттого почти не сопротивляется, когда два монстра хватают его за руки и вздергивают их вверх, прижимая запястья к деревянному столбу, установленному посреди комнаты.

— Вина моя в том, что от долгого голодания и избиений ты почти потерял рассудок и не почувствуешь всей боли и не осознаешь своего наказания в полной мере.

Лиис продолжает слышать голос девушки, хотя всё вокруг заглушает крик священника, в запястья которого входит остро заточенное длинное лезвие, вбиваемое на манер гвоздя одним из монстров. Мужчина предпринимает слабую попытку вырваться, лишь разрывая свою рану — кровь течёт по его рукам, теряясь в рукавах рясы. Кисти и пальцы безвольно повисают, слабо и судорожно дёргаясь.

— Вина моя в том, что я не успела.

Мерный стук по вбиваемому в плоть и дерево лезвию заглушает стоны и всхлипы жертвы. Когда монстр, державший священника, отходит в сторону, тот снова вскрикивает, повисая на своих пробитых насквозь руках.

— Умоляю…

— Вина моя в том, — с нажимом продолжает девушка, перебивая слабое блеяние. — Что я позволила вам убить её. Но вы поплатитесь за это, все, и ты, тварь, станешь первым, — шипит она, вскакивая на ноги. Пока один из монстров пригвождает к столбу и ноги мужчины, второй тащит из угла охапку сырого сена. — Знаешь, в какой-то момент я хотела распять тебя, но ты не дождёшься чести умереть, как твой обожаемый Бог, — девушка плюет под ноги своей обессиленной жертвы. Кровь с его лодыжек стекает на устилаемый сеном пол. — И ты сдохнешь, как та, кого ты приговорил к смерти. И будешь гнить в аду, потому что она была невиновна! Слышишь меня, тварь?! — обмочившаяся от боли и страха жертва не воспринимает её слова, но девушка продолжает кричать. — Где был твой Господь, когда она молила его о помощи?! Где он теперь?! — она выхватывает из рук монстра горящий факел и швыряет его под ноги священнику.

— Божий вечный, — с ненавистью цедит девушка, глядя, как неохотно занимается сено, как, почувствовав подступающий жар, мужчина дёргается. — Да не упокоится никогда душа раба Твоего с миром, да будет вечно страдать в огне пламенном, раскаиваясь за грехи свои, от коих Ты его не предостерег да не остановил, будучи глух к молитвам людским, — мужчина взвизгивает от боли, когда первые, ленивые языки пламени касаются его стоп. После занимается огнём ряса — пара мгновений и мужчину охватывает пламя. Он надрывно кашляет, давясь собственным криком. Девушка продолжает читать своё проклятие, глядя на то, как лопаются глаза священника, как дёргаются, раздирая кровоточащие раны, конечности, как он бьётся в агонии, как закипает кровь, брызнувшая из ушей, глаз, носа и рта, как булькает она в горле ещё пытающегося вдохнуть мужчины, как кожа его обугливается и чернеет.

— Аминь, — заканчивает она, когда священник наконец умирает. Её лицо обожжено жаром разгоревшегося огня, глаза слезятся и трудно дышать от удушливого дыма.

Лиис с трудом вдыхает, вспоминая о том, что здесь всё уже давным давно закончилось. Только кучка пепла, разметанного по полу сквозняком, напоминает о том, что всё увиденное Лиис было правдой. Крик рвётся из груди девушки, она до боли прикусывает собственный палец, пытаясь справиться с ужасом.

Она не хочет помнить. Мысленно взывает к спасительному забвению. С трудом сдерживает слёзы, не зная, о ком ей хочется плакать — о жестоко казнённом священнике или о себе самой.

— Это ещё ничего не значит, — зло шепчет она сама себе, выскакивая наружу.

Лиис не хочет этого, но взгляд её уже останавливается на костях, закованных в цепи на полу другой пыточной. Она хотела бы не вспоминать, но леденящие кровь картины встают перед ней, обступая со всех сторон и волной захлёстывая сознание.

Парнишка, прикованный к полу, ещё совсем юн. Цепи фиксируют конечности, и он может шевелить только правым предплечьем — в его власти дотянуться до еды, стоящей рядом в деревянной миске, да поднести её ко рту. Он провёл в таком положении уже несколько дней и вонь в камере стоит невыносимая, а сам юноша вял и не реагирует на происходящее. Он до болезненной серости бледен, под глазами его залегли тёмные круги, липкий пот на его коже блестит в свете факелов.

В его состоянии для девушки нет ничего удивительного, как и в том, что миска с едой, принесённая ещё вчера, по-прежнему полна. Всё это время пленника исправно кормили, но ни разу не приносили ему воды, кроме того девушка не пожалела экзотических острых и жгучих припав, исправно подсыпаемых юнцу в пищу. Если у него ещё остались желания, то вода — единственное, чего он сейчас вожделеет.

— Ты — предатель, — опускаясь на пол рядом с ним, тихо говорит девушка. — Крыса. Это ты привёл их сюда. Ты стал их ключом к замку. Но ничего… ты не представляешь, как много твоих сородичей тут бегает, — она берёт в руки полную еды миску. — И они хотят есть также сильно, как ты — пить. Поэтому мне даже вмешиваться не придётся, — девушка поднимается и, не оглядываясь, выходит, молча кивая поджидавшему в коридоре монстру. Тот запирает дверь и через специально прорезанное окошко высыпает в пыточную копошащуюся и пищащую массу из крупных крыс.

Лиис снова бежит, но крики сжираемого заживо пленника стоят у неё в ушах, не становясь тише, будто она бежит на месте. Она не смотрит по сторонам, боясь случайным взглядом пробудить новые полные крови и смерти воспоминания. Сердце бешено стучит у неё в груди тяжёлым молотом, пульс эхом отдаётся в висках, дыхание сбивается.

Но бежать ей приходится недолго. Хватая ртом воздух, опираясь рукой на стену, чувствуя себя совершенно обессилевшей и ослабшей, Лиис толкает дверь, которой заканчивается коридор.

Это кабинет. Он ярко освещён — многочисленные свечи зажжены и ещё не успели догореть. Повсюду — на полу, на столе, на книжных полках — лежат скомканные, порванные и просто брошенные на пол листы бумаги. Лиис опускается на колени, подбирая один из них. На нём — девушка, которую она уже видела. Нарисованная всё той же рукой улыбающаяся Сиглинд. На втором рисунке она плачет. На третьем — не разобрать эмоции, слишком большой кусок страницы оторван. Четвёртый — она снова улыбается. На пятый пролиты чернила, но Лиис уверена — на нём всё та же девушка. Она разворачивает лист за листом, осторожно и бережно разглаживает, стараясь унять дрожь в руках — ей страшно видеть взгляд девушки, нарисованной десятки и, кажется, сотни раз.

— Сиг… линд… — тихо произносит Лиис, будто пробуя имя на слух. Проводит дрожащими пальцами по её нарисованным волосам, касается бледных щёк с едва обозначенным касанием серого карандаша румянцем.

Лиис коротко выдыхает, когда сердце щемит от боли. Хватается за грудь, цепляясь ногтями в платье, скребёт, будто пытаясь вырвать это чувство из груди.

Божий вечный…

Запрокинув голову, девушка сдавленно едва слышно кричит. Пальцы её комкают несчастный рисунок, на который крупным градом капают слёзы.

Она забыла. Забыла.

Сиглинд…

Ей знакомы это имя и эта улыбка.

Пальцы Лиис безвольно размыкаются, она поднимается на ноги. Подходит к рабочему столу, на котором больше всего свечей и который сильно заляпан воском. Там не только рисунки, находится и вырванная страница из книги, листы, исписанные одним-единственным словом: «Прости», — и, наконец…

Портрет, нарисованный рукой Сиглинд. Лиис берёт его в руки и долго-долго смотрит. Она помнит. Помнит изображённую на бумаге девушку.

Лиис смеётся, громко и долго, захлёбываясь своим смехом и своими слезами. Её истерику прерывает только тихий скрип открывающейся неплотно закрытой двери.

Когда девушка запоздало оборачивается, он уже стоит у неё за спиной.

— Не подходи!

***

Он останавливается, когда на его запястье смыкаются неожиданно холодные пальцы Юты. Оглядывается на девушку. Слышит её частое прерывистое дыхание. Она стоит, не поднимая головы, поэтому Ал не видит лица и даже не догадывается, что происходит.

— Юта?

Девушка отчаянно мотает головой. Резко выдыхает, вскидывая голову. Ал замечает застывшие в её глазах слёзы. Юта отступает назад, тянет его за собой. Вверх по лестнице. Не туда, куда ему нужно.

Потому Ал высвобождает свою руку, оставаясь на месте. Пальцы Юты вздрагивают, хватая воздух. Девушка снова мотает головой, и губы её беззвучно приоткрываются, но Ал и так понимает, что она хочет сказать.

Не ходи.

— Я должен, — возражает он. Юта обхватывает плечи руками, зябко ёжится. Продолжает смотреть на Ала с неясной болью и мольбой во взгляде.

— Ты можешь уйти, — напоминает он ей. — Можешь подождать меня здесь или наверху, как хочешь. Найти безопасное место и там переждать. А потом я вернусь за тобой.

Нет!

Она беззвучно кричит, до боли, наверное, сжимая пальцами собственные плечи. Снова тянет к Алу руку, но он отстраняется, спускаясь на ступеньку ниже.

Замерев с вытянутой в воздухе рукой, девушка смотрит — непонимающе. Смаргивает слёзы.

Ал понимает, что зря теряет время. Что чем дольше стоит тут и смотрит на Юту, тем слабее его решимость. Что он уже почти готов броситься её утешать.

Что вид растерянной, едва сдерживающей слёзы Юты, пожалуй, заставляет что-то внутри неприятно скрестись.

Последнее, что он видит, перед тем, как решительно разворачивается и начинает спускаться вниз, — как губы Юты снова приоткрываются. В коротком шумном выдохе тонет ещё одно последнее, несказанное слово.

Прости.

***

Монстр замирает. Череп его раскрывается, как бутон уродливого цветка. Длинный язык на мгновение мелькает между окаймлёнными зубами «лепестками», размазывая по серой коже жёлтую слюну. Из его глотки вырывается невнятное мычание. Он растерянно мнётся на месте, отступает на пару шагов, вопросительно наклоняет голову.

Его пасть приоткрывается и закрывается в такт редкому дыханию.

Лиис, вжавшаяся в стол, вцепившаяся пальцами в столешницу, упирающуюся ей в спину, смеётся.

То, что ворочалось в её сердце тяжёлым комом, лопается, как гнойный нарыв, и разливается по телу свинцовой слабостью, сдавливает лёгкие и сердце, заставляет смех встать раздирающим горло комом, а слёзы — мутной дымкой перед глазами. Девушка оглядывается и подбирает со стола портрет Эрсель. Ей знакома та, что изображена на рисунке. Лиис видела её в пыльном зеркале.

Монстр неподвижно стоит, ожидая чего-то — Лиис отрицает это, но прекрасно понимает — ждёт он приказа.

Голову девушки будто сдавливает раскалённый обруч, застонав, она сдавливает виски пальцами, сгибаясь от боли и шумно втягивая воздух сквозь сомкнутые зубы. Перед глазами её темнеет. Она ничего не слышит и не видит. Ощущение реальности смазывается. Лиис чувствует себя подвешенной в темноте. Воспоминаний, оживающих в памяти, слишком много, девушка не успевает осознать и разглядеть их, она будто тонет в ярких картинках, звуках, запахах и ощущениях. Воскресшая память обрушивается на неё волной, грозясь утянуть куда-то во мрак.

Лиис цепляется за чужое ей имя до последнего. В какой-то миг мир внутри неё раскалывается — она ещё ощущает себя отдельно от всего, что вспомнила и узнала.

А потом прошлое вцепляется в неё острыми когтями и раздирает Лиис на части.

Она…

Она помнит, что не пристало наследнице Вебер быть темноволосой, будто в саже изгваздавшейся. Помнит, что мать её человек отвратительный, раз родила подобное убожество, а после отошла в мир иной, не подарив мужу правильного наследника. Помнит, как её поднятый труп в наказание ещё много мучительных лет драил самые тёмные углы замка, помнит её ледяные неживые касания.

Она помнит, как умерла бабка — для неё это был первый в жизни праздник. Её труп отчего-то никто не поднимал, похороны были пышными, а гостей в замке собралось — много, девочка раньше столько людей в жизни не видела.

Отца она хоронила уже в одиночестве, только слуги помогали ей, выполняя грязную работу. Помнит она и то, как отрезала у трупа родителя кисть — поднять его всего ей не хватило храбрости и наглости, но его рука ещё долго потом красовалась, грубо пришитая к телу одного из первых её чудовищ.

Она помнит, как собиралась отправиться следом за отцом и уже приготовила в лаборатории яд, убивающий, по заверениям изобретателя, быстро и безболезненно. Колбочка с концентрированной смертью лежала в нагрудном кармане её платья, когда на пороге замка появилась лучом света Сиглинд. Солнечным зайчиком она ступила под мрачные своды опустевшего родового гнезда Вебер.

Она помнит, как Сиглинд улыбалась ей. Помнит, как её до ужаса пугали монстры, сшитые из частей тел, но как она отважно говорила с ними, ласково, будто с детьми или животными. Как она давала им имена и шила простенькую одежду, несмотря на то, что они не способны чувствовать холод и им нечего стыдиться.

Как Сиглинд учила жить её саму. Пыталась стереть с позорящего семью отродья Вебер родовое клеймо, предрекавшее ей судьбу некроманта и черного мага, существа, противного миру, Богу и самому себе.

Она помнит, как вскоре в замок нагрянул старик Лихтенберг. С какой ненавистью смотрел он на самое ценное, что у неё было — на Сиглинд. Какими грязными словами ругал самое чистое и светлое, что она когда-либо знала. Она готова была стерпеть и простить — лишь бы старик убрался поскорее из замка, смирившись с тем, что его договорённости с её почившим отцом теперь не значительнее пьяного трёпа слуг. Но напоследок он попытался отравить Сиглинд.

Она помнит, что собственное равнодушие напугало её, когда она впервые убила кого-то. Она закрыла комнату, в которой всё произошло, не желая вспоминать. Она соврала Сиглинд о том, что Себастьян мирно уехал.

Это же она написала его сыну, когда младший Лихтенберг бросился на поиски отца. Но юноша настаивал на личной встрече — не то подозревал в чём-то, не то цеплялся за любую возможность узнать что-нибудь о пропавшем родителе.

— Он ждёт меня на границе, в трёх днях пути. Не заскучаешь без меня?

— Не переживай, я всё понимаю.

— Я вряд ли успею вернуться до того, как Юрген привезёт еду из деревни. Тебе ничего делать не придётся, слуги всё сделают сами. Честно говоря, я сама этого Юргена ни разу не видела.

Они звонко и беззаботно смеялись. Увидеть Юргена ей потом всё же пришлось. Прикованного к полу и молящего о пощаде.

Она помнит, как Сиглинд махала ей рукой, стоя у ворот. Тогда она ещё не знала, что видит её живой в последний раз.

Она помнит, как ворон-посланник, пронзённый тремя стрелами, распался у неё в руках. Письма при нём не было, но всё и так было ясно.

Она помнит, как загнала лошадь смерти и как та, падая замертво, едва не убила наездницу. Помнит, как рыдала, не умея заставить себя подняться с земли, потому что всё тщетно. Что бы ни случилось в замке — она уже опоздала.

Потом она подняла свою мёртвую лошадь и снова бросилась в путь.

Она опоздала совсем чуть-чуть. Крик умирающей Сиглинд и восторженное ликование толпы, в которых тонула чужая страшная обвиняющая молитва, навсегда поселились в её ночных кошмарах. Не пристало наследнице Вебер быть темноволосой. Много поколений они рождались со светлыми, будто выбеленными на солнце волосами. Такими, как у Сиглинд. Были. До тех пор, пока огонь не обратил их в пепел.

О том, что было потом, она ничего не помнит.

Кажется, первыми были казнены слуги — как предатели, позволившие чужакам ворваться в замок и забрать Сиглинд.

Потом… всё смешалось.

Девушка берёт в руки вырванный из книги лист. То, что она не позволила увидеть Алу. Причина, по которой он здесь.

Она помнит, как её жизнь оборвалась второй раз, когда Тень заговорила с ней во внутреннем святилище.

Ритуал по изгнанию Тени очень напоминал ритуал по её приручению — ходила легенда о том, что смельчак, который помог бы обезумевшему от ярости существу свершить его месть, в обмен на принесённого в жертву предателя мог бы требовать от Тени исполнения собственного желания.

Написанное оказалось правдой, и Тень в своём искажённом воплощении предстала перед девушкой, готовая выслушать её условия в обмен на жизнь Ала, отгородившегося от неё рекой чужой пролитой крови.

Одного лишь легенды не учли — Тень не могла вернуть человека из мира, откуда сама была родом.

Ал…

— Какого дьявола он до сих пор жив? — слова даются ей с трудом. То, что должно было быть гневным окликом, похоже на невнятное бормотание. Язык едва ворочается, слова встают вязким комом к горле — Эрсель чувствует себя чужой в собственном теле и собственной памяти. — Найти его, быстро!

***

Ему приходится бежать, потому что реальность распадается буквально у него за спиной. Горячий кровавый гной льётся со стен, стекает по ступеням, обжигает кожу Ала на расстоянии. Всё трясётся, ему кажется, что замок начинает разрушаться. Он надеется только на то, что Юта успела выбраться из подземелий прежде, чем проход наверх обвалился.

Ал слышит недовольное рычание Тени. Рана на шее начинает нестерпимо болеть и жечь, будто Ал прижигает её огнём. С трудом подавляя желание впиться в струп ногтями и содрать его, он заставляет себя бежать вперёд. Когда лестница кончается, всё немного стихает.

Ал по-прежнему слышит, как вязкая масса стекает по стенам у него за спиной, как тяжёлые капли плюхаются на пол и шипят. Он спешит вперёд. Прислушивается, приглядывается, принюхивается, всем своим существом чувствуя, как цель близка. Он жаждет смерти Эрсель, жаждет сильнее чего бы то ни было. Он хочет впиться в её тело ногтями и зубами, рвать её на части, наслаждаться её болью и её страданиями. Кухонный нож сжат в его руке так сильно, что, кажется, скоро врастёт во вспотевшую ладонь. Всепоглощающая ненависть алой пеленой застилает сознание, но за очередной дверью его снова ждёт разочарование.

Ал хочет пробежать ненужную и совершенно неважную комнату насквозь, к следующей двери, а потом к следующей и так до тех пор, пока он не найдёт Эрсель, пока не отомстит, пока не…

Взгляд его цепляется за тело, лежащее на столе в центре комнаты. Кровь, кровь, кровь, повсюду кровь. Ей перепачкано разрезанное и разорванное в клочья платье, она застыла на слипшихся рыжих волосах, она стекала на пол со вспоротых вен, она слезами текла по щекам девушки.

Ал замирает, будто пригвождённый к месту. В изуродованном окровавленном теле он узнаёт её, но отказывается верить.

— Нет, нет, нет, нет, нет, — лихорадочно хрипло шепчет он, заставляя себя сделать шаг ближе. Он не может оторвать взгляда от лица девушки, надеясь поймать хотя бы тень движения, но она мертва, как бы сильно Ал это ни отрицал. — Нет, Юта, нет! — его голос срывается в крик, когда он на подгибающихся ногах бросается к алтарю, падает перед ним на колени, хватая девушку за ледяное мёртвое запястье. В его голове раздаётся громогласный хохот. Но когда, вечность спустя, он стихает, на мир падает невыносимая абсолютная тишина.

А потом, после вспышки короткой боли, Ал чувствует, как проваливается в кажущуюся ему спасительной темноту бессознательности.

***

— Вебер! — в этом оклике столько ненависти, что, если бы им можно было убить, Эрсель была бы обречена. Она вздрагивает, будто от удара, и оборачивается. Ал пришёл в себя быстрее, чем она ожидала, быстрее, чем она успела уйти. С удивительной прыткостью для оглушённого недавно человека он вскочил и теперь буквально висит на решётке, отделяющей его от девушки. Ал дёргает прутья так сильно и исступлённо, что Эрсель на мгновение становится страшно, что он вырвется из запертой клетки. — Тварь!

Девушка молча смотрит на его искажённое яростью лицо, пытаясь отыскать в себе хотя бы тень эмоции. Даже страх — и тот ощущается не так сильно, как должен. Притуплён, размыт, выцвел.

— Знаешь, меня всегда выводило из себя то, как ты звал меня по фамилии. Я её ненавижу, ты знал? — зачем-то спрашивает она. Ал, не слыша её, оглядывается, ощупывает себя в поисках… оружия? Ему больше нечего искать. Конечно же, он ничего не находит. Эрсель очень не хочется умирать сегодня.

— Ты обманула меня!

— Да, прости, — девушка поводит плечом. — Нашёл, кому верить. Тебя, кстати, ещё можно было бы спасти. Ритуал готов к проведению, Тень ещё не поздно изгнать. Вот только… ты так уверенно заявлял, что убьёшь меня, что снова позволять тебе бродить по замку я не позволю. Тебе придётся дождаться Тени здесь, впрочем… — Эрсель прислушивается. Замок дрожит, замок бьётся в судорогах, пока монстр пропитывает его насквозь, вонзается в его тело, медленно и неуклонно прорывается в самое сердце. Это проклятое место тоже не хочет умирать, и Эрсель чувствует присутствие Тени едва ли не более явно, чем Ал. — Так что твоя месть… за что, кстати, месть? Не свершится.

— Ты… — голос его вдруг срывается в хриплый рык. Руки с новой силой сжимают прутья решётки. Ногти впиваются в его же ладони и на коже выступают капли крови. Кровью же перепачкана его шея и воротник разодранной рубашки. Рана, скрывавшая содранную метку, открылась и сочится кровью. — Юта мертва! Из-за тебя!

— Юта?.. — переспрашивает Эрсель, пытаясь понять, где она слышала это имя. — Девчонка, писавшая тебе письма? Та, рыжая, которую притащили в замок пару дней назад? Ох, Ал… Я ни при чём. Ни капли её крови не было пролито по моему приказу. Ты всё сделал сам, — он не верит. Задыхается, давясь обвинением Эрсель во лжи. Роняет голову, безмолвно замирая — сгорбленный и беспомощный.

До Эрсель доносятся отголоски его боли. Сжимают горло, душат, мешают вдохнуть. Колют сердце, сдавливают грудь, ломают рёбра. Она стоит, глядя на Ала, которого ещё минуту назад готова была бросить на смерть, и смотрит на него, как в зеркало.

— Так вот оно что… — шепчет она, когда всё, наконец, встаёт на свои места. Последний кусочек головоломки отыскался в убитой Алом девушке. Причина, по которой он возжелал забвения… — Знаешь, мы оба были бы гораздо счастливее, не оставь ты этой чёртовой записки, — она криво улыбается. Ей хотелось бы найти в Але утешения — потому что он единственный, кто в целом мире может её понять. Предавший свою названую семью ради девушки, он убил её своими руками — Эрсель не проливала крови Сиглинд, но была первой виноватой в её смерти. И единственной, кто осталась в живых из виновников той трагедии.

Ничто в этом мире — даже Тень — не сможет вернуть им то, что дорого. Эрсель хочется плакать — громко, с надрывом, как ребёнку, не понимающему, почему бывает больно и несправедливо. Эрсель давит из себя улыбку и достаёт на свет крохотный запылившийся пузырёк с мутной жидкостью без запаха.

Опустившись на одно колено, она выпускает его из рук, легко подталкивая. Пузырёк легко катится, останавливаясь у решётки, отделяющей девушку от Ала. На пол со звучным шлепком падает первая крупная капля. С потолка сочится кровавое обжигающее воплощение Тени.

— Это яд, — поясняет Эрсель, не уверенная, что Ал слушает. — Говорят, он убивает безболезненно и быстро — ты будто бы засыпаешь. Не знаю, насколько это правда, но вряд ли разъярённая Тень, которую ты отгонял так долго, будет милосерднее.

Его ботинок тяжело опускается на пузырёк и стекло с тихим хрустом растирается под подошвой. Жидкость шипит, испаряясь на каменном полу.

— Как знаешь, — коротко комментирует Эрсель, чувствуя, как возвращается привычная апатия. Тупая ноющая боль остаётся где-то в груди, но теперь она точно знает, как прогнать её навсегда. — Прощай.

Она успевает выскочить прежде, чем потолок обваливается, не выдерживая напора пульсирующей обжигающе горячей мерзкой массы.

***

Её имя Лиис, и это всё, что она знает о себе. О мире вокруг она знает немногим больше: солнечный свет по утрам яркий, об деревянные доски пола можно посадить занозу, если ходить по ним босиком, свечи имеют обыкновение быстро догорать, а постель, в которой она проснулась, жёсткая, но чистая. Ещё она знает, что имеет читать и когда-то умела писать.

Она не помнит ничего, что было с ней до того момента, как её разбудил яркий солнечный луч, но это и не нужно. В своём письме она просит никогда-никогда не пытаться вспоминать произошедшего. Всё позади.

Лиис не знает, что это «всё», но ей кажется, самой себе она верить может.

Она слышит, как где-то рядом переговариваются люди. Скоро она вспомнит о том, что умеет говорить, но у окружающих не будет ответов на вопросы о ней. Зато они расскажут ей о городе, из порта которого уже на следующий день выйдет корабль до столицы. У Лиис есть билет на этот корабль, но до того момента, как ей придётся вспомнить или узнать о том, что такое корабли, у неё есть целый день, чтобы узнать как можно больше о мире вокруг.

И целая вечность, чтобы никогда не вспоминать о прошлом.