Она сидела на Астрономической башне и плакала.

    Зачем она тут сидела? Она и сама не знала. Она не хотела никого видеть, она не хотела, чтобы её утешала Гермиона, она не хотела… наверное, ничего.

    Но она хотела знать, порадовался ли Снейп смерти Сириуса.

    Плакала, плакала, плакала.

    Послышались тихие шаги, она на них не обернулась.

    — Мэриголд? Вы плачете?

    Мэриголд, не оборачиваясь, пожала плечами.

    — Просто… я так устала, — сказала она почти честно. — Я так от всего устала…

    — Вас же не было среди тех, кто отправился в Министерство? — с тревогой уточнил Северус.

    Но он сам сомневался в этом. Лонгботтомом и Поттером Мэриголд быть не могла — во-первых, ни одна девочка или девушка не стала бы притворяться мальчиком — тем более, столько лет — во-вторых, идиотов Лонгботтома и Поттера он знал, как облупленных, и, в-третьих, судя по знаниям, Мэриголд была старше, чем все, кто был в Министерстве. Грейнджер он тоже знал, как облупленную, а вот с Лавгуд было сложнее — девочка была настолько странной, что Северус не удивился бы уже ничему… но она была, во-первых, с Рейвенкло, и, к тому же, слишком маленькой и юной.

    — Я — привидение Хогвартса, забыли? — сквозь слёзы криво усмехнулась Мэриголд.

    — И что же?

    — Привидения не умеют драться.

    Если бы она умела драться, если бы она хоть что-то умела — Сириус бы не погиб.

    — Вы умеете.

    Мэриголд вздохнула.

    — Откуда вы знаете?

    Глупый вопрос.

    — По вам видно. Тем более, мне.

    — Вы специалист? — иронично спросила она.

    — Да, — серьёзно ответил Снейп. — Я специалист.

    Мэриголд вздохнула.

    Они некоторое время молчали, она вытирала слёзы рукавом.

    — Вы говорили, Поттер вам противен, потому что часто плачет, — сказала она. Немного помолчала. — Чем я лучше?

    — У вас есть настоящие причины плакать.

    И снова.

    — Откуда вы знаете?

    — Я не знаю ваших причин, — признал Снейп. — Но про Поттера я знаю, что их нет. А вы… Я знаю, что у вас тяжёлая жизнь. Вы прошли через что-то, чего я не знаю, но это сделало вас жёсткой        , это сделало вас воином. Я знаю, что вас в этом году пытали — я так понимаю, регулярно, два человека. Минимум, я могу чего-то не знать. И я догадался, что вы притворяетесь другим человеком, учась в Хогвартсе. — Мэриголд вздохнула. — Но я не догадался, кем. И я не догадался, почему вы это делаете — но я не представляю себе человека, который много лет будет делать это добровольно. У вас есть причины плакать.

    Мэриголд вздохнула.

    — Смешно, — горько сказала она.

    — Что именно?

    Она пожала плечами.

    — Много чего.

    Они помолчали.

    — Хотите, принесу успокоительного? Если, конечно, вы за это время не уйдёте с башни.

    Он действительно выглядел обеспокоенным её состоянием.

    — Я не буду ничего пить из ваших рук даже под страхом смерти. Но с башни, может, и не уйду, — тихо сказала она.

    Она поняла, что именно она хотела узнать у Снейпа этой ночью.

    Не поняла только, как сделать это так, чтобы не вызывать подозрений.

    — Прогресс, однако, — заметил Снейп. — Я вам уже менее неприятен?

    Мэриголд снова вытерла лицо рукавом и посмотрела на небо. Звёзды частично закрывали тучи.

    Созвездие Большого Пса — тоже.

    (Она осталась совсем одна.)

    (Почему Гермиона до сих пор с ней? Забыть о ней было бы безопаснее?)

    — Я не знаю, — честно сказала она Снейпу. — Может быть. — И придумала. То, что ей ещё было важно знать. — Сегодня была битва в Министерстве… Там погиб кто-нибудь из Пожирателей?

    — Нет, — чуть удивлённо ответил Снейп. — Никто. Есть легкораненные. Тёмный лорд… очень недоволен, что его Пожиратели не смогли противостоять кучке детей. И что разбили пророчество. Он долго пытал Люциуса…

    — Но ведь, я слышала, пророчество разбила Беллатриса.

    — И Беллатрису. Но Беллатриса… как бы вам сказать… — Снейп замялся и как будто бы смутился. — Вообще-то девушкам такое не говорят…

    — Ей нравится, когда её пытают? — сухо спросила Мэриголд.

    — Если так можно выразится — да. Но Лорд в качестве наказания делает это публично.

    Мэриголд от таких подробностей аж плакать перестала.

    — Она его любовница?

    — Да.

    Какая гадость.

    — Спасибо, теперь мне больше не хочется плакать.

    Снейп вздохнул.

    — Не тошнит? — заботливо спросил он.

    — Как ни странно.

    — Ну, вы не такая хрупкая…

    Мэриголд вздохнула и дотёрла рукавом остатки слёз.

    — И как Беллатриса теперь себя чувствует?

    Снейп пожал плечами.

    — Я не спрашивал. Но она была очень довольна, что убила Сириуса Блэка.

    Вот. Вот оно. Он наконец-то это сказал.

    Мэриголд шмыргнула носом.

    — Сириус Блэк, получается, единственная жертва? — максимально равнодушно спросила она.

    (Не плакать. Не плакать снова, иначе он поймёт.)

    (Она тоже должна уметь быть шпионкой.)

    — Получается, что так.

    Мэриголд вздохнула.

    — Сириус Блэк дружил с Джеймсом Поттером, — сказала она. — Вы его тоже ненавидели?

    Снейп поправил волосы.

    — Меньше, чем Поттера. Поттер был заводилой в их компании, а Блэк… может быть, не будь Поттера, мы бы просто не замечали друг друга.

    Мэриголд помолчала.

    Не плакать.

    Не плакать.

    Не плакать.

    Пожалуйста.

    — И как вам после его смерти?

    Снейп некоторое время думал, запрокинув голову к небу.

    — Знаете… я не рад, — сказал он, тоже некоторое время помолчав. — Это странно, я думал, я буду счастлив… Но я не рад. Это… пусто.

    — Вы пережили обоих своих врагов, — сказала Мэриголд.

    Снейп пожал плечами.

    — Это ненадолго, — уверенно сказал он. — И врагов у меня гораздо больше… Но этих своих врагов я ненавидел, да.

    Мэриголд молчала.

    И думала.

    И додумалась до того, что её слёзы потекли снова.

    — Вы ведь знаете… Сириус Блэк прятался всё это время. Весь Орден Феникса ходил на задания, что-то делал… а он только прятался. В доме своей матери, которую ненавидел. — Ей было плевать, что она раскрывается, ей было плевать. — И, когда так случилось, что битва в Министерстве, что его крестник в опасности — он не выдержал и не смог сидеть на месте. И был убит. И ведь вы же… Вы специально издевались над ним всё это время, чтобы он в какой-то момент не выдержал?

    — Вы много знаете, — медленно сказал Снейп.

    — Поттер болтлив, — тихо выдала она старую легенду.

    — Вы его жалеете, — сказал Снейп. — Конечно, я не удивлён, вы ненавидите меня, а жалеете его, потому что он тоже ненавидел меня… — Эти его слова звучали спокойно. — Но нет. Я не считаю себя виноватым в его смерти — такой, какая она случилась. Я могу доказать.

    Мэриголд шмыргнула носом и посмотрела на Снейпа с большим и злым подозрением.

    — Да ладно, — вырвалось у неё.

    — Вы можете продолжать считать меня виноватым — потому что отчасти я виноват. — Он говорил спокойно и рассудительно. — Я действительно всеми силами подталкивал его к тому, чтобы он не сидел дома, а делал свойственные ему глупости — вы, наверное, не знаете, но он большой умелец и любитель делать глупости. Я действительно совершенно осознанно это делал. Я хотел, чтобы у него были проблемы — чтобы он попался силам аврората, чтобы потом Орден Феникса его вытаскивал, чтобы он получил от всех соратников много ругани — я хотел, чтобы он страдал. Возможно, я хотел его смерти — он всё равно был бесполезен для Ордена Феникса, он ничего не делал, только пил от своих страданий. Я точно хотел над ним поиздеваться — думаю, это понятно. Но в результате он всё выдержал, не делал никаких глупостей до самого последнего момента. Но потом его Поттер попал в беду. Скажите, если бы ваш любимый крестник отправился в компании детей сражаться с кучей Пожирателей Смерти и, возможно, Тёмным Лордом — разве вы не наплевали бы на всё? Конечно, они оба — те ещё… отвратительные существа, но Блэк любил Поттера, этого нельзя отрицать. Поттер был единственным, кто у него остался. Я не добился своей цели, хоть я и пытался, как мог. Я не виноват в смерти Блэка.

    — В ней виноват Поттер, — прошептала Мэриголд, отвернувшись, чтобы он не видел, как текут и текут её новые слёзы.

    — Да, — жёстко сказал Снейп. — Вы абсолютно правы. Поттер не учил окклюменцию, и, помните, я говорил вам, что будет — и всё ровно так и было. Тёмный Лорд заманил его в ловушку, используя свою с ним связь. Поттер привык, что всё ему сходит с рук, что он всегда выбирается сухим из воды, что если кто-то и умирает, если кто-то и страдает — то это всё не ему близкие люди. Я не зря говорю, что Поттер вырос с золотой ложкой во рту. Альбус приказал мне не смотреть воспоминания о его детстве, обо всём до момента середины первого курса Хогвартса — хотя я понятия не имею, что там такое Альбус хотел спрятать — так что я и понятия не имею, насколько сильно его баловали те магглы, которые его растили. Но Альбус делает всё, чтобы он так и оставался разбалованным кретином, только сильнее становился им. Альбус разрешает ему устраивать концы света любого масштаба, подталкивает его к этому, а потом заставляет других разгребать результаты этого идиотизма, а Поттера награждает. Поттер привык, что он особенный, что ему всё можно, что ему ничего не будет, что бы он ни натворил. И сейчас — я искренне рад, что он наконец столкнулся с реальной жизнью, которую определяет не Альбус, а кто-то другой. Может, в его голове заведутся хоть какие-то мозги, хотя, как вы понимаете, это всего лишь надежды, которые наверняка будут иметь мало общего с реальностью.

    Мэриголд не отвечала. Она плакала. И плакала, и плакала.

    Слёзы застилали глаза, лицо горело огнём.

    Снейп был неправ во многом.

    Но он был прав — она привыкла. Она привыкла к тому, что всё хорошо. Она привыкла к тому, что всё может, всех победит, всех спасёт, предотвратит всё плохое. Она привыкла к тому, что всё будет хорошо, что бы ни происходило.

    Она забыла, что война — это не только боль и насилие. Она забыла, что война — это ещё и смерть.

    Он был прав.

    — Мэриголд? — обеспокоенно спросил Снейп, когда она молчала слишком уж долго.

    — Знаете, — сказала она, снова шёпотом. — Я так и не воспользовалась информацией, полученной от вас. Ничего не изменила.

    — Почему? — спросил он.

    — Мне показалось, что будет лучше, если всё оставить как есть. Будет… лучше. Меньше жертв. — Она немного помолчала. — Знаете… лучше бы вы действительно стёрли мне память. Тогда я бы не знала, что могла что-то изменить.

    Снейп тоже некоторое время молчал. Потом спросил:

    — А что вы могли изменить?

    — Я бы могла сделать так, чтобы Поттер не пошёл в Министерство.

    — Вырубить его, когда он поднял ор на всю гостиную, что его крёстного там пытают? — Снейп понял это по-своему. — И вы этого не сделали… вам жалко Блэка, но не жалко Поттера?

    — Нет, — честно прошептала Мэриголд. — Мне совсем не жалко Поттера.

    Снейп отвернулся от неё и посмотрел на небо.

    Тихо сказал:

    — Если бы вы вырубили Поттера и не пустили его в Министерство, люди — простые люди, которые верят Министерству — так и продолжали бы не знать, что Тёмный Лорд возродился, что они все в опасности. А Министерство продолжало бы вести свою политику. Тёмный Лорд за завесой Фаджа делал бы то, что он хочет. Вы были правы — так было бы больше жертв, чем какой-то жалкий Блэк.

    Мэриголд не могла признаться, что Сириуса ей жальче, чем всех остальных.

    — Но ведь и так будут жертвы, — тихо сказала она.

    Её слёзы снова немного успокаивались.

    — Но теперь Министерство не отвертится от необходимости защищать своих граждан. Жертв будет меньше. — Он снова немного помолчал. — Поверьте, я понимаю, вам жалко Блэка — но и сам Блэк на том свете наверняка только рад, что всё так обернулось. Поттер — идиот, но он оказал Ордену Феникса неоценимую услугу… наравне с Тёмным Лордом, надо признать, но тем не менее.

    Мэриголд снова вытерла лицо рукавом и посмотрела на небо — и созвездие Большого Пса выглянуло из-за туч, и сам Сириус теперь смотрел на неё с небес.

    И видел её со Снейпом.

    Да уж.

    Впрочем, от этого была польза. Снейп не утешал. Он просто раскладывал ситуацию по полочкам — что случилось, чего не случилось, какие плюсы, какие минусы.

    И она ведь… Когда она делала выбор — идти или не идти — она тоже раскладывала ситуацию по полочкам. Точно так же. Если они пойдут — они могут умереть, но будет меньше жертв, все увидят Волдеморта. Если они не пойдут, они не умрут — просто всё так и останется — тем адом, который и был.

    Только она не думала о Сириусе. Она думала о Луне, Гермионе, Невилле.

    А погиб Сириус.

    — Вы привыкнете, — сказал Снейп. — Война идёт уже много лет, но теперь она обострится. Будет много битв, терактов, жертв. Вы привыкнете и перестанете обращать на это внимание.

    Мэриголд уныло кивнула.

    (Она не привыкнет.) 

    (Она никогда не привыкнет, потому что иначе она перестанет быть человеком, иначе она станет хуже Пожирателей Смерти.)

    (Смерть.)

    А Северус не знал, что ещё ей сказать. Он вспоминал себя в начале прошлой войны — и помнил только радость предвкушения. Помнил, как он, молодой дурак, не видевший в жизни побед, с раскрытым ртом слушал Тёмного Лорда, обещавшего только победы — и не помнил в себе жалости к жертвам. Не помнил ужаса перед войной и смертями.

    А Мэриголд сейчас испытывала ужас от того, что жизнь — их жизнь, их реальность — такова — по крайней мере, он так понял её слёзы.

    Он не знал, чем он мог ей помочь.

    Он понял весь ужас только после смерти Лили. Кажется, только в этот момент он то ли повзрослел, то ли просто стал человеком.

    Мэриголд была и взрослой, и человеком, кажется, задолго до того, как он её встретил.

    А когда Северус стал взрослым человеком, он уже почти полностью привык — ко всему, что происходило, ко всему, в чём он тогда участвовал.

    Он решил попытаться перевести тему.

    — Учебный год кончается, и скоро ученики поедут домой, — мягко сказал он. — Мы с вами ещё встретимся?

    Мэриголд пожала плечами.

    — Если мы оба выживем этим летом, — горько сказала она.

    Она уже теперь ни в чём не была уверена.

    — Выживем, — сказал Снейп. — Пока ещё не всё так плохо. Ещё год… ну ладно, может, меньше, но это время у нас в запасе есть. Поверьте шпиону и Пожирателю Смерти.

    — Вы последний человек, которому я бы хотела верить, — горько сказала Мэриголд.

    — И?

    — Да, я вам верю.