— Думаю, у меня есть проблемы.

Яр с самым постным лицом из всех, что можно было бы вообразить, захлопнул крышку капота, после чего, подперев автомобиль, над которым работал, спиной, будто тот вот-вот норовил укатиться, перевёл взгляд на друга, скрестив руки на груди.

— Ну удивил... Ладно, рассказывай, что там у тебя.

Армель рассеянно моргнул. До этого он сидел, закинув ногу на ногу и сложив руки на коленях, но теперь драматично развалился на диване, откинув голову на подлокотник.

— Так, я не психотерапевт, если что, — напомнил ему Яр, подозрительно прищурившись.

— Я знаю, дай я хотя бы вид сделаю.

— Валяй.

Армель вздохнул. Мысли всё ещё путались в голове, сколько бы он ни пытался их утихомирить, а одна конкретная, как назойливая мелодия, продолжала играть на фоне всё громче и громче, и он никак не мог её выключить или хотя бы поставить на паузу. Она раздражала его. Он и без того ненавидел себя, но теперь — только сильнее, ведь чем больше он пытался её отрицать, тем крепче убеждался в том, что это правда.

— Я... у меня...

Яр подпёр голову рукой и понимающе кивнул, не перебивая. Армель бегло глянул на него, после чего, зажмурившись, выпалил:

— ...есть чувства к мужчине.

На секунду повисла такая звенящая тишина, что он на секунду подумал, что у него лопнули барабанные перепонки.

И тут Яр рассмеялся.

Армель резко сел, вскинув брови. Если бы у него билось сердце, то сейчас оно бы наверняка отказало.

— Блять, прости, пожалуйста, — кое-как отдышавшись после взрыва хохота, выдал Яр, ухватившись за сердце, будто у него что-то защемило, — Просто... сука... я ожидал чего-то страшного... А тут... Бляяя...

— Не смешно!

— Но предсказуемо!

Армель хлопнул себя рукой по лбу.

— Блять, и правда.

— Ладно, продолжай, — его друг подвинул к дивану первую попавшуюся горизонтальную поверхность, на которую можно было присесть, — то оказалась табуретка, — и разместился на ней, — Так и быть, первый сеанс бесплатно.

— Вот спасибо...

Он размышлял над этим уже некоторое время. Он пытался это игнорировать, надеясь, что это пройдёт. Советовался с братом и наставником. Думал, что просто накрутил себя на ровном месте, и рано или поздно станет легче.

Легче не стало.

Армель достал из внутреннего кармана куртки пачку сигарет, выудил оттуда одну и закурил. Яр, оценив его выбор, только поинтересовался:

— И как ты это куришь?

— Молча и с удовольствием.

Аномалия в глазу, которая стабильно напоминала о своём присутствии мерзким покалыванием по всему лицу, почему-то утихала, стоило ему закурить — да, сигареты эти древние и ужасно крепкие, но он уже привык.

Яр поморщился.

С самого детства понятие любви у Армеля знатно притупилось. Единственное его проявление, что он застал — многочисленные любовницы отца, которых тот без особого стеснения водил в дом, даже не скрываясь от собственных детей. Отца он ненавидел.

А позже, благодаря ему, возненавидел и женщин. Конечно, здесь его консервативную мизогинную личность тут же приглушили — ему достаточно было один раз получить по шее от девушки из первого отряда, но вот при жизни дела у него обстояли куда хуже — «прекрасный пол» был для него лишь очередным инструментом для достижения собственных целей и продвижения в политической сфере. У него даже невеста была — симпатичная чистокровная дворянка. К счастью для них обоих, до свадьбы он не дожил, да и она, скорее всего, тоже. Сейчас он даже не мог вспомнить её лица — он никогда её не любил.

Но теперь всё было иначе.

Он не мог выкинуть его лицо из своей головы.

— Знаешь, я пообещал себе кое-что.

— М? — Яр отвлёкся от процесса выламывания ключа от банки энергетика.

— Что я больше не буду врать. Ни себе, ни другим.

— Это прогресс, — кивнул тот, — Одобряю.

— И вот в чём дело...

Армель знал наверняка: он никогда не искупит грехи, что совершил при жизни. Он никогда не будет достаточно хорош для кого-либо. Любой, даже самый пропащий преступник, будет лучше, чем он: у каждого из них были причины совершать дурные дела, но не у него. Всё, что он творил, он творил осознанно, и не всегда — своими руками. Он считал это единственным исключительно правильным путём. Богоугодным.

Но сейчас он понимал, что перепутал цвета, и то, что при жизни казалось ему совершенно-белым, сейчас отражалось в его голове чёрным бельмом на глазу, что походило на вечную ночь, которой не суждено смениться днём, после которой уже нельзя проснуться.

Он никогда не проснётся.

— Мне же... даже дружить с кем-то тяжело. Я — сплошная проблема, сам видишь. Для брата, для наставника, для тебя.

— Да брось.

— Я понимаю, что ему нужен кто-то, кто... не я. И уж точно не мужчина. Блять, ну это же ненормально!

— Тут таких ненормальных — эдак большая часть каста, дружище.

Армель повернулся на бок, уткнувшись носом в спинку дивана. Сигарета давно покоилась в пустой банке, которая служила в гараже пепельницей.

— Меня это не успокаивает. Пиздец, я стал ещё хуже, чем был.

— Да не сказал бы.

А Армель бы сказал.

— Слушай, ну ты хотя бы теперь что-то к кому-то чувствуешь. При жизни же наверняка такого не было, я угадал?

— Угадал.

— Да и не такая уж ты и проблема. По крайней мере, для меня — вообще нет.

Яр ехидно ухмыльнулся и продолжил:

— А там явно кто-то покрепче меня будет, а?

— Да будто ты не знаешь.

— О, я знаю? — он растянул гласные и нагнулся ближе к лицу приятеля.

— Не придуривайся. Всё ты знаешь.

— А я же говорил.

— Уёбок.

— Так и думал, что ты любишь постарше.

— Блять, заткнись.

— Всё-всё, я понял! — Яр поднял руки в примирительном жесте, — Не будь у меня одного глаза, я бы во второй раз тоже вилку не выбрал!

Армель захохотал и, сев, слегка стукнул друга в плечо.

— На самом деле... — успокоившись, начал он, — ...мне кажется, я должен сказать ему.

— А?

— Я же обещал не врать.

Яр замер.

— Слушай. Я правда не надеюсь, что у нас что-то получится. Я и не хочу. Я не подхожу для этого. А ещё не думаю, что он бы захотел. Боже, был бы я девушкой — возможно, было бы проще. Но... думаю, ему нужно знать. Просто, чтобы... не было недопониманий.

Когда Армель выудил следующий сигарету, Яр любезно поджёг её.

— И всё же...

И всё же Армель любил его. Любил до безумия. Только рядом с ним он чувствовал себя... принятым. В безопасности. Будто не было никого иного, кто мог бы понять его так, как он. А Армель понимал его. Хотел помочь всем, чем мог. Спрятать от всего мира и не позволять больше никому навредить ему, и в то же время — освободить.

Он никогда не чувствовал себя так раньше и поэтому не знал, как с этим бороться. А стоило ли с этим бороться? Может, оставалось лишь смириться?

— Я понимаю, что у него просто манера речи такая. И что он... ну, так себя ведёт потому, что долгое время ни с кем не общался. Князь не в счёт, это даже не общение, это насилие. Но, знаешь, ничего не могу с собой сделать. Я... я правда его люблю.

Он повернулся на спину и глубоко затянулся. Боль утихла.

— Скажи, я правда такой мерзкий? Такой жалкий?

Яр не ответил.

На самом деле он понимал.

— Скажи ему, — бросил он Армелю, когда тот уходил, — Мне почему-то кажется, что это хорошая идея.

— Обязательно.

Дверь гаража осталась приоткрытой.