Позор - кажется, самое страшное, что вообще может случиться с уважающим себя человеком, живущим в обществе(ведь общество по своей сути – это одно большое змеиное гнездо, оказавшись в котором «не таким», он превращается в обречённого). По мнению многих срам, посмешище – это, буквально, конец всего. Целая трагедия подобное положение для людей гордых и самолюбивых.
И, ведь, правда, это неприятно и мерзко – быть униженным, особенно если ты заслужил это сам, собственными действиями, поступками. Позор, как маленькая искорка в стоге сухого сена порождает пожар, распространяя едкий дым презрения, отвращения и насмешки. А ведь «заработать» его куда проще, чем кажется - достаточно просто не оправдать чьих-либо ожиданий. И вот, ты уже шут, заменённый в своем бывшем положении другим, угодившим тем, кому не смог понравиться ты.
Позор несёт за собой шлейф из шепотков, смешков и неприязненных, осуждающих взглядов, а порой случается так, что вместе с одним человеком, очерненными становятся и те, кто вовсе не виноват в его сраме, невольно оказавшиеся рядом, пока грязью поливали одного, да бывшие задетыми, теперь безвинно несущие этот крест. Позор, порой, может действительно закончиться куда хуже, чем просто насупленные лица и взгляды, полные отвращения. То же одиночество, презрение со стороны огромной части общества, в котором человеку придётся существовать всю свою жизнь, людей безжалостных и жадных до липких сплетен и лживых разговоров. Но случается и так, что позор несёт за собой то, с чем смириться нельзя – потерю семьи, что может отвернуться раз и навсегда…
***
- Ты не посрамишь нас.
Ей слишком часто говорили эту фразу. Не спрашивали, не просили и не требовали, а просто произносили так утвердительно и безапелляционно, что становилось понятно - это приказ, он не обговаривается и ему нельзя возразить, потому что сказать на это, в общем-то, нечего. Это приказ, за неисполнением которого следовало обязательное наказание. Это не произносили, а буквально впечатывали в сознание, выжигали на подкорке, вбивали нержавеющими гвоздями и в конце концов заставляли жить с тем фактом, что она никогда и ни за что не позорит свой род, не предаст честь своей семьи, даже в той ситуации, когда её личным убеждениям это будет претить. Ей пятнадцать лет упорно и без устали внушали, что никто, кроме её собственной семьи не важен, что ничье мнение и ничья поддержка не сравнится с семейной и всё это ей не нужно, что значение в её маленькой жизни должно иметь только благополучие семьи, а какими способами оно будет достигаться – не имеет значения.
Не зря среди многовековых традиций в семействе Рэйн имела место такая, как «пятнадцатилетнее затворничество», не просто так наследники и наследницы древнего рода до определённого возраста не могли выходить в магическое общество, общаться с кем-то кроме членов своей большой семьи, не зря до достижения определенного возраста детей обучали в семейных пансионах(где они общались только с родственниками) или на дому. Магические школы никогда тому не препятствовали и принимали выходцев из семейства с распростёртыми объятьями и в пятнадцать лет, тем более, что обучали Рэйн на высоком уровне – к их знаниям и готовности к тому или иному курсу было не придраться.
Семейный обряд – ещё один намек на то, что Рейн повязан, древний тройной маховик, передававшееся из поколения в поколение и бывший единственным таковым в своём роде был символом этого рода. И если наследник получал его, то уже был обречён оберегать род и делать всё во имя его славы.
Отец сказал, что, возможно, она станет особенной Рэйн. А этот значило, что она действительно должна была стать таковой… Оправдать ожидания, прыгнуть выше головы.
Такие мысли занимали Вивьен, пока она сидела на качелях, подвешенных к потолку в её комнате с толстым фолиантом о маховиках времени на коленях, произвольно открытом где-то на середине. Книга была старой, в ветхом кожаном переплёте, оттеснённом серебром. Её девушка нашла в комнате, лежащей на тумбочке, что ещё недавно была завалена всем подряд. Вероятно, домой эльф постарался, пока ее здесь не было, и убрался, оставив книгу по приказу отца.
Примечательно, что этот фолиант она лицезрела в первые, хотя, как ей казалось, Вивьен перечитала все книги в библиотеке, касательно изучения времени и истории семьи. Но то, что книжица была именно «Рэйновской» не оставалось и капли сомнения, ибо отличительные знаки и символы так и сквозили сквозь надписи на обложке. А если убрать буквы и пустые места, то из них и вовсе сложился бы герб династии Рэйн – белая ворона, сидящая на ветке дерева, вместо плодов на котором висят часы, А под этой ветвью течёт река Лета… Под сие картиной написанные будто на свитке слова: «честь», «чистокровность», «исключительность».
«Настанет время и в семейство придёт знак перемен время для каждого остановится и обнулится, А всё совершенные грехи канут в лету. Падут оковы и счастливая свобода настанет для несчастной фамилии…»
Рейн вспомнила, как вычитала это предсказание из семейной истории. История о том, как её предок повстречал на своём пути полусумасшедшую старуху и она нагадала ему ЭТО и смерть от ядовитого кинжала. И что после исполнения второго предсказания, в первое поверили и теперь оно отображено на семейном гербе…
- Ну и бредятина..! – подытожила, весело фыркнув, юная ведьма.
В этот самый момент, бесшумно вошедшая и до сих пор не привлекавшая внимания мать, подав сигнал о своем присутствии лёгким покашливанием, осадила дочь.
- Не бредятина, А семейная история, Вивьен. И ты должна её чтить, потому что без истории мы ничто. – сегодня голос Элизабет звучал куда более надменно, чем обычно, А потому сама женщина привлекла куда больше внимания дочери, чем обычно.
Сегодня Элизабет Рэйн была одета по-праздничному. В чёрное вечернее платье в пол и фиолетовой лентой на талии, на декольте красовались молочного цвета бусы, А в ушах сияли крупные серьги-жемчужины. Поскольку маменька нарядилась под стать банкету, Вивьен сделала вывод, что та пришла поучать ее тому, как стоит вести себя в обществе. Но она лишь сказала:
- В гардеробной для тебя подготовлено платье, туфли и украшения. Постарайся выглядеть презентабельно. Ты не посрамишь нас сегодня.
И С этими словами ушла, оставив дочь в замешательстве гадать, от волнения ли мать столь надменна или от чего-то еще.
Юная Рейн ещё секунд с десять сидела, молча глядя куда-то в пол, нахмурив светлые брови и сосредоточенно перебирая пальцами по краю качелей, А затем смирилась с сегодняшним настроем женщины и решила просто исполнить то, что от неё хотели. Как-то чрезмерно резво вскочив, девушка направилась в гардеробную…