Джеймс стоял, отгороженный от остального зала железными решетками. Но ему думалось, отчего-то со смирением и радостью, что изолирован он еще и от остального мира, который представляла собой эта небольшая комната заседаний. Кларк находил что-то забавное в том, что теперь то, что он чувствовал внутри всего сознания – тотальную отделенность и ненависть со стороны всякого проходящего мимо, даже не знающего его человека, теперь стало физической явью. По крайней мере он был в относительной безопасности от скорбящей толпы, ибо никто не мог наброситься на него и причинить боль, избить.

Прутья были толстыми, некоторые пальцы не могли коснуться ладони при обхвате, да до того холодными, что при долгом сжатии начинали неметь руки. Странно, думалось ему в этот момент, что они такие ледяные, ведь в зале заседаний было вполне себе тепло… Неужели ему и это кажется?

В последнее время ему вообще очень многое кажется. Например, сейчас он видит милую Жозефину, сидящую вместе с женой Альберта и еще несколькими людьми… Она сидит, одетая в приличное платье и с жалостью смотрит на него, не в силах отвести от него взгляд некрасивых зеленых глаз. Но ее же не может быть здесь… Она была освобождена из-под следствия неким богатым джентльменом и никогда не пришла бы на это заседание, и не посмотрела б на него больше этим пронзительным юным взглядом, что бы там между ними не происходило в замаранной каморке с горчично-желтыми от старости обоями, в итоге запятнанными его кровью на первом этаже…

- О нет, милый, она на самом деле здесь…

Надтреснутым, неживым и трубно завывающим голосом в сознание Кларка отозвалось движение бескровных, растрескавшихся губ мужчины с пробитой и грязной головой, да кровоподтеками на меловом лице. Мэйсон снова пришел к нему, посетил его, решив добить рассыпающееся и отказывающееся трезво функционировать сознание. И не ясно, это ли сейчас ему кажется…

- Нет, Джеймс, я тоже на самом деле здесь. Я хочу помочь тебе сказать правду…

Он улыбался, и гримаса эта выглядела очень убого, но до того жутко, что у Джеймса холодок пробежал по спине. Однако в лице он не изменился – все то же равнодушно-усталое выражение никак не сходило, а красные глаза смотрели все так же пусто. А может он тоже не живой? А умер еще тогда, в первый день, когда кинулся с моста? Но тогда… Происходящее и есть его личный ад. Но за одно убийство такого не бывает, а значит он все еще жив, и был тогда, когда творил то, чего не понимает до сих пор… Наяву.

Тем временем судья, что еще недавно заживо гнил на глазах у Кларка, громогласным голосом спросил у преступника.

- Подтверждаете ли вы свои показания о совершенных убийствах? Убийстве Альберта Мэйсона…

Парень не дал тому договорить, заметив, что из пришедшего к нему мужчины все еще торчит откуда-то из-под ребра, всаженная им в ту роковую ночь арматура.

 Нет. Этого не могло быть… Он же заставил ту проститутку вынуть ее! Добить! Да! Но почему же тогда сейчас она на месте...? Ох… Теперь он понял… Ему нужно доказать, что он не вытаскивал ее сам, что это сделала маленькая Жозефина!..

И он закричал во все горло, меряя безумным взглядом пустоту перед собой. Ведь именно в этом месте изрядно барахливший мозг рисовал ему вполне реального, но уже давным-давно почившего Мэйсона.

- Да, да, да! Я убил его! Я убил…! Убил! – из ярко-синих глаз хлынули слезы, Кларк не мог их контролировать, казалось, что тело решило больше не подчиняться ему и функционировать само собой, вне зависимости от того, что чувствует сам преступник. – Но я не вытаскивал! Я этого не делал! Это все она!

Кларк указал на уже подлетевшую к стальным прутьям решетки, даже несмотря на то, что это было более чем запрещено, Жозефину, кое-как пытающуюся привести его в чувства. Она одна знала, что с ним…

***

21.03. 1931г.

Еще вчера он думал, что самым страшным днем в его жизни стало двадцатое марта тысяча девятьсот тридцать первого года. В день, когда он убил лучшего друга, поймал свидетельницу преступления в грязном переулке и заставил ее стать соучастницей, вернее убедил ее в том, что она ей стала, добив на деле на тот момент уже мертвого человека. Того самого Альберта Мэйсона, которого он и бедная девушка, вчера бывшая настолько разбитой своим новым «статусом», что после просила у Джеймса на коленях, да за любую плату остаться у него, ибо ей некуда больше было пойти кроме борделя, оттащили в небольшую каморку старого полу нежилого трехэтажного здания, оставив в ванной комнате и заперев там, естественно сильно наследив не только уличной грязью…

И проснувшись этим утром с ощущением ужасной тревоги и даже ужаса от осознания не только того, что он вчера убил человека, но и от того, что труп его до сих пор лежит в его ванной, где-то в квартире сейчас находится свидетельница-соучастница этого действа, а при входе валяются окровавленные вещи, и не только его собственные, понял, что череда худших дней только начинается.

Джеймса колотило. Ему не хотелось подниматься с кровати, не хотелось идти сегодня в институт или даже выходить из дома. Ему еще не приходила в голову мысль о том, что от трупа нужно избавляться, а желательно так, чтобы его либо не нашли, либо, при его нахождении, у Кларка было бы что-то вроде алиби. Но думать об этом было слишком сложно. Ему не хотелось даже мысли допускать о вчерашнем дне. Ему хотелось спать, впасть в лихорадочное забвение так надолго, чтобы все навалившееся растворилось в воздухи и исчезло, само собой. Но такого не произойдет. Теперь его проблемы навсегда с ним. Это клеймо никогда не исчезнет. А потому нужно вставать...

Выполнить несколько простейших действий из разряда: поднять корпус, скинуть с кровати ноги, поднять задницу с постели, одеться; оказались для Кларка чем-то титанически трудным, почти невыполнимым. Мало того, что парень обнаружил, что ноги его тряслись и подводили все тело, так еще и колени отказывались разгибаться. Нервы, и без того напряженные со вчерашнего дня, совершенно разболтались, а от того он снес первое, до чего смог дотянуться – стул. Загроможденная одеждой, четвероногая преграда полетела в сторону и с грохотом рухнула на пол, разметались по каменному, ничем не отделанному, да успевшему порядочно загрязниться за последние дни пространству несколько блуз, приличные брюки, в которых Джеймс ходил только в институт, да изрядно поживший пиджак. Кларк закрыл лицо руками и выдохнул. Ему было так плохо, что врагу не пожелаешь, а ему нужно было еще и что-то делать, куда-то успевать и вести себя так, как он ведет себя всегда… И последнее, похоже, будет самой сложной задачей, если он, конечно, вообще даст себе подняться.

И все же подняться его заставили.

Когда с кухни послышался звон разбившегося стекла, а за ним последовал видимо до этого скрываемый плач, быстро переросший с истерику, парень вновь вспомнил о девушке, которая еще вчера стояла где-то возле паба или борделя, торгуя собой, но не будучи преступницей. Он вскочил с кровати так быстро, как вовсе от себя не ожидал, с той же скоростью натянул первые попавшиеся ему в комоде брюки и рванул проверять, что там у нее происходит, и не вскрывает ли она себе, случайно, вены, потому как в ее ситуации Кларк, наверное, так бы и сделал. Но он сам допустить этого не мог…

Войдя в маленькую, тесную даже для двоих кухню, он нашел маленькое, согнувшееся в три погибели над разбитым стаканом, существо в своей одежде, в которую он вчера предложил ей переодеться вместо своего уродливого платья, рыдающее и собирающее осколки в маленькую ручку. Нечёсаная копна кудрявых черных волос гнездом валялась на худых плечах. Убивать себя она, похоже, не порывалась.

Джеймс, вздохнув, рухнул на табуретку. Из его уст вырвалось имя божье, хотя в святую троицу или во что-то подобное Кларк никогда не верил, будучи атеистом, и употреблял подобные слова как замену сквернословию.

А девушка, заметив его, выпрямилась, уставившись большими и еще более некрасивыми от слез глазами. Из уст ее, более не изуродованных ярко-алой помадой посыпались нечленораздельные извинения, утонувшие во всхлипах и рыданиях. Она не прекращала, пытаясь оправдаться, и этим раздражала Кларка еще больше. Его расшатанные сегодня нервы то подкидывали ему нечеловеческое спокойствие, как когда он бежал сюда, хладнокровно раздумывая что будет делать в том случае, если она все же покончит с собой, то снова единой волной набрасывали на него раздражение, да такое, какое не могла успокоить даже самая лучшая терапия.

- Заткнись! – рыкнул он на очередное зазывание. Девушка, видимо очень испугавшись, стала плакать совсем тихо, только горячие слезы текли нескончаемыми водными дорожками по совсем бледным щекам. Ей наверняка тоже было очень плохо… И Джеймс вдруг вспомнил, что не знает ее имени. – Как тебя зовут?

Она вновь подняла на него глаза.

- Жозефина… Стоун… - она сглотнула, будто пытаясь унять что-то, что резало горло. Джеймс взял из пепельницы прогорающую сигарету, видимо, принадлежащую девушке и сделал долгую затяжку, вдыхал, пока мог, а затем выдохнул едкий дым, тут же распространившийся по помещению плотными клубами.

- Сколько тебе лет? – продолжил он «допрос», пока она собирала стекло.

- Семнадцать.

- Совсем же еще девчонка…- сам для себя произнес он, даже как-то сочувствующе, - Ты не пойдешь в полицию? – равнодушным тоном спросил он, будто это было последним, что его вообще интересовало.

Девушка посмотрела на него так испуганно и озадаченно, будто этот вопрос поверг ее в небывалый шок. Она замотала головой, по неосторожности сжав в ладонях стекло, а от того зашипев и зажмурившись. Из ее опухших от влаги глаз вновь хлынули слезы отчаяние и боли.

- Я не пойду… Мне незачем идти туда. Да я… Я..! – она будто хотела обидеться на его вопрос, но, когда он подскочил на пол и недовольно вытряхнул осколки из ее рук обратно на пол, снова приняла смиренный тон, ошарашенно взглянув на него, заговорив очень боязливо. – Ты же не убьешь меня, как… Как того мужчину?

У Кларка в голове что-то перемкнуло, он побелел от злости.

- Я не собирался его убивать! Это вышло случайно! – рыкнул он ей в лицо. Девушка, вновь перепугалась, зашлась в рыданиях, а после припала к его груди, отчего-то ища спасение в том же человеке, которого так страшилась. И из-за этого пылкого действия тон его вновь стал спокойнее, даже мягче. – Я не контролировал себя, я боялся… Я не хотел этого… Я просто не знал, что делать… Он просто подошел ко мне…

Джеймс поймал себя, только когда Жозефина уже приложила ладонь к его лбу и с сочувствием уставилась ему в лицо, пытаясь поймать взгляд расфокусированных глаз. Он понял, что оправдывается, что говорит один и тот же бред, неразборчиво бубня его себе под нос. Он вновь осознал, что его трясет, страх накрывал новой волной.

Он не думал, что что-то может быть еще хуже, чем вчера…